Великий Древний

      Астарион Анкунин образца двухсотлетней давности был невыносимым идеалистом. У него была своеобразная цель — доказать свою правоту миру, и он шел к этой цели, попутно выдавая многостраничные труды, и ведя лекции в своей альма-матер. Заскорузлые принципы старых магистратов, и их ленивое, почти безразличное отношение к делу, нежелание слушать ничего о нововведениях, и взгляды свысока на молодого выскочку — доводили эльфа до иступленного бешенства, но он не сдавался. Воевать с законотворцами было его излюбленным времяпровождением, и он никогда не упускал возможности указать всему неискушенному в правовом аспекте миру на их полную некомпетентность. Тем более, что в те годы, Врата Балдура взяли курс на мирное развитие, и на смену грубой силе пришла буква закона, а значит, у него были все шансы на то, чтобы помочь выстроить систему без недостатков прежнего варварского порядка. Но у него ни черта не получалось.       Проблема заключалась в том, что находящиеся у власти, при все своей, казалось бы, сознательности, только делали вид что готовы к переменам. На деле ничего не работало, и крепчавшая с каждым днем преступная сеть в нижних слоях общества, и круговая порука в верхних, так и главенствовала над законом. Астариона это страшно раздражало, но подстегивало к действиям. Он выдавал публичные рецензии на каждое судебное дело, которое должно было вызывать вопросы и всеобщее негодование, и как мог разжигал общественный интерес. Он приходил в академию, и пытался вложить в юные головы студентов правильные, на его взгляд, установки. Он много раз подавался на вступление в большой совет магистратов, но ему раз за разом отказывали. И так, пока он окончательно не достал всех, кто имел хоть какое-то отношение к закону, и его в итоге безболезненно удалили. Сделав городским судьей.       Беды для нерадивых законотворцев на этом не закончились. Решив пустить гнев Астариона в мирное русло, они лишь усугубили ситуацию. Потому как судил он честно. Иногда даже через чур честно, и как бы ему не намекали на последствия его приговоров, он оставался безразличен к любым угрозам. Однажды, после громкого дела одного заигравшегося аристократа, Астариона очень долго отчитывал его отец. Он ходил кругами и грозно сопел. Сокрушался, что сумасшедшее рвение его сына перекроить мир по-своему еще обязательно вылезет ему боком. Просил не лезть к высшему сословию, и не ругаться с могущественными домами. Все же, аристократы — существа нежные и обидчивые. А еще очень мстительные. Но эльф эти нравоучения старательно игнорировал, думая, что если ему в таком молодом возрасте удалось забраться на столь ответственную должность, то и ума избежать всех угроз с ней связанных, хватит. Позволять всяким ублюдкам уходить от ответственности из-за их происхождения, или из-за ореола опасности, он не намеревался. Он считал, что при должной поддержке власть имущих, можно призвать к ответу кого-угодно, но, чтобы подобное разительное изменение произошло, кто-то должен был взять все в свои руки. Взять и доказать, что дворянство не неприкосновенно, и должно лишаться регалий за особо тяжкие преступления. Что занимающиеся разбоем банды, давно ощутившие свою безнаказанность, должны закончить свои жизни в петле. Что работорговля, запрещенная только на бумаге, должна вымереть, а градоначальник не должен делать вид, что бордели, натыканные по всему городу — лишь невинные заведеньица, а не тот же рынок бесправных рабов.       Вот только это не работало. Все это было хорошо и складно только в его идеалистической картине мира. В реальности, существовали такие, как Маркус Хэллсторм, которому ни один закон не писан. Существовали и совершенно дикие кочевники, способные с особой жестокостью убить того, кто вынес обвинительный приговор их родичам, совершенно не боясь петли.       А еще, кутаясь в тени и шелка, по городу бродило зло, смеявшееся в лицо правосудию смертных, и уже год присматриваясь к одному хорошенькому белокурому эльфу, готовилось вонзить клыки в его остывающее тело. И в одну кошмарную ночь, оно его настигло.       Астарион, скрипнул клыками, и захлопнул иссохшие страницы. Потерев виски, и откинув голову на изголовье кресла, он задумался, глядя в одну точку. Все же, его старые труды были не лишены своего очарования, и тезисно, построены были верно, но весь этот налет честолюбия и желания доказать что-то ни то свету, ни то самому себе, очень сильно портили впечатление. Теперь он понимал, почему совет магистратов от него отмахивался. Своим упорством объяснить всем вокруг что он один тут прав, что с ним нужно считаться, ведь его окружают слепые идиоты, он лишь подпитывал уверенность этих поеденных молью законников в том, что перед ними крайне незрелая, но очень опасная для общественности личность. Этакий революционер, возомнивший, что в одиночку разобьет вековые устои. Молодой дурак, сующий свой нос куда не следует, и совершенно не беспокоящийся о возможных последствиях.       Это сейчас Астарион понимал, что, если в законе есть лазейка, значит ее кто-то старательно прокладывал. Тогда же, он делал все, чтобы перекрыть этому кому-то кислород, и, если на суде видел, к чему клонит сторона защиты, намерено сворачивал слушанье, позволяя обвинителям дособрать доказательную базу. И как знать, может это и стало в итоге истиной причиной его падения. Гурцам ведь сообщил кто-то, по какой улице он в тот вечер пойдет.       — Любовь! — Окликнул его Маркус из коридора, и Астарион устало вздохнул. — Ты у себя? А я дома! У Дамона был, заготовки твои принес. Посмотришь?       — Одну минуту, моя радость! — Отозвался он, и натянув улыбку, поднялся с кресла.       На его столе лежали вырванные из рукописей страницы, расчерченные грифельными линиями, и расписанные мелкими сносками. Поверх них — раскрытый на середине правовой кодекс, датируемый позапрошлым веком. На краю, под бочком дремлющей Бетси, виднелись свернутые в три раза, пожелтевшие от времени газеты, пестрящие заголовками о произошедшей во Вратах Балдура трагедии. Эти древние заметки эльфу притащил Инке, решив видимо, что будет забавно напомнить Астариону о его собственной смерти. Вот только его это ни капли не развеселило, зато натолкнуло на одну интересную мысль. И изучение своих же трудов, содержащих резкую критику в сторону тогдашних законотворцев, только усилило зародившееся в душе подозрение.       Очень походило на то, что его убрали намерено. Специально сдали гурцам. А может и его дальнейшая судьба была известна его действующим чужими руками врагам.       Астарион хмыкнул и с вызовом задрал подбородок. Его внезапный порыв вспомнить молодость и от безделья написать диссертацию пошел ни в то русло. Но в этом все же была своя прелесть. Срока давности за подобные злодеяния не существует, и он еще привлечет всех причастных за свою сломанную жизнь к ответственности. Если спустя двести лет еще осталось кого призывать.

***

      — Для тебя ведь не составит труда кое-кого для меня найти, котеночек? — Промурлыкал эльф своим самым очаровательным голосом. Маркус, подперев щеку рукой, утвердительно кивнул.       — Для тебя кого угодно. Только скажи кого искать.       Астарион ухмыльнулся, и приложив губы к стеклянному кубку с витой серебряной отделкой, отпил немного будоражащей разогретое тело крови. Вечер они коротали в маленькой комнате наверху, бывшей когда-то чем-то вроде приемной, и здесь было жарковато даже для вечно мерзнувшего вампира. За широким панорамным окном валил снег, и ветви растущих у изгороди деревьев, прогибаясь под его тяжестью, клонились вниз. В комнате горел крохотный камин, но выдаваемого им тепла хватало, чтобы морозные линии не касались прозрачных стекол, а его света, было более чем достаточно для того, чтобы осветить этот маленький островок покоя, скрытый от обезумевшего снегопада за толстыми стенами поместья.       — Виллиам Мур. — Произнес Астарион, облизавшись. — Был главой совета магистратов во времена моей… молодости. — Хохотнул он. Губы тифлинга тронула улыбка. — Не знаю жив ли этот мешок с костями или нет, но я бы с удовольствием нанес ему визит. У меня к нему пару вопросов касательной моей тогдашней деятельности, и было бы просто замечательно если бы он мне на них ответил. — Маркус согласно моргнул. Эльф, поставив кубок на стеклянный столик, окинул его плотоядным взглядом.       — Я отправлю моим славным ищейкам весточку. — Улыбнулся тифлинг и вытянул свои длинные ноги, собрав коврик под ними в гармошку. Ему было жарко, и он, развалившись в кресле в одной темно-серой рубашке и трусах, вальяжно попивал охлажденное белое вино из Таллисии — неожиданный подарок Франчески, любезно переданный через Финана. Астарион смотрел на него, и тихо вздыхал. Уж больно аппетитно он выглядел, и, хотя внимание к своей персоне замечал, почему-то никак на него не реагировал. — Достанем твоего Мура из-под земли. — Добавил он, и осушил свой кубок до дна. — В прямом смысле, мое сокровище. Даже если он мертв, я и из мертвых его подниму, если ты того пожелаешь.       — Мило. — Оскалился вампир, и поднявшись со своего кресла, подкрался к Маркусу, мягко покачивая бедрами. — Я очарован твоими порывами сотворить все, что я пожелаю. — Сказал он с придыханием, и отняв у тифлинга кубок, сел ему на колени. — И мне так нравится, золотко, что ты не задаешь глупых вопросов. Просто делаешь что просят. — Фыркнул он, и принюхавшись к остаткам вина, поставил кубок на пол. Маркус, поймав его за талию, прижал Астариона к себе, но он вывернулся, и ухватившись за плечи немного захмелевшего тифлинга, сел ему на бедра.       — Зачем мне подробности? — Спросил Маркус почти шепотом, чувствуя дыхание эльфа на своих губах. Его ладони, скользнув вниз по спине коварно улыбающегося Астариона, легли ему на поясницу, и тифлинг, ощутив прохладу его кожи сквозь тоненькую ночную рубашку, довольно прикрыл глаза. — Если хочешь найти, значит есть зачем.       — Вот за это я тебя и люблю… — шепнул эльф ему на ушко, и устроившись удобнее, коснулся губами его шеи. Его ловкие пальчики нырнули Маркусу под одежду, провели линию вдоль грудных мышц, и опустившись вниз по животу, сжались на начавшей пульсировать головке.       — Сладкий?.. — выдохнул тифлинг, запрокинув голову. — Ты что, пристаешь ко мне, а?       — Ну ты же ко мне не пристаешь. — Ответил Астарион обижено, и слегка прикусив кожу над отстукивающей пульсом жилкой на шее, накрыл его твердеющий член ладонью.       Маркус и правда последние две недели вел себя странно, и почти все время торчал у Дамона, занимаясь в его мастерской чем-то очень, по его уверениям, серьезным. Эльфу даже начало казаться, что голубоглазый милашка-кузнец, перетянул на себя все принадлежавшее ему безраздельно внимание, но на эту претензию его возлюбленный только отшутился:       — Мне Дамон как брат. А любителей инцеста в моей семье еще восемь столетий назад вырезали.       Астарион с ним спорить не стал, как и вдаваться в детали. Повернутый на своих ножечках Маркус и правда мог увлечься заготовками будущего клинка и забыть про все на свете, так что ничего удивительного в этом не было. Но это совершенно не означало, что он легко отделается и будет заниматься своими делами и дальше, пока его изнывающий от тоски вампир предано ждет его дома. Придется все же возмещать нехватку внимания и быть при этом очень старательным. Но, кажется, задышавший глубже тифлинг был к этому готов.       — А ведь хочется, правда? — заурчал эльф, и куснув его за мочку уха, прижал ладонь плотнее. Маркус, вытянулся стрункой, и вцепившись в пояс его штанов, стянул их ниже. — Хочется… — произнес Астарион просевшим голосом, чувствуя, как ткань под его цепкими пальцами становится влажной, — ну давай же… разогрей меня, как только ты умеешь, и трахни меня в попку…       — Что, прямо трахнуть? — Спросил Маркус с усмешкой, и не найдя преграды в виде белья, опустил руку под спущенную на бедра эльфа ткань, быстро нащупав подушечками пальцев тут же сжавшуюся от его прикосновения дырочку. — Ой как грубо, господин Анкунин. — Заключил он, громко выдохнув ему в плечо. — А мне казалось, что с вашей попкой нужно понежнее.       — Можешь нежно трахнуть, если так хочется. — Фыркнул Астарион, и постаравшись расслабиться, залез рукой ему в трусы. Крепко обхватив его затвердевший член, и наконец высвободив его из оков тесной давящей ткани, он довольно облизался, и нарисовав большим пальцем линию по венке до головки, шумно схватил воздух. — Только не здесь… — уронил он вместе с жалобным стоном, ощутив, как настойчиво пальцы Маркуса проникают в его тело, и как все невольно сжимается внутри. — Я в прошлый раз о ковер все колени стер. Пощади…       — Как пожелаете, мой повелитель. — Съязвил Маркус, плавно водя запястьем, и облизывая губы в предвкушении. — Не здесь, так не здесь.       В спальне было холоднее, и прикосновение ледяных шелковых простыней к разгоряченной коже придавало больше остроты разыгравшейся меж ними страсти. Астарион, удерживая его лицо в ладонях, ловил его затуманенный взгляд, и крепче сжимая ноги на его пояснице, иступлено просил еще. Маркус двигался в нем плавно, боясь сорваться, и не дать тихо стонущему под ним эльфу до конца прочувствовать все грани этого обжигающего удовольствия. Он смотрел в его глаза, ловил обкусанными губами скатывающиеся по его щекам слезинки, и готов был поклясться, что ничего прекраснее в своей жизни не видел. По бледной коже эльфа струилась алая полоса запекающейся крови, которую тот пустил, прикусив двинувшегося меж его бедер любовника, и эта полоса сводила Маркуса с ума. В еще большее безумие его вводили низкие стоны и жалобное выражение лица Астариона, бывшего уже близко к оргазму, что хорошо чувствовалось по его напряженному телу, сжимавшему его набухший член внутри.       — Маркус… — позвал его эльф, на секунду выпадая из реальности. Он знал, как тифлингу нравится, когда он зовет его в этот момент по имени, и часто так награждал за старания. Его тело вздрогнуло, и обмякло. Астарион ослабил хватку, разведя колени, и только сейчас почувствовал, как теплая жидкость растекается по его животу. Для Маркуса это было своеобразным знаком больше не сдерживаться. Он вжал его в постель сильнее, поднял его дрожащие ноги себе на плечи, и наконец, позволили себе тот ритм, что доводил до грани его самого.       Астарион, сжав в руках скользящие простыни, жадно хватал воздух ртом. После мягких неглубоких толчков, плавно и волнообразно отдающихся растекающимся внутри блаженством, грубоватые и резкие движения ощущались немного болезненно, и эльф, буквально чувствовал каждый сантиметр его горячей крепкой плоти. Как его налитый кровью член, с крупной толстой головкой, безжалостно раздвигает его судорожно пульсирующие мышцы. Как вторгается в него до хлопков по бедрам и темных кругов перед глазами. Быстрее и быстрее, пока практически не перестает выходить из него, и наконец содрогается внутри, ощутимо изливаясь и заполняя его тело горячим вязким семенем.       — Как хорошо, любовь… — прошептал тифлинг сквозь тяжелое дыхание. Астарион устало улыбнулся, и ощутив поцелуй в колено, окончательно размяк. Маркус бережно снял с плеч его ноги, лег щекой на его бедро, и вдруг коварно усмехнувшись, оставил легкий поцелуй на его животе.       — Ну что ты творишь…— едва слышно спросил эльф, обессилено приподнявшись на локтях, и поймав насмешливый взгляд возлюбленного. Маркус, игриво ткнув кончиком носа его обмякший член, широко облизал его живот, и собрав остатки спермы губами, снова плюхнулся на него щекой. — Ну какой дурашка, ну что мне с тобой делать? — Приговаривал Астарион, водя пальцами по волнам его иссиня-черных волос и неприкрыто им любуясь. Красивым и удовлетворенным. Пахнущим подсыхающей кровью и сексом. Его самым потрясающим созданием на свете. — Это не значит, что я теперь чистый! — Попробовал запротестовать он, когда Маркус, попытался прикрыть его одеялом. Но тифлинга это не остановило.       — Прикройся пока. — Сказал он настойчиво, и потянувшись за поцелуем, сладко выдохнул ему в губы. Поцелуй вышел с привкусом железа и пряного мускусного семени, но Астариона это не смутило. — Я тебе чистое потом принесу. — Пообещал Маркус, смешливо чмокнув его в нос, и оторвавшись от эльфа, поднялся с кровати.       Астарион, закутавшись в одеяло по уши, сел на постели, и передернул плечами от дотянувшегося до него сквозняка. Тифлинг стоял у приоткрытого окна, и запуская в спальню морозный воздух, тяжело дышал. Эльф, разглядывая его нагого со спины, ясно чувствовал, что одного раза ему сегодня не хватит, и догадывался, что его пылкий партнер его в этом полностью поддержит. Соскользнув с простыней и коснувшись холодных досок босыми ногами, Астарион направился к любимому дьяволу, и крепко его обняв, вжался носом меж его лопаток. Сейчас он казался эльфу просто невероятным. Пышущим внутренним жаром и кроющейся в его душе исполинской силой. Молодым, но достаточно зрелым, чтобы вызывать горячее желание отдаться его рукам, и пусть ненадолго, но подчиниться. А еще он безумно приятно пах, и Астарион, потеревшись щекой о его исполосованную шрамами кожу, мечтательно вздохнул.       — Завтра долгая ночь, милый. — Сказал он, оставив поцелуй чуть ниже лопатки, и сбросив душащее его одеяло под ноги, провел губами дорожку до его поясницы. — Ты дожил до двадцати восьми. С чем я поздравляю нас обоих. Это ли не чудо, а?       — Чудо. — Сглотнул Маркус, ощутив легкое касание его клыков у основания хвоста, и закрыв окно, оперся ладонями о подоконник. — Чувствую, чудес сегодня еще будет много.       — О, это я могу тебе гарантировать. — Тихо усмехнулся Астарион, немного боязливо взяв его за хвост. — Только прошу тебя, не сломай мне челюсть своей безусловно прекрасной, но крайне непослушной конечностью. А то второй раз я на такое не решусь.

***

      Бурый Червь знал правила, и завидев идущего по улице Ворона в компании его неприкосновенного вампира, пнул ногой корзину для податей, выдвинув ее перед собой, и опустив капюшон на нос, затаился в ожидании. Нищих на рыночной площади было предостаточно, и горожане, не знавшие кем являлся этот худощавый человек, с жутко некрасивым скрюченным носом, не придавали его персоне никакого значения, лишь изредка подавая ему милостыню, и убираясь по своим делам. А вот Ворон знал. И наверняка искал его намеренно.       — Милостью Ильматера. — Бросил он издевательски, дойдя по притоптанному снегу до козырька винной лавки, у которой примостился Червь. Рядом мелькнула легкая тень, обдавшая лицо снежной крошкой, вылетевшей из-под взмывшей полы, роскошной меховой накидки. Червь поднял лицо и встретился с суровым взглядом Ворона. У его плеча, раскрасневшись от мороза, стоял разодетый как на праздник эльф, державший в руках охапку омеловых веток. — Найди мне Виллиама Мура. — Сказал бледный дьявол без лишних объяснений, и швырнул в подставленную корзину две увесистые золотые монеты. — Бывший глава совета магистратов. Его и все сведенья. Если сдох — могилу мне его найди.       Червь отрешенно кивнул.

***

      — Ну и знакомые у тебя! — Выдал Астарион, удобнее перехватив свою ношу. Друиды Нижнего Города, признав друзей Хальсина, сгрузили ему всю омелу, до которой дотянулись, и он не представлял, где он столько развесит. — Посимпатичнее никого нет? Все как на подбор!       — Есть. — Растянул оскал Маркус. — Мотыльки мадам Шале. Вот только они с поисками твоего магистрата не помогут. Учитывая сколько ему лет, у него наверняка давно не стоит, так что… — эльф ткнул его локтем в бок, и он послушно заткнулся. — Да шучу я. Чего ты сразу.       У Астариона было хорошее настроение, и он, задвинув свои дела подальше, взялся за украшение дома. Натащить в него омелы, цветных ленточек и прочих милых глупостей было его идеей, и тифлинг его в этом, в итоге, поддержал. Сначала Маркусу было неловко признать, что он такой большой и суровый, ни грамма не ребенок, втайне радуется праздничной атмосфере, но завидев, с какой уверенностью его эльф скупает всякие мелочи ко дню Шапки Зимы , все же сдался.       С Эммир они этот день никогда не праздновали, и он попросту проходил мимо, растворяясь в немой вечности, в которой застыл ее безмолвный Подлунный Мир. До того, как Госпожа Мечей забрала своего потомка из семьи, дела обстояли еще хуже, и вспоминать об этом Маркус не любил. В Мирне была славная традиция — дарить детям маленькие, сделанные специально к этому празднеству монетки, и так до их зрелости, к которой у маленьких мирин собирался свой небольшой капитал. Бедные семьи раз в год, разживались, как правило, серебром. Богатые — дарили монеты из золота. Семьи статусные и входящие в правящие дома, к золоту добавляли драгоценные камни, вот только Маркусу не доставалось и медяка.       Он помнил, как радостно пищала Франческа, достав из маленького мешочка свою монетку, украшенную розовым горным хрусталем. Как вечно невозмутимая Иллария, вешалась леди Эльвсвид на шею, благодаря ее за подарок, устланный ее любимыми изумрудами. И грустно хлопавшего глазами Финана, неловко теребившего свою монетку в руках, будто пытаясь сломать ее пополам, и поделиться с обездоленным братиком. Бедный добрый плакса Финан, другие его просто не понимали.       Но было в этом всем и нечто забавное. Дон Итред тогда сказал, что Маркус принадлежит эрцгерцогине, пусть она его золотом и одаривает. Всевидящая Эммир подобной наглости не оценила, но выразила возмущение по-своему. С того момента, ее доля миринской казны стала исправно перечисляться пасынку, и что забавно, до недавних времен, Маркус не замечал скрытой в этом жесте заботы. Типично для Госпожи Мечей — издевательской над смертными.       Астарион просто хотел праздника. Конечно, их звали на городской бал-маскарад, но он, к удивлению, Маркуса отказался. Ему хотелось теплых домашних посиделок, как в далеком детстве, которое почти вымаралось из его памяти, но легкий флер волнующей душу ностальгии оставило. Поэтому за дело он взялся очень воодушевленно, и к концу недели, их мрачное поместье преобразилось, осветившись разноцветными фонариками, и утонув в пахучей хвое, развешенной на сияющих клинках на эльфийский манер. Веточки омелы заняли свое место над дверьми и высокими арками, и под ними теперь можно было целоваться . Камин в большой гостиной расцвел лентами и маленькими колокольчиками, один из которых украла Бетси, и уже второй день звенела им где-то под диваном. Поместье было готово. Оставались только приятные мелочи, и самая волшебная ночь в году, наконец, спустя столько лет, порадует потянувшиеся к жизни сердца. Во всяком случае, Астарион был в этом уверен.

***

      — И что это ты делаешь? — Спросил эльф, пришедший на грохот, доносящийся из кухни. Маркус, с очень сосредоточенным видом, натирал специями здоровенную индейку, умудрившись уделаться в этих специях по уши, и уделать все вокруг. Досталось даже марионетке-кухарке, со звонким именем — Астранария. Никаких эмоций эти существа выражать не могли, но Астарион готов был поклясться, что видит в опущенном безглазом личике прислужницы, безграничную тоску. Хозяин взялся за готовку. Кухню придется отмывать неделю.       — Праздничный ужин. — Спокойно ответил тифлинг, чуть было не выронив выскользнувшую из его рук тушку. — Конечно, Астранария мастерица в этом деле, но как бы тебе сказать… — завис он, удерживая несчастную птицу за ноги. — Она слишком идеально готовит. А хочется, чтобы не идеально. Чтобы где-то подгорело, или вроде того. Ну как это у нормальных существ в такой день бывает. Знаешь, я раз наблюдал такое. Все бегают, орут, ругаются. Индейка горит. А потом все садятся за стол и всем хорошо. Понимаешь?       Эльф, хохотнув, кивнул.       — Жаль не смогу оценить твой кулинарный шедевр. — Промурлыкал он, и опершись руками о столешницу, мягко чмокнул Маркуса в губы. — Ну ладно, мой искушенный кулинар. Не буду мешать тебе жечь индейку.       — Подожди! — Чуть было не схватил его за плечо тифлинг, но вовремя додумался не делать этого грязными руками. — Послание от Червя пришло. Нашел он твоего магистрата, только он сдох давно. Его могила в десяти шагах от твоей, но не переживай, солнышко. — Сказал он нахмурившемуся Астариону, и посмотрел на него такими глазами, что все печали эльфа разом сгорели в этих смоляных омутах. — Разговорить скелета не так просто, но я сильный некромант, и кое-что успел придумать. Мы найдем тушку посвежее, растормошим дух Виллиама, и впустим его в свежее тело. Занятие — это, мягко говоря, неприятное, я нарушу с десяток магических кодексов, и Гейл, если узнает, будет до второго падения Мистры мне нотации читать. Но способ рабочий.       — Так. — Хмыкнул Астарион. — Мило.       — Но есть и еще кое-что, любовь. — Вернулся к издевательству над невинно убиенной индейкой Маркус. — У Виллиама есть сын — Джейс Мур. Он послушник в храме Ильматера, и знаешь что? Он почему-то страшно боится с тобой встретиться. И мне кажется, его кошмары неплохо бы воплотить в реальность. Что у вас там произошло вообще, что твой прекрасный лик пугает Муров через поколения?       Эльф неловко улыбнулся. Маркус удивленно вздернул бровь.       — Не порти себе настроение, милый. — Вздохнул Астарион, и собрал руки на груди. — Просто я копался в своих старых записях, читал древние заметки и… и пришел к выводу, что моя смерть и это проклятое посмертие длиной в две сотни лет, могло быть спланированным. Это вряд ли случайность. Слишком большой занозой в заднице совета я был. — Он поднял заблестевшие глаза на тифлинга. Маркус сурово поджал губы. — Но не переживай, золотко. — Выдавил улыбку эльф. — Я просто хотел знать и ничего более. Я доволен своей жизнью, я даже рад, что, некоторым образом, выпал из нее на двести лет. Встретил тебя. Так что… — тифлинг хотел что-то возразить, но Астарион ему не позволил. — Давай не будем это обсуждать, пожалуйста. Вернемся к нашему празднику, ты спалишь индейку, я прослежу за тем, чтобы Бетси не стащила все колокольчики, а завтра мы навестим малыша Джейса в храме, и вытрясем из него все его гадкие тайны. Может и не придется беспокоить Виллиама и разбивать сердечко Гейлу. Хорошо?       — Малышу Джейсу сто двадцать лет. — Фыркнул Маркус. — Если бы не дворфийская кровь его деда, он помер бы давно. И так на ладан дышит.       — Ну так подышит еще один день. — Подмигнул ему эльф. — Да и со свежим трупом, в случае чего, поболтать будет проще.

***

      Индейка все-таки подгорела, но ее вкус остался довольно сносным, и потягивающий легкое вино Маркус, светился самодовольством. Тем более что Астарион, хмелеющий от свежей крови казненного утром на площади полуорка, всячески его нахваливал, и убеждал, что, если бы мог, непременно съел бы полтушки.       После праздничного ужина и игры в прятки с Бетси, стащившей со стола предназначавшийся тифлигу подарок в шуршащей обертке, настало время танцев. На танцах настоял эльф, не знавший куда себя деть, после того как Маркус распаковал его подарок. Глаза тифлинга заблестели, а ресницы задрожали, но он смог сдержаться, хотя это и удалось ему с трудом. Среди вороха декоративной бумаги, лежал шелковый мешочек с монетками, искусно инкрустированными драгоценными камушками. Пятнадцать — на каждый год жизни, до зрелости по миринским традициям. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Танцы затянулись до ночи, и Астарион, которого распирало от радости, таял в его руках. Двигаясь с ним как в голову взбредет, позволяя себе шутливые пируэты и поцелуи, он скользил по устланному ковром полу гостиной, и боялся только одного — проснуться. Маркус прижимал его к себе, шептал нежности на трех языках, и так тепло ему улыбался, что казалось, еще немного, и морозные узоры на окнах окончательно растают, как растаяла наконец, освободившаяся от всех оков душа, вновь задышавшего вампира.       В полночь над городом расцвели фейерверки, и их далекие отсветы слабо освещая снежные шапки за окном, таяли в холодных небесах. Маркус как мог нежно целовал своего эльфа, лежа с ним на полу у камина. Губы его задыхавшегося от счастья возлюбленного, припухли и покраснели. Они казались еще слаще чем обычно, и плавно оглаживающий его идеальное тело тифлинг, с трудом давил в себе разгорающееся желание, боясь испортить момент.       Астарион целовал его и гладил по волосам, зарывался в них пальцами, и разрывая поцелуй долго смотрел в его черные глаза, видя в этой всепоглощающей бездне, пылающие адским пламенем чувства. Водя пальцем по его щеке, он думал, что Маркус Хэллсторм определенно из тех, кто, пообещав достать звезду с неба, непременно ее достанет. Как и его безумный предок, подаривший Эммир не только рухнувшее на землю небесное тело, но и весь отвоеванный ими край. Жался к нему, растворяясь в его тепле и ставшим самым родным запахе коленного железа, еще не зная, что звезда уже ждет его, оформляясь под мастерскими пальцами милашки-кузнеца, попутно покрывая звездной пылью все поверхности в его мастерской. И все это, чтобы скоро засиять на его пальце, непробиваемым щитом развернув над головой черные флаги с серебряным подбоем. Флаги непобедимой Мирны. Родовые знамена, когда-то очень давно, глядящей на падение этой звезды Госпожи Мечей.