Поскользнулся, упал, очнулся - гипс!

Глава 45. Темнеет… Готовятся к чаю… — Ладога, — он аккуратно встряхнул её за плечи, теплые руки Финиста обжигали даже через шерстяной платок, от холода не помогало ничего, а сейчас она чувствовала его тепло, обжигающее, родное до боли, тепло. Глаза открыть уже не получалось, она почувствовала как её бережно взяли на руки, и как от него всё так же приятно пахнет каким-то хвойным ароматом, как её несут на второй этаж и аккуратно закутывают в одеяло. Как его голос, знакомый и пробирающий до костей, шепчет заклятия и может быть проклятия, как она постепенно проваливается в глубокий лечебный сон, где ничего не сниться, только кажется, что кто-то зовет: Ладога, Ладога, Ладога… Финист Ясный Сокол сидел на краю кровати и хмуро всматривался в лицо молодой женщины. Вызванный лекарь сказал, что ничего страшного, обычное переутомление и ослабленный иммунитет, что надо беречь жену, и не давать ей столько работать. Как же, не давать работать, её разве остановишь, как найдёт что-то новое, то всё, пропадает из реальности, пока не закончит. Он волновался за неё, и ему было совершенно всё равно, как сильно она его ненавидит и возненавидит сильнее после пробуждения, лишь бы сама была в порядке. Ладога спала, постепенно лечебный сон сменялся обычным. И вместе с обычным приходили кошмары. Вязкая тьма запутывала в свои сети, утаскивала в безграничный холод и темноту пропасти, а потом стали появляться лица тех, кого она не смогла спасти, стал снится пожар, огонь пожирал всё и всех на своём пути. Вот она снова стоит в том месте, снова вспыхивает огонек и начинает разгораться пожар, снова обжигает смертельно-ядовитое пламя, снова она слышит крики людей, которых уже не спасти и задыхается, задыхается от черного дыма, проникающего в лёгкие и от ужаса картины, что стоит перед глазами и вдруг резко открывает глаза, впервые за столько лет не досматривая этот кошмар до конца. Открывает глаза и видит обеспокоенное лицо Финиста. — Тише, Ладога, тише, я с тобой, всё хорошо, это просто сон, — он обнимает её крепко, его тёплые руки прожигают насквозь до самого сердца, Финист бережно гладит молодую женщину по голове, голос у него тихий и обеспокоенный, проникает в глубь её сознания, становиться легче. Даже дышать становиться легче. Ладога сама цепляется непослушными руками за него, прячет лицо в объятьях и дрожит от очередного ужасного сна всем телом. — Всё хорошо, моя родная, ты дома, это сон, я тебя ему не отдам, тише, — Финист шепчет слова, обжигает дыханием, уверенность чувствуется в его голосе, и она наконец-то вдыхает полной грудью, страшно, до ужаса страшно, сон отходит на второй план и всё равно липкое, неприятное чувство кошмара не покидает сознание. Финист садиться ближе, не ослабляя объятий и притягивает её к себе на колени, она ничего не говорит, только крепче обнимает его за шею и старается выровнять дыхание. Становиться тепло и спокойно. Кошмар остается где-то в прошлом. Он редко сниться, но всегда пробирает до нервной дрожи, и Ладога никогда не могла раньше проснуться, всегда досматривала до конца и отходила в течении всего следующего дня. Еле уловимый запах хвои приятно успокаивает, его теплые руки и голос, хочется раствориться в этих объятьях полностью, но она не может себе этого позволить. — Знаю, что ты хочешь меня прогнать сейчас, и что ничего ото этого всего не измениться, — голос Финиста пронизан и отдает такой горечью и обреченностью, что даже во рту становиться горько, — дай мне ещё немного с тобой побыть, ты всё ещё дрожишь. И пусть это неправильно, и всё же я скажу тебе сейчас, ты ведь не дашь мне потом уже никакой другой возможности, впрочем я и эту-то не заслужил, — на его лицо наползает усмешка. — Знаю, что я самый настоящий трус, что бросил тебя, когда нужно было не в коем случае не дать тебе уйти. Знаю, что виноват перед тобой бесконечно, и что совсем был не прав. Знаю, что ты имеешь полное право меня ненавидеть, а после сегодня ещё больше, но я просто испугался, — он сглатывает ком в горле, повисает пауза и Ладога словно замирает его в руках, боясь услышать продолжение фразы, а он продолжает, нельзя же быть трусом вечно, — испугался, что ты от меня уйдёшь после всего, что разлюбишь и что оставишь одного, после всего, что всё рухнет и чувств своих испугался, а знаешь, — он снова делает паузу, а она чуть поворачивает голову и теперь видит его лицо так близко, видит как в глазах стоит боль и насмешка, насмешка над самим собой и никакой надежды, у него словно ничего не осталось. — Знаешь, самое забавное, что я своими руками приблизил и исполнил то, чего так боялся, богиня Макошь направила меня на мой же страх, ужасно глупый, прости меня. Ладога продолжает всматриваться в его лицо, он действительно изменился за всё это время, стал словно намного старше, и мудрее, словно прошло не семь лет, а семь столетий, и былой огонь не горит на дне синих прекрасных глаз, словно давно его никто не разжигает. Она молчит, слышно как стучит его сердце, он вздыхает и медленно, нехотя разрывает объятия. — Заварить тебе чаю? — Словно он не говорил самые важные слова в её жизни, спрашивает так, словно ничего не произошло. Ладога лишь кивает и Финист выходит из комнаты. И вот она снова остается одна, мятое платье, растрепанная прическа и темнота, словно он ей приснился и начались новые семь лет. Нет! Она вскакивает с постели и бежит босыми ногами по холодному полу, бежит по лестнице вниз, дальше в гостиную, врывается на кухню, он стоит у стала, насыпает чайную заварку в прозрачный чайник, оборачивается на звук шагов и удивленно застывает, глядя на её решительно, по-отчаянному решительное лицо, а она замирает только на одно мгновение и тут же сокращает расстояние, обнимает его за шею, её всю трясет, но уже вовсе не от ночного кошмара. — Дурак, какой же ты дурак, — шепчет еле слышно, губы не слушаются. Финист тут же обнимает её в ответ. — Ладога, — он выдыхает ей в макушку, словно боиться поверить, что всё это не сон. — Никогда, Финист, больше никогда не уходи, пожалуйста, — она шепчет ему куда-то в плечо, всхлипывая, слёзы катятся по щекам, пропадая в складках одежды. — Ну ты чего хоть, не плачь, всё хорошо, — голос звучит ласково, он чуть отстраняется и аккуратно вытирает мокрые дорожки с её прекрасного бледного лица, и глядя и в её глаза уже совсем другим решительным и серьёзным голосом произносит, — больше никогда, обещаю, никогда от меня так просто не избавишься. — Финист, я тоже виновата, слишком гордая, и я давно тебя простила, просто ты всё не приходил, — выдыхает она покаянно. — Глупости, ты-то уж точно ни в чём не виновата, и даже не думай, — и не давая ей времени снова извиняться он нежно и легко целует её. Ладога замирает от ласкового, бережного прикосновения и несмело, словно вся её решительность куда-то исчезла, целует его в ответ. Руки Финиста сильнее сжимают её тонкую талию, сердце стучит бешено, а земля уходит из-под ног, как же она соскучилась по нему. *** — Меда, что-то случилось? — Регулусу не спалось и пока никто не видит, он решил походить по уснувшим коридорам поместья, а случайно наткнулся на Меду, которая стояла и смотрела на падающий снег, это была одна из маленьких небольших комнат для приема гостей, было тихо и темно. Лишь слабые светильник на стене неровным светом озарял пространство вокруг. Плясали причудливые тени. Они скользили, падали неясными тёмными пятнами на мебель и картины, словно всё происходило во сне. — Рег? Ты чего не спишь, — вздрагивает от неожиданности и разворачивается к незваному гостю, видит, что это всего лишь он и облечено вздыхает. — Не спиться, — Регулус пожимает плечами. — Пойдём, я тебя уложу, тетушка будет недовольна, если узнает, — она вздыхает, пытаясь выбросить из головы надоевшие мысли. — Всё равно не спиться, давай погуляем, ну пожалуйста, Меда, — просит он. — Сейчас у нас гости, мы можем нарушить их сон, и нужно вести себя прилично, — вспоминает наставления леди Вальбурги Андромеда. — А мы и будем вести себя прилично, Сириуса же нет, — улыбается мальчик, и Меда улыбается в ответ. — Пойдем до вашего корабля и назад, и потом сразу в кровать, договорились? — Да! — Стараясь не радоваться слишком громко, радостно шепчет он. Они выходят из гостиной, стараясь не шуметь, рядом комнаты дорогих гостей и Меде вовсе не хочется с ними столкнуться. — Меда, — всё так же шепотом спрашивает Рег, — а что случилось? — С чего ты подумал, что что-то случилось? — Я вижу, что с тобой что-то не так, как обычно, ты какая-то, — он задумывается, стараясь подобрать подходящее слово, — другая. — Ничего со мной, всё хорошо, просто устала, — Меда качает головой, ещё не хватало, чтобы за неё и младший брат беспокоился. — Мама говорит, что врать нехорошо, — совсем не верит ей младший. — Я не знаю, — они уже доходят до комнаты с их кораблем, заходят внутрь и садятся на небольшой диванчик у стены. Отсюда видно окно и как падает снег. Признаваться в своих сомнениях в темноте намного легче и Меда признается. — Что не знаешь? Что врать нехорошо, или что именно случилось? — Регулус, — она чуть улыбается и притягивает брата к объятья, мальчик с удовольствием обнимает её в ответ, как давно Меда не была с ними вот так, настоящей, только сегодня пожалуй, когда они сидели в библиотеке. — Ты ведь наверное знаешь, скоро приедет Белла и Цисси, — на последнем имени она особенно сильно вздыхает. — Да, скоро же праздник, — младший из Блэков кивает, а ты не рада? — Я, — девушка запинается, чуть отстраняется и колдует пушистый плед, не хватало ещё, чтобы братик простыл и заболел, по-хорошему не стоит тут сидеть, а надо было просто уложить его спать, но чего уж тут теперь. — Я была не права и поссорилась с Цисси, сильно её обидела, да и Беллу тоже и теперь, — она снова замолчала. — И теперь боишься их увидеть, да? Потому что тебе стыдно и неловко? — И в кого ты такой догадливый, — грустно усмехнулась Меда, потрепав его по голове. — В Сириуса, — радостно заявил тот. — Меда, ты хорошая, так что не бойся. Белла и Цисси очень хорошие тоже и они не будут ругаться, вот увидишь. Ты им скажи, как мне, что ты виновата и попроси прощения. Мама говорит, что если по-настоящему просить прощения, то тебя простят. Мы же семья. — Думаешь? — После этих слов стало намного легче и в кого он такой мудрый, ему же и десяти ещё нет. — Да, я могу встретить их с тобой и держать тебя за руку, что бы страшно не было, — ещё крепче обнимая сестру, завил маленький защитник.