В день, когда сошлись звёзды

      Постоянные взгляды Коллеи начинали беспокоить. По словам её и Тигнари Другую те не заметили. Или пытались заверить меня в том. Сказали только, что видели мой смутный силуэт, да и только. Грань между моим сумасшествием и реальностью стёрлась вдруг неожиданно чьей-то небрежной рукой. Разные по нелепости и сумасбродству домыслы наводнили голову, вынуждая изредка осаживать саму себя и брать разум под хоть и хлипкий, но контроль. Другая дала внезапно странную, но имеющую место быть надежду на совсем иной от ожидаемого исход. Круг разрушения и спасения приобретал уже более ясные и чёткие цели. И хоть точного подтверждения оных из уст свидетельницы времён зарождения этого бесконечного цикла я не получила, всё же поняла одну занятную деталь: циклом управляли не только боги.       В качестве красивой картинки легенды о Призванных вписывались как нельзя лучше. Стоило же только поддеть их тонкие рамочки, как вываливалась до омерзения ужасающая правда. Боги явно скрывали больше, чем я предполагала. Понятие добра и зла те изуродовали до безобразия; извратили себе в угоду, пустив гулять по Тейвату, а люди с удовольствием приняли за истину. И существование Другой было тому прямым доказательством. Бездна не несла в себе привычного скопища всего дурного, как некогда думалось мне. Уж слишком трезвыми были рассуждения её хозяйки. В последнем стоило бы усомниться, однако чуткая интуиция подсказывала, что ход мыслей был верен. Бездна определённо была отдельным и независимым миром, быть может, сформировавшимся параллельно Земле и Тейвату, возможно, чуть раньше, возможно, чуть позже. Однако шла с теми вровень по временным промежуткам. И Другая в её иерархии занимала если не престол, то одну из лидирующих позиций. В голове зароились вопросы, ответы на которые, возможно, найдутся совсем скоро , прозвучав из уст всё того же первоисточника. И как кстати, что тот решил столь вовремя явить себя во всей красе.       Паймон теперь не отрывалась от меня ни на секунду, сжимая руку почти что до боли. Противиться и просить ту успокоиться было бессмысленно: страх в её больших глазёнках ещё горел и обещал уйти нескоро. Тигнари больше интересовало улучшившееся состояние писклявого грибочка, чей цвет под слоем копоти оказался голубым. Тот, не переставая, издавал короткие визги и то и дело норовил кинуться мне под ноги, похоже, так благодаря за спасение. Тигнари подтвердил это, подметив, что фонгусы обычно безобидны и часто сопровождают путешественников и торговцев.       — Фонгусы, — нахмурилась Паймон, — что за глупое название? Посмотрите, как он скачет! Бам-бам-бам. Да и штука эта на нём больше на шапку похожа. Точно! — Она вдруг оживилась, впервые за последние несколько часов рассмеявшись. — Бам-Бам-Шапка! Так и будет теперь зваться.       Грибочек явно не понял ровным счётом ничего и продолжил тереться о мои ноги, совсем как кошка. Он, похоже, и не думал отставать, прилепившись, точно репейник.       Коллеи вскоре завела разговор о Земле, особенно интересуясь темой заболеваний. Взгляд Тигнари потемнел, изредка обращаясь ко мне в молчаливом ожидании ответа. Память на сей раз не подвела: подталкивала выученные за годы симптомы заболеваний и их последствия. Коллеи, очевидно, интересовало нечто конкретное, и та ненавязчиво скакала с одной патологии на другую, прощупывая почву.       — А вот что вы знаете о голове? — Она приняла невозмутимый вид, но дёрнувшиеся кончики пальцев сказали всё, что нужно. — Слышала, что болезни бывают не только физические, но и… как бы правильнее выразиться… душевные?       — Есть отдельная отрасль медицины — психиатрия. Самая субъективная и весьма трудоёмкая. Если тело можно обследовать, то состояние души или психики, если точнее, только оценить, исходя из размытых критериев.       — То есть нет специального прибора, как вы рассказывали, например, про сердце, чтобы узнать больше о психике?       — Нет. Разве что посмотреть, есть ли органические поражения в самом головном мозге. Все психиатры полагаются на словесный и визуальный осмотр,       — А как можно помочь при помощи разговора? — Взгляд Коллеи переменился, избегая глядеть на меня. Голос заметно поубавил громкости, дрогнул от неуверенности, когда та продолжила: — к примеру, если больного мучают галлюцинации, слабость, бессонница.       — Похоже на поражение нервной системы, — осторожно ответила я. — В таком случае поможет другой врач.       — А вот вы бы что предположили? — Напористость Коллеи окончательно развеяла сомнения. Мы говорили не о воображаемом пациенте, а конкретно о ней.       — Жалобы размытые, нужны обследования различных систем органов.       — Что же делать, если такой возможности нет?       — Уповать на магию.— Ответ прозвучал грубовато, хоть я и постаралась придать голосу мягкости. Коллеи осеклась, бросив на меня косой взгляд, и затихла. Я же только обрадовалась, наконец-то отвязавшись от её бесконечных вопросов. Проблемы её, как песчинки с бескрайней пустыне, не сопоставить с проблемами самой пустыни.       Грибочек явно запыхался и начал отставать, из-за чего пришлось взять того на руки. Паймон ревниво надулась, испепеляя его помрачневшим взглядом, однако чуднóму созданию то едва ли доставляло хлопот. Его глаза прояснились, прогнали красноту и глядели теперь с явной осознанностью. При этом речь для него оставалась загадкой. Гриб определённо разбирал интонации, ведь съёживался, стоило Паймон бросить в его сторону язвительную шутку, и оживлялся, заслышав мой ровный тон. Тейват полнился самобытной флорой и фауной, о которых стоило бы узнать побольше, а не посвящать всё время лишь себе одной и беспочвенным попыткам выискать в каждом встречном врага.       — Скоро прибудем в деревню Вимара, — оповестил Тигнари.       Сквозь густой зелёный полог с трудом пробивались солнечные лучи. Толстые стволы закрывали собой весь вид по обе стороны от дороги, впереди же виднелось лишь её, казалось, бесконечное продолжение. Пойманное за самый кончик чувство дежавю смутило. Прежде то посещало только на Земле, а Тейват явно не мог похвастать хоть капелькой уже виденного. Прикусив нижнюю губу, чтобы чуть оправиться от незрелой сумбурности мыслей, я огляделась вновь. Всё те же стволы, укрытые мхом и змеевидными лианами. Выглянувший страх дорисовал среди них смутные силуэты, тянущие улыбки, и ничего общего с радостными те не имели. Голове, как и телу, требовался отдых. День наверняка вскоре склонится к вечеру, что крался тьмой и заставал врасплох внезапно, как любил делать всегда. Уютность сумерки уже давно не несли в подарок, как и обещания крепкого сна. О, я знала, кого встречу, когда веки всё же сомкнутся от усталости. И отчасти ждала этого, готовя вопросы. Свидание, впрочем, можно было устроить и раньше, если подвернётся удача остаться одной и отыскать выцветшую от гнили землю. Украдкой я следила и за Тигнари, надеясь, что вскоре тот подарит мне необходимые сведения. Но он после недавнего инцидента сохранял упорное молчание. Коллеи тоже поутихла, видимо, приняв мою задумчивость за отстранённость и холодность. И в какой-то мере она была права.       Внезапный крик облетел лес и тут же оборвался. Тигнари подал сигнал нам замереть, сам же исчез в листве. Закрыв собой Паймон и прижав грибочек к груди, я принялась судорожно водить глазами одинаково-безликие деревья. Мелькавшие в их тени силуэты в какой-то момент срослись с реальностью, подступая всё ближе, крадучись осторожно, приглушая шаги перешёптыванием неспокойных крон. Державшая наготове лук Коллеи охнула, увидев что-то в глубине леса. Светить револьвером у всех на виду не хотелось, однако одного взгляда на дрожащую Паймон хватило, чтобы пальцы потянули руку к рюкзаку. И замерли, стоило Тигнари на пару с незнакомой девушкой выскочить обратно на дорогу. Запыхавшийся вид и бледное лицо незнакомки натолкнули на не самые радостные мысли. И я искренне понадеялась, что той пришлось биться не с толпой диких животных.       — Новая зона Увядания, — коротко прояснил ситуацию Тигнари, немного успокоив меня и всполошив Коллеи. — Лучше поторопиться и уйти подальше.       Бегать я разучилась, чувствуя, как сбивается дыхание уже через каких-то жалких пять минут. Брань застряла с горле острой занозой, когда мысли напомнили о близости Паймон. А так хотелось запустить в потяжелевший вдруг воздух пару-тройку крепких словец. Чёртов Глаз сейчас тихо-мирно отлёживался в рюкзаке, пока я тащила его бездыханный труп в неизвестность. Кто бы сказал, что его потеря вызовет столько неудобств, рассмеялась бы тому в лицо раньше.       Вскоре Тигнари, явно заметивший мою усталость, вновь исчез, велев нам пока что перейти на шаг. Незнакомка с опаской озиралась вокруг, нервно заламывая пальцы. Коллеи обратилась к ней, похоже, выспрашивая по поводу случившегося. Язык Сумеру напоминал чудаковатую смесь арабского и латыни, вынуждая всякий раз вслушиваться в казавшиеся знакомыми слова. Арктур, без сомнений, успел оставить след в местной культуре, невероятным образом соединив столь разные языки в один. Мысли о необходимости выучить его теперь отнюдь не радовали. Если Глаз придавал голове какой-никакой, но светлости, то теперь оставалось лишь предполагать, как много времени придётся убить ради оголения очередной неудобной правды. Вопросы навроде «а так сильно я в той нуждалась?» едва ли пошатнули твёрдую уверенность. Сворачивать с уже выбранного пути было так же бессмысленно, как и выпрашивать у тёмного неба хоть чуточку света: рано или поздно солнце взойдёт само, предвещая скорый финал.       — Её зовут Рана, — повернулась ко мне Коллеи, — она служит стражем в Лесном дозоре. Во время патрулирования территории случайно наткнулась на новую зону Увядания. — Она затихла, нервно перебирая пальцами край пояса. Когда же заговорила вновь, то голос её звучал совсем понуро. — Кажется, скоро от Сумеру не останется ни травинки, ни листочка.       Я не ответила, решив не давать теме крови и её спасительных свойств продолжения. Тигнари непременно ещё вернётся к этому, когда проблемы выживания отойдут на второй план. Впрочем, вряд ли мне придётся так уж долго распинаться: Антарес успел оставить наследие в виде тех приборов на острове Ясиори. И вряд ли то осталось незамеченным другими странами. К моему удивлению, Коллеи не спешила заваливать меня вопросами, только продолжала странно поглядывать после случившегося. Я всё надеялась заметить в её взгляде испуг, привычную злость или презрение, однако видела в нём только неуверенность и притаившийся интерес. Все те бесчисленные разговоры о заболеваниях отлично дополняли их, наталкивая на вполне логичный вывод — Коллеи страдала от недуга, и недуг этот как-то был связан с Бездной. Скрытность же не позволяла той выдать собственные переживания и попросить помощи, загоняя в бесконечный цикл неуверенных попыток начать разговор и тут же увести его подальше от неё самой. Как знакомо.       Рана продолжала испуганно озираться, затем вдруг охнула, когда среди деревьев проступили очертания Тигнари. Его побелевшее лицо и застывший во взгляде испуг свели мои брови к переносице. Наш маленький отряд пребывал в хаотичном смятении, а единственный претендент на роль лидера растерял всякий намёк на самообладание.       — Не может быть, чтобы зоны Увядания образовывались так часто. Нужно оповестить Академию. — Тигнари замер, добравшись, наконец, до нас, и бормоча себе под нос. — Что-то происходит. Но что именно?       — Какой смысл рассуждать об этом здесь и сейчас? — устало вздохнула я и вернула Бам-Бам-Шапочку на землю. Паймон, не отрываясь от меня, показала ей язык, выдавив из той пронзительный писк. — Сперва нужно добраться до ближайшей деревни, а там уже обговорить дальнейший план.       Замолкнув, я с растерянностью поймала четыре пары глаз, с надеждой уставившихся на меня. И с досадой поняла, что Тигнари негласно, а главное, целиком и полностью готов был передать бразды правления мне. С тоской вспомнился внезапно Аякс и его извечная борьба за лидерство в наших далёких от понятия простых отношениях. А ведь согласись я уступить ему, получила бы столь заветное право отказаться от обязанностей. Потеряла бы какую-то часть себя, да, отрицать сей очевидный факт было бы глупо, зато смогла бы довольствоваться незатейливой жизнью вдали от всяких тревог. Губы неожиданно сами дёрнулись в едкой усмешке от наводнивших голову мыслей. Такой исход был возможен только в моих фантазиях. Ни Предвестник, ни его золото, ни власть в его руках не избавили бы от уготованной судьбы.       — Я проверю дорогу, — наконец, собрался с мыслями Тигнари и настороженно дёрнул ушками, стараясь уловить шорохи впереди. — А вы, не торопясь, за мной.       Такой исход вполне удовлетворил и немного оживил нашу понурую кучку. Коллеи кивнула, блеснув Глазом Дендро на поясе, и вложила в лук стрелу. Моё ленивое замечание о бесполезности оружия в случае столкновения с Увяданием так и осталось невысказанным. Только больше вопросов вызовет, чем принесёт хоть толику пользы.       Далёкие, скрывающие лазурь небес кроны вновь поплыли над головой. Паймон всё так же помалкивала, понуро мотая светлой головкой на все мои предложения поиграть в слова или загадки. Поджав от гложущей вины губы, я вновь задумалась о перспективах в отношениях с Аяксом. В них я буду вынуждена заткнуть всякую гордость, поумерить пыл, может, даже привыкнуть к искусственной улыбке на собственном лице, взамен же получу спокойствие в первую очередь для моей Паймон.       И вновь вязкая бесцельность собственных рассуждений искривила губы в отвращении к себе же самой. Двоякость мыслей уже не удивляла и не приводила в негодовании. Так, легонько дёргала за нервы и ехидно намекала, что реальность кардинально отличается от выстроенных в фантазиях ожиданий. Работа — единственное, что помогло бы хотя бы высунуть голову из разлитого долгими метаниями болотца в сознании. Долгая и кропотливая работа, не давшая бы и шанса бестолковым сомнениям.       Коллеи о чём-то переговаривалась со стражницей, успевшей немного прийти в себя. Беседа их, наверняка полнившаяся однотипными вопросами, едва ли пробудила интерес. Знания и правда были опасны. Они приоткрывали дверцу запретной истины, а та разъедала нутро, медленно пережёвывая и смакуя каждый кусочек. Лёгкая и быстрая смерть точно не ждала впереди. Что ж, хоть в этом была уверенность. Паймон жалась ко мне, поднимала лучившийся тревогой взгляд, я же отвечала стыдливым молчанием, прекрасно понимая, что та всё чувствует. Как я сама чувствовала её растерянность и тревогу за меня. Необходимость поговорить хоть с кем-то нарастала внутри, распирала, давила органы и подступала к горлу, чтобы в судорожном нетерпении завертеться на языке. Застань меня сейчас Предвестник, непременно бы получил долгий и сумбурный монолог, послуживший бы тому отличным подспорьем к повышению. Сама Царица бы за меня, кишащую заветной информацией, вознесла бы его до если не равного себе, то на ступень ниже. Впрочем, выход был. И от его осознания стало чуть легче, хоть смятение и трезвило, настаивая на том, чтобы подумать ещё.       Вскоре вернулся Тигнари с новостью: деревня Вимара уже ждала нас в получасе ходьбы.       — Там есть несколько домиков для странников, — оповестил он, поглядывая на меня. Похоже, заметил хмурую усталость во взгляде. Будто бы та вообще когда-то скрывалась. — Старейшина уже велел подготовить отдельный для вас. Не тревожьтесь, — поспешил предупредить тот мои уже готовые высыпаться претензии, — ваши имена остались в секрете. Я взял на себя смелость представить вас как учёных из Мондштадта. Коллеи упоминала, что вы знаете мондштадтский, посему проблем возникнуть не должно.       Я кивнула в знак благодарности. Заботиться ещё и о проживании сил совсем не оставалось.       Совсем скоро тропка расчистилась от павших листьев и веток, намекая на близившийся людской уголок среди глухого леса. К разговору с Раной присоединился и Тигнари. В голосах всех троих отчётливо улавливалось беспокойство. Я вновь навострила уши, силясь выловить хотя бы одно знакомое слово, однако, как и в прошлый раз, потерпела неудачу. Носители языка говорили бегло, нечётко, глотая некоторые звуки. Латынь тяготила окончаниями, которые по прошествию лет успели стереться из памяти. Арабский же и вовсе был не знаком. Аякс настойчиво продолжал стучаться в мысли, напоминая о себе в случайно пойманном отзвуке, схожим с его голосом, или в ярком солнечном блике, что пробивался сквозь узкие просветы меж крон. Сердце болезненно сжималось от мелькавших воспоминаний. Разум же тщетно пыталась усмирить то, подсовывая малочисленные, но острые воспоминания.       До ушей донёсся тихий гул, вскоре начавший усиливаться. К голосам Тигнари, Коллеи и Раны теперь примешивались и другие, крепчая и набирая силу. Деревня, похоже, во всю готовилась к прибытию гостей в нашем лице. Наконец, деревья расступились, открывая завораживающий вид: тропинка обрывалась, плавно переходя в нависающий над обрывом мост; на обратной стороне столпились люди, при нашем появлении принявшись размахивать руками; всюду, куда падал взгляд зеленела трава, шелковистая на вид, точно ковёр; по небу неспешно плыли облака, изредка накрывая широкой тенью желтевшие впереди соломенные крыши. Паймон радостно вскрикнула, прося нас поскорее добраться до деревеньки. Грибочек у моих ног же жалобно запищал при виде качающихся на ветру досок. Подвесной мост не вызывал доверия, как бы логика ни пыталась убедить в обратном. Им определённо пользовались ежедневно — иных путей перебраться через овраг не было, а значит, тот ремонтировался регулярно.       Тигнари вступил на тот первым, без страха добравшись до самого конца быстрым шагом. Коллеи и Рана последовали за ним, и вновь я не уловила и намёка на тревогу в тех. Замерев перед первой деревяшкой, я напряжённо наблюдала, как те добираются до противоположной стороны. Доски приветливо скрипнули, стоило лишь наступить на них. Маленькая ладошка крепко сжала мою. Уверенность Паймон передалась и мне. Нехотя кивнув, я сделала пару шагов. Мост и правда оказался весьма устойчивым, как бы строптивая фантазия ни пыталась дорисовать трещинки в нём и мой незавидный конец в качестве расплющенной точки далеко внизу. Руки до боли сжимали тугие канаты и нехотя отпускали, чтобы вновь схватиться за те. Паймон успела унестись вперёд, чтобы затем вернуться, подбадривая меня. Пищащий под мышкой гриб только раззадоривал панику. На самой середине взгляд невольно устремился под ноги, судорожно впившись в просвет между досками. Голова закружилась, вынуждая взять передышку. Народ впереди одобрительно загудел, явно подбадривая. Тигнари уже подался вперёд, готовый прийти на помощь. Я же только вскинула руку и покачала головой. Надо же хоть когда-нибудь столкнуться лицом к лицу с гложущими страхами.       Каждый следующий шаг давался чуть легче предыдущего, пока я, окончательно не осмелев, не ускорилась. До деревни оставалось всего-ничего, когда неосторожное движение пошатнуло. Руки инстинктивно полетели к канатам. Громкий писк хлестанул по ушам. Взгляд метнулся, ища гриб, но того и след простыл. Бросившись к краю, я выглянула и похолодела от нарастающего ужаса: круглое голубое пятнышко стремительно неслось ко дну обрыва. Паймон вскрикнула. Мои пальцы сжали воздух в паре миллиметров от неё, и вскоре та уже стремглав неслась вниз. Десятки округлившихся глаз вперились сперва в меня, затем в её удаляющуюся фигурку. Толпа безмолвствовала, наблюдая, как рушатся все мои планы. Совесть, конечно, цеплялась за гнилое нутро клыками, да только беспринципный разум не позволял той завладеть мною. Жизнь одного гриба вполне могла окупить всё, даже пару бессонных и неспокойных ночей. Я бы пережила эту неприятность, как пережила и все прочие, зато сохранила бы тайну. Теперь же придётся дожидаться скорых гостей. И радости их появление определённо не сулило.       Силуэт Паймон замер, затем начал постепенно приближаться. Вскоре я различила в её руках и очертания Бам-Бам-Шапки, а воздух прорезал усиливающийся с каждой секундой писк. Руки протянулись, хватая дрожащий гриб и прижимая того к груди. Взгляд прошёлся по по-прежнему молчащей толпе. Тигнари стоял возле моста, и по выражению лица того не составило труда догадаться, что ожидало впереди. Среди собравшихся выделялось несколько фигур в голубой форме: люди Академии обосновались и здесь. Их глаза горели алчным вожделением, впиваясь в меня. Очевидно, что тех едва ли интересовала я сама — больше то, что скрывалось в моей черепной коробке.       Ноги привели в движение, предлагая покончить с проклятым мостом, кое-как довели до конца. Паймон помалкивала, шагая где-то за спиной. Гриб чуть поутих. Тигнари отступил давая мне пройти и замер рядом, обводя взглядом столпившихся людей, молчаливо предупреждая не приближаться. Коллеи и Рана стояли поодаль, в смятении наблюдая за происходящим. Взяв себя в руки, я всё же нашла силы натянуто улыбнуться и представиться тем самым выдуманным Тигнари учёным из Мондштадта. Тот спешно перевёл, чем вызвал одобрительный гул среди деревенских. К их радости, разумеется, не присоединились учёные, пожиравшие меня всё тем же жадными взглядами. От них тут же захотелось спрятаться, зарыться под землю или сразу сигануть в овраг. Без Аякса остро ощутилась и собственная беспомощность, которую до него худо-бедно прикрывал Глаз Пиро. А теперь в моём распоряжении были лишь револьвер с пятью патронами да собственная чуйка, до этого не подводившая. Что ж, спокойный сон мне не светил и здесь. Впрочем, ничего нового.

***

      Дверь закрылась, избавляя от общества Коллеи, так и норовившей вновь завести разговор о лекарствах. Паймон ускакала обследовать дом, я же осталась на пороге, бесцельно следя за нелепыми прыжками Бам-Бам-Шапочки. Та явно ещё не оправилась от вязкой порчи Бездны, неловко переваливаясь с боку на бок. Стоило бы помыть её, дабы не испортить дорожной пылью ворсистый ковёр в коридоре и ещё пока нетронутые грязью полы. Монотонность движения при оттирании голубой шляпки чуть расчистила полезные мысли от вязких и твердящих, как заевшая пластинка, одно и то же. Очевидно, что по мою душу вскоре прибудет делегация, встретит с почестями и в добровольно-принудительной форме предложит направиться непосредственно в столицу. Грех жаловаться, ведь личная охрана на ближайшие дни, месяцы, годы обеспечена. Вот только та явно будет охранять не только меня, но и служить непосредственно надзирательным органом исключительно для меня одной.       Шляпка вскоре заблестела чистотой, до ушей долетело довольное попискивание. Я вздохнула, с досадой глядя в его круглые и наивные глазёнки, понимая, что в рядах нахлебников прибыло. Совесть уже успела раскрыть пасть для очередного упреждающего укуса, да только нужды в том не было: я сдалась сердобольности самостоятельно и без лишних возражений. Разрозненные мысли привели к одному странному, но вполне закономерному в сложившейся ситуации вопросу: что едят грибы? Если с земными всё было просто и понятно, — те не скакали по лесам и не пищали, твёрдо впиваясь в землю — то со здешними дела обстояли иначе. Шапочка не намекала на голод, продолжая тереться о мои руки, довольная вниманием и заботой. Возможно, обещавший заглянуть чуть позже Тигнари поможет и с этим. Обещаниям последнего сложно было поверить: попытки успокоить меня заверениями об улаживании ситуации со студентами Академии едва ли приведут к желаемому результату. Напротив, только усилили тревогу. Столь лакомый кусок, как я, не перебить ничем — хоть золотом, хоть словами. Тигнари только подкрепит уверенность в тех, в этом сомневаться было неразумно.       Вернувшись к порогу, я замерла возле двери, прислушиваясь. Снаружи раздавались голоса, однако же поблизости явно никого не было. Если, конечно, любопытствующие не успели прильнуть к окнам. Паранойя толкнула вглубь дома, заставила схватиться за шторы и с остервенелой методичностью погрузить каждый уголок того во тьму. Паймон принялась возмущаться, я же только поднесла указательный палец к губам. Та послушно затихла, сверкая в полусумраке недовольным взглядом. Благодатная тишина ответила мне, успокаивая заверениями в отсутствии посторонних. Тщательно обыскав каждую из небольших комнатушек, я глубоко вдохнула. Пока что всё действительно говорило об отсутствии опасности. Осторожно выглянув в окно, я оглядела кучные домишки и снующих между ними людей. Их явно оживило наше прибытие. Те сгустились вокруг Коллеи, а та без умолку что-то рассказывала. Тигнари же поблизости видно не было. Наверняка прочёсывал лес в поисках новых зон Увядания. До ближайшей идти было прилично, почти что два часа. К тому же вновь бы пришлось пересекать мост. Однако выбора, как обычно, никто не предоставил, а значит, ночка обещала быть как минимум долгой.       Солнце уже успело приблизиться к треугольникам деревьев впереди, готовясь через несколько часов уступить место бледноликой Луне. Звёзды наверняка придадут той ещё бóльшей мертвенности своим ярким мерцанием.       Усталость навалилась плотным одеялом и свернула клубочком на диване. Вскоре ко мне присоединились и Паймон с Шапочкой. Те тоже вымотались дорогой, почти сразу же засопев под боком. Я же ещё некоторое время буравила стену напротив, изнывая от тоски по картинам на корабле.

***

      Что-то пробудило внезапно, без предупреждения. Ночь успела погрузить дом в ещё более глубокий полусумрак, рисуя в вареве теней призрачные силуэты. Луна и правда выглянула, протягивая холодные ладони через щели штор и ощупывая блёклым светом пол. Звук повторился вновь, не такой настойчивый, чтобы пугать, больше настораживающий. Сперва не сразу удалось различить, откуда тот исходит, когда же остатки сна развеялись, я различила движение за окном. Одинокая тень вновь ожила, и вновь раздался тот негромкий звук. Подойдя ближе, я выдохнула, заметив всего-навсего голубя вместо дорисованного воспалённым сознанием когтистого чудища. К аккуратным лапкам крепилась красная лента, в остальном же птица не отличалась ничем примечательным. Разве что белоснежные перья придавали ей невинности, так резко контрастирующей с тьмой вокруг. Приоткрыв створку, я протянула руку. Голубь дал коснуться себя, даже потёрся махонькой головкой о пальцы. Записка, свёрнутая плотно-плотно, оказалась больше, чем подумалось сперва. Взгляд пробежался по первой строчке, и с губ сорвался тяжёлый стон. Глупо было надеяться, что моё исчезновение Аякс оставит так просто. Сердце напомнило о себе гулкими ударами, разогнавшими вместе с кровью волнение. Ладони поспешили избавиться от записки, похоронив ту в складках кармана до ближайшего трезвой минуты. И вряд ли та настанет скоро.       Голубь терпеливо ждал на подоконнике, и я поднялась наверх. Портрет Аякса по-прежнему смотрел с укоризной, карандаш нацарапал четыре коротких строчки — единственное, на что был способен разум сейчас.       «Вы сами себе Солнце и Луна,       Но отчего же к звёздам тяготите так напрасно?       В них нет спасенья, нет любви, ведь не для них она,       Как не для Вас надежда, что незрела и опасна».       Треск бумаги прозвучал в ночи уж слишком громко, заставив прислушаться. По лестнице не затоптали маленькие ножки, тишину не разорвал тоненький писк. Свернув лист, я повязала ленту вокруг птичьей лапки и замерла, наблюдая, как белое пятнышко пропадает в темноте. Сон явно не вернётся, да и дела не ждали. Собираться нужды не было, я лишь проверила окна и двери, с особой тщательностью второй этаж, поддавшись паранойе и представив, как кто-то пробирается к спящей Паймон через крышу. Сама Паймон крепко спала, прижав к себе сопящий гриб. Странная картина, если отбросить всю милость. Накрыв обоих одеялом, найденным наверху, я прокралась к двери, прислушиваясь. Деревенька уже дремала. В узкой щели проступили края домов и пустые тропки.       Окна темнели, весенний ветерок доносил только далёкие крики ночных птиц. Кусты укрыли от ненужных взглядов, если таковые и были. Впереди же ждало кое-что пострашнее тех самых невидимых чудищ — подвесной мост. Остановившись возле его основания, я сглотнула, погружаясь в реку черноты далеко внизу. Клубящейся и манящей, зовущей. Её нежный шёпот слышался в случайном хрусте веток, размеренном птичьем угуканье и той самой звенящей тишине, что была свойственна только ночи.       И всё же нужда толкнула сделать первый шаг. Мост раздражённо ожил, заскрипев от недовольства. И отчасти его можно было понять: кому понравится пробуждение под чьими-то неосторожными ботинками в такой час? Мысленно попросив тот не сбрасывать меня, я кое-как добралась почти до самого конца, когда в силуэтах стволов впереди мелькнуло что-то. Крик застрял в горле, руки схватились за канаты, мысли наперебой принялись толкать предположения. Случайный зверёк, заплутавшая в скопище себе подобных тень, в конце концов банальный обман зрения. На фоне тревоги и не такое померещится. Наконец, ноги ступили на твёрдую почву, толкая подальше от обрыва. Я перешла на бег, уловив позади странный звук — хватило призрачных лап, тянущихся из из самой глубины.       Лес встретил фейерверком звуков: треском, щелчками, гортанными криками. Птицы боролись за звание не самой голосистой, как их более ранние сородичи, но самой громкой. И приятного в хрипотце и пронзительности их криков было крайне мало. Плотность сумрака вынуждала ступать наугад, почти что наощупь. И хоть услужливая память и твердила о чистой тропке впереди, страх настаивал на осторожности. Однако на пару с последним едва ли я успею добраться до нужного места за то отведённое ночью время. Луна ещё горела в вышине, лукаво проглядывая сквозь широкие кроны, а значит, только-только миновала полночь. Набрав в грудь побольше воздуха и ухватившись за крохотную мысль, что обещала дорогу без ненужных приключений, я ускорилась.       Деревья плыли мимо, скрывая за широкими стволами то, что с упоением рисовала фантазия. Уши ловили всякий схожий с рычанием или завыванием отзвук. Ноги ступали, боясь наткнуться на нечто большое и лучше бы мёртвое, чем живое. Время шло, выдавая свой бег только моим собственным рваным дыханием. Руки стискивали револьвер в кармане, оглаживая затвор. Дрожь в пальцах едва ли позволит точно прицелиться, но из иного оружия оставались лишь собственные хилые кулачки.       Чей-то тихий смех прорвался сквозь вереницу птичьей переклички. Застыв было, как вкопанная, я заставила тело слушаться. Очевидно, она уже поджидала, знакомая с моими мыслями. Совсем скоро, и ночной кошмар вновь предстанет во плоти. Взгляд лихорадочно метался по однолико-тёмным сгусткам, различая в них всё то, что в дневные часы совсем не страшило. Смех сменил шёпот, на сей раз не отличавшийся особой приветливостью. В нём проступило затаённое желание, жадное и нездоровое. Сомнения вспыхнули с новой силой, с трудом подавленные надеждами на скорые ответы.       Наконец, я заметила её, притаившуюся среди деревьев. Горящий взгляд выделял Другую, сея острый, как бритва ужас. Тот полосовал внутренности, крича и толкая обратно. Другая не двигалась, только улыбалась, как умела только она одна. На сей раз её лицо не скрывало дикости, превращая ту в ожившее воплощение всех ночных кошмаров, что преследовали по пятам каждую ночь. И она явно наслаждалась моим страхом, растягивая оскал шире.       — Бли-и-и-иже-е-е-е, — пропел её вкрадчивый голос, разлетаясь по всему лесу и приглушая все прочие звуки.       Пальцы, задрожав, принялись нервно стискивать прохладную ручку револьвера. Сердце обещало вскоре пробить грудную клетку и выпрыгнуть к моим ногам. Глаза не могли оторваться от белого, почти что бескровного лица, так похожего на моё собственное.       — Ну же, идём, — тонкие пальцы поднялись, играючи приманивая. — Может, так тебе понравится больше?       Стоило только моргнуть, как Другая исчезла. Взгляд голубых глаз пронзил нежностью, а раскинувшиеся в сторону руки едва не толкнули сорваться на бег. Но Земля держала крепко, будто назидательная мать. Зажмурившись, я прислушалась к себе, с досадой ловя предупреждающие об осторожности мысли. Аякс, нет, его точная копия рассмеялась звонко, так, как умел лишь он. В груди что-то заныло, потянуло навстречу к нему. И хоть разум твердил о его искусственности, сердце всё рвалось подойти ближе, прижаться к широкой груди и вдохнуть до боли знакомый аромат.       Крепкие руки обхватили, давая забыться на мгновение. С губ сорвалась тихая и до нелепости глупая просьба дать чуть больше времени для короткого забытья. Уши поймали ритмичное биение родного сердца, щёки ощутили тёплое дыхание. Внутренний голос рвал и метал, как заведённый, вереща «обман, обман!», я же только отмахивалась от него, с благодарностью встречая разливающееся по телу тепло.       — Неужели так сильно любишь? — Голос — точь-в-точь его — прошёлся будоражащей волной от головы до самых пят. Стиснув края пиджака, я уткнулась в грудь Предвестника, почувствовав, как предательски загорается лицо. — А ведь и он увяз в чувствах к тебе по уши. Да так крепко, что давно уже не слышно его злобного рыка. Отбираешь у меня самых лучших, негодница.       Тепло широких ладоней пропало. Тихий смех прошёлся, беспокоя высокие деревья и густые кустарники. Другая успела смахнуть с себя дорогой сердцу образ, пристальным взглядом намекая, что пора бы приступить к делам.       — Пришла поболтать или полюбоваться собственным будущим? — Широким жестом она обвела чёрные даже для мрака ночи ветки и выжженную землю. Та вновь захрустела, как хрустели кости, хоть на ощупь и не отличалась от обычной, сухой. Наплевав на осторожность, я села, разглядывая алые прожилки. Кончики пальцев, пройдясь по ним, ощутили пульсацию, совсем как на сосудах. Земля здесь и правда жила своей, далёкой от понятия «здоровой» жизнью. Но и в ней была своя самобытная красота. Грубая, быть может, излишне мрачная, и всё же была.       — Так выглядит твой мир? — Я подняла взгляд на Другую, ловя в глазах той одобрительное веселье. На сей раз в ней не чувствовалось прямой угрозы, больше интереса. Загнавшее в угол добычу чудище вдруг сменило голод на интерес, гадая, как подступить к тому, что прежде только набивало брюхо.       — Лишь малая его часть. А что, хочешь увидеть? Хотя о чём это я спрашиваю, ты и так с ним прекрасно знакома. — Улыбка Другой стала шире. До слуха донеслось чавканье костра, и совсем скоро его яркие огоньки уже плясали вокруг. — Вечное пламя, уничтожающее и порождающее. Разве найдётся что-то, равное ему по необузданности и красоте?       Тонкие руки пришли в движение, ноги чертили по сухой земле известные только им узоры. Танец Другой завораживал и отпугивал одновременно. Он не походил ни на что виденное ранее и вместе с тем сочетал в себе знакомые элементы. Треск костра стал ей и музыкой, и громкими овациями и одобрительными просьбами не обрывать момент.       — Совсем недавно так кружилась ты, думая, что избавилась от меня, — с ухмылкой бросила Другая, кидая на меня полный снисходительности взгляд. В свете пляшущих языков её лицо казалось краше моего собственного. Затаившаяся в тёмных глазах ярость придавала ей ещё бóльшей схожести с диким зверем. Необузданным, но столь сильным и естественно прекрасным. — Признайся, ты не прочь была бы породниться со мной. Те мгновения, в которые ты милостиво отдавалась мне, были восхитительны. Дурманящий разум и будоражащий кровь азарт, где на кону не золото — вся твоя жизнь; сладкий запах крови и крики издыхающих душ, их последние вздохи и пустеющие за секунды глаза. Твой взгляд, к слову, схож с их. Прежде мне доводилось видеть такой только у моего дорогого Первенца.       — О ком ты? — глухо спросила я, хоть уже и догадывалась, чьё имя услышу.       — О, ты ведь и без меня прекрасно знаешь, — огонь радостно вторил звонкому смеху. — Арктур, кого ещё вспоминать? Именно он подарил мне новую жизнь после долгого заточения. Его желание было столь велико, что даже я невольно прониклась им. — Замерев, Другая пристально поглядела на меня, светя насмешливостью во взгляде. — А вы с ним похожи. Оба думаете о благом, а сеете червивые плоды из раза в раз. Он был необыкновенно чистым, таким, что изредка корю себя за его запятнанную душу. Может, и о тебе вскоре начну сожалеть. Есть в тебе что-то невинное, если приглядеться. Непорочное, нетронутое. Но с каждым днём его всё меньше и меньше. Моя густая чёрная кровь уже успела опорочить тебя, прокрасться в твои мысли. Стоило бы попросить прощения, но не стану. Слишком многим ты мне обязана.       — Тем, что теперь по твоей же милости постепенно схожу с ума? — я не сдержалась от колкости, чувствуя, как вновь остреет страх.       — Нет, дорогая моя, с ума тебя свела ты сама, и никто больше. Не перекладывай вину за собственные ошибки на других.       — Тогда и тебе не стоит заниматься подобным, — пробормотала я в ответ.       — Я не совершаю ошибок, иначе бы давно уже превратилась в историю. Но да ладно, наши взаимные укусы, это ведь не то, за чем ты решила пожаловать ко мне.       Другая села напротив, со спокойной улыбкой глядя прямо на меня. Огонь исчез с тихим шипением, вернув безмолвие и выжженную землю.       — Расскажи мне об Арктуре. — В её взгляде застыла озадаченность. Она явно не ожидала столь странной просьбы. Мольбы о пощаде, расспросы о будущем, да всё, что угодно, но только не это.       — Почему ты так интересуешься прошлым? — прищурилась Другая, своими следующими словами подтверждая мою правоту: — в моих руках сосредоточено столько власти и возможностей, а ты не прельщаешься ими. Вы и правды похожи с ним. Не ведётесь на звон золота, отказываетесь от громкой славы, вместо этого стремитесь отыскать укромный уголок, чтобы зачахнуть там в гулком одиночестве. И мне ваша логика совсем непонятна.       Поймав внезапную мысль, я подалась вперёд.       — Покажи мне его, каким помнишь, — прошептала я, чувствуя, как вновь оживает сердце. — Покажи их всех.       Другая долго не отвечала, буравя меня испытывающим взглядом. Пока, наконец, не ухмыльнулась, меняя обличье. Передо мной вдруг предстал бледный юноша со светло-карими и лучившимися пытливом умом глазами. Его некрупные черты и слабое тело никак не сопоставлялось с образом воина, погибшего за свою землю. Нет, он был рождён для письма, книг и знаний, что те таили, но никак не для грязной и внезапной смерти. Тонкие, не привыкшие к грубой работе пальцы держали длинное перо и пергамент, будто в доказательство моим же мыслям.       — Таким он был в первые дни, если судить по воспоминаниям его Проводника. Затем же…       Образ Арктура переменился. Во взгляде больше не горел интерес и жажда знаний. Он помутнел, глядя сквозь меня, напитался вдруг чем-то знакомым, от чего и собственное сердце вдруг застучало быстрее. Руки теперь сжимали отнюдь не писчие принадлежности — меч. Кровь струилась по нему, марая землю, та же с удовлетворением поглощала каждую следующую каплю.       — Поставил всё на кон ради любимой, но потерпел сокрушительный крах. — Другая вновь взглянула на меня моим же отражением, изображая гротескную печаль на лице. — И всё же конец его жизни прошёл в тишине и спокойствии, если взглянуть на других.       — Что насчёт остальных? — сбивчато-глухим голосом спросила я.       — Второй, как я узнала из воспоминаний других, пожертвовал собой, обойдясь и без моей помощи. Третий же, — седовласый старец поднял на меня добродушный взгляд, тряхнув длинной бородой, — оказался более сговорчивым.       — Что с ним стало?       — Скажем так, он решил прислушаться ко мне. Мудрый выбор, но это дурачьё с небес, — прохрипел скрипучим голосом старик, — оказалось прозорливее. Прочитай дневник и всё поймёшь, я не стану разводить здесь долгие беседы у костра. Четвёртый, вернее, четвёртые оказались смышлёными, но ненадёжными. — Двое похожих, как капли воды, юнцов с лисьими глазами и хитрыми улыбками переглянулись, прежде чем подмигнуть мне. — Их Проводнику пришлось несладко, уж больно неуловимы были их идеи и мысли. Однако один не протянул долго без другого и совсем скоро попросил богов отправить его к брату на звёздное небо. Знакомо, не правда ли? — Лицо оставшегося в одиночестве юноши напротив в мгновение ока побелело, как полотно, натягивая потерянность вместо улыбки и распахивая потускневшие глаза. — Пятая не горела желанием видеть и слышать меня. Думаю, она даже и не догадывалась о моём существовании. Пустоватая девчонка, несмотря на всё оставленное Тейвату наследство от неё. А вот Шестой… — Я вздрогнула, когда юношеское личико вдруг поплыло вниз, взгляд холодных серых глаз с нарочитой снисходительностью оглядел меня, пальцы в лаковых перчатках щёлкнули. — Он был моей любимой зверушкой. Так просто было завладеть им, ушли какие-то считанные недели, не то что с тобой. Почти год, а ты всё держишься. — Антарес небрежно расселся на внезапно возникшем из ниоткуда кресле. Его движения, казалось, не стесняли ни напряжение, ни заботы вновь обретённой жизни. — Он был таким с самого начала, — Другая вновь подтвердила роившиеся в сознании догадки, — в какой-то степени он даже восхищал той естественной простотой, с которой убирал неугодных и расчищал себе дорогу. Педантичный, вкрадчивый и прозорливый, он далеко бы пошёл, может, даже стал бы последним из вас, однако алчность не пощадила его.       — Но ведь это ты подтолкнула его, — сорвалось вдруг с моих губ. — Ты пообещала ему той самой власти, о которой он грезил.       — Я — всего лишь отражение ваших людских низменных желаний. Он просто оказался слишком падок на простоту и быстроту того, что я предложила ему. Но соглашусь, следовало бы действовать осмотрительнее с таким неуемным аппетитом, как у него. Думала, что он сможет совладать с собой и провернуть всё незаметно для небес. Как опрометчиво. — Моё лицо вновь забелело напротив, улыбаясь с прежней жутью. — А теперь моим инструментом в борьбе с ними станешь ты. С каждым новым твоим сородичем я набиралась опыта, отметала уже использованные методы и искала новые. Арктур оказался ближе всех, сумев договориться с самой смертью. Как же поступишь ты?       — Сначала хочу услышать твои мысли, — настояла я, наблюдая,как Другая одобрительно кивает и растягивает улыбку.       — Я не ошиблась в тебе. Твоя осмотрительность явно сыграет нам обеим на руку. Однако сейчас ещё рано говорить об этом.       — Боишься, что нас услышат?       — Кто? — Её брови взлетели вверх. — Эти ограниченные идиоты сверху? Мой мир недоступен им, оттого-то они страшатся меня и стараются сдерживать всеми силами. Но благодаря тебе и всей твоей планетке я крепну с каждым днём. Не удивляйся, — рассмеявшись, добавила она, заметив моё смятение, — за тысячи лет вы нагрешили столько, что всё это превратилось в бездну, обретшую сознание. И она перед тобой.       — Но Тейват тоже… — попыталась было возразить я, но резкий взмах руки оборвал.       — Да, и здесь находятся те, кто питает меня, но их слишком мало. Местные довольствуются светом и добром, будто какие-то домашние кустики, а всё благодаря надзору свыше. Глаз Бога. Ты ведь и сама понимаешь, почему ему дали именно такое название. Земля же осталась без контроля. Боги попросту не смогли совладать с вами, варварами и разрушителями. Бестолковые художники и писатели никогда не совладают с ненавистью и слепой яростью. Этот мир и твой изначально были лишены равенства во всей этой системе обмена. Может, в ней и был какой-никакой смысл, и даже была польза, вот только продлился этот срок безмятежности не дольше мгновения. — Она замолчала, склонив голову и с усмешкой глядя мне в глаза. — Кому, по-твоему, дают те самые заветные безделушки и с какой целью?       — С целью контроля, — внезапно севшим голосом пробормотала я. — Тем, кто оказался близок к тебе.       — Умница, я и правда не ошиблась в тебе.       — Но как же… — забормотала я, вспоминая Барбару, Джинн и многих из тех, кто никак не походил на образ голодного и гонимого отовсюду зверя, как Аякс. — Не все из тех, кто обладает Глазом, разделяют твои взгляды.       — Будто ты заглядывала к ним в душу, — ухмыльнулась Другая. — Тебе стоит перестать вестись на невинный образ и вспомнить, на что те готовы были пойти, если бы увидели в тебе врага.       Пощёчина Барбары и ярость в её глазах ожили в памяти. Тогда она быстро пришла в себя, так же быстро попросила прощения, однако притаившийся в ней гнев никуда не исчез. Джинн, без сомнений, подняла бы меч, узнав о моём истинном предназначении. Быть может, её рука бы и дрогнула, опускаясь, но точно бы довела начатое до конца. Кэ Цин, как и я сама, не питала любви к Богам и точно бы не пощадила меня, как и Глава Ордо Фавониус. Все они вдруг окрасились другими цветами, повернулись совсем иной стороной. Слишком высоки были ставки каждого из нас, чтобы так просто сдаваться.       — Каждый скрывает что-то в потаённых глубинах души, — вкрадчиво прошептала прямо в ухо Другая. — Каждый похож на тебя, лелеет то же, что и ты — желание независимости, свободы. Они борются, но делают это неосознанно в отличие от тебя. Раскрой им глаза и поведи за собой, чтобы обнажить истинное небо.       — О чём ты? — Я судорожно выдохнула, как горячие пальцы провели по моей щеке.       — О, не притворяйся, будто не понимаешь. — Глубокий голос рассмеялся нежно в самое ухо, заставляя сердце трепетать от притаившегося страха. — Всё вокруг, кроме этого клочка земли, — ложь, искусная и по-своему прекрасная, но всё-таки ложь. Что тебе ближе: золотая клетка или же мощный порыв свободы? Ответ вполне очевиден, ведь ты уже зашла слишком далеко. И ты не остановишься на полпути, ведь правда? Доведёшь начатое до конца. Только сперва тщательно подготовься. На сей раз мне совсем не хочется вкушать горечь поражения, ведь я уже загорелась надеждой. Ты и без меня знаешь, как та сладка и как опасна.       Прикосновение горячих пальцев исчезло. Осталась лишь тишина, густая и плотная, проводившая сквозь глубь леса до самой двери. Голова пустела, не предлагая и даже не ища спасительного ответа. Утро обещало встретить долгими и наверняка тщетными раздумьями, полными сумбурности и вновь скупыми на порядок. Возможно, беглые записи помогут.       Листы вскоре заполнились хаотичными заметками и схемами. Некоторые противоречили себе, прося вернуться и поразмыслить над собою ещё, другие, напротив, подкрепляли друг друга, одобрительно намекая, что я движусь в верном направлении. Всё казалось простым до тошноты и сложным до безумия одновременно. План Венти, вложенный в мою бедовую голову, прорастал глубже, обзаводился новыми деталями, глушившими всякую надежду на спокойную и размеренную жизнь. Я с грустью развернула письмо Аякса, читая то, что нам обоим грезилось в дрёмах и то, что было обречено. Несколько скупых слезинок — вот и всё, на что была способна моя куцая печаль. Злость и обида ушли, расчистив сознание так некстати быстро и обнажив притаившиеся мечты. Последние слова Арктура приобретали знакомые черты, печальные и полные тягостного смирение. Но главное, той же пустоты, что так отчётливо читалась в его взгляде. И, как заметила Другая, в моём тоже.       Ночь близилась к завершению, неохотно деля край неба с просыпающимся светом. Незрелым пока ещё и алым, точно сама кровь. Природа равнодушно повторяла цикл сна и бодрствования, как уготовано было и мне. Неокрепшие мысли переменить ход истории вызывали лишь усмешку. Другую не заботила я, как не заботило то же и все остальных. То, что я могла дать им, вот и всё, чего жаждал каждый встречный. И не мне было винить их за корысть, ведь и я искала в них только спасения.