В день, когда сошлись звёзды

      Голубые глаза расширились, впившись в меня, стоило без разрешения толкнуть дверь. Аякс уже приготовился разразиться негодованием, верно думая, что наткнётся на бесстрашного подчинённого, но никак не на ту, что провела в спячке добрую половину пути. Попавшийся навстречу Иван выболтал всё, начиная от названия городка, в который планируется прибыть, вплоть до приблизительного местонахождения Скарамуччи. Благодарность и обещание вскоре снабдить и юного Фатуи кое-какой информацией о Земле привели того в восторг.       — Ты, наконец, проснулась. — Предвестнику не шло беспокойство ни во взгляде, ни в голосе, однако я решила умолчать об этом, ведь сама была тому причиной. Вместо этого мои губы растянулись в улыбке или её усталом подобии. Судить было сложно: всё чаще приходилось избегать зеркал, как и эмоций.       — Гляжу, ты решил внести некоторые изменения. — Я указала за спину, и пускай дверь была уже закрыта, мы оба понимали, о чём идёт речь.       — Признаюсь, ты заставила меня изрядно поднапрячься, — усмехнулся Аякс. — Почти каждую ночь слышать тихие шаги у самой двери и не заставать на пороге ничего, кроме собственной тени, не самый приятный способ дать о себе знать.       — Решил, что я призрак, пришедший покарать за несправедливо отобранную жизнь? — Я прошлась по просторному кабинету, подмечая обилие книг. Многие были на снежском, некоторые — сумерском, мондштадтском и даже арабском, судя по вязи.       — В какой-то момент и такие мысли проскальзывали, — послышалось в ответ. — Пока в очередную из таких ночей не довелось увидеть твой исчезающий вдали силуэт.       — А как ты догадался про картину? — Я обернулась, отрываясь от бесчисленных корешков.       — Ты и в первый раз засматривалась на неё. А если бы хотела увидеть меня, то разве стала бы молча поджидать у двери? — Я промолчала, только шире растянула улыбку в подтверждение его слов. — Тебе лучше?       С ответом на этот вопрос спешить нужды не было. К тому же я и сама не до конца понимала, на пользу ли оказался этот длинный, полный расплывчатых образов-воспоминаний сон. Телу без сомнений помог, разум же по-прежнему витал в прострации. Замер в мгновении, совсем как картина.       Моё растерянное пожимание плечами было встречено нахмурившимися тотчас бровями и потемневшим от беспокойства взглядом. И вновь пришлось оставить замечание о так нашедшей Аяксу тревоге.       — Пожалуй, всё-таки есть улучшения, — больше для успокоения его, чем себя, отозвалась я с неохотой, — по крайней мере рука уже не болит так сильно.       — Можно? —раздалось уже совсем близко, и я с сомнением, но позволила Предвестнику стянуть перчатку. Взгляд сперва не желал отрываться от книг, боясь даже посмотреть в сторону пятна, затем, когда до ушей донеслось «Уменьшилось», всё же сосредоточился на ране. Та и правда успела будто бы съёжиться, ссохнуться, потрескаться ещё сильнее. Пальцы Аякса аккуратно прошлись по ней, глаза поднялись на меня, молчаливо вопрошая, больно ли мне?       Я покачала головой, чувствуя, как учащается биение сердца. Досада от собственной податливости чувствам и одновременное с ней невесомое чувство ожидания разлетелись с током крови. И всё же самоконтроль взял всё в свою цепкую хватку. Предвестник нехотя отпустил меня, развернулся и отошёл к окну. Его силуэт на фоне заходящего солнца и огненных волн облаков завораживал. Поддавшись порыву, я потянулась к лежащему на столе листу, там же отыскала карандаш и велела Аяксу замереть. Тот не стал сопротивляться, скорее, даже обрадовался, дёрнув уголками губ, прежде чем развернуться. Штрихи постепенно заполонили белизну, и вскоре схематичный набросок был готов. Придирчиво оглядев тот, я осталась довольна и, аккуратно свернув, сложила его в карман.       — Порой я совсем не понимаю тебя. — Предвестник с интересом глянул на меня, прежде чем указать на собственное кресло. Озадаченная оказанным доверием, я всё же приняла приглашение. — Ты то проста и легко читаема, как открытая книга, то туманна и непроницаема, как снег.       — Поэтично, — хмыкнула я. — Но разве снег не чист и белоснежен?       — Только на первый взгляд, — опустившиеся на плечи ладони заставили вздрогнуть, — никогда не знаешь, что скрывается под его толстым слоем.       — Тогда это больше относится к тебе, — выдавила я, стараясь прогнать смущение и сосредоточиться на бумагах, лежащих прямо под носом. Отчёты, где, как и обещал Предвестник, ни слова о моём вмешательстве.       Тяжесть исчезла с плеч, на короткое мгновение давая выдохнуть, пока Тарталья не оказался напротив. Стол был широк, но отчего-то в этот момент сузился до размеров небольшой жёрдочки. Вальяжные движения и легкость, с которой Предвестник уселся, не отрывая взгляда от меня, насторожила. Аякс узнавался без труда, Тарталья казался сложнее незнакомого языка. От осознания этого вдруг стало невыносимо тоскливо. Во всем белом свете отыскался всего один, схожий во взглядах, а главное, проблемах, но и тот оказался далёким, как сами звёзды.       — Опять тревожишься о чём-то? — спрятав улыбку, спросил Предвестник и тут же поправил себя. — Хотя нет, в твоём случае вопрос должен звучать иначе: о чём тревожишься на сей раз?       — Будто не о чем, — сухо отозвалась я. С Тартальей говорить не хотелось, а Аякс испарился, спугнутый мной же самой.       — Ну так я могу помочь. Вместе мы вполне можем обмозговать проблему и прийти к её решению.       — Звучит крайне заманчиво, но я, пожалуй, откажусь. — Взгляд оторвался от бесполезных отчётов. Ожидаемо: меня бы не допустили к важным сведениями и на пушечный выстрел. — Лучше расскажи, когда мы прибудем в Порт-Ормос?       Удивление Предвестника длилось недолго. Он усмехнулся, обронив «Как всегда ничего не скрыть», прежде чем ответить.       — Ещё неделя. Чуть больше, чуть меньше. Успеешь насладиться красотами бескрайнего моря.       — Ваши бескрайние моря навевают тоску, — заметила я, со вздохом вспомнив путешествие с Бэй Доу. Попытки призвать сон ещё на неделю не увенчались успехом: тело успело скинуть усталость, а проблемы разума его не заботили.       — Картины говорят об обратном. Тебе всегда было чем заняться.       — Красок у меня нет, а карандаш, знаешь ли, имеет только один цвет.       — Бурчание прекрасным дамам не к лицу, — Тарталья хитро улыбнулся.       — Я к оным не отношусь, так что могу себе позволить, — парировала я.       — Даже комплимент не даёшь сделать, — вздохнул он, — вряд ли на корабле найдётся подобное, но постараюсь раздобыть. Да и по пути не попадётся ни островка, ни городка.       — Не стоит так стараться ради меня, а то ведь расчувствуюсь. — Я уже было собиралась подняться, но опустилась обратно, поймав жест Предвестника. — Что?       — Для тебя мои слова — не указ, и всё-таки повторюсь: не вмешивайся туда, где есть хоть малейший шанс погибнуть. Я не смогу всегда быть рядом, но постараюсь свести всякие риски к минимуму. Однако и тебе самой стоит думать, прежде чем нестись на помощь незнакомцу или же поиски ответов.       — Намекаешь на книгу?       — Не только. Подобную литературу не просто так хранят подальше и поглубже от любопытного взгляда. Я поспособствую в поисках переводчика, но попрошу взамен прислушаться к моим словам.       — Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что меня подобным не остановить. Этот разговор бестолков, как подарочный сервиз. — Заметив вопросительный взгляд, я добавила: — он красен видом, но не делом, пылится за стёклами, чтобы навсегда там и остаться.       — Признаться честно, это даже оскорбительно в какой-то мере. — Тарталья недовольно нахмурился, оперевшись головой о кулак. Вся его поза источала властность и готовность доказать то самое слово делом. Вот только уверенность, что всё это кончится моей немой победой, не давала отступить. — Я искренне пытаюсь уберечь тебя от неприятностей, и всё впустую. Тебе же самой выгодно партнёрство со Снежной, к чему упорствовать в обратном?       — Может, я сама решу, какие и с кем отношения выстраивать? — Я устало поднялась, чувствуя, что один короткий разговор вымотал сильнее долгой схватки. — Ты так любишь раздавать ценные указания, но не любишь слушать их от кого-то, а вот мои постарайся запомнить, чтобы впредь не мусолить одно и то же. — Я обогнула стол и кресло, наклонилась к самому уху Тартальи, перейдя на шёпот: — не смей мне указывать или препятствовать, если хочешь сохранить хоть какие-то отношения. Есть куда более жестокие и страшные чувства, чем злость и ненависть. Безразличие, например. После потери Глаза нечто схожее успело поселиться и в моей душе, но пока что не разрослось настолько, чтобы приглушить все прочие чувства. Хотя вполне сможет вскоре вытеснить их, если дать неправильную подпитку.       Плечи Предвестника напряглись от прикосновения; мои губы растянулись в довольной усмешке. Манипуляции чувствами, угрозы и шантаж порядком поднадоели. Но лишь в собственную сторону. Пора было развернуть положение на сто восемьдесят градусов. Молчание проводило меня до двери; ни крепкие руки, ни голос не вернули обратно, когда позади щёлкнул замок. Пальцы слегка подрагивали, я же продолжала улыбаться от осознания власти, сосредоточившейся в руках. Несмотря на окружавших со всех сторон потенциальных врагов, в рукаве ещё оставалось парочка тузов. Довольно значимых.       Силуэт возле каюты насторожил. И я с досадой разглядела в сумраке коридора Ивана. Сейчас бы куда приятнее было провести время с Андреем за уроками, отвлечься ненадолго без щенячьих глаз и трепета в голосе.       — А я вас ждал! — просиял Фатуи, отчего губы сами непроизвольно скривились от восторженного выражения на его лице. — Сразу скажу, что хочу напроситься в ученики. Андрей и Вася так много говорили о вас. Больше, конечно, Вася. — Иван помрачнел, но, как свойственно всем легкомысленным, дурное настроение его длилось недолго. — Вот и подумал, может, и вы меня чему научите?       Грубая просьба едва не вырвалась на волю, но перспектива забыться ненадолго с кем-то посторонним осадила. Иван, ко всему прочему, мог бы развязать язык в угоду собственному тщеславному желанию выслужиться. Разве что если всевидящий и всеслышащий Предвестник не прервёт нас на самом интересном.       Вместо ответа я улыбнулась и толкнула дверь, приглашая Фатуи внутрь. Паймон ещё спала. Из-под одеяла едва виднелась её светлая макушка. Приложив палец к губам, я указала в сторону соседней комнатушки, изначально представляющей из себя шкаф для вещей, но за неимением у меня оных, пустующей.       Иван принялся рассыпаться в благодарностях шёпотом, но даже шёпот его звучал сродни громкому возгласу. Я поморщилась, ещё чувствуя раздражение от двуликой во всех отношениях беседы с Тартальей, и жестом попросила Фатуи притихнуть. Моя незаинтересованность того ничуть не смутила, и на вопрос «Что ты хочешь узнать» тот принялся перечислять всё подряд, начиная от математики, в которой, как уверял он, равных ему в классе не было, и заканчивая астрономией. Надежд вбить в голову Ивана глубокие знания я отнюдь не питала. Вместо некогда загоревшегося желания взять под крыло хоть кого-то оборвалось вместе с жизнью одного из прошлых учеников. На звёзды же теперь смотреть и вовсе было противно до тошноты и страшно до дрожи. И всё же согласный кивок с моей стороны оживил Ивана ещё больше. Его мольбы начать сразу со звёзд или пресловутой физики я пресекла на корню. Не отказом — простой просьбой показать, как тот управляется с дробями. Молчание и непонимание во взгляде сказали всё, что нужно было знать. Тейват был знаком с умножением, делением, сложением и вычитанием, но на этом все «блистательные» познания со школьной скамьи и заканчивались. Учитывая же, что Снежную среди других регионов выгодно выделял технологической прогресс, мысль о состоянии школ во всех прочих наводила на неутешительные выводы.       — Это скучно, — разочарованно протянул Иван и по-детски надул щёки, когда на листе перед ним появился ещё один пример.       — Тогда дать верный ответ для тебя труда не составит, — сдержанно отозвалась я.       — Пять.       — Неверно.       — Почему это? — Он сердито развернул к себе лист, перепроверяя решение. — Два плюс три будет пять, а ноль роли не играет.       — Двойка и тройка действительно дадут пять, но они в скобочках. Ноль умножить на что угодно — ноль. — Он поднял на меня недовольный взгляд, пыхтя. Затем сдался, выдохнул и согласно кивнул, молчаливо признавая собственную неправоту.       — Можно хоть чередовать с чем-то интересным? — в надежде протянул Иван и умоляюще сложил руки. — Вася так восхищался вашей способностью демонстрировать всё сказанное, что мне просто не терпится и самому увидеть.       Мысли зароились в сознании, подыскивая нечто, что развеет и мою скуку. Долго копаться им не пришлось, и я улыбнулась, велев тому подождать. Револьвер с пятью патронами ожидал своего часа в ящике. Его ствол сперва холодил кожу, но вскоре чуть потеплел от прикосновений. Иван испуганно дёрнулся и побледнел, и всё же с места не сдвинулся, молча наблюдая, как я раскладываю пять пуль на лист. Они раскачивались в такт движения корабля, отчего пришлось загнуть края, создавая тем самым своеобразное некрепкое блюдце.       — Теория вероятности, — произнесла я, поочерёдно указывая на каждую из пуль, — отличный способ рассчитать ту самую вероятность того или иного события. Умеешь играть в русскую рулетку? Или как это у вас называется? Снежская рулетка? — Нервное покачивание головой из стороны в сторону вынудило взять одну из пуль и открыть барабан. — Хороший и наглядный пример, да ещё и придаёт ситуации щекотливости. — Я сжала пулю указательным и большим пальцем, следя за тем, чтобы Иван не отводил взгляда. — Сколько всего пуль?       — П-пять? — дрожащим голосом отозвался он, на сей раз совсем не тем пышущим уверенностью тоном.       — Верно, значит, одно из чисел, нужных нам, это пять. — Пальцы оставили на свободном местечке листа заглавную Р. — И оно составляет общее количество всех исходов.       — К-каких?       Я подняла взгляд на Ивана, не сдержавшись от улыбки.       — А вот это самое интересное. — Пуля со щелчком вошла в барабан, пальцы раскрутили его пару раз и поднесли револьвер к виску. — Вероятность того, что раздастся выстрел, равна один к пяти или ноль целых две десятых. — Глухой щелчок прозвучал совсем тихо, для Ивана же тот, похоже, прогремел взрывом. Его трясущиеся руки закрыли рот, пробуждая поганенькое чувство удовлетворения. Как легко было довести кого-то, столь самоуверенно требовавшего большего всего пару минут назад, до состояния полной немощности. — Твоя очередь. — Я протянула револьвер Ивану, но тот только отполз назад, пока не упёрся спиной к стене. — Ну как знаешь. Итак, раз одной попытки больше нет, сколько остаётся? — Я замерла в ожидании, следя за взглядом Фатуи, нервно скользившем то по мне, то по блестевшему в тусклом свете оружию.       — Ч-ч… — раздался слабый голосок.       — Совершенно верно, четыре. Обычно в русскую рулетку принято играть вдвоём, но раз ты желанием не горишь, то… — Я подняла револьвер вверх и нажала второй раз. И вновь ничего, кроме тихого металлического «щёлк». — Два позади, три впереди. Мы запишем это так. — Клочок бумаги запестрел формулами. — Сможешь разделить и получить процент?       Отчасти дрожащего, как осиновый лист на ветру, Ивана стало жаль. Я с неудовольствием заметила его округлившиеся и увлажнившиеся от ужаса глаза.       — Не понимаю, что ты забыл в Фатуи, если боишься смерти? — со вздохом поинтересовалась я, естественно, не надеясь на ответ. Иван пролепетал что-то про статус и влияние, отчего захотелось направить дуло уже на него, однако я сдержалась. — Значит, смерть Васи тебя ничему не научила? Печально. Что у тебя вышло?       — Ноль ц-целых ч-четыре д-десятых.       — Молодец. Значит, вероятность равна…       — Эт-тому?       — Схватываешь на лету. А теперь делим…       Иван съёжился, не препятствуя мне и не сводя взгляда с моих пальцев. Очередной бестолковый щелчок, который сопроводился судорожным всхлипом.       — Т-три н-на п-пять. — Иван спешно опустил голову, царапая неровными штрихами лист. — Н-ноль ш-ш-ш…       — Шесть, — закончила за него я. — Заметь, как плавно мы приближаемся к единице. Она составляет самый вероятный исход события, ноль — наоборот.       — Т-то есть, ч-чем ближе к ед-единиц-це, тем б-ближе к н-неизб-бежному?       — Верно подмечено. Теперь четыре к пяти.       Иван зажмурился и заткнул уши, веселя всё больше. Несмотря на очередную осечку, он не сразу решился взглянуть на меня и вывести предпоследнюю вероятность.       — Н-ноль в-в-в…       — Всё верно. И остаётся пять к пяти, что и даёт ту самую единицу. — Я вновь поставила дуло к виску. — Но знаешь, вероятность не всегда точна, если в условии есть подвох.       — Не надо! — донеслось до меня, прежде чем пальцы спустили курок. Неловкий удар успел выбить револьвер, Иван же повалился на меня.       — И стоило так трястись? — Я изогнула бровь, ловя его ошарашенный взгляд и отпихивая Фатуи в сторону, потянулась к отброшенному оружию и раскрыла барабан.       — П-пустой? — раскрыв рот, пробормотал Иван. — Н-но… как?       — Ловкость рук и никакого мошенничества, — пожала плечами я. — Тебя довольно легко отвлечь самим видом оружия. Поэтому у меня всё тот же вопрос: что ты делаешь в Фатуи, раз не готов умирать и до дрожи боишься оружия?       Не дождавшись ответа, я поднялась, собрав рассыпавшиеся пули и смявшиеся листы, затем протянула руку замершему мальчишке. Да, ещё совсем мальчишке, годному лишь для игры в мяч да драки на палках. Его ещё не лишённые детской пухлости щёки горели алым; глаза распахнулись, глядя в пустоту перед собой; губёшки дрожали, будто тот готов был в любую секунду разрыдаться.       — Война не даст тебе ничего, только заберёт всё оставшееся, — предупредила я, когда тот несмело сжал мою ладонь. — Возвращайся домой, щегол, и не лезь больше под пули.       Иван мельком глянул на меня всё тем же потерянным взглядом, прежде чем унестись к выходу. Дверь за ним захлопнулась, я же вновь не сдержала улыбки, предвкушая очередной «серьёзный» разговор с Предвестником.

***

      Ночь раскинулась тёмным густым пологом, пропуская лишь неяркие следы звёзд и смутный лик луны на небе. Морской бриз уже не приносил облегчения — навевал тоску по твёрдой земле под ногами. Очертания сгорбленного силуэта Предвестника не вызвали удивления, больше досаду от необходимости вновь попусту сотрясать языком воздух. Его лицо равнялось белизной с безликой луной, безжизненный взгляд без интереса следил за бегом волн, пальцы пребывали в постоянном движении, выдавая нервозность.       — Поздновато для созерцания безбрежных красот, — приблизившись, заметила я.       — Что же тогда ты здесь делаешь?       — Любуюсь однотонностью черноты и пытаюсь привести мысли в порядок.       Молчание в ответ несколько насторожило. Фаза «активности» сменилась «угрюмой», той самой, которую Предвестник позволял видеть только мне. Не самая справедливая награда за терпение его выходок. Впрочем, отчасти это облегчило задачу: я вернулась к собственным мыслям, перебирая те, что лежали сваленные в кучу в углу. Они тянулись друг за другом, точно бесконечные платки из кармана фокусника, связанные каждая следующая с предыдущей тонкой ниточкой. И всюду была она, та, что связывала между собой, казалось бы, крохотный камешек с громадной скалой. Отчасти многим пробелам дневник Шестого — переписанный и обрезанный на все мерзкие подробности его душонки — всё же сумел подобрать нужный цвет, но несмотря на это, картине по-прежнему не доставало красок.       Внезапное прикосновение к руке выдернуло из раздумий. Тарталья без спроса стянул перчатку, разглядывая пятно и осторожно очерчивая его пальцами.       — Не болит?       — Мы уже неоднократно обсуждали это, — сдержанно отозвалась я, с неудовольствием подмечая ускорившееся сердце, однако заметив пристальный взгляд голубых глаз, добавила: — нет.       Тарталья кивнул, руку же не отпустил. На языке завертелась сотня вопросов, все как один — о деле. Прочие же отметались под страхом поддаться нарастающему чувству в груди. Зубы крепко сжались, не давая языку желанной свободы.       — Что известно о Скарамучче? — наконец, нарушила тишину меж нами я.       — С чего тебя так интересует его судьба? — с некоторым удивлением спросил Предвестник.       — Есть кое-что, о чём мне нужно поговорить с ним лично. Ты собираешься убить его, или Царица приказала притащить его полуживое тельце к её ногам?       — Предателям уготовано лишь одно, хотя я не горю желанием лишать его жизни.       — Странно слышать подобное из твоих уст, — я невольно усмехнулась.       — Не будь так поверхностна в суждениях, — губы Тартальи растянулись в ответной ухмылке. — Сама по себе жизнь ценности не имеет, ценна только личность, которой та принадлежит.       — О, как же цинично, прошу прощения за каламбур. Хотя чего-то подобного от тебя и стоило ждать.       — Все мы предвзяты в своих суждениях, смотрим на одни и те же вещи разными глазами. Не в этом ли и кроется та самая человеческая схожесть и в то же время противоположность?       — Так завуалированно оправдать торговлю душами ещё нужно суметь. Ты слишком умён, когда срываешь маску, это даже пугает, — ответила я и попыталась высвободить руку, однако хватка Предвестника стала только сильнее.       — Неужели я слышу от тебя хоть что-то приятное? — Он тихо рассмеялся, будоража мелодичностью и глубиной голоса. Прохладный ветер неласковыми поцелуями прошёлся по щекам и носу, заставляя поёжиться. Дыхание сбилось, когда крепкие руки обхватили меня сзади. — Пусти погреться в своё сердце хотя бы ненадолго. Это сейчас нужнее всего.       В голосе Аякса проступило нечто тоскливое, почти что безнадёжное, отчего все попытки высвободиться тут же прекратились. Я растерянно позволила ему обнять себя и опустить голову на плечо. Сердце колотилось, вбиваясь в грудную клетку, как сумасшедшее. Всякие уговоры не вестись у него на поводу и держаться за трезвость мыслей теперь казались смехотворными. Разве мог рассудок потягаться с чувствами? И всё же я не спешила отвечать на немое предложение Предвестника. Мои ладони крепче вцепились в металлические перила, давая понять, что на большее я не согласна.       Холод постепенно отступал, как бы не досадно было признавать это. Тарталья смог утихомирить во мне то, что тревожило долгими месяцами, буквально вынудив вырвать из себя это. Несмело, ещё борясь с сомнениями, я потянулась к его широким ладоням, чувствуя, как те тут же сжимают мои.       — Спасибо, — тёплые губы согрели щёку коротким поцелуем, придавая и без того разбушевавшемуся сердцу скорости. — Что бы я без тебя делал?       — Наслаждался томными вечерами с Милочкой, — стараясь скрыть дрожь в голосе, пробормотала я.       — Уж проще сшить куклу ростом с человека, та бы хоть молчала.       — Как жестоко, — коротко хихикнула я, — хотя на Земле у тебя бы нашлись единомышленники. У нас есть специальные подушки с изображением… людей.       — Можно с тобой одну?       — О чём ты думаешь? — смущённо пробормотала я.       — О том, что по ночам было бы кого прижимать к себе. А что?        — Ничего, — торопливо отозвалась я. Недолгая пауза и теплота рук Предвестника пробудили сомнения. Рот уже раскрылся, чтобы вывалить на него всё, что прятали закоулки души, когда тот сам прервал меня случайным вопросом.       — Хочешь позавтракать вместе? — Обычный вопрос отчего-то прозвучал сродни предложению руки и сердца. Душа разделилась на две противоположные половины, каждая из которых полнилась аргументами «за» и «против». Молчание затянулось, торопя ответить хоть что-то, однако я продолжала упорно молчать. Пока не поддалась случайному порыву и не кивнула. — Надо же, не думал, что получу согласие, — в голосе Предвестника послышалось искреннее изумление, которое пробудило стыд. Была ли я груба с ним заслуженно? Возможно, если вечно оглядываться на прошлое. Впереди же разворачивалось бескрайнее, как само море, будущее. И желание вырвать для себя хоть короткую минуту счастья ещё теплилось.       — Надеюсь, я не давлю на тебя этим? — Аякс обернулся, не отпуская мою руку и искря сомнением во взгляде, но заметив моё отрицательное покачивание, просиял.       Кабинет полнился запахами свежеприготовленных блюд. Ноздри втянули их, и я с облегчением ощутила голод. Не грызущий, как было с Пиро, и не блёклый, как после его потери, а человеческий, знакомый с детства голод. Предвкушение скорой трапезы отчасти даже приободрило, что не укрылось от взгляда Предвестника.       — Приятно видеть тебя такой, — заметил он, вновь разгоняя кровь по телу.       Я потянулась было к стулу, однако Аякс опередил меня, галантно предлагая сесть рядом. Вытянутый стол был предназначен для переговоров, но никак не романтических ужинов.       — Не люблю есть в многолюдных местах, если только того не требует дело, — будто прочитав мои мысли, пояснил Предвестник. — Во время еды человек уязвим больше всего, поэтому мне всегда накрывают отдельно.       И вновь проступили его звериные повадки. В какой-то степени дозволение разделять с ним ранний завтрак даже льстило: хищник не спешил впиваться в шею добыче, напротив, подпускал её всё ближе к себе.       — Надеюсь, тебя не сильно наказали за случившееся в Инадзуме? — неловко поинтересовалась я, дабы разбавить звон посуды.       — Я уже давно не в почете, — усмехнулся Аякс, — сейчас просто пытаюсь исправить собственное плачевное положение. Эй, не вешай нос, — поспешил успокоить тот, когда поймал мой опустившийся взгляд, — тебя я в случившемся не виню. Вся ответственность лежит на мне самом, так что мне и разбираться. Или ты хочешь обсудить это?       — Нет, — пробормотала я. — Не хочу вообще касаться прошлого. Если будет нужна какая-то помощь, то говори, я постараюсь сделать всё возможное.       — Ты сегодня решила убить меня добротой? — рассмеялся Предвестник, и я вновь поспешно отвернулась, успев отметить, как прекрасна его улыбка. — Учту. Хотя и без того многим тебе обязан.       — Перестань, я же не требую платы.       — Этим ты и волшебна. — От услышанного и от той нежности, что мелькнула в голубых глазах, стало совсем нехорошо.       — Странное начало нового дня в сравнении с прошлым вечером, — сделав вид, что жую, дабы хоть как-то угомонить смущение, пробормотала я.       — И то верно. У нас всё на грани, не находишь? Но меня это не тревожит, скорее, бодрит. Ты не даёшь расслабиться ни на минуту, может, поэтому я и…       Моя ладонь резко дёрнулась и потянулась ко рту Аякса, вынуждая того осечься. Голубые глаза удивлённо распахнулись.       — Не говори этого, пожалуйста, — хрипло взмолилась я, с дрожью вспоминая то единственное признание не так давно. — Не сейчас. Прости.       Взгляд Предвестника помрачнел. Тот кивнул, прежде чем вернуться к еде. Желание выскочить из-за стола и забраться в самый дальний угол поторапливало покончить с куриной ножкой как можно скорее. И вновь некого было винить кроме себя, поддавшейся на трели неуёмного сердца. Дать надежду и в итоге забрать её — жестоко. Я оказалась не чище Венти, да и руки успела вымазать в крови по самый локоть, прямо как он.       — Как Паймон? — вопрос прозвучал неловко, почти что неуместно, и всё же принёс толику облегчения.       — Спит, — отозвалась я, растеряв к еде всякий интерес. Совесть обглодала голод, как зубы куриную ножку.       Разговор зашёл в тупик. Все дозволенные темы были исчерпаны. Взгляд Предвестника то и дело скользил по мне. В нём легко читалось желание рассказать о тревогах, наверняка как и в моем собственном. Однако мы упорно молчали, будто ждали, кто сдастся первый. Стол опустел, Аякс съел всё, неторопливо, косо следя за мной. Раньше внутри бы уже давно разбушевалось кострище, зарокотал гнев, сейчас же едва подавала признаки жизни тревога от чересчур пристального внимания. Мысли то и дело возвращались к насущному, занозе в каждом нерве — дневникам и старым книгам. Одной мне старый пыльный том расшифровать было не под силу, и всё же мысленно руки так и тянулись к нему. Этой ночью взгляд непременно примется жадно бегать по страницам в поиске хотя бы одного знакомого словечка, а старые заметки пополнятся новыми, вызывающими лишь новые вопросы. Порочный круг, что замкнулся ещё давно.       — Краски я всё же достал, — Тарталья поднялся, покончив с едой, и развернулся к шкафу. Дверцы скрипнули, и в его руках появилось несколько баночек. — Конечно, для шедевра не сгодится и всё же. Холст тоже будет, как и мольберт.       — Спасибо, — благодарно пробормотала я, чувствуя, как теплеет на душе.       — Надеюсь, первая картина будет посвящена мне? — Аякс не спешил отдавать краски, сжимая мои руки. Я отвела взгляд и смущённо кивнула. — Тогда буду ждать с нетерпением.       Его улыбка вновь растревожила только-только угомонившееся сердце. Бегло распрощавшись, я выскользнула в коридор, обещая себе немедленно приступить к книге, но втайне лелея желание взяться за карандаш. Перед глазами вспыхнул яркий образ Предвестника на фоне огненных волн закатного неба.       Как и было предсказано холодной логикой, я не отыскала ничего среди бессчётных страниц украденной книги. Возможно, Аякс и смог бы помочь, если бы целиком и полностью ушёл в перевод, однако сама мысль о том, что тот мог обнаружить, страшила сильнее чего бы то ни было. Пересказ жизни Шестого и основных событий вместе с предполагаемыми причинами оных занял добрых пятнадцать страниц мелким почерком. Все догадки и вопросы выстроились ровными рядками в конце. Продолжение напрашивалось само, призывало оставить хоть что-то в качестве ответа, однако же карандаш так и замер на месте. С ними, ответами, всегда было сложно, и этим Тейват едва ли отличался от Земли. Впрочем, общая суть была ясна, неприветливо взирая на меня с помятого листа. Стрелочки тянулись от одного предшественника к другому, свободное место я оставила для себя, прекрасно зная, что должна была вписать. И всё же рука не поднималась довершить узор судьбы. Надежда на иной исход ещё не погасла. Глупо, как ни погляди. Наивно и глупо.       Откинувшись на спинку кресла, я обвела усталым взглядом собственные умственные потуги. Правда даже не пыталась скрываться — била в самый лоб, вынуждая кривиться от болезненного осознания. Её, лежавшую на поверхности, разгадал и Первый, на что намекало прощальное письмо. Возможно, с него и начался этот цикл греха и искупления, возможно, с кого-то до. Забавная игрушка для богов, своего рода карусель, предсказуемая и движущаяся строго в одном и том же направлении. И если те самые догадки, оставленные в качестве временного завершения были верны, все мы были всего-навсего муравьями под наблюдением пристального глаза небес. После подобного откровения все религиозные фанатики пришли бы в неописуемый экстаз; досадно, что к их числу я не относилась — нашла бы отраду хоть в чём-то.       Сон вновь начал овладевать разумом. Паймон всё так же тихо посапывала в постели, не тревожимая ни мрачным кошмаром, ни резким пробуждением от него. Вместо того, чтобы забыться среди тёплых одеял, я принялась оживлять на бумаге образы. И большинство из них горело ярким голубым и спелым рыжим.