Половина месяца

А вы знали, что волки дружат с воронами? Вороны, являясь падальщиками, приводят серых хищников к добыче, чтобы те разорвали еë и оба животных могли поесть… Но волк никогда не съест ворона.

***

      Адам сидел на ветке, наблюдая за Волк и покачивая ногами. Чуть выше него, на другой ветви, сидел Аргентум, закинув руку за голову и откинувшись спиной на ствол дерева.       — Она не может найти добычу, — вздохнул Адам, крутя кинжал в руке. — И что нам делать, Алексей?       — Хватит оружие крутить. Уронишь ещë кому-нибудь на голову. Слава духам если ручкой, а не лезвием.       — А у меня идея…       Крессент поднялся с ветки и поскакал по деревьям куда-то. Алексей вздохнул, глядя ему вслед, и продолжил наблюдать за Татьяной Волк. Адам тем временем отыскал раненого оленя в лесу и вернулся к ней. Набрав маленьких веточек, он начал бросать их на землю перед ней. Увидев это, Волк пошла следом за этим знаком, пока не заметила рогатого. Кивнув куда-то в сторону листвы, она начала охоту.

***

      — Девушки и парни, я собрал вас здесь, чтобы сообщить одну печальную весть… К сожалению, наш шабаш вымирает из-за золотой империи. Да, мы снова переехали, но как долго мы будем кочевать с места на место?       Крессент глядел на вождя с интересом, покручивая веточку в руке, сидя возле Волк и периодически толкая еë коленом. За последние шесть циклов они сдружились и часто стебались друг над другом, хотя эта дружба далась им нелегко — из-за разных характеров и происхождений они то ненавидели друг друга, то относились нормально.       — Поэтому, посовещавшись с представителями каждого занятия нашего шабаша, мы решили… Вам нужно рожать детей и воспитывать их. Возобновив наш род, мы возродим наш шабаш.       Крессент с треском сломал веточку, которую крутил в ладони. От Волк не ускользнула такая реакция, и она обеспокоенно покосилась на него. Адам сжимал обломки в руках с такой силой, что, казалось, будто он вводил их себе под кожу.       — Крессент, Волк… Вы хорошо дружите. Я даю вам срок год, чтобы вы успели друг с другом ещë лучше познакомиться и, ну… Родить, — Вождь неловко улыбнулся.       Крессент разломал ветку в щепки, швырнул их на землю и ушëл с собрания.

***

      — Адам.       Адам вложил миску с водой Татьяне в руки, чуть не пролив еë на неë, а после замер с дрожащими пальцами. Сделав глубокий вдох, он опустился на колени.       — Прости меня, Татьяна…       — Хватит. Я просила не относиться ко мне как к хрупкой девушке. Мы ж даже не любим друг друга. Захочу — сама схожу за водой.       «Мы ж даже не любим друг друга». Мы? Крессент сглотнул подступающую к горлу агрессию. Он ведь любит еë, разве нет? Неужели за эти несколько лет она так и не полюбила его?       — Я в лес. Прогуляюсь, — сказал он. — И прости меня ещë раз за агрессию.       — Вали уже.       Крессент отряхнул колени от земли, сунул руки в карманы и кивнул Аргентуму, чтобы шëл за ним. Когда наставник поравнялся с ним, Адам отошëл на достаточное расстояние от лагеря, пиная каждый камень по дороге. Они добрались до какого-то холмика, и младший сел, закрыв лицо ладонями.       — Кристине уже три года… Мы с Волк женаты столько же. А потом я слышу фразу «мы же друг друга не любим»! — начал жаловаться он. Аргентум сел рядом, приобняв его за плечи.       — Ты еë любишь?       Адам молчал, наверное, минуту, уставившись куда-то перед собой в пустоту. После этого он схватился за переносицу, жмурясь.       — Не знаю. Меня бесит этот закон с деторождаемостью. Кристине вон уже говорят, мол, второго рожать надо. С ума сходят…       — Тихо.       — А Золотую Империю, что, только я помню?! Как у нас девочки в нелегальный клуб бегали, чтобы дам из той страны поддержать! Как мы с тобой постоянно их спасали от этих мужчин… — он скривился и резко замолк, махнув рукой.

***

      Лес. Лес кругом. Лунный. Голубой. Густой. Лес. Он вокруг.       Листья. Листья голубые. Большие. Маленькие. Много. Их много. Листья. Голубые.       Ветки. Много. Очень. Очень много. Большие. Длинные. Тëмные. Колятся. Больно. Больно. Больно.       Больно. Больно.Больно-больно-больно-больно-больно.

Больно.

      Ноги болят. Руки болят. Плечи болят. Всë болит. Ветки царапают. Кожу. Крылышки. Колятся. Болит. Больно.       Дышать тяжело. Не могу. Или не хочу. Или хочу. Хочу? Что хочу? Дышать? Зачем? Чтобы жить. Зачем жить?

***

      Крессент даже не понял, как очутился на траве. Он уставился куда-то в пустоту, пока не понял, что это нога. Он поднял руку, осмотрел еë. Что-то не так. Это не его рука. Хотя выглядит она также, как и всегда. И нога не его.       Крессент пошевелил пальцами. Настолько естественное движение заставило усомниться ещë больше. Провëл по ладони второй рукой. Осмотрелся. Всë какое-то серое и странное. Где он?       — Папа! — послышался откуда-то голос.       Он обернулся. К нему бежала его дочка. При виде неë стало спокойнее, и непонятное ощущение исчезло.       — Что с тобой опять? — строго спросила Татьяна, подходя к мужу и приобнимая дочку, не давая к нему подбежать. — Кристина, доченька, папа у нас, — она цокнула и сделала вид, что откашлялась, — кхм, поранился. Не подходи к нему пока.       — Я… Упал, — Крессент неловко улыбнулся. Татьяна села перед ним на корточки.       — Допрыгался? Ты по деревьям скакал как белка на полной скорости! Тебе что, солью в одно место стрельнули? — возмущалась она, после чего встала и рывком подняла его на ноги.       Крессент заметил в еë волосах жëлтую ленточку. Ненароком кинул взгляд на красную ленточку, завязанную за своëм запястье. А после вновь на еë волосы, где жëлтая лента ловко скрывалась чëрными волосами и красной лентой.       — Дочур, иди поиграй, вот, Соловей собирает детей в прятки, — он сел на корточки перед Кристиной и погладил еë по волосам, улыбнувшись. Когда девочка убежала, он встал, поморщивщись от боли в ноге, и взглянул на Татьяну. — Это что?       В его чëрных глазах блеснул недобрый огонëк, и он скрестил руки, справляясь с желанием ударить Волк.       — Ты про что? — жена заправила прядь за ухо, но Крессент схватил еë за запястье, дëрнув еë руку, и схватился за жëлтую ленточку.       — Я спрашиваю ещë раз, пока я спокоен. Это что?       — Да от друга. На ней же нет белой ниточки, значит не свадебное. Да и все видят, что я замужем. За мужем. За тобой то есть.       — Так а зачем ты прядку ту прячешь, коль от друга? Я-то свою ленту не скрываю, на запястье ношу. А от Аргентума нож, его на видном месте ношу.       — Ну, нож это одно…       — Что, оправдываешься? Изменяешь, коза? Мнения ведьминского боишься иль стыдно? — он нахмурился, крылышки за ушами захлопали.       — Ты как меня сейчас назвал, придурок?! — она оттолкнула его, сжав руки в кулаки. Крессент убрал руки за спину.       А она ударила. Влепила ему пощëчину. Крессент нахмурился и повернулся к ней другой щекой. Но как только Татьяна собралась ударить, отклонился назад и заломил ей руки за спину.       — Успокойся, дура! — рявкнул он. Татьяна пыталась вырваться, но в конечном счëте сдалась.       — Адам, пусти меня.       — Если ты спустя грëбанных тринадцать лет не полюбила меня, ты могла развестись давным-давно. Или ты меня используешь? — холодно спросил он, наклонившись к еë лицу. Татьяна махнула головой и врезала затылком ему по челюсти.       Адам отпустил Татьяну, сложил руки в карманы и захромал в лагерь к медику. Ему навстречу выбежала Кристина.       — Ты на маму накричал, — сказала она обиженно. Он сел на корточки, стараясь игнорировать боль в ноге.       — Солнце, иногда люди ссорятся, и это нормально. Но потом они мирятся, и это очень хорошо. Мама кричала на меня и не слышала меня, поэтому я начал кричать в ответ. Мы немного походим, побурчим, а потом помиримся, — он улыбнулся и похлопал дочь по плечу.       — Честно-честно?       — Честно-честно, — ответил он, как вдруг понял, что у него слезятся глаза. Каждый раз это «честно-честно» превращалось в спектакль для дочки, чтобы она думала, что родители живут мирно и счастливо. Весь шабаш знал о том, как они друг другу не подходили в качестве супругов, кроме Кристины. Потому что она ребëнок. Их ребëнок.       — А обниматься будете? — невинно спросила девочка.       — Будем, — он поправил ей воротник рубашки и отряхнул низ длинной юбки от пыли. — Обязательно будем, — тише сказал он, почти перейдя на шëпот.       — Хорошо, папуль. Тогда я пойду дальше играть. Люблю вас! — она обняла его и поцеловала в щëку, и у Адама в груди что-то сжалось от милоты и секундного счастья.       — И мы тебя любим, Кристина, — он едва чмокнул еë в макушку, приобняв, и помахал ей ладошкой, когда она убежала.       Когда Кристина скрылась за кустами, играя в прятки с детьми, улыбка Крессента мигом пропала с лица, и он встал, морщась от боли в ноге. Возможно, подвернул. Он встал, глядя ей вслед, и слëзы начали течь с его глаз. Вздохнув, он вытер их, помассировал уголки губ, натянул себе улыбку пальцами, слабо усмехнулся и пошëл к медику.