Отдел Особо Запущенных Случаев

Зик был человеком, который никогда ничего не делал вполсилы. Особенно, если это касалось веселья. Абсолютно каждая его вечеринка обречена была становится легендарной — иначе какой вообще во всём этом был смысл? Со списком гостей, длинной в полфракции, подготовка к такой превращалась в настоящую игру на выживание. С утра двадцать четвёртого, за день до вписки, они находились в самом разгаре украшения логова, которое Зик делил с Шоной, Яном и Эш. Они так и не смогли договориться по поводу единого стиля, так что в квартире царил сумбур ( — Эклектика!) из рождественских гирлянд, подсвечников из винных бутылок и пугающих рождественских маскотов из папье-маше ( — Не стрёмные, а винтажные!). Кто-то из них принёс ёлку, водрузив её на ящики с пивом, чтобы она казалась внушительнее. На её верхушке красовался череп, который Зик когда-то давно спёр из кабинета биологии, предмет его вечной гордости. — Ян! Колонки работают? — крикнул Зик в пустоту, одной рукой разбирая светодиодный проектор, а другой подкручивая лампочки на неработающей гирлянде — надо было понять, какая именно из них перегорела. Ян что-то неразборчиво ответил из соседней комнаты. — Точно? А запасные колонки? Сегодня Сочельник. Вписка завтра. Они вчетвером катастрофически ничего не успевали, хотя и находились в состоянии хронического недосыпа уже неделю. Эш отправилась на кухню тестировать новые рецепты коктейлей два часа назад, и из кухни уже закономерно доносился пьяный гогот. Ещё не было и одиннадцати утра. Зик закатил глаза. — Да принесёт мне кто-нибудь эту чёртову отвёртку или нет?! Кто-то сверху как по волшебству ткнул его в плечо ручкой от отвёртки. Зик поднял глаза и наткнулся взглядом на Четыре. — О! — произнёс он, поднимаясь с пола и отряхивая штаны от пыли. — Ты какими судьбами здесь? Я даже не заметил, как ты пришёл. — У вас здесь проходной двор, — заметил Четыре. — Заходи и бери что хочешь. — Если под «что хочешь» ты подразумеваешь груду пустых бутылок у входа, то бери на здоровье, — отозвался Зик. Они коротко хлопнули друг друга по ладони. — Пойдём на балкон. Мне нужен перекур. — Мне тоже! — находящаяся в той же комнате Шона спрыгнула со спинки кресла, где до этого занималась тем, что подкалывала старый театральный занавес, стащенный Линн из школьного драм-кружка. На балконе Зик выдал всем по самокрутке и чиркнул спичками. Четыре тут же зашёлся кашлем. — Господи, как вы курите эту дрянь? — спросил он, скривившись. — Стадии принятия, друг мой. Отвращение, депрессия, смирение. Потом начинаешь наслаждаться. Четыре в ответ поморщился, наблюдая за кончиком своей тлеющей папиросы и явно не спеша переходить к следующей стадии. — Чем обязаны? — деловито спросила Шона. — Ты ведь не помогать пришёл? — Я к вам с просьбой, — признался Четыре. — У Эрика сотрясение, и врач сказал, что нужно отслеживать его состояние. Вы не могли бы зайти проверить его сегодня ненадолго? Просто удостовериться, что всё в порядке. Вообще, я должен был это сделать, но я сегодня, скорее всего, буду занят весь день и вернусь поздно. Просто проследите, чтобы ему не стало хуже. — Не проблема, — вызвалась Шона. — Мы всё равно сегодня собирались в Яму, нужно забрать кое-что для вписки. Он же из третьего корпуса? Зик поддакнул. — Сделаем всё в лучшем виде. Я заберусь к нему в комнату через дымоход и запущу в него куском угля…. Из глубины квартиры донёсся какой-то грохот и звук расстроенного пианино. Шона побледнела. — Нет-нет-нет… — забормотала она, — только не говорите мне, что это мой синтезатор! Это оказался её синтезатор. Крошечная мастерская по ремонту музыкального оборудования в центре Ямы пахла жжёным пластиком и десятилетней пылью. Шона стояла впритык к стойке, нервно подпирая голову одной рукой и следя за каждым движением Бруно — мужика в растянутой футболке с паяльником в руке. Зик сидел на старом диване и вяло листал каталог с виниловыми пластинками — он явно стоял здесь просто для антуража, и Зик не знал ни единой из этих групп. Они торчали тут уже почти два часа, пока Бруно колдовал над синтезатором, разбавляя тишину попеременно то матом, то неразборчивым «щас, разберёмся…». После очередной вспышки и горестного стона со стороны Шоны, Бруно не выдержал. — Так, выметайтесь, вы меня только отвлекаете! Зайдите минут через сорок. Зик внутренне возликовал. Он бы уже давно отсюда свалил, но Шона наотрез отказывалась отходить от своего синта. — Я сейчас сдохну от голода, — намекнул ей Зик, оказавшись за порогом. Шона только горестно вздохнула, разбитая как свой синтезатор. Зик поджал губы и закатил глаза. — Ладно, — проворчал он. — Можем зайти в твой секонд-хенд, если хочешь. Но только в виде исключения, в честь праздника. Глаза Шоны тут же вспыхнули. Секонд-хенд находился в квартале от музыкального магазинчика, в старом торговом центре. Там, кажется, можно было найти всё: от военных бушлатов до коктейльных платьев. Это было место паломничества Шоны и её сестры. Зик же ненавидел это место всей душой. Оказавшись внутри, Шона тут же растворилась среди вешалок, а Зик горестно вздохнул — на что только не пойдёшь ради дружбы. Он сделал круг почёта по магазину, ни на чём конкретно не останавливая свой взгляд. Внутри не было ни души. Шона вынырнула из дебрей дублёнок и полушубков через пару минут, завернутая в огромную накидку из красного искусственного меха. — Я похожа на жену лидера? — томно спросила она. — Ты похожа на сутенёра, — ответил Зик, и Шона просияла. Отвернувшись от неё, Зик облокотился на витрину с аксессуарами, рассматривая затёртые тусклые серьги под стеклом. Продавца нигде не было видно, а его планшет с горящим экраном и открытой сводкой новостей лежал на прилавке экраном вверх. Зик с любопытством перегнулся, украдкой разворачивая его себе. Над ним нависла тень от полей гигантской шляпы. — Что там улицы шепчут? — раздался тихий голос у самого уха. От Шоны пахло табаком и бабушкиным гардеробом. С неё свисал твидовый пиджак с накладными плечами. Она сосредоточенно глядела Зику через плечо на колонки новостей. — У судьи дочка пропала. — Снова исчезающие детки? Это не к добру, плохая примета под Рождество. — Пишут что это похищение, — Зик вчитался в текст с кривой улыбкой. — Брехня… — Все мы знаем, куда они деваются на самом деле. Зик красноречиво проследил взглядом от потолка до пола с нисходящим свистом. — Поговаривают, что Самая Длинная Ночь не за горами, — протянул он, возвращая планшет на место. — А мы знаем, что это значит. — Escandalo! — прошептала Шона и снова нырнула в искусственные меха. Зик разогнулся от стойки и ещё раз обошёл лавчонку, остановившись у стены, завешенной старыми постерами. На одном из них был нарисован довольный розовощёкий ребёнок на фоне голубого неба. Под ним красовалась надпись: «Ешьте больше риса!». Зик довольно присвистнул и, приподнявшись на цыпочках, отодрал постер от стены. Ему на голову опустилась женская шляпка с траурной вуалью. Зик посмотрел на серьёзное лицо Шоны, облачённой в достающий до пола кожаный плащ и огромные солнцезащитные очки. — А теперь ты напоминаешь мне Билли, — признался он. — Билли барыжил сигаретами в школьном толчке на переменах. Широким жестом Шона обмоталась страусиным боа. — У Билли выходной, малыш. Все вопросы с куревом теперь решаются через меня. Зик показал ей постер. — Повесим в прихожей? — Лучше на двери в туалете. Чтобы возникало ещё больше вопросов. Они вышли из лавки спустя полчаса. Шона так и не сняла очки и не заплатила за них. Зик не знал, случайно или специально это вышло, но тыкать носом в эту оплошность её не стал. Он за свой постер тоже не заплатил, потому что продавец так и не объявился. Бруно вручил Шоне её синтезатор, она окропила его слезами счастья. Приняв оплату, Бруно наказал ей, чтобы он её в ближайшие полгода больше у себя не видел. По пути к жилым корпусам они завернули в бакалею и табачную лавку. Оставив пакеты и синт у Леи с первого этажа, они зашли в третий корпус и поднялись на пятый этаж. — Хо-хо-хо! — огласил Зик на весь коридор, как только дверь перед ним открылась. — Чего вам нужно? — устало спросил Эрик. — Мы здесь по просьбе Четрые, — сказала Шона, тесня в сторону Зика. — Он просил навестить тебя. — Ужасно за тебя переживает, просто места себе не находит, — добавил Зик. — Вот, фрукты. Он протянул Эрику пакет. Тот с недоверием заглянул внутрь. — Это яблочное пюре. — Ну да, тебе же нельзя сейчас твёрдую пищу, — протянул Зик, проходя мимо него внутрь жилища. — С какого перепугу мне нельзя твёрдую пищу? — раздражённо переспросил его Эрик. — По-твоему, у меня перелом челюсти, что ли? — Откуда я знаю? — Зик прошёлся от входа до стола, сунул руки в карманы и оглядел обстановку. — Четыре сказал, у тебя сотрясение, в подробности он не вдавался. Его взгляд остановился на подносе с нетронутым ужином. Зик заинтересованно подсел рядом. — А сам он где? — холодно поинтересовался Эрик, оставляя пакет у входа и возвращаясь в кровать. — Эм, да не знаю, — отозвался Зик, проверяя содержимое тарелок и останавливая свой выбор на банановом пудинге. — Шона, ты не знаешь, чем там сейчас Четыре занят? — Сказал, что пошёл за цветами, — сказала она, почёсывая за ухом вертящегося вокруг её ног толстого кота. — За цветами? — недоумённо переспросил Зик. — Какие ему цветы в декабре? Может, за ёлкой всё-таки? — Нет, он говорил про цветы. Наверное, для Лайлы, у неё ведь день рождения сегодня. — О, как мило, — Зик вдохновлённо взмахнул в воздухе ложкой. — Он сохнет по ней как мальчишка. — Он и есть мальчишка, Зик, — засмеялась Шона. — Тем более для Лайлы. Ей же двадцать шесть. У него с ней никаких шансов. — Да, но всё равно очаровательно, скажи… — Может, вы всё-таки свалите? — раздражённо спросил Эрик, укрываясь от света в сгибе своего локтя. — Зачем вы вообще пришли? У меня болит голова. Я хочу спать. Шона взволнованно засуетилась. — Тебе плохо? Нужно что-нибудь? — Покой и тишина — это прямая цитата врача. — Нам было сказано тебя проверить, вот мы и пришли. — Зик отставил в сторону тарелку из-под пуддинга и принялся за рагу. — Не воображай, что мы сильно по тебе соскучились… Как ты умудрился руку сломать, кстати? — Долгая история, — отозвался Эрик. — Ты со своим СДВГ её не вынесешь. — Ну ладно. Раз уж ты не умираешь, то мы пойдем. У нас дел невпроворот. Зик поднялся со своего места, составив тарелки на краю стола и поспешил к выходу, дернув по пути за капюшон рассевшуюся на полу Шону, которая была уже полностью очарована ластившимся к ней котом. — Да, кстати, — Зик затормозил в самых дверях, оборачиваясь на собирающегося закрыть за ними дверь Эрика, — У меня вписка будет завтра. — Мои соболезнования, — отозвался Эрик. — Ты тоже приходи. — Это что, недостаточный повод, чтобы не приходить? — Эрик указал на свой ортез. — Что значит, повод? — обиделся Зик. — Я тебя что, на каторгу зову? Между прочим, весь наш поток там будет. — Да, обалдеть. Мне же ваших рож на работе не хватает. — Ты просто душа компании, ты знаешь? — сощурился Зик. — Просто зажигалочка, мать твою… Дверь захлопнулась перед его носом. — Вот жешь… Зик раздражённо выдохнул. — Ладно. — Он хлопнул в ладоши и развернулся к Шоне. — Последний рывок. В замок Талиса! Талис владел точкой в одной из подворотен Ямы — ни вывесок, ни опознавательных знаков к ней не вело, но отбоя от клиентов у него не было. Отойдя от Центра, Зик и Шона свернули в узкий неприглядный переулок, пропитанный запахом влажного бетона и прелых коробок. Зик толкнул единственную тяжёлую металлическую дверь, надёжно припрятанную от глаз двумя мусорными контейнерами с обеих сторон, и она со скрежетом поддалась. Это место скорее напоминало заброшенный склад, чем магазин. Пол до потолка был уставлен картонными коробками, сверху светили противные люминесцентные лампы. В дальнем углу играла музыка, а за импровизированной стойкой сидел сам Талис — худощавый мужик-эстет с длинными пальцами. Он одарил вошедших взглядом, будто они пришли поговорить с ним о Боге, а не покупать товар. — За заказом? — голос у него был низкий и утомлённый. — Ага, — отозвался Зик. — Как договаривались. Талис неспешно наклонился и достал из-под стойки ящик, водрузив его на столешницу перед Зиком, и лениво открыл. Зик заглянул внутрь и нахмурился. — Это не то, что мы заказывали. — Где джин, который ты обещал? — подхватила Шона. — Джин кончился. — Ты говорил, что придержишь для нас. Талис лениво пожал плечами. — Я не давал гарантий. Зик закатил глаза: — Охренеть. — Он достал лежащий сверху чек. — А это что такое? Ты ещё и цену поменял? Талис неприятно улыбнулся. — Разумеется. Праздничный сезон, дефицитный товар, сами понимаете. Шона возмущённо фыркнула, глядя Зику через плечо. — Ты серьёзно думаешь, что мы заплатим больше за это? Талис скрестил руки. — Или платите, или идите в другое место. Зик в отчаянии прикрыл лицо ладонями. Вписка завтра. Они не успеют достать такое количество алкоголя больше нигде. Он терпеливо выдохнул и потянулся за бумажником. — Ты мне ещё за это будешь должен, — мрачно бросил он, оставляя купюры на стойке. Талис ухмыльнулся шире, достал ещё одну бутылку из-под стойки и положил её сверху ящика. — Бонус за лояльность. Зик скептически хмыкнул и подхватил ящик, заметно скривившись. Шона забрала у него пару бутылок, лежащих сверху. Талис вяло помахал рукой им вслед. Они прошли пару кварталов под тягостное пыхтение Зика. За пару корпусов до дома, он не выдержал и грохнул ящик на землю, тяжело опускаясь на него сверху. — Я больше не могу. Брось меня здесь. Уноси, что можешь. — Хорошая попытка, — бросила ему Шона, тоже останавливаясь. — Сам неси. Зик прогнулся в спине, со стоном хрустнув поясницей. — Господи, что ж он такой тяжелый, как моя жизнь? Шона хмыкнула и достала портсигар из нагрудного кармана. Села рядом на ящик, предложила Зику, щёлкнула зажигалкой. Подняв на лоб секондхендовские очки, взяла подаренную бутылку, крутанула её в руках и ухмыльнулась. — Ты видел, как он швырнул нам её? — спросила она Зика. — Будто это газовая бомба. — Мне кажется, ослепнуть от неё вполне реально, — Зик взял бутылку из её рук. — Что это вообще такое? Здесь написано только «Имперский Гром» и «сорок градусов». — Ты думаешь, это орёл или динозавр? — спросила Шона, указывая на этикетку. — По-моему, это всё-таки дракон. Он явно что-то изрыгает из своей пасти. — По крайней мере, побочные эффекты показаны довольно наглядно. Зик довольно загоготал. — Чего веселитесь? — раздалось над ними. — Можно я тоже посмеюсь? Зик поднял голову и испытал дежа-вю этого утра, встретившись глазами с Четыре. Шона зашлась в кашле, поперхнувшись дымом. — Что с тобой стряслось? — воскликнула она. — Ты что, войну прошёл? Четыре слабо улыбнулся. — Почти. Меня пытались подстрелить. У Зика загорелись глаза. — Гангстеры? — Фермеры. — Фермеры? — поднял бровь Зик. — Что ты им сделал? Отправил лидеру их клана голову коня или что-то такое? — Нет, я просто оказался на их территории, будучи немного, — Тобиас неловко повёл плечом, — неавторизованным. — Ты что-то спёр у Дружелюбных, — у Шоны округлились глаза. — Я не спёр, я… — Тобиас замялся, стараясь найти удобоваримый синоним, но не смог. — Ладно, может быть и спёр, но им это всё равно без надобности, правда. Зик в восхищении покачал головой. — Господи, что с тобой стало? Четыре сделал несколько шагов в сторону жилых корпусов. Взгляд Зика упал на бумажный свёрток, который Тобиас всё это время прижимал к себе. — Так что ты всё-таки… — Я потом расскажу. Я жутко опаздываю!

***

В коридоре скрипела дверь. Где-то раз в минуту. Это сводило с ума. Эрик с детства ненавидел Рождество из-за толпы чопорных родственников. Они наводняли их дом каждый год как потоп, а он всегда мечтал оказаться один во время этих нескончаемых застолий. В этом году его желание наконец-то исполнилось. Он оказался один, со сломанной рукой, сотрясением и толстым котом, который лежал сбоку от него и занимал полкровати. Шона очень чутко оставила ему открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления на столе. Педрард сожрал его ужин. Эрик лежал на спине с головной болью, слушая вопли празднующих под окном. Дурацкая дверь не переставала скрипеть. Гертруда всегда говорила ему — бездумные поступки ведут к последствиям, а за последствия нужно уметь отвечать. Ввязался сам — вот и расхлёбывай. Никто не будет тебе сочувствовать, никто не обязан тебе помогать. Ты хотел повыпендриваться? Вот и получил своё. Теперь лежи и мучайся. Думаешь, кто-нибудь придёт и решит твои проблемы? Хочешь, чтобы тебя пожалели? Чем ты заслужил хорошего отношения к себе? И как можно было так облажаться? По собственной глупости, так нелепо, по-детски. У кого ещё так получится? Только у тебя. Разумеется, ты же особенный. Вечно тебе надо выделиться, правда? Отличился, поздравляю. Только опять н͞ё͡ там͠, где надо… Вафелька потянулся и шумно вздохнул. Эрик перевёл взгляд с потолка на него. Переместил руку ему на пузо, зарываясь пальцами в короткую белую шерсть. Кот повозился и включился, принимаясь сонно урчать. Голова ужасно болела. Он уже съел положенную ему дозу обезбола на сегодня, но она не помогла. Он хотел уснуть, но не мог. Из-за этой боли и криков празднующих. Из-за этого кота, который стеснил его на край кровати. Из-за чувства голода. Из-за голоса Гертруды в голове. Из-за дурацкой скрипящей двери в коридоре. Дверь в коридоре снова скрипнула и захлопнулась. Наверное, это было рождественское чудо — Эрик поверил в это до того момента, пока вместо скрипа не послышалось шуршание бумаги на весь коридор. Это было уже слишком. Эрик распахнул дверь своей комнаты, он наверное был единственным человеком в этом корпусе, которого мог бы сейчас взбесить хруст бумаги, но ему было плевать. Посреди коридора стоял Четыре, комкая в руках пергамент. Он растерянно поднял голову на появившегося в дверях Эрика. На сгибе его локтя лежал пучок белых цветов с длинными стеблями, перевязанных бечевкой. Цветов, которых Эрик видел раньше только на фотографиях и рисунках. Тех, которые всегда рисовали на открытках и упоминали в книгах и фильмах, с чьей красотой сравнивали женщин. Взгляд Эрика замер на них, и его брови поползли вверх. Он в момент забыл о своей головной боли. — Где ты их достал? — вырвалось у него. Это были даже не просто какие-то кустовые розы, они были декоративными, с крупными белыми цветами, величиной чуть ли не с кулак. Четыре докомкал бумагу и бросил её в сторону мусорного ведра. — На фермах Дружелюбия, — сказал он. — На фермах…? — взгляд Эрика метнулся на него, подмечая царапины и синяки. Общее спорное внешнее состояние — словно он ломился через заросли или лазал через заборы — или под ними… — Господи, как они тебя не убили? — Ну, они пытались, — неловко признался Четыре. — Я никогда не думал, что Дружелюбные могут быть такими жестокими. Он подошёл к Эрику ближе, позволяя лучше рассмотреть цветы. Их было пять, и все как на подбор. С лепестками, словно вылепленными из воска. От них исходил слабый аромат. — Если честно, я до сих пор не очень понимаю весь сыр-бор из-за них, — сообщил ему Итон. — Цветы как цветы. Ну постоят пару дней. Стóят ли они того, чтобы ломать ради них шею? Не думаю. Эрик смотрел на них, и чувствовал назревающую неприятную горечь на языке. Это было как-то очень несправедливо — то, что Итон пошёл на такое, сам не понимая их ценности, ради Лайлы, которая, может и оценит это как забавную выходку, но тоже всей сути не поймёт. Они, наверное, посмеются. Итон весь вечер будет травить байки о том, как их достал, и почему они такие редкие. Будет путать и перевирать факты. Потом они переключатся на что-нибудь другое. Лайла, наверняка, забудет поставить их в воду. Они пролежат у неё сутки на столе, перед тем как она вспомнит. Она будет забывать подрезать им стебли и не догадается добавить в воду аспирин, чтобы они дольше стояли. Они продержатся у неё максимум несколько дней, потом начнут увядать. Она, скорее всего, даже не будет обращать на них внимания. Возможно, её взгляд будет время от времени останавливаться на них, и она будет недоумевать, из-за чего это люди из-за них сходят с ума. Они умрут зря, не оцененные по достоинству никем, и потом их просто выбросят и забудут. Но всё же… Всё же в этом было что-то такое — в самом поступке Итона. Что-то отчаянное и около-героическое. Возможно, именно потому что он не понимал их ценности, но всё равно полез вон из кожи, чтобы их достать. В самом его жесте было что-то красивое. Может, в этом и был смысл. И к тому же, это было довольно мило, что перед тем как подарить их ей, он принёс показать их Эрику — похвастать, что достал. Хотя, Итон не хвастает, это не в его натуре. Наверное, просто хотел отдать ему должное, помня, что это он о них ему рассказал. Показать ему их в живую. — Я думал, их больше не существует, — тихо сказал Эрик. — Даже не думал, что когда-нибудь их увижу. — Их не очень много там было. Наверное, с десяток кустов. Но я правда не думаю, что прервал их популяцию своим актом вандализма. Эрик невольно улыбнулся. — Это правда очень круто, — искренне сказал он. — Я серьёзно. Лайла будет в восторге. — Он посмотрел на Четыре, старательно отводящего взгляд в другой конец коридора. — Хотя бы из-за самого факта, что ты ради неё чуть ли пулю в лоб не схлопотал. — Я бы не схлопотал, это всё-таки Дружелюбие, у них холостые патроны. — Тобиас переместил взгляд на него. — Причём здесь Лайла? — Ты ведь для неё их достал. Разве нет? — О, — отозвался Тобиас. — Нет. Нет, конечно. Мне кажется, она вообще не по цветам. Она бы и не поняла прикола, если бы я ей это принёс. Тобиас вдруг сделал к нему шаг и вложил цветы в здоровую руку Эрика. — Только осторожнее. У них очень колючие стебли. Потом, оставшись без своей ноши, поспешил засунуть руки в карманы, будто ему сразу же стало неуютно без них, и он не знал, куда их деть. — Я просто, — он откашлялся. — Завтра Рождество, и… наверное, это странный подарок, но я правда не знал, что сделать, чтобы тебя подбодрить. Обычно в таких случаях больным приносят цветы, и я когда подумал об этом, то пошёл посоветоваться с Лив. У нас зашел разговор о розах, и она сказала, что знает, где их можно достать. Что есть одна коммуна в Дружелюбии, которая выращивает их в теплицах. Эрик замер в каменной позе с застывшим взглядом. В его голове что-то перемкнуло, как в калькуляторе, в котором упрямый школьник пытается разделить что-то на ноль. — Ты их для меня принёс? — Ну да, — повторил Итон. — Я просто подумал, может, это немного поднимет тебе настроение на праздники. — Ты, — произнёс Эрик, глядя куда угодно только не в лицо Тобиаса, — ты не… Что? Не должен был, не обязан? Ему не стоило? Судя по лицу Четыре, он и так это прекрасно понимал. Более того, это даже было как-то незаконно, то что он сделал, так что было глупо упоминать, что ему не стоило воровать цветы. А уж тем более ради Эрика. Ввязываться во всё это, просто чтобы немного поднять ему настроение. (Господи, он говорил так, будто бы плитку шоколада ему принёс, а не то, что как Эрик до недавнего времени думал, уже сотни лет как исчезло с лица Земли) Просто Эрик в этот раз правда понятия не имел, что сказать в ответ. Тобиас вдруг спохватился. — Только не влюбляйся в меня, — поспешно добавил он, — я не для этого их тебе принёс, клянусь. Эрик вдруг рассмеялся от неожиданности. — Слишком поздно, Итон, — сказал он и с посмотрел на него с незнакомой теплотой во взгляде. Тобиас расслабился. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Ты поел? — Твой друг сожрал мой ужин. — Я, кажется, догадываюсь о ком ты, — Тобиас потёр ноющую шею. — Почему ты ему позволил? — Ты думаешь, он у меня спрашивал? — поднял брови Эрик. — Я это заметил, только когда он ушёл. — Да, он умеет заговаривать зубы. Мне кажется, у него в роду есть цыгане, типа тех, из Подземья. Он даже когда напьется, умеет предсказывать будущее. Правда, всегда неправильно. Тобиас посмотрел на часы, висящие в коридоре. У него оставалось ещё немного времени до встречи с Лайлой. — Я возмещу тебе убыток, — сказал он, — а потом спрошу с него. — Разве вы сегодня не встречаетесь в Яме? — Мы встречаемся в одиннадцать, — ответил Тобиас, проходя внутрь и скидывая на ходу с себя куртку на стоящий у барной стойки стул. — У меня есть ещё около получаса. Он прошёл на кухню, по пути закатывая рукава. Заглянул в холодильник, пошарил по полкам. Включил плиту, плеснул масла на сковороду. Сполоснул овощи и разбил яица в миску, взбил их с молоком. Эрик сел на свободный стул, молча наблюдая за его действиями. С кровати свалился Вафелька. Сонно проковылял на кухню и по привычке боднул Тобиаса в ногу, ожидая еды. Тобиас залил овощи на сковородке яичной смесью и налил себе стакан воды. Мимоходом дотронулся до ссадины на скуле и поморщился. Спустя несколько минут, он оставил перед Эриком тарелку с неким подобием омлета по-испански и устало облокотился на стойку. — Это всё, на что я способен, — признался Тобиас, прижимая к ноющему виску холодный стакан. Эрик посмотрел на тарелку, потом перевёл взгляд на него. — Если честно, я лишился дара речи еще на том моменте, когда ты смог сам включить плиту, — сказал он. — Так что ты превзошёл мои ожидания. Тобиас усмехнулся, потом выпрямился, оставляя стакан на столе, и обошёл стойку по кругу, забирая свою куртку со спинки стула. — Ладно, мне пора, — сказал он. Неловко замешкавшись на пороге, Тобиас бросил ещё один взгляд на Эрика — мало ли, он захочет ещё о чём-нибудь его попросить. Но Эрик молчал, смотрел на него в ответ. — С Рождеством, — добавил Тобиас. — Выздоравливай.