Демон моего сердца

      Субботними вечерами, когда ни у кого из них не было обходов, Робера всегда можно было застать в портовом трактире с Теодором, старым другом, который начал своё обучение на Стража за несколько лет до того, как Робер присоединился к Ордену.       Их общее отвращение к представлениям своих более жестоких коллег о развлечениях свело их вместе, и горечь, растущая с тех пор, как Астарта взяла под контроль гарнизон, скрепила эту дружбу. Когда они были ещё молодыми рекрутами, им удавалось улизнуть из своих казарм на выходные, чтобы попробовать силы в азартных играх в этой захудалой таверне.       Несколько раз Теодор соблазнял Робера присоединиться к нему в «Ночной фиалке» - борделе в верхнем городе, далеко за пределами возможностей жалования Робера, и кроме того особым распоряжением Астарты запрещённом к посещению Стражами, вплоть до того, что её офицеры совершали специальные рейды, чтобы вытащить ничего не подозревающих рыцарей за уши в нижнем белье или без него, из этих пышных кроватей. Теодор подкупал его несколькими пинтами эля, чтобы Робер составил ему компанию и посидел на стрёме, пока сам Теодор будет флиртовать со своей возлюбленной Амброй, одной из девушек «Фиалки». Они уединялись во внутренних покоях, а Роберу оставалось сидеть в общей зале и неловко отбиваться от других цветочков.       Когда он поддавался на уговоры, секс обычно был прекрасен, но Робер никогда не позволял себе большего. Он предпочитал общаться с людьми, но держать их на расстоянии, не позволяя лезть в свою жизнь, и никогда не понимал того рвения, с которым его товарищи набрасывались на каждую округлость. Для него секс был выбросом напряжения, просто приятным физическим контактом. Он мог бы добиться его с большей лёгкостью и меньшими затратами монет, а также с меньшим шансом оказаться брошенным в лужу лицом вниз без штанов, когда его застукают в этом месте. Однако Теодор утверждал, причём более настырно, чем хотелось бы Роберу, что его отношения с Амброй выходили далеко за рамки физических удовольствий, трения двух тел, и что обмен монетами был пустой формальностью, которую он всё равно хотел бы сделать для неё. Они были влюблены – понятие, почти такое же чуждое для Робера, как секс. Он, несомненно, верил, что такое бывает, потому что слышал достаточно историй от своих братьев и сестёр по клятвам. В этих историях часто встречались пары, цепляющиеся друг за друга, когда одного из них тащили в Казематы, или когда обоих разводили по разным Кругам. Любовь, как однажды вечером Теодор сказал ему в ходе пьяной лекции, в ответ на то, что Робер выразил скептицизм относительно того, что сила любви Амбры зависит от качеств личности Теодора, а не от глубины его кармана… Любовь, как он сказал, была милостью Создателя, и не его вина, что такая милость никогда не касалась Робера.       После этого они не разговаривали больше недели, Робер был огорчён тем, что Теодор считал его неспособным или недостойным любви, а Теодор всё ещё кипел из-за сомнений Робера в обоснованности их с Амброй любви только потому, что она работала в борделе и обслуживала тех, кто мог ей заплатить. Противостояние закончилось только тогда, когда они оба поймали нового рекрута за нарушением устава, когда мальчишка загнал усмирённую в угол и шарил руками под её мантией с жадной насмешкой на лице. Робер ударил этот кусок дерьма в челюсть, повалив его на землю, а Теодор поднял его за его же кирасу и отшвырнул от магессы, которая поблагодарила их обоих в той тихой и ровной манере, какая была присуща только усмирённым, а затем отвернулась и пошла в сторону своих покоев. После этого все раздоры рассеялись, они провели новобранца в кабинет великой и почитаемой Астарты, и с тех пор никто больше не угрожало их дружбе.       В этот конкретный вечер в «Драконьей кружке» было довольно безлюдно, и два старых друга сидели, перебирая свои потёртые игральные карты и прислушиваясь к редкому шуму дождя за окном. Выражение лица Теодора говорило о том, что он собирается снова прочитать Роберу нотацию, и капрал попытался предотвратить это, блефуя дерьмовой комбинацией и зная, что Теодор знает рубашки своих карт также хорошо, как и он знал все подмаргивания своего товарища. Теодор, понимая, чего он пытается избежать, тяжело и чересчур драматично вздохнул и приказал принести ещё две порции эля в качестве платы за раздражение, которое он собирался выплеснуть на своего друга.       - Ты слишком привязываешься, Робер, - со вздохом сказал старший рыцарь, наблюдая, как молодой капрал расплескивает пену от эля по свей рубашке. И Робер притворился, что не понимает, о чём он говорит – о магах, о Пыли, или о самом Теодоре. Он перечислил всё это на пальцах, испытывая небольшое удовольствие от того раздражения, которое промелькнуло в глазах Теодора. Тот явно считал, что Робер просто отказывается признать свои проблемы со всем перечисленным, но с одним магом в особенности: добрым алхимиком с лёгкой улыбкой и тёмно-карими глазами, в которых плясали солнечные блики.       По мнению Робера, Теодор был не тем, кому стоит рассуждать о ненужных привязанностях, и Робер указал на это, язвительно спросив, как дела у дочери его старшего друга. Вопрос привёл лишь к тому, что Теодор раздражённо швырнул в него своими картами, хотя по близости не было никого, кто мог бы подслушать. Никого, кто мог бы узнать о том, что его дочь – его и Амбры – Оливия, тоже маг. Теодор сделал бы всё, чтобы защитить её от Башен, как и любой отец на его месте. Люди, которые знали о Башнях только понаслышке, часто делали всё, чтобы спрятать своих «проклятых Девой» детей и не допустить, чтобы их утащили в Башню для пожизненного заключения в подчинении у Ордена. Теодор прекрасно понимал все те ужасные вещи, которые могли – и постигли бы – его любимую дочь, если бы о ней когда-нибудь узнали, и поэтому они с Амброй поклялись хранить её, их Оливию, в тайне и безопасности.       Со стороны Теодора было лицемерием даже предлагать Роберу следить за собой и за его связями с магами. Большую часть времени, пока он защищал их, Теодор был рядом с ним, производя впечатление более толстой и внушительной фигуры с дополнительным бонусом в виде отеческого разочарования на лице, чтобы пристыдить одуревших от власти новобранцев, которые осмеливались переступать границы дозволенного.       - Я просто хочу его защитить, - пробормотал Робер в свою кружку, прежде чем допить эль и сбросить свои карты, ещё одну дерьмовую раздачу, на стол. – Больше ничего не происходит. Я не ты.       Он имел в виду не свой член, хотя Теодор не обиделся на эту неуклюжую невольную колкость своего вечно невоспитанного друга. Но это было правдой. Он пока не предлагал Алексеру ничего, кроме защиты, и Алексер ни о чём его не просил. Робер слишком часто проходил мимо его лаборатории во время своей смены, и Робер это знал. Достаточно часто, чтобы Теодор заметил это и, вероятно, не только он. Наверняка это должен был заметить и остроглазый Эшран Доримус, который ясно дал Роберу понять, что не одобряет его мягкость и доверчивость в отношении магов.       Доримус был близок не только с Ходером, но и с самой рыцарем-командором, разделял её наиболее жёсткие взгляды на то, как вести себя с магами. И хотя Робер догадывался, что у него были на то веские причины, поскольку все первые недели после перевода Эшрана он выслушивал его ночные крики во время кошмаров, просыпался и обнаруживал соседа мокрым от пота и дрожащим под скомканным одеялом, нашёптывавшим молитвы. Хотя Робер никогда не видел, чтобы Эшран набрасывался на магов, казалось, Доримус держался на максимально возможной дистанции от них и поддерживал все наиболее жестокие и спорные нововведения Астарты со слепой преданностью, от которой у Робера скручивало живот.       Несмотря на все заверения, что беспокоиться не о чем, Теодор всё же предупредил Робера, чтобы тот сохранял осторожность, и Роберу пришлось признать, что чем больше людей замечало его интерес к Алексеру, каким бы невинным этот интерес ни был, тем большей опасности они оба подвергались. Он согласился с этим ворчанием отозвавшись на него лишь грубым жестом руки, на который Теодор ответил лёгким смехом, и они допили свои напитки, а затем отправились обратно в казармы под проливным дождём.       Следующие дни для рыцаря-капрала Доримуса прошли как в тумане. Вопрос о создании карательного отряда был решён, когда Эшран спросил Ходера о конкретных критериях, которые ему следовало учитывать при подборе кандидатов. Ходер также назвал несколько рыцарей, которых он уже сичтал надёжными. Когда Эшран поговорил с этими людьми, он пришёл к новому понимаю того, что именно нравилось в них лейтенанту.       Все они были откровенными и стойкими, с жестким характером, неумолимыми, им не хватало милосердия, терпения или доверия, фактически их можно было охарактеризовать как совершенно порочных. Кроме того, каждый из них мог похвастаться шрамами, которые оставили на его теле худшие из магов.       Совсем как он.       Эшран не был полностью слепым дураком, как бы он не хотел казаться таким время от времени. Он не был действительно уверен, какими были мотивы и намерения его ближайшего командира. По крайней мере, одному из этих рыцарей причинили такой серьёзный вред, что он был готов сжечь весь город до тла, если бы это заставило всех живших тут магов гореть в огне. Был ли сам Эшран настолько изуродован, что вписывался в группу с таким человеком? Мог ли Ходер увидеть это в нём по его бурной реакции на магессу с Санкриста? Тарона… Возможно, он действительно был таким же.       К счастью, у Эшрана было много проблем, которые отвлекали его от размышлений о том, насколько он сломлен и как это отражалось на том, во что он всегда верил, на чём основывал свою жизнь и что хотел когда-то принести в этот мир.       Через несколько недель после своего первого спуска в Казематы он снова отправился туда с пятью надёжными Стражами, одобренными Ходером. На этот раз он был должным образом вооружён, как и вся его команда. Это сделало путешествие и проще, и сложнее в одно и то же время. Не было никакой возможности двигаться скрытно, шестеро Стражей производили столько шума, что это привлекало внимание любых врагов в считанные минуты.       Это также позволило Эшрану увидеть боевые навыки отобранных бойцов. Все они были грозными воинами, некоторые из них, казалось, получали удовольствие от сражения. Все признаки сильных, хороших солдат были налицо, но были и другие признаки, которые Эшран уловил и от которых ему стало не по себе.       У него её не было опыта, чтобы доверять своим чувствам и мыслям о них, поэтому он оставил свои сомнения при себе. Он не повёл этих людей дальше первого уровня. Вместо этого он дал им задание закрепить основание лестницы и нанести на карту каждый уголок и трещину в той первой пещере.       Последнее, что он хотел сделать, это прояснить угрозы, с которыми подземным перевозчикам придётся столкнуться. Ещё одна вещь, с которой он не хотел стакиваться – это втягивать этих людей в драку, которую не мог контролировать. У Эшрана было ощущение, что некоторые из них готовы вонзить свои мечи даже в самого мирного мага, если только им представится такая возможность.       Но были случаи, когда он понимал, что хочет того же. Чем он отличался? Чем он был лучше? Честный ответ заключался в том, что он был абсолютно таким же как они.