The Winds of Scotland

ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ Профессор Бири, преподаватель травологии и по совместительству поборник высокого искусства, воспылал энтузиазмом испытать удачу и представить здешней, — не слишком привередливой, — публике свой режиссерский дебют: это была именно его идея — «провести сочельник с пользой и приобщить юное поколение к недооцененному магическим сообществом театру». Помимо прочего, он был убежден, что постановка поможет отвлечься от тех треволнений, что порождала война в маггловском мире, и сплотить учеников, их семьи и преподавателей в столь нелегкое для всех время. Директор Диппет дал добро, и в качестве сюжета была выбрана сказка из сборника барда Бидля «Фонтан феи Фортуны»: роли распределили среди оставшихся на празднование студентов, коих оказалось непривычно много в этом году по причине той же войны, так как мало кто решился уехать; в качестве зрителей и членов жюри должны были выступить родители и штат Хогвартса. Минерва, как и все остальные профессора, задействованные в работе, вновь сосредоточилась на поставленной накануне задаче: ее талант к трансфигурации и хорошее воображение пришлись очень кстати — ей поручили костюмы. Профессор Вилкост отвечала за магические испытания, которые, согласно повествованию, ждали четверых волшебников на пути; профессор Кеттлберн, школьный магозоолог, был отправлен на поиски подходящего по всем требованиям безопасности существа на образ Гигантского Змея и должен вернуться с таковым к началу спектакля; молодой профессор Флитвик трудился над светом, а профессор Дамблдор был ответственен за декорации. Именно он, преобразовав праздничные украшения, возвел в Большом Зале зачарованный тайный сад и холм, на котором возвышался огромный четырехъярусный фонтан из сверкающего серебра. Холм этот, по мере продвижения сюжета, должен был постепенно погружаться под сцену, подготовленную профессором Бабблинг. Иными словами, каждый оказался при деле, и не оставалось времени предаваться тревогам.

***

Постановка обещала стать грандиозной. В сочельник зал полнился людом у сцены, которая восхищала и поражала воображение даже собравшихся среди гостей привидений: практически все пребывали в предвкушении успеха. Ровно до момента, пока перед зрителями не развернулся эпизод, в котором сэр Невезучий должен просить руки ведьмы Аматы. Профессор Бири был так поглощен процессом подготовки своего маленького театра, что упустил из виду размолвку среди исполнителей главных ролей: за пару дней до спектакля девушки, играющие трех волшебниц, поссорились. Как итог, Алиса Джордан поставила подножку Пенелопе Кэмпбелл в роли Аматы, и та в ключевой момент свалилась в фонтан, ухватившись за штору, отделявшую место действия. Эта штора, конечно же, сорвалась и упала вместе с ней, а следом и весь подвес с листьями и цветами, ограждавший сад. Мисс Кэмпбелл, разумеется, поспешила ответить обидчице, и на подмостках разразилась нешуточная драка — мгновение спустя в зал полетели заклятия. Одно из них даже угодило в несчастного профессора Бири, в результате чего у него раздулась голова. Преподаватели вмешались и быстро пресекли потасовку. И все бы ничего, но Змей, которого привез профессор Кеттлберн, на деле оказался увеличенной в размерах огневицей — за это время существо успело рассыпаться в пепел, а из-за отложенных им пламенно-красных яиц загорелся гобелен. И вспыхнул пожар. В поднявшемся переполохе профессору Дамблдору пришлось осушить фонтан и направить всю воду на интенсивно разросшееся магическое пламя, пока одни учителя сдерживали его, а другие — выводили учеников и гостей из Зала. Огонь удалось погасить. Хотя и не сразу. — Да-а, такой сочельник нескоро забудешь... — неоднозначно протянул профессор Слагхорн, прокашлявшись от дыма. — Как там говаривал Бири? «С огоньком»? — Никто не пострадал? — декан Гриффиндора окинул взглядом присутствующих преподавателей, которые выглядели, к счастью, здоровыми, но грязными, пыльными и недовольными. Все они воззрились на профессора Кеттлберна, а директор Диппет, и без того недолюбливавший магозоолога, и вовсе вскинулся на него: — Мерлинова борода, как Вы вообще додумались привезти в школу настоящую огневицу?! Еще и таких размеров! — уже как несколько минут гремел он, яростно отряхивая подпаленную парадную мантию, которую надел поверх костюма-тройки. — Сегодня же буду ждать Вас у себя в кабинете ровно в половине восьмого вечера — и ни минутой позже! Клянусь, это будет Ваш сорок седьмой испытательный срок, Кеттлберн! — Армандо, тут не только его вина, — вмешался Дамблдор, переключая на себя внимание разозленного Диппета. — Нам всем следовало отнестись ответственнее к возложенным на нас обязанностям: безопасность никогда не терпела полумер... Как бы то ни было, у нас еще будет время это обсудить. Кажется, в Герберта попало одно из заклятий... — Это правда, но ничего серьезного. Его уже доставили в больничное крыло, — поддержала Минерва. — Эффект заклятия временный, Альбус. — Среди учеников были пострадавшие? — немного отвлекся директор, наконец бросив отряхивать мантию. — Профессор Слагхорн, срочно приведите в парадную всех целителей, мы должны осмотреть каждого, кто покинул Большой Зал! Профессора Дамблдор, Флитвик и МакГонагалл, нужно восстановить все прежде, чем сюда нагрянут люди из Министерства! Видит Мерлин, никогда еще в истории Хогвартса не случалось подобных инцидентов — еще и в канун Рождества! — возмущенно воскликнул он и в сопровождении остальных преподавателей скорым шагом покинул Зал. Следом за ним вяло поплелся хромой на одну ногу Кеттлберн, кивнувший Альбусу в знак признательности. — «И все они жили долго и счастливо, и никому из них даже в голову не пришло, что источник, дарующий счастье, вовсе не был волшебным», — процитировал концовку «Фонтана феи Фортуны» Дамблдор, когда Диппет ушел. — Как жаль, что нам не посчастливилось досмотреть спектакль. Чудесная сказка! И как иронично, что именно она, повествующая о единстве, дружбе и любви, послужила раздору. — Вот вам и Фортуна, — неоднозначно пропищал Флитвик, потихоньку восстанавливая одну из почерневших стен. — Надеюсь, эта неудача не слишком сказалась на энтузиазме Герберта, — волшебник замысловатым взмахом палочки дематериализовал сразу несколько поврежденных гобеленов и навесов. — Профессор Бири чересчур предан искусству, чтобы от него отказываться, — ответила ему МакГонагалл не без скептицизма, магией разбирая подмостки. — Я слышала, ради театра он планирует покинуть пост преподавателя Травологии в обозримом будущем. — В самом деле? — Да, но пока неизвестно, когда именно. — Будет досадно лишиться такого знатока растительного мира... С другой стороны, у него уже есть не менее достойный преемник, — разумеется, речь шла о профессоре Стэбль, чего МакГонагалл не могла не одобрить. — Я так и не спросил Вас, Минерва, все ли в порядке? Вы находились довольно близко к краю сцены. Женщина наскоро трансфигурировала уцелевшие декорации обратно в праздничные украшения и оставила их парить в воздухе, пока маленький вихрь, наколдованный Филиусом, сметал и затягивал пыль и золу. — Да, спасибо, профессор Дамблдор, — отозвалась она. — Думаю, профессор Бири единственный, не считая склочниц с Когтеврана и Хаффлпаффа, кому фортуна сегодня не улыбнулась. Что же касается девочек… Я непременно с ними поговорю. Сразу после того, как все трое придут в себя от потрясений. И с их деканами, несомненно, тоже! Устроить вооруженную драку на сцене… — …Вопиющее безрассудство, — добавил за нее Дамблдор, не сдержав безобидной усмешки; блюстительница дисциплины — в этом была вся Минерва. — Несмотря на каникулы, они нарушили, по меньшей мере, семь школьных правил! И это без учета общей безответственности. — Они уже наверняка сожалеют о случившемся. Но, безусловно, воспитательная беседа им не повредит, — согласился Альбус, возвращая потемневшим стеклам и витражам на окнах прежний вид. — Поскольку одно из заклятий действительно попало в учителя. — ...Что вполне можно классифицировать как нападение! — Будет Вам, Минерва. Вы же знаете, это была случайность. — Убеждать в этом предстоит Министерство. И, что куда хуже, Абраксаса Малфоя. — Как бы рождественский пир отменить не пришлось, — заметил Флитвик, закончив со своей частью Зала. — Не стоит волноваться раньше времени, — успокоил коллег Дамблдор. — Я уверен, что нам удастся прийти к соглашению. И праздник обязательно состоится.

***

И хотя последствия пожара устранились в считанные часы, а воспитательные беседы с непосредственными виновниками «торжества» были проведены, Министерство все равно выдвинуло директору Диппету выговор в тот же вечер, а часть семей выступили против подобных постановок. Некоторые даже умудрились обвинить в случившемся произведение, — такой версии придержался и профессор Бири, к утру отошедший от воздействия заклятия, когда его голова вернулась к нормальным размерам, — мол, это оно принесло неудачу; а кто-то, включая Малфоев, и вовсе выявил в сюжете пропаганду кровосмешения среди магов с людьми и заявил, что «Сказки барда Бидля» следует изъять из библиотеки Хогвартса. К счастью, на фоне приближающегося Рождества обсуждение данного происшествия и вытекающие из него негодования удалось свести к минимуму: на следующий день, при содействии Элфиаса Дожа, Дамблдор сумел убедить Попечительский Совет в том, что пожар — не военная диверсия, а самая обыкновенная случайность, которая уже с успехом ликвидирована, и школе ничего не угрожает. Тем не менее, среди учеников и их родителей нашлись желающие покинуть территорию замка в последний момент: не у всех наличествовала уверенность в том, что сегодня на празднике ничего не загорится — или еще чего похуже... Поэтому к вечеру в Большом Зале на рождественском пиру насчиталось всего два стола гостей. Ни много ни мало. После речи директора собравшиеся приступили к праздничному ужину, и за непринужденными разговорами все постепенно забылось. Домовики, следует признать, позаботились о том на славу — блюда ломились от дивных яств: и медовые леденцы, и печеные яблоки в миндальном шоколаде, и жаркое, и праздничная индейка, и венец рождественского пира — огненный пудинг... От вида всех этих вкусностей меж гостей воцарился покой, а теплое мерцание свечей и двенадцати волшебно украшенных елей подарили долгожданный уют. К полуночи заиграла музыка, и большинство присутствующих вышли из-за столов; несколько профессоров, отдыхая в другой части зала, вели неторопливые беседы под веселый треск поленьев в камине, над которым уже неделю как расцвела омела. — Чудесно выглядите, Минерва, — голос Дамблдора вынудил молодую женщину обернуться; в мягком свете факелов она была поистине красива, и на сей раз он не посмел отогнать эту мысль. Видит Мерлин, то стало бы настоящим кощунством. Голову ее украсила маленькая зеленая шляпка с загнутым в замысловатую спираль тонким пером, тогда как изумрудное платье из плотной шотландской ткани подчеркивало статную фигуру, а по спине темными волнами струились необычайно длинные волосы — профессор часто скрывала их от чужих глаз... Ничего, однако, не ответив, она лишь улыбнулась. Обычно, как говаривала мать, ее вкус в нарядах оставлял желать лучшего, и оттого Минерва не слишком-то любила появляться на празднествах и зачастую чувствовала себя неловко. — Сегодня дивный вечер, и я буду рад, если Вы согласитесь потанцевать, — вновь заговорил декан, протягивая руку. Сам он был одет в твидовый светло-серый костюм с жилетом и бледно-сиреневым галстуком, усыпанным очень мелким узором; на пиджаке посверкивала серебряная булавка в виде треугольника, рассеченного надвое. Минерва, помедлив, приняла приглашение. Дамблдор вывел ее на середину Зала, и кружившиеся поблизости пары слегка расступились. Музыка продолжала играть, но в какое-то мгновение МакГонагалл почувствовала... Смущение? Ей никогда раньше не доводилось танцевать с ним: не было ни повода, ни возможности. Да и статус не позволял. — Ничто так не объединяет людей, как хорошая музыка, моя дорогая, — добродушно подметил Дамблдор, нисколько не беспокоясь о любопытных взглядах извне. Он приобнял волшебницу за тонкую талию и взял ее руку в свою, бережно вовлекая в подобие вальса. — Но еще ближе их делает танец, — вдруг подчеркнула она. Поймать столь ненавязчивый ритм было несложно. В конце концов, Минерва и правда это любила: танцы были для нее особым видом искусства. Они танцевали среди мерцающих рождественских огней и сотен свечей, поддаваясь уводящей в забвение музыке, размывающей границы между явью и сном. Все это время Дамблдор не отводил от Минервы взгляда: ее волосы взмывали вслед каждому ее движению, она была необыкновенно легкой в его руках, ведомая им в импровизированном вальсе. Нота за нотой, и летящий аккорд: от тягуче-медленного пения скрипок до задорнорного перелива флейт на знаменитый ирландский мотив. Когда же оркестр стих, все танцевавшие по традиции принялись аплодировать друг другу: веселые и раскрасневшиеся, волшебники и волшебницы в ярких мантиях шумно толпились вокруг в ожидании фейерверка под сводами Зала, который, безусловно, не заставил себя ждать, ознаменовывая эпилог торжества. Однако Минерва, помимо всеобщего радостного гула, слышала еще кое-что: собственное сердце — оно билось так, как не билось уже очень и очень давно. И вряд ли дело было в танце. — Вы восхитительно танцуете, Минерва, — поблагодарил профессор, совершенно искренне оценив ее умения. — С достойным партнером это не так уж трудно. Гости медленно потянулись из Большого Зала, дабы соблюсти еще одну традицию и прогуляться по ночному замку: рождественская ночь только начиналась. МакГонагалл в компании Дамблдора, Диппета и профессоров Фриллса и Вилкост поднималась на третий этаж, когда решила замедлить шаг на одном из лестничных мраморных балконов и остановиться перед большим окном, выходящим на поле для квиддича, за которым виднелись огни неспящего Хогсмида: некто запустил над деревней яркий фейерверк. — В каком бы непроглядном мраке ни оказывался мир, в ночном небе всегда найдется звезда, что осветит путь, — вполголоса проговорил Дамблдор, остановившись вместе с ней. — И они находят ее, свою звезду; ни одной войне не отнять у людей маленьких радостей жизни… Хотя порой и непросто о них не забыть под силой ее гнета. — Это правда, Альбус? То, что происходит в Европе? — Увы... — Вы были там? — Да. Дамблдор и впрямь был одним из тех, кто втайне помогал магглам в их неравной борьбе. Но Германия не ослабевала. И он догадывался, почему. Как догадывался и о том, как долго еще продлится эта бессмысленная и бесчеловечная жестокость. — Когда же все это кончится, Альбус?.. — будто прочитав его мысли, спросила МакГонагалл, не уверенная, однако, в том, действительно ли была готова услышать ответ. — Даже мудрейшим не дано предвидеть все, дорогая профессор.* — Знаете, я... Хотела сказать Вам спасибо, — вдруг начала она и повернулась к нему. — За что? — За помощь, советы. За доверие. И за танец, разумеется, — женщина подняла на него взгляд, невольно вспомнив и их встречи по вечерам, и разговоры, и то, как они танцевали... Было во всем этом нечто необъяснимое, но дающее покой и светлую надежду в этой бесконечной череде тревог. Дамблдор ответил не сразу. Взглянув в окно, он негромко произнес: — ...Но ведь на то и нужны друзья, профессор МакГонагалл? Та тихо хмыкнула, задумчиво качнув головой, и тоже отвернулась: — Вы правы, профессор Дамблдор... Друзья.

В часы, когда горе мне сердце сжимало

И бременем тяжким ложилось на грудь,

Слабеющий дух ты одна врачевала,

Сулила мне торный и радостный путь...

А ныне стремнина годов чередою

Уносит друзей в непроглядную ночь,

И стынет душа, словно птица зимою,

И ты ей, о муза, бессильна помочь.

ㅤ ㅤ