Кто же перерезал небу горло?

Оратория, он же Орарио – город-лабиринтов, в чьих стенах рождались легенды о бесстрашных авантюристах, что рискуя собственной жизнью, раз за разом бросают вызов главной достопримечательности города – подземелью. Величественное, монящее, опасное… Именно этими словами можно описать поистине иной мир, что раз за разом пораждает своих отпросков, в попытке добраться до мира населенного людьми, эльфами, дварфами, зверолюдами, духами и прумами. Защищать их призваны те самые авантюристы – члены семей, находящиеся под покровительством того или иного бога. Люди (да и не только) получившие божественное благословение – фалну, что позволяла своему носителю выйти далеко за рамки своих возможностей, приравнивая их к своим покровителям. Для жителей Орарио это утро ничем не отличалось от предыдущих: Извечные трудяги спешили на работу, некоторые продавцы уже давно открыли свои лавки и вовсю зазывали покупателей. Вооруженные до зубов авантюристы, подгоняемые жаждой наживы, спешили к вавилонской башне – входу в подземелье, что по совместительству являлось пристанищем для самых богатых и успешных богов. Лишь одна деталь выбивалась из общей картины… Молодой парень, на вид которому не больше 17-18 лет, стоял у окраин площади, уперев руки в ветрину, сверля ту, а точнее своё отражение, неверящим и ошарашеным взглядом, с непонятной и нечитаемой гриммасай на лице, чем то и дело заставлял проходящих мимо людей обернутся, дабы посмотреть на, по их мнению, забавную картину. Наконец, спустя 20 минут таких гляделок, юноша, аккуратно оторвав левую руку от стекла, прикоснулся к своей щеке, после чего резко, на сколько это было возможно, оттянул пальцами кожу, больно ущипнув себя… - Н-не сон… - единственное, что смог вымолвить парень, поглаживая ноющую щеку, всё также глядя на свое, да, уже своё отражение… Из стекла на него смотрел, не отрывая кроваво-алых глаз, обрамленных такими же красными ресницами и бровями, подросток лет 18. Бледная кожа на аккуратном, можно даже сказать андрогинном лице выглядела довольно неестественно, учитывая жаркую, по ощущениям, июльскую погоду. Но больше всего в глаза бросались волосы – трехцветные, мать его волосы! Основная часть, по цвету, схожа с глазами. Кроваво-красные короткие пряди, доходившие до самых скул, торчали в разные стороны, покачивая на ветру своими угольно-черными кончиками. По правую сторону, от самой макушки до подбородка, слегка прикрывая глаз, тянулась достаточно большая прядь белоснежных, а начиная с середины, переходящих в черный цвет волос. Слегка повернув голову, он обнаружил длинные, доходящие до лопаток, вьющиеся белые волосы с такими же черными кончиками. Вновь переведя взгляд на себя, - Да быть не м-может… - ели слышно пробормотал юноша, а потом, случилось что-то, от чего тот сначала начал хихикать – совсем не громко, после чего и вовсе перешел на истерический смех *(примечание: вспомните смех Ягами Лайта)* уперевшись лбом в ветрину, продолжая смотреть в свое отражение. На этот раз, проходящие мимо люди не просто оборачивались на странного типа, они обходили его по широкой дуге, кто с испугом на лице, кто с сочувствием. В конце концов красноглазый отлип от явно получившей травму на всю оставшуюся жизнь ветрины, прислонившись к ней уже спиной, направив свой взор на возвышающуюся к небу башне… - Орарио…- словно под трансом произнес «ненормальный» - как его уже успели окрестить проходившие не так давно жители. -Я в Данмачи…- закрыв глаза проскулил аловолосый, как вдруг, умастив свои ладони на висках, он скорчился от сильной и невыносимой боли… Воспоминания, буд-то острейшие клинки, нещадно врезались в голову парня… Обычный октябрьский вечер, солнце уже успело передать свой пост луне, что в свою очередь, решив простебать и солнце, и свои прямые обязанности, скрылось за густыми, словно смоль тучами, заставляя итак немногочисленные уличные фонари ботрачить, как полтора землекопа. Я шёл через давно заросший яблочный сад, что был таким удобным коротким путем от железной дороги, на которой мне пришлось сойти, к моему поселку. Ориентиром для меня, буд-то свет в конце тунеля, был тот самый одинокий столб, чей тусклый свет хорошо просматривался через облысевшие деревья. Подобный маршрут мне приходилось прокладывать каждую пятницу, вот уже полгода… Но мне же лучше! Надев наушники и посильнее укутав голову в капюшон, я неторопясь, тихо подпевая себе под нос играющий трек, шел по давно уже вытоптанной тропе. И именно моя любовь к подобным похождениям и сыграло со мной злую шутку… Слишком уж уйдя в свои мысли, я не заметил тихий хруст веток и опавшей листвы и дикое, наполненное злобой рычание, что доносилось с разных сторон… О том, что что-то не так, мне очень любезно решил сообщить небольшой, но очень злобный комок шерсти, в котором, присмотревшись, я признал самого обыкновенного шпица. Обыкновенного, да не совсем… Ободранный бок и склоченая в беспорядочные комки шерсть выдавала в нем явно бродячего пса. Злобный комок, ощетинившись, угрожающи рычал на меня, буд-то преграждая мне дорогу. Кто ж знал бл*дь, что так оно и есть! Стоило этой маленькой с*ке на меня тяфкнуть, как тут же меня сбила с ног что-то большое, черное и чудовищно сильное… Секунда… Я лежу на земле, правой рукой отчаянно стараюсь закрыть шею и лицо… Прямо на мне, впившись клыками в левую руку, стоял здоровенный, нет ни так, огромный с*ка, как ноздри Дипардье алабай. Тварь так же была явно бродячей, в прочем, как и еще две дворняги, что на пару с тем шпицем сейчас рвали мою левую ногу. Боль… Сильная боль… Невыносимая… Вот что я чувствовал все эти несколько последних секунд жизни… Почему последних? Да потому, что я сумел вырвать левую руку из пасти бродяги, лишившись, при этом, приличного шматка мяса и одежды, умудряясь этой же рукой схватить бл*ядину за загривок. Правую руку, что все это время верой и правдой защищала мою шею, я сумел запустить в карман куртки, почти сразу нашарив в ней свой стилет, которым я сразу пырнул тварь под ребро – ЭТО… БЫЛА… ОШИБКА… Давно одичавший пес, почувствовав жгучую смесь из свежей крови во рту и сильной боли в боку, резким рывком вырвался из итак несильной хватки, вцепившись пастью в уже не защищенную шею жертвы – МОЮ ШЕЮ!!! - Сначала из-за чудовищной силы, с которой псина сжимала мою глотку, я потерял возможность дышать, но потом, после всего одного рывка головой, моему заплывшему от слез, грязи и крови взору предстала следующая картина: Практически полностью черный алабай, с окровавленной мордой, сжимал в челюстях мой собственный кадык, с глухим рычанием смотря на меня своими желтыми, словно огонь, и такими же жгучими животной яростью глазами. Эта картина была последним, что успело запечатлить мое стремительно угасающее сознание. Так, внезапно нахлынувшие воспоминания, что в совокупности с итак не очень хорошем расположении духа, заставили меня согнутся в три погибели, стремительно высвобождая, непонятно откуда взявшееся содержимое желудка прямо на вылаженную оккуратной плиткой дорогу. Хорошенько проблевавшись, я вытер рукавом рубашки рот, а в голове так и крутилось: - Ну что же Антошка, быть тебе картошкой, выросшей на дерьме, плотно поужинавших тем вечером дворняг… - но вслух произнеся совсем другое – Бл*ядский исекай…