Потерянный

      Солнце уже взошло над городом, но поисковые группы так и не нашли местную знать, которая укрылась в запутанных подземных двемерских руинах. Поиски продолжались, но процесс мог затянуться на долго, учитывая, что руины под городом представляли собой лабиринт, и никто не знал точного направления, в котором дворяне решили скрыться.              Несмотря на отсутствие основной части высшего общества Маркарта, кое-кого им все таки удалось найти. Маданах едва скрывал свою жаждущую крови усмешку, когда смотрел на двух представителей клана Серебряная Кровь. Конечно, лидера Изгоев явно не устраивало, что сынишку Тонара не удалось найти, но он мог пока довольствоваться тем, что имел. Поскольку поиски в подземельях не прекращались, то это вопрос времени, когда последний представитель клана Серебряная Кровь попадет в его руки, от которых он и умрет.              Драконорожденный же получил под свой надзор самый настоящий драгоценный приз, как распорядиться которым, он прямо сейчас и решал. Ондолемар – являлся главным официальный представителем Талмора в Маркарте, вторым эмиссаром в Скайриме после Эленвен. Его официальной миссией в Маркарте являлось обеспечение соблюдения Конкордата Белого Золота, и искоренение поклонения Талосу в этом городе. Неофициальной миссией эмиссара, насколько Драконорожденному удалось узнать из записей Эленвен, являлось руководство раскопками двемерских руин под городом, в поисках артефактов давно исчезнувшей расы.              Он не имел ни малейшего представления, отчего правительство Альдмерского Доминиона так заинтересовали двемерские артефакты, поскольку даже записи Эленвен не могли прояснить этого, а спрашивать напрямую не являлось жизнеспособным вариантом. Но Драконорожденный мог смело утверждать, что это являлось для них задачей первоочередной важности, поскольку приказы исходили от самой верхушки правительства, и Маркарт был всего одним из множества мест, где проводились подобные раскопки.              Не имело особого значения, на самом деле, отчего Талмор так заинтересован в технологиях и артефактах двемеров, но он запомнил это. Возможно, если ему понадобится что-то от правительства Доминиона, то он сможет выторговать это, предоставив им доступ в Черный Предел, который едва не на каждом шагу содержал самые настоящие технологические сокровища исчезнувшей расы. В храме Килкрит, оставленная под бдительным оком Меридии, у него все еще находилась настроенная двемерская сфера, данная Септимием Сегонием, которая открывала доступ в Черный Предел. Они так и не смогли разграбить Черный Предел, поскольку пришлось в срочном порядке вытаскивать раненую Эйлу на поверхность, так что двемерский Тихий Город все еще стоял нетронутый, и недоступный для остального мира, дожидаясь своего часа.              Отложив размышления насчет Черного Предела, Драконорожденный оглядел скованного цепями Ондолемара, который не сдерживал своего не самого приятного взгляда, что выражал все его призрение и ярость. Талморского эмиссара нашли в подземных руинах, как и его альтмерских приспешников, но они не прятались под землей, а как раз занимались надзором над раскопками, когда их повязали. Из того, что удалось узнать, Талмор все-таки нашел что-то важное, прежде чем их прервали наемники.              Джон велел отряду наемников охранять место раскопок, думая позже самостоятельно осмотреть, что все-таки альтмеры там нашли. Возможно, ему стоит позже связаться с Эленвен и продать находку.              Что касается Ондолемара, то Драконорожденный все не решил, как ему поступить с судьбой эмиссара. С одной стороны, если пощадить его, то можно обзавестись союзником, пусть и надежность которого будет очень сомнительной. Пощада Ондолемара так же могла принести ему дополнительные очки в глазах Эленвен, когда она поймет, кто стоит за падением Маркарта. С другой, публичная казнь эмиссара Талмора от руки доверенного лица Ульфрика Буревестника имела свои не менее сладкие последствия, особенно если ему удастся оставить свою личность в тайне от правительства Доминиона.              Но принять решение, относительно дальнейший судьбы Ондолемара, ему не дала группа наемников, личности лидера которой предоставила Драконорожденному информацию, откуда они пришли. Он нахмурился, глядя на бретонцев, что беспечно поснимали свои шлемы, явив миру свои отнюдь не нордские лица. Но их потерянные, и откровенно говоря, перекошенные от испуга лица заставили его проглотить вспышку гнева на такое вопиющее раскрытие своих личностей.              - Аарон, вы что-то нашли в подземельях? - скрестив руки на груди, спросил Джон, краем глаза замечая, как закованные эмиссар и его альтмерские товарищи присваиваются.              - Господин... - обычно стойкий бретонский наемник, казалось не знакомый со страхом, замялся, словно маленький перепуганный мальчик. - Голоса, господин.              - Какие нахер голоса? - от раздражения и откровенно дерьмового предчувствия, которое преследовало его, Драконорожденный начал терять терпение.              - Мертвых... - выдавил наемник, пока его товарищи за спиной приняли пустые выражения лиц, по которым становилось ясно, что мысли их далеко. - Мне... мне слышался шепот моей матери... Вот только она мертва уже как лет десять! Я не сумасшедший, господин! Спросите остальных, они тоже слышали! Кто голос умершей возлюбленной, кто сестры, кто брата или отца! Все мы слышали голоса давно умерших!              - Спокойно-спокойно! Я верю тебе, - умиротворяюще подняв руки, поспешил заверить Джон, видя, как бретонский наемник впадает в истерику. Его предчувствие снова заныло, словно умоляя его убирать из города подальше, но он проигнорировал его. - Когда это произошло? Сразу при входе? Или где-то на глубине?              - Я...              Но наемнику не суждено было договорить, поскольку внезапно город содрогнулся. Сначала это было легкое содрогание земли, словно под землей внезапно пробудился давно спящий колосс и зевнул, но через несколько мгновений шпили верхнего уровня задрожали, а дома в нижнем районе застонали, как раненые звери.              Воздух внезапно испортился. Он сгустился, стал влажным, липким, как будто невидимый гнилой труп колосса под городом издох. Тяжелые каменные здания Маркарта, высеченные еще двемерами, веками стоявшие неподвижно, вдруг заскрипели, а узкие улочки наполнились звуками – не криками людей, нет, а чем-то иным. Стонущим, тянущимся, будто тысячи глоток в унисон выдыхали последний вздох.              На главной площади города внезапно вздыбилась брусчатка, словно из-под нее что-то прорастало. Со страшным треском ее разорвало, и из разломов хлынула темная вязкая масса, зловонная и живая, будто сама земля принялась истекать гноем. Это был не просто гной – оно двигалось, пульсировало, в нем что-то шевелилось. Оно дышало. Оно жило.              Люди, стоявшие рядом, отшатнулись, но было поздно – разросшиеся щупальца мерзости уже тянулись к ним, обвивая ноги и погружая в липкую пучину, поглощая их, с влажными звуками.              Из канализации в Нижнем Городе раздался многоголосый вой, скулящий, захлебывающийся, наполненный первобытным ужасом. Оттуда, с хлюпающим звуком, выплеснулась волна гниющей переплавленной плоти. Она заполняла улицы Нижнего Города, растекалась между булыжниками, пожирая тела застывших в ужасе людей, растворяя плоть. Изнутри нее появлялись руки – тонкие, ломкие, но мертвые. Их пальцы извивались, как щупальца, словно пытались ощупать мир, в который вырвались.              Из всех щелей переулков начали выбегать крысы – стаями, волнами, заливая улицы в паническом безумии, путаясь под ногами таких же паникующих людей, что внезапно начали хвататься за головы и падать на колени. Их головы пронизала страшная агония. Голоса. Шепоты. Они раздавались прямо в черепе, требовательные, умоляющие, проклинающие, врезаясь, как осколки стекла.              - Почему ты не вместе с нами?              - Мы были здесь раньше тебя. Теперь ты наш!              - Посмотри вниз. Разве ты не узнаешь нас?              Один из наемников схватился за голову и закричал от невыносимого жжения. В следующий миг его лицо исказилось в панике, а из глазницы, из самой глазницы, потекла тонкая струйка гноя. Он рухнул, корчась, изо рта у него потекли струйки гниющей биомассы, струясь словно черви, они копошились в его дергающемся теле, поедая его заживо, преобразовывая.              Башня Подкаменной Крепости вздрогнула, и ее стены покрылись змеящимися трещинами, словно камень пытался сбросить оболочку. Из глубины под городом раздался очередной мерзкий гул – протяжный, неземной, как голос самого забытого кошмара. Воздух вокруг Маркарта окончательно впитал запах чего-то древнего, тухлого, режущего глаза. Как будто сама Смерть открыла пасть и выдохнула.              И тогда люди начали видеть.              Бретонский наемник, Аарон, опытный убийца и головорез, вдруг застыл, оторвав свои руки от ноющей черепушки, глядя на рвущиеся из-под земли гниющие останки, словно на что-то важное для него, священное.              - Мама? - его голос дрожал, словно у маленького мальчика. Словно завороженный он пополз на четвереньках в направлении пульсирующей, шевелящейся гнили. - Мама, это ты?..              Масса шевельнулась, устремив свои извивающееся щупальца в его направлении. Наемник потянулся в ответ, со слезами на глазах, полный видимого отчаянья, он затрясся.              - Сыночек… - донесся голос, слышимый только ему одному. И тут же гниль взметнулась вверх, обволакивая мужчину, поглощая его, пока он что-то кричал, что-то что невозможно было разобрать под влажные хлопающие звуки массы.              Драконорожденный не избежал участи простых смертных и так же рухнул на колени, сжимая виски, пока его лицо искажалось от невыносимых чувств. Голоса разрывали его сознание, их сладкий и одновременно противный шепот был не громким, но неотвратимым, как капли яда, стекающие в уши. Они умоляли, насмехались, угрожали. Каждое слово отдавалось ноющей болью в черепе, что хотелось биться о стену. Как один из тех закованных в цепи альтмеров неподалеку, что с каждым ударом своей головы о стену оставлял все больше крови.              - Мы знаем тебя...              - Мы ждали тебя...              - Твоя плоть будет вкусной...              - Но душа еще вкуснее!              Драконорожденный видел их. Не только тени, не только призраков. Он видел людей, которых знал. Членов семьи. Друзей. Соратников. Мертвых, гниющих, но все еще движущихся. Мама. Эддард Старк. Робб. Изран. Селанн. Эйла. Их глаза были пусты, покрыты тенями, их рты кривились в зловещих ухмылках, их руки тянулись к нему…              И тут что-то громко хрустнуло. Он моргнул. И увидел. Казалось, что весь мир вокруг остановился, настолько он погрузился в момент, что даже перестал ощущать давление на свою голову и протяжный разъедающий шепот неизвестно чего.              Серана.              Серана, стоящая в центре улицы. В ее руках что-то извивалось, билось, корчилось, вопило, как раненое животное, с трудом различимо в ужасном шуме из криков, что разрывали зловонный воздух Маркарта. Один из наемников, драл глотку, моля и плача. Вампир вгрызлась ему в шею, вырывая куски мяса, а кровь текла по ее подбородку, стекая на одежду. Ее глаза, ранее сверкающие золотом, теперь светились темной алой жаждой, пока искаженное удовольствие застыло на лице.              Глаза Сераны выражали только голод, жажду – ни капли разумности, напоминая глаза обезумевшего животного.              - Серана… - его голос дрогнул, когда он снял шлем, чтобы она увидела его.              Она метнулась к нему молниеносно, неизвестно как, различив его голос среди воплей агонии, что наполняли город. Прежде чем он успел отреагировать, мир перевернулся, и он с глухим стуком рухнул на спину. Камень под ним был невыносимо холодным, а ее тело еще холоднее. Серана крепко прижимала его к земле, ее сильные пальцы впились в его плечи.              Драконорожденный чувствовал ее дыхание. Хриплое, жадное. Оно обжигало его шею своим неестественным холодом, вызывало странное, неуместное волнение. А затем пришла боль.              Острая вспышка, пронзающая плоть, заставляющая выгнуться от агонии. Он зашипел, рефлекторно сжимая ее плечи, но она не отпускала. Напротив – ее хватка лишь усилилась, а губы плотнее сомкнулись на его ране, пока он чувствовал, как кровь покидает его.              Голова закружилась. Потеря крови накрывала его липким туманом, в висках забилось глухое эхо.              - С-серана… - прохрипел он, пытаясь нежно оттолкнуть ее. Она никак не реагировала.              Он напрягся, собрал силы – и с рывком отшвырнул ее прочь. Раздался отвратительный влажный хлюп, когда ее клыки не сразу разжались, а что-то мягкое, мясистое потянулось вслед за ними. Волна обжигающей боли прошлась по его шее, и только когда Серана отшатнулась, он понял, что она вырвала кусок его плоти.              Она сидела на земле, широко распахнув глаза. Ее губы, подбородок, руки – все было залито алой кровью. Его кровью. Она выглядела невероятно ошеломленной… испуганной. Не осталось и места от прежней тихой уверенности, что она всегда излучала.              - Нет… - ее голос дрожал, пока она качала головой, словно одержимая. - Нет, нет, нет…              Она судорожно вдохнула, взглянула на него – и ее лицо исказилось первобытным ужасом.              - Джон… я…              Серана поднялась на ноги и медленно попятилась, не отрывая своего взгляда от раненого Драконорожденного, который зажимал руками свою кровоточащую шею.              - Серана… - его голос был слабым, пока он пытался бороться со слабостью от потери крови, одновременно чувствуя, как неестественный шепот вновь врезается в его голову, заставив его издать вопль отчаянья.              Она развернулась и растворилась стаей летучих мышей, что устремились ввысь, за пределы Маркарта. За пределы безумия и гниющей биомассы, что поглощала город, словно пожар, покрывая стены и дома пульсирующими, мясистыми наростами, что лопались от гноя, что циркулировал по ним, словно кровь по организму.              - СЕРАНА! ВЕРНИСЬ!              Но она не вернулась. Оставив его одного.              Лежа на холодной земле, он тяжело дышал, чувствуя, как страх расползается по телу, будто яд, медленно сковывая каждую клетку. Сердце гулко стучало в груди, а из шеи текла горячая, пульсирующая кровь, стекая вниз по воротнику.              Голоса вернулись. Они больше не шептали. Теперь они пели.              - Ты уже с нами…              - Ты всегда был с нами…              - Сдайся…              Они звали его. Умоляли. Голоса, сотканные из шепота, гниения и боли, говорили все в унисон, предлагая покой. Стоило только подчиниться, отпустить себя – и все закончится. Навсегда. Больше не будет боли, страха, предательства. Только Единство. Они обещали ему это.              - Мы сделаем тебя целым…              - Единым…              Мир вокруг плыл, дыхание сбилось. Драконорожденный чувствовал их метафорические руки – холодные, липкие, искавшие путь внутрь него. Казалось, они уже проникли в его тело, пробираясь к сердцу, к разуму.              - Сдайся…              Серые глаза закрылись сами собой. Темнота. Спокойствие. Но внутри что-то не позволяло. Что-то цеплялось за него, кричало, требовало бороться. Не сейчас. Не так. Его душа дракона яростно ревела, протестуя против того, чтобы сдаться без сражения. Она хотела показать свое доминирование.              Драконорожденный разжал окровавленные пальцы, стиснул зубы — и, собрав последние силы, резко сел, хватая ртом затхлый, вонючий воздух. Голоса взвыли от ярости, зазвенели в ушах, но начали неохотно отступать.              Ему все еще было плохо. Голова кружилась, кровь продолжала стекать по коже. Но Драконорожденный был жив. Он еще боролся.              Драконорожденный дрожащими руками коснулся своей шеи. Кожа была липкой, горячей от крови, а пальцы – словно чужими, он едва их чувствовал. Голова кружилась, тело слабело, и голос разума все тише уговаривал держаться. Но он не сдался.              Сделав глубокий вдох. Он потянулся за магией, за окружающей его энергией.              Она отвечала неохотно. Словно густая, застоявшаяся жижа, она текла к нему лениво, нехотя, будто сомневаясь, достоин ли он ее. Она сопротивлялась, прилипала к коже холодным покрывалом, растекалась вязкими потоками, впитывалась в него капля за каплей. Но Джон не отпустил ее.              Магия, наконец, подчинилась. Теплая волна прокатилась по телу, начиная с ладоней, разливаясь по венам, стирая боль, сшивая разорванную плоть. Он чувствовал, как края раны стягиваются, как затягивается кожа, пульсирующая кровью.              Драконорожденный зашипел от боли – даже исцеление причиняло невыносимое страдание. Но ему было все равно, он мог потерпеть. Жизнь вернулась в его пальцы. В мышцы. В сознание. Голоса все еще шептали, но теперь еще тише, едва слышно. Они больше не приказывали – теперь лишь умоляли. Но он не слушал их.              Драконорожденный поднялся на четвереньки, дрожащими руками касаясь истерзанной земли. Камень под его пальцами больше не был твердым – он пульсировал, влажный, живой. Из трещин сочился густой, липкий гной, стекая вниз тягучими каплями, будто сам город истекал гнилой кровью.              Не обращая внимания на силуэты, мелькающие вокруг него, которые дрожали, мерцали в тумане боли и усталости – фигуры мертвых, что не должны были быть здесь. Он поднял голову. И увидел ад, едва похожий на тот горящий, из андальской религии.              Маркарт больше не принадлежал смертным. Улицы, стены, сами дома – все поглощала живая плоть, уродливая, дышащая, пронизанная пульсирующими венами, что раздувались, трещали, выблевывая черную, вонючую слизь, от запаха которой желудок выворачивало на изнанку. Кожистые наросты, рваные, в язвах, дрожали, живые, будто в предвкушении новых жертв.              А люди… Люди умирали.              Но не просто умирали – они сгорали в агонии, мучились, рвали себя в клочья, добровольно приносили себя в жертву Единству, что так звал, манил их.              Один мужчина, в порванной броне Изгоя, стоял на коленях и медленно забивал себе в глазницу ржавый кинжал. Его зубы были выбиты, дрожащие пальцы переломаны, а лицо искажено извращенным экстазом.              - Боль – это жизнь… Единство – это истина…              Лезвие вошло глубже, и с влажным хрустом глаз вытек на щеку. Изгой улыбался, когда его тело рухнуло вперед, и было поглощено щупальцами плоти, что с влажным хрипом начали поглощать его.              Другая жертва – женщина, еще юная, едва ли двадцати лет, смеялась. Она стояла на крыше дома, полностью голая, разрисованная своей собственной кровью, что текла из отвратительной раны на ее животе.              - Я прекрасна! - во всю глотку, кричала она, под крики и хрипы других, что наполняли улочки города. Она возила свои пальца в рану и принялась разрывать живот своими руками, выдергивая свои кишки, разматывая их, как ленту. - Я стану частью вас!              Она прыгнула вниз, прямо в распахнувшуюся пасть чудовищного нароста, состоящего из множества зубов и клыков. Стены содрогнулись, заклокотав удовольствием.              Дальше – еще хуже. Какой-то наемник, грызущий свои собственные пальцы, как голодный зверь. Маданах, что разбивает себе череп о булыжник, с каждым ударом превращая голову в кровавое месиво, при этом что-то сопя себе под нос, из которого выходили пузырьки крови. Девушка из Изгоев, что выцарапывает собственные глаза, смеясь, шепча, что теперь наконец-то видит Истину.              - Станьте частью нас…              - Станьте частью нас…              - Станьте частью нас!              Крики, стоны, безумный хохот смешались в один великий, омерзительный хор. Драконорожденный смотрел. И он прекрасно понимал – если он хоть на мгновение поддастся голосам, если ослабит хватку на своем рассудке… Он станет следующим. Добровольно приняв участие в этом психозе.              Оторвав свой взгляд от отвратительного зрелища, что происходило вокруг него, сглотнув поднявшуюся желчь, Драконорожденный поднялся на шатающиеся ноги. Уже собираясь попытаться найти выход из этого безумия, как он внезапно услышал за спиной полный отчаянья голос              - Помоги…              Драконорожденный вздрогнул. Голос был слабым, дрожащим, наполненным безысходностью и ужасом.              Он медленно обернулся. На земле, среди крови и гноя, полз человек. Его обрывки одежды пропитались черной слизью, лицо исцарапано, губы искусаны до мяса, а глаза – глаза были полны слез и страха.              - Помоги мне… пожалуйста…              Его ноги… их не было. Там, где должны были быть голени, оставались лишь изуродованные, окровавленные культи, с которых все еще капала густая кровь. Но это был не меч, не топор, что лишил человека конечностей – они были разорваны, изувечены, словно его плоть медленно отрывали голыми руками, сантиметр за сантиметром, пока он кричал и молил о пощаде. И он еще был жив.              - Они... внутри… - прохрипел он, хватаясь окровавленными пальцами за грудь, царапая кожу, пытаясь разорвать себя. - Я их слышу… Они… они растут…              Он завыл, выгибаясь в судорогах. Под его кожей шевельнулось что-то. Что-то извивалось под его ребрами, пробегало под шеей, двигалось, дышало, расползалось. Его живот раздулся, кожа натянулась, как пергамент, трескаясь и покрываясь жуткими багровыми прожилками. Он впился пальцами в живот, начал рвать кожу, вскрывать себя живьем, отрывая куски мяса с нечеловеческим рвением.              - НЕТ! Я НЕ БУДУ ОДНИМ ИЗ ВАС!              Громкий, влажный хруст и грудная клетка лопнула. Гной хлынул наружу, смешиваясь с внутренностями. И тогда Оно вылезло. Гнилое, уродливое, нечто, сотканное из костей и плоти, дергающееся, с кривыми, смятыми ртами, что одновременно смеялись, стонали, шептали: «Стань частью нас…».              Драконорожденный отшатнулся, широко раскрыв глаза от паники и ужаса, с которыми не могла справиться его стойкая душа дракона. Но мужчина еще дышал, что было видно по его дрожащим легким, что виднелись из разорванной грудной клетки. Он смотрел на него, и в его глазах была лишь мольба.              - Умоляю… убей…              Драконорожденный замер, не в силах пошевелиться. Он видел, как страдания этого человека расползаются по его лицу, разрывают его на части, как гниющая плоть, заполняющая его взгляд. Призыв, исходящий от этого несчастного, был сильным, полным отчаянья, но Джон Сноу не мог пошевелиться, застыв, скованный страхом и ужасом, глядя на представшее зрелище.              Вспыхнула ослепляющая молния, что под звук грома испепелила человека, даровав тому желанный покой, оставив в воздухе едкий запах озона и горелой плоти. Устремив свой ошеломленный взгляд на источник молнии, Драконорожденный заметил тяжело дышащего, дрожащего, эмиссара Талмора – Ондолемара. Тот видимо сумел как-то освободиться от кандалов, пока Джон был отвлечен на происходящее вокруг безумие.              Эмиссар стоял там, дрожащий и тяжело дышащий, но его глаза были ясны, как никогда. Альтмер не выказывал паники – только холодную отрешенность, словно был вне всего происходящего, но из-под которой, время от времени, пробивались на поверхность вспышки страха. Его пальцы крепко сжались на рукоятке кинжала, когда он заметил Джона, смотрящего на него.              - Ты! Это твоя вина! - рука сжимающая кинжал указала на Драконорожденного. Тот мог только непонимающе смотреть на альтмера, игнорируя желание поддаться шепоту в своем сознании, нарваться на кинжал и пустить себе кровь. - Ты и твое войско спровоцировало все это! Из-за вашего нападения на город, поклонники Намиры все это устроили!              - Что ты несешь? - огрызнулся Драконорожденный, пока его разум яростно метался, пытаясь проанализировать все, что эмиссар сказал ему. Внезапно он разозлился, стиснув челюсть, когда понял, что тот имеет в виду. - Ты знал! Ты знал, остроухий ублюдок, что может произойти что-то подобное!              Силуэты мертвых двигались вокруг него, словно хищники. Их немые уста что-то говорили ему, но Джон не смотрел на них. У него не было сил. Не было смелости.              - Конечно, знал! - Ондолемар лишь пожал плечами, устало глядя на море ужаса и разложения, которое наполняло этот город. - От Талмора ничего не скроешь в этом городе! Мы здесь власть!              - И все же вы ничего не сделали, чтобы предотвратить это! - прошипел Драконорожденный, чувствуя, как гнев заглушает шепот и голоса, но не прогоняет силуэты мертвых, что расплылись в улыбках.              - Мне было как-то плевать, кому там поклоняются местные, - альтмер снова пожал плечами. Он едва сдержал желчь, что грозилась вырваться наружу, при виде и звуке того, как неподалеку от них очередная жертва гниющей биомассы принялась разрывать себя на куски, что-то вопя. - Пока они не молятся Талосу, то мне было все равно! Откуда мне было знать, что они сделают что-то подобное?              - Что это, во имя Обливиона, такое? - Джон сглотнув спросил, не в силах сдержать растущее внутри него чувство ужаса. - Это какая-то болезнь? Чума?              Драконорожденный вздрогнул, когда увидел, как Эйла прошла мимо него, широко улыбаясь. Ее не должно было быть здесь. Но она была здесь. И он мог только пытаться сдерживать желание ответить на ее молчаливый зов.              - Это не болезнь... Это преображение, - прошептал голос, сладкий, словно мед, но являющий собой яд.              Ондолемар долго не отвечал, на вопрос, только притворно холодно наблюдая за тем, как жертвы этого ужасного Единства, которое напевали голоса, продолжали превращаться в нечто большее, чем может понять разум смертного.              - То, что ты видишь, Драконорожденный. Это венец творения Намиры, - Ондолемар сглотнул, внезапно глядя куда-то в сторону, несомненно, видя своих собственных призраков. Джон не удивился, что альтмер узнал его, как Драконорожденного. - Все это – Слияние, так называемое Единство. Разложение и Тьма Намиры, на совершенно другом уровне. Новая ступень жизни, что представляет собой совершенство, в глазах почитателей этой Даэдра. Гримуар Эолы, главной жрицы в Маркарте, утверждал, что все поглощенные не умирают, а переходят на другой уровень существования... Коллективный разум. Все эти голоса... души, что заперты внутри этой мерзости.              Они услышали тихий зов о помощи. Им потребовалось несколько минут, чтобы понять, что звук исходит из стены, внутри которой словно кто-то кричал, замурованный под гниющей плотью. Они ничего не сделали, чтобы помочь.              Драконорожденный, стоял посреди этого кошмара, не в силах больше смотреть на Ондолемара. Его взгляд снова вернулся к зловещей массе, что ползла по земле, или точнее сказать прорастала. Он увидел, как плоть начала слипаться с главной городской стеной, практически выбираясь через главные ворота, за пределы города, как гной наползал в каждую доступную щель. В каждом углу зловещие звуки разложения и мучений сливались в ужасный хор, не давая ему найти ни слова, ни силы, чтобы что-то сказать Ондолемару.              - Нам нужно это остановить, - вдруг сказал эмиссар Талмора, отчего Драконорожденный понял, что тот тоже рехнулся. Как все отдельные в этом городе, поддавшись голосам.              - Ты рехнулся, - высказал он свои мысли вслух. Эйла встала напротив него, пристально глядя на него, но Джон делал вид, что не видит ее. - Лучше сразу вскрой свою грудную клетку и стань частью этой жижи. У меня нет никакого желания присоединиться.              - Твое тело – храм Намиры. Открой его, - прошептал голос, сильным порывом врезаясь в мозг, отчего Драконорожденный задрожал, но смог сдержаться, чтобы не дать своим рукам впиться в собственную плоть.              - Ты не понимаешь, Драконорожденный, - Ондолемар покачал головой, отводя полный отчаянья взгляд от пустого угла, где из тени разлагающаяся плоть начала формировать глазницу, где мешок из гноя выступал в роли глаза. - Оно не остановиться! Оно будет поглощать, и поглощать, пока не поглотит все живое! Даже моря не станут ему преградой! Нам необходимо его остановить, иначе мы все разделим участь жителей города!              Джон закрыл глаза, пытаясь отогнать ужас, что сковывал его тело. Каждый нерв в теле, казалось, сжался в тугой узел, и он дрожал, как в лихорадке, под пристальным взглядом Эйлы. Он уже не обращал внимания на слова Ондолемара, поглощенный призраком перед ним.              Слюна, густая и липкая, с привкусом кислого, ошпарила его пересохшее горло, обжигая, заставляя его стиснуть зубы, чтобы не вырвать. Он знал, что это не так, что это невозможно, что она была здесь. Эйла. Она была рядом. Очень рядом.              Когда он открыл глаза, перед ним – ее лицо, вплотную. Почти кожа к коже. Он не успел ничего понять, как инстинктивно вскрикнул, чувство ужаса прокатилось по всему телу, заставив его сердце бешено биться в груди. Лицо Эйлы было искажено неестественной улыбкой, ее губы растянулись в холодную, пугающую гримасу. Это не было человеческим выражением. Не было ничего живого в этом взгляде.              Тело Джона резко выгнулось, и он рухнул на спину, его пальцы вцепились в пульсирующую гниль, стараясь уйти от этой чудовищной близости. Он начал отползать, каждое дерганное движение отражало его страх. У него едва находились силы сопротивляться влиянию голоса.              Но Эйла не двинулась с места. Она только смотрела. Улыбка на ее лице становилась все жутче, глаза затянули тени, а лицо напоминало жуткую неестественную маску. Джон чувствовал, как его собственное тело становится чужим ему, как неведомая сила тянет его к ней, как в этот момент он уже не мог быть в безопасности, находятся далеко от нее. Эйла, несмотря на то, что была частью этого кошмара, частью самой этой тьмы, что поглощала их всех, она так же была островком безопасности среди этого моря крови.              Он протянул руку, подползая. Драконорожденный потянулся, чтобы коснуться ее, как неведомая сила ударила ему по лицу, со звонким звуком. Моргнув, он уже не увидел Эйлы, но увидел злого Ондолемара, что стоял над ним.              - Соберись! Не дай этой мерзости добраться до тебя, иначе станешь ее частью! - прошипел альтмер, помогая ему подняться на ноги. Джон согнулся и его вырвало, но от этого ему не полегчало, поскольку то, что должно было быть булыжником под ними, с булькающим звуком, словно умирая от жажды, жадно впитало желчь, что полезла из его горла.              Ему было плохо, как никогда раньше. Мир вокруг рушился, распадаясь на безумие и боль. Голова кружилась, словно его затянуло в воронку тьмы, и стоило закрыть глаза хоть на мгновение, как он ощущал, будто падает в бесконечную пропасть. Голоса. Они были повсюду. Они скреблись по его сознанию, царапая его изнутри, перетекая шепотом и стонами, иногда переходя в истошные вопли, отчего в голове вспыхивали осколки боли. Их нельзя было заглушить, нельзя было изгнать. Они были частью его теперь.              А силуэты мертвых наблюдали. Немигающими глазами, в которых плескалась пустота. Среди них – Эйла. Теплая, живая, такая настоящая когда-то. Теперь же ее взгляд был чужим, зрачки расширены до ужаса, пока тени приливами покрывали ее искаженное лицо. Она не двигалась. Она ждала. Ждала его.              - Нет, нам нужно уходить отсюда, а не играть в героев, - Драконорожденный задрожал, качая головой, едва сдерживая очередное желание вырвать от зловонного запаха, что теперь стал частью города.              Еще одна пощечина отозвалось краткой вспышкой обжигающей боли на щеке. Ондолемар схватил его за плечи и затряс, словно пытаясь силой донести свою точку зрения. Глаза альтмера сверкали отчаяньем, граничащим с манией, делая его похожим на сумасшедшего. Холод в его глазах исчез, сменившись вихрем эмоций.              - Ты не слушаешь! Оно пожрет все, Драконорожденный! Если его не остановить, то в скором времени достигнет Сиродила! И твою дрожащую принцессу Эмилию постигнет участь хуже смерти!              Слова Ондолемара ударили, словно клинок в грудь, отрезвляя до дрожи в костях. Все внутри похолодело, будто его окатили ледяной водой.              Оно пожрет все. Его разум отказывался воспринимать это, но сердце уже билось в агонии страха. Драконорожденный видел, что делало это нечто. Как города расползались гниющей плотью, как люди теряли рассудок, выползая из своих кож, словно сбрасывая ненужные оболочки.              И если он не остановит это... Эмили. Его Потема. Его свет. Его спасение. Он увидел ее в своем воображении – испуганную, дрожащую, но все еще гордую и сильную. Она будет бороться до последнего, но против этого ужаса не устоит даже она. Ни она, ни ее Империя.              Он не может этого допустить. Зубы стиснулись до боли, кулаки сжались так, что ногти вонзились в кожу. Отвращение, страх, ненависть смешались внутри, образуя нечто новое, яростное, безжалостное.              - Как остановить это? - его голос звучал глухо, но в нем больше не было ни растерянности, ни слабости. Только решимость.              - Коллективный разум, как говорил, - Ондолемар, кажется, почувствовал облегчение, что он согласился, что нужно оставить этот ужас. - У него должно быть где-то сердце, или мозг... Неважно, главное, что нужно уничтожить главный узел и оно умрет. Но мне нужна твоя помощь. Только у тебя, Драконорожденный, есть силы, чтобы убить его.              - Где оно? - он не смотрел на Эйлу, что выглядывала из-за угла. Он не смотрел.              - Там где оно зародилось, там, где культисты Намиры провели ритуал, - альтмер поманил его за собой, выпуская из руки молнию, что пронзила тянущееся, зубастое, истекающее черной жижей щупальце плоти. Противный визг раздался неизвестно откуда, почти оглушая своей интенсивностью.              - Ты подозрительно много знаешь, эмиссар, - бросил он взгляд на альтмера.              Не обращая внимания на окровавленный скелет, сросшийся со стеной, Джон шагнул вперед, следуя за Ондолемаром. Пустые глазницы словно следили за каждым его движением, но Драконорожденный не мог позволить себе поддаться страху.              Кости скрипели, когда то, что когда-то было человеком, делало неровные, судорожные вдохи. Будто легкие, давно сгнившие, все еще пытались втянуть воздух, а сердце, растворившееся в гниющей плоти, отчаянно стучало в такт движению костей.              Но даже этот ужасающий ритм смерти не заслужил внимания Драконорожденного. Он видел уже достаточно, чтобы знать – если он остановится, если начнет думать, начнет смотреть... То и сам станет частью этой стены.              Ондолемар повел его вглубь города, отчаянно отбиваясь от тянущихся щупалец разлагающейся плоти. Они извивались, хлюпали, трескались, тянулись к ним, оставляя на камнях скользкие, кровавые разводы.              Над городом раскинулось тошнотворно зеленое небо, словно разлагающаяся плоть застлала само светило. Тяжелые тучи переливались зловонными оттенками болотной жижи, а оттуда, с небес, словно ядовитый туман, оседали мерцающие споры гнили.              Запах разложения и тухлой крови был таким густым, что резал глаза, заставляя слезы катиться по щекам. Каждое дыхание было пыткой – воздух был тягучим, липким, как испорченное мясо, покрытое плесенью.              Как ни странно, в городе все еще были живые. Джон видел их в полумраке, в свете пульсирующих мясистых наростов. Они стояли на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, беззвучно шевеля губами, будто молясь. Другие свернулись в калачик, дрожа, обняв себя за плечи, безразличные ко всему происходящему.              Но хуже всего были те, кто менялся. Гнилая плоть не пожирала их. Нет. Она трансформировала их. Жители не кричали, не сопротивлялись. Их тела погружались в биомассу, кости размягчались, кожа вздувалась, лопалась, сплеталась с пульсирующими наростами. Руки вытягивались в бесформенные отростки, глаза проваливались в черепа, а рты разрывались в широкие, беззвучные улыбки.              Они не умирали. Они становились частью Слияния. К горлу подкатил тошнотворный спазм, но Джон сжал зубы, сглотнул желчь. Некогда было предаваться слабости. Угроза Потеме все еще существовала.              - Талмор знает все, что происходит в городе, - наконец ответил на его вопрос Ондолемар, когда они подошли к храму Дибеллы, от вида которого, покрытого мясистыми наростами, ему снова поплохело. - Мы немного... подкармливали местных поклонников Намиры. Находили им жертв, чтобы они и не думали снова начать поклонение Талосу.              - И ты осмелился обвинять меня, - невесело рассмеялся Драконорожденный, на мгновение, оглянувшись, чтобы сглотнуть от вида Эйлы, что следовала за ними, словно тень.              - Мы не думали, что они зайдут так далеко, - разозлился эмиссар, стиснув кулаки. - И не мы навязали им эту веру. Они выбрали ее сами!              Ответить Ондолемару он не успел. Взор его наткнулся на одну из знакомых ему жриц Дибеллы, бредущую среди этого кошмара. Ее белые одежды, некогда символ чистоты и благодати, теперь были пропитаны грязью, кровью и гнилью. Она шла медленно, будто в трансе, ее глаза были пустыми, но на губах блуждала слабая, блаженная улыбка.              Джон уже было шагнул к ней, хотел окликнуть, вытащить ее из этого ада, но... Ее живот вздулся, как надутый пузырь, покрылся трещинами, а затем... разорвался. Изнутри хлынула темная слизь, черви и клочья гниющей плоти. Жрица издала рваный, надломленный всхлип, а потом рухнула на колени, раскачиваясь, словно в молитве.              Из ее разорванной утробы вывалилось нечто. Это было дитя, но не человеческое. Искаженное, клыкастое, с обглоданными пальцами и слепыми глазами. Оно корчилось в луже гноя, захлебываясь противным визгом, от которого кровь стыла в жилах.              Джон отшатнулся, едва сдерживая рвоту. А жрица... она лишь продолжала улыбаться, проводя дрожащими пальцами по своему пустому разорванному животу. Хуже того, он прекрасно понимал, чей это мог быть ребенок. От этого знания на его глаза выступили слезы.              Маленькое, почти неприметное здание у самого основания храма выглядело безобидно – если не считать прохода, напоминающего арку из зубастой, гниющей плоти.              Как только они приблизились, голоса в голове стали громче. Они пели, нашептывали, взывали. Они просили. Приказывали. Угрожали.              - Присоединяйся...       - Стань Единым...       - Сопротивление – лишь боль...       - Джон... зачем бороться? Разве ты не хочешь покоя?       - Твои кости – кирпичи, из которых мы построим новый город!              Джон сжал челюсти, отгоняя их, но стоило ему сделать шаг вперед – и мир дрогнул. Словно взбешенная самой мыслью о непокорности, эта мерзость ожила. Из стены, на которую он только что не обращал внимания, выползло щупальце. Скользкое, покрытое язвами, из которых сочился мутный гной. Оно молниеносно рванулось вперед, прежде чем кто-либо успел среагировать.              Они не успели даже вскрикнуть. Щупальце обвилось вокруг них, затянуло в арочный проход, и мир рухнул. Гнилое нутро здания сомкнулось вокруг, как пасть голодного зверя.              Они рухнули на что-то мягкое, пульсирующее, и теплая влага обожгла кожу. Джон закашлялся. И понял, что это была кровь.              Кровь под ними забурлила. Не просто пульсировала, не просто издавала зловонные испарения – она закипала.              Джон почувствовал, как нечто цепляется за его лодыжку. Щупальце? Или просто очередной кусок мертвой плоти? Он не знал.              Темнота душила. Она нависала, сжимала, пронизывала холодом, что казался реальнее, чем собственное тело. Страх. Он захлестнул его, словно ледяной прилив. Голоса нашептывали. Они пели. Они смеялись.              Джон задыхался. Он не хотел стать частью этой мерзости. Он не мог позволить этому жиру, гною, чумной плоти вобрать его в себя.              Он разжал губы и взревел – вопль разорвал тьму, смешавшись с пением голосов в его голове. Голоса ответили.              Но вместе с ними загорелись его вены. Сила Меридии прорвалась через кожу – каждая линия его тела, каждый сосуд, каждая артерия запылала божественным сиянием. И мир взорвался светом.              Гниющая плоть зашипела, испуская вонючий пар. Щупальца лопались, пузырясь и горя. Стены, что прежде дышали, сжимающиеся вокруг них, словно нутро чудовища, содрогнулись, а затем начали разлагаться в облаке пепла.              Темнота отступила и Джон снова мог дышать. Увидев неподалеку поднимающегося с колен Ондолемара, он улыбнулся. Увидев неподалеку хмурое лицо Эйлы, он пустил слезу. Может, он мертв?              Гнойник впереди вздулся, дрожа и пульсируя, словно гигантский нарыв, готовый лопнуть в любую секунду.              Он жил. Он дышал. Он видел.              Джон задрожал, ощущая, как его собственная кровь стала гуще, медленнее двигаясь по венам, словно пропитываясь гнилью, что царила вокруг. Каждое дыхание жгло легкие, заполняя их тошнотворной смесью разложения и сырости, а глаза слезились от зеленого, мутного света, стекающего с искаженного неба, что едва виднелось из прожженных дыр на мясном потолке.              Что-то зашевелилось над ним. Сначала еле слышный шорох, затем треск, громче, громче, громче, словно ломались тысячи хрупких пальцев.              Кости. Они ползли вниз, выскальзывая из кроваво-красных мясистых гнезд на потолке. Одни капали гноем, другие обросли наростами разлагающейся плоти, а третьи извивались, словно живые, шевелясь без всяких мышц.              Когда они коснулись земли, то начали собираться во что-то похожее на людей. И заплясали.              Их хоровод был неправильным, дерганым, ломаным. Они не двигались – их дергали за мясистые нити, что спускались с потолка, как пуповины, как кривые паутинки, пропитанные болезнью. И они смеялись. Нет, не ртом. Воздух смеялся вместе с ними.              Голоса, десятки, сотни голосов хохотали, шептали, скрежетали, переливаясь в жуткую, безумную песнь. И Джон услышал слова.              - Смотри, он стоит. Смотри, он не падает. Смотри, он не пришел. Надо его забрать. Надо его сделать. Надо его растворить. Смотри, смотри, смотри...              Джон поднялся на ноги. Скелеты замерли. Головы дернулись в его сторону. Их пустые глазницы наполнились чем-то ужасным. Их тела согнулись, будто готовясь к прыжку.              Они разразились воплем. Но это не был крик. Это был воздух. Это был сам город. Это была сама гниль, что завопила, завизжала, зарычала вместе с ними. И они бросились на него.