Связь

      Комната. Повсюду мольберты, пустые холсты, в углах прячутся тумбы, доверху забитые стопками бумаг и хранящие на своей поверхности краски и кисти самых разных мастей. В этой комнате было все, что могло пригодиться художнику. Тем не менее, все это находилось в диком хаосе, благо, что хозяйку помещения это ничуть не расстраивало.       Каоши сидел прямо по центру, свернувшись клубочком. Прижал колени к груди, накрыв их руками и смотрел куда-то в пол, сквозь них. Его состояние мало походило на умиротворение или хотя бы на спокойствие. Он молча пялился в одну точку, забывая даже моргать.       Девушка, что сидела за одним из мольбертов, сжимая в своей руке кисточку, неспешно повернулась в его сторону и уставилась на парня. Она не рисовала с самого его появления, но все это время не обращала на Саругаки никакого внимания, предпочитая уделять внимание своим художественным принадлежностям. Ее движения были четкими и не имели каких-то излишеств. Рабочее место было убрано быстро и аккуратно, но никакого трепета или любви к своим инструментам тайна явно не испытывала. Впрочем, это выражалось не только в ее будто механизированных движениях, но и в интерьере комнаты, не видевшей порядка, по ощущениям, несколько десятилетий.       — Так и будешь сидеть здесь? — спросила Сидзима, прервав затянувшееся молчание. Каоши вздрогнул, явно не ожидал, что с ним заговорят, но даже не поднял головы в сторону собеседницы, — Я тебя не просто так сюда вызвала.       — Мне плевать, — глухо отозвался школьник, на что Четвертая досадливо покачала головой. Через несколько мгновений, она решила, что так не пойдет: встала со своего табурета, и быстрым шагом дойдя до Саругаки, присела на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне.       — Должно быть, собственная смерть стала для тебя травмирующим событием, — протянула она, подняв голову парня, чтобы тот смотрел на нее. Убитые серые глаза встретились со спокойными светло-голубыми. Мэй улыбнулась, как делала всякий раз, чтобы расположить к себе кого-либо, но сегодня этот прием не сработал. Растерянный взгляд мгновенно переполнился раздражением, обидой и болью. На эмоциях Каоши отдернулся и вскрикнул:       — Да кто ты вообще такая!? Не трогай меня! — он грубо оттолкнул Четвертую, не заботясь о том, что вообще-то она девушка и раньше он бы так точно не поступил. — У меня буквально мир рухнул, ты понимаешь!? Да мне плевать где я и зачем, просто убирайся! — проорал Саругаки, вновь пряча взгляд под руками, обхватившими колени. Улыбка медленно сползла с лица Сидзимы.       — Хм, ты не знаешь меня? Странно, мне о тебе рассказывали, — задумчиво произнесла она, приложив указательный палец к подбородку. Она разговаривала с ним так, словно не замечала истерики, — Хотя, я не могла о тебе не знать, ведь ты был одним из главных героев моей картины.       Уцепившись за слова, Каоши резко поднял голову, недоверчиво обведя взглядом девушку с ног до головы. Теперь он смог как следует ее рассмотреть: странная школьная форма, примечательный бант на шее в тон к глазам, две русые косички на плечах и большие овальные очки. Все это выделяло ее среди остальных, но не было особенно примечательным. Больше всего парня удивило другое.       Девушка оказалась полупрозрачной. Если присмотреться, то сквозь нее можно было увидеть ящик, находящийся в углу комнаты и ножку мольберта, за которым она сидела несколько минут назад.       — Но раз уж такое дело, то придется представиться, — выдохнула она, прежде чем вновь приободриться, — Меня зовут Сидзима Мэй. Я Четвертая тайна академии Камомэ, приятно познакомиться, Саругаки Каоши.       — Ты... Почему я тебя вижу? — лишь сейчас он слегка отвлекся от своих мысленных переживаний, прервавшись на удивление происходящему. — Ты же призрак. Почему я смог тебя толкнуть? — вновь задал вопрос тот, на что Сидзима чуть не присвистнула. Ей наконец-то удалось расшатать этого парня, а значит дальше будет легче.       — Мы находимся в моей грани, — пояснила девушка, не желая терять только что налаженную связь, и пока школьник не одумался, продолжила, — Здесь законы мира живых не работают. Тебе же рассказывали, что такое грань? — Каоши утвердительно кивнул, показывая, что ему не нужны лишние объяснения.       — Значит, как только я выберусь из грани..? — он резко замолчал, вновь будто бы выпадая из реальности.       — Ты перестанешь меня видеть, потеряешь воспоминания о произошедшем и продолжишь жить обычной жизнью без изменений, — продолжила за него Сидзима, вставая на ноги и помогая подняться Саругаки. Парень нехотя последовал ее примеру. Он выглядел совсем иначе, чем на ее картине. Белый, как мел, ссутулившийся и усталый. Смерть стала для него тяжелым ударом, который так просто не проигнорируешь. — Именно поэтому я позвала тебя сюда.       — Для чего? — убитым тоном спросил Каоши. Вряд ли ему на самом деле было интересно. Спросил скорее для того, чтобы поддержать диалог. Да вот только и это было делать бессмысленно.       — Это может показаться нетактичным, но ты первый, кого убили в моей картине для того, чтобы выбраться, — она смущенно улыбнулась, — ну как? Какие ощущения? — в голосе слышалось слишком много рвения, из-за чего парень резко переменился в лице. Сейчас Саругаки казался осунувшимся стариком, которому "посчастливилось" повидать нечто настолько страшное, что это перемололо его суть в труху, осевшую пеплом в глубине глаз. Весь его силуэт, если смотреть с определенного расстояния, казался неестественно выгнутой куклой, в анатомии которой нет грубых ошибок, но она все равно выглядит ломанной и жутко неживой.       — А какие были ощущения, когда ты погибла? Ты же призрак, наверняка столкнулась с этим, — раздраженно рявкнул Каоши, сжав пальцы в кулаки до побеления костяшек. Лишь через несколько мгновений он понял, насколько грубую вещь ляпнул, но извиняться не стал, ограничившись отведенным в пол виноватым взглядом.       — Я никогда не была человеком, уж прости, — пожала плечами Мэй, что никак не была задета его словами, — Так что я не знаю, каково это "умереть". Тем более, смерть в картине и в жизни может отличаться, ты так не считаешь?       — Что значит, не умирала? — Саругаки проигнорировал ее последние чересчур очевидные слова.       — Я была создана по образу и подобию моей создательницы, а потом приобрела популярность в виде слухов, заняв место Четвертой тайны, — вежливо улыбнулась Сидзима. Пустая и совершенно неискренняя. В ней не было никаких эмоций. В этот раз, не было.       Но Каоши не заметил этого. Он был слишком сконцентрирован на своих внутренних переживаниях, чтобы понять, что что-то здесь не так.       — Четвертая... Сидзима-сан, есть ли способ сделать так, чтобы я не забыл того, что произошло в картине и сумел видеть духов, когда выйду из грани? — задал вопрос парень, сменив тему. Ему было не слишком приятно беседовать о чьей-либо смерти.       — Дай-ка подумать... Ты обычный человек без врожденных способностей, не из рода экзорцистов, при этом не приближенный к смерти... — девушка задумалась. В комнате повисла мрачная тишина и ее развеиванию не способствовало даже хорошее — пусть и наигранное —настроение легенды, — Придумала! Ты можешь заключить контракт со школьной тайной, либо духом, примерно равному ей по силе, — лицо Мэй озарилось печальной догадкой, — Оу, только как ты это сделаешь, если выйдя из грани не сможешь видеть и разговаривать с духами, я не знаю.       Каоши напряженно уставился на девушку, что-то решая у себя в голове. На раздумья ему не потребовалось много времени, так что Четвертая не успела даже заскучать, как он внезапно произнес:       — Сидзима-сан, я хочу заключить с тобой контракт, — Мэй широко раскрыла глаза, удивленно уставившись на парня. Он не выглядел так, будто шутит. Более того, Саругаки был настроен максимально серьезно. Это ее даже позабавило. Тихо усмехнувшись, она ответила:       — Мне не нужен контракт с тобой, Каоши-кун, — тайна покачала головой и развела руками, мол, ничего не может с этим поделать. Школьник вновь замолчал. Только вот, в этот раз все его внимание было обращено на Сидзиму. Саругаки смотрел на нее пронзительным твердым взглядом, на дне которого плескались боль и упрямство. На мгновение Четвертая осеклась, под его тяжелым взором.       — Скажи, зачем ты рисуешь картины? — внезапно спросил Каоши, из-за чего она вздрогнула. Казалось бы, несложный вопрос, но он ввел собеседницу в недоумение и легкую тревогу. И почему? Тайна сама не знала ответа на этот вопрос. Может быть, дело было во взгляде, который смотрел словно в самую душу?       — Какое тебе до этого дело? — выгнула бровь Мэй и скрестила руки на груди, не теряя хладнокровия, — Впрочем, какого-то полезного ответа ты не получишь. Почему я рисую? Потому что в этом вся суть Мэй Сидзимы, — спокойно ответила она. Ей вновь хотелось вернуться к изначальной теме — ради которой легенда захотела встретиться с Каоши лично, — но упрямый подросток явно не был намерен так просто это все оставить.       — Ты ведь тоже рисунок своей создательницы, так, получается? Раз ты была нарисована по ее образу и подобию, то вы с ней похожи как внешне, так и внутренне, — он на несколько секунд замолчал, а после резко добавил, — Могу предположить, что ты рисуешь, пародируя настоящую Мэй Сидзиму?       Повисло молчание. Четвертая тайна смотрела на Саругаки не отрывая тяжелого взгляда. Она слегка прищурилась, явно задетая за живое и придумывающая контрмеру. Конечно, самым разумным решением было выкинуть его из грани, но ей не хотелось этого делать с учетом того, что он так и не ответил на ее вопросы.       — Но почему ты отвечаешь именно так? "В этом вся суть Мэй Сидзимы". Вся суть настоящей Мэй-сан? Не твоя. Получается, ты не признаешь рисование так, как признавала его Мэй-сан, — слова Каоши были четкими и попадали точно в цель. Он был готов продолжить, одолеваемый догадками. Во что бы то ни стало ему хотелось докопаться до чего-то глубинного, ведь от этого зависит вся его дальнейшая жизнь.       — Ты слишком разговорчив для того, кто убит горем, — но его ледяным тоном перебила Сидзима, не желавшая больше слышать этой правды.       — Ты же сама хотела со мной поговорить, — фыркнул Саругаки. Ему уже нечего было терять, раз он умудрился потерять даже собственную жизнь. Он не видел смысла в дальнейшем существовании без знания того, что с ним произошло. — Сидзима-сан, ты любишь рисовать?       Их разговор во многом состоял из молчания и редких колких фраз, задевающих больные струны души. Неловкий, тревожный, он насквозь пропитался тишиной, такой же болезненной, как и их кровоточащие сердца.       Мэй долгим взглядом окинула Каоши, словно не решаясь: открыть эту завесу откровений или же стоит отшутиться? Вот только глаза подростка говорили сами за себя. Здесь нет места уловками и двусмысленным отмазкам.       — Ненавижу, — призналась Сидзима, не отводя от него взгляда. — Но я не могу остановиться. Школьные тайны зависят от своих слухов и не могут перечить фундаментальным убеждениям. Как бы мне не хотелось, я не могу просто взять и прекратить, — она перевела свой взгляд на мольберт, картинка на котором медленно разрушалась, трескаясь подобно стеклу. В потемневших глазах проскальзывало холодное презрение, смешанное со смиренным отчаянием. Когда все настолько плохо, что уже привычно.       — Но почему? — спросил Саругаки, спустя несколько мгновений, нахмурившись. Четвертая стала выглядеть раздраженной.       — Как я могу любить то, что опорочило имя Мэй и заставило меня оказаться здесь? — с искренним презрением вопросила она. И конечно же, на этот вопрос ответом послужила гулкая тишина, сопровождающая весь их диалог. — Я была создана, чтобы защищать ее, но какой в этом смысл? Как я вообще могу защищать ее, когда все, что я могу делать — это рисовать миры и заключать в них людей? Что вообще можно этим изменить? Ничего. Правда в том, что находясь в фальшивом мире, ты никогда не сможешь изменить реальность.       — Мне тоже пришлось это понять, — мрачно произнес Саругаки.       — Мерзкое чувство, верно? — невесело хмыкнула Сидзима, с каждым мгновением выглядя все более мрачной, — Я ненавижу смотреть на лица людей, которые верят, что их проблемы испарятся в один миг, стоит им остаться в картине и забыть, ради чего они живут. Я ненавижу видеть их каждый раз... Эти слухи, сплетни, бесконечные ожидания, искривления реальности, я ненавижу...       — Ты ненавидишь смотреть на людей, согласных жить в твоей картине, потому что видишь в них себя, — перебил ее Каоши, не дав Четвертой окончательно рухнуть в пучину своих отрицательных чувств, — Ты зациклилась на призраках прошлого, предпочитая корить себя, но ничего не делать для решения проблемы. Мэй Сидзима погибла. Я уверен, ты изводишь себя мыслями в духе: "вот если бы у меня была возможность, я бы все исправила". Рисовать идеальные картины — это твоя суть, Четвертая тайна, — жестко произнес парень, глядя на нее прожигающим взглядом.       — Это не так! — взвилась Сидзима, но Саругаки тоже потерял контроль над своими эмоциями и просто перекричал ее.       — Нет, так! Я сам так жил! Обещал себе, что всегда буду любить ее! Что всегда буду защищать, даже если она меня не любит, просто не буду мешаться! Влачил жалкое существование, и что теперь? Та, ради кого я старался, убила меня! Она даже ничего не сказала! Не попрощалась! Находясь в идеалистической картине, думая идеалистическим мозгом, я не понимал происходящего! Я надеялся, что у меня появилась возможность и я все исправлю! Верил в эту наивную сказку! Да что уж там, сидя здесь, я думал только об одном! — Каоши активно рукоплескал, пытаясь выразить все скопившиеся внутри него эмоции, но после этих слов вновь вернулся к сдержанному мрачному поведению, с трудом сглатывая слезы, не давая себе позорно разреветься.       — Но глядя на тебя я начал осознавать. Иногда мы уже ничем не можем помочь. Иногда наша помощь уже не требуется, в каком бы глубоком болоте не застрял человек, которого мы хотим вытащить и защитить. И мыслями об идеальном стечении обстоятельств мы никак не исправим положения. Ведь реальность самонадеянными мечтами и фальшивым миром не изменить, — он сделал паузу, переведя взгляд на школьную легенду, молча выслушивающую его слова, — Но отказаться от этого просто невозможно, даже если фальшивый мир только в твоей голове, и даже если он тебе совсем не нравится. Именно за это ты себя презираешь. Именно за это себя презираю я. Мы просто не можем думать иначе.       — Не смей проводить параллель между мной и собой. Живым людям и созданиям из мира мертвых не понять друг друга, — холодно отчеканила Сидзима, отшатнувшись от него. Она думала. Не знала, что ей делать и как поступить. Он был прав. Настолько, что хотелось все отрицать. Сердце защемило, а злость и боль закипели внутри, растекаясь вместо крови по полупрозрачному телу.       Только вот, вновь взглянув в абсолютно такие же глаза, как в зеркало, Мэй не смогла выдавить из себя больше ни звука. Какой смысл доказывать что-то тому, кто видит тебя насквозь, потому что сам проживает абсолютно то же самое?       А такая уж ли разница между живыми и призраками?       Девушка зажмурилась, на несколько секунд отказываясь взаимодействовать с окружающей реальностью.       — Что ты собираешься делать дальше? — дрогнувшим голосом спросила та. Они в одной лодке, но Саругаки выглядит таким уверенным, будто он знает, как поступать в такой ситуации. Она все еще сомневается, но мысль, что через него, может быть, ей удастся что-то поменять в своем бессмысленном существовании слишком окрепла, чтобы не задуматься о попытке.       Наверное, именно в этом преимущество людей перед духами. В них есть сила бороться и жить дальше, несмотря ни на какие обстоятельства.       По крайней мере, таких сил нет у Мэй. Именно поэтому он заставляет поверить в него, сам того не осознавая.       — Я хочу помнить то, что произошло между мной и... Ивасаки до последнего мгновения. Не хочу проснуться с мыслью, что люблю ее также, как до того момента, когда она меня убила, — твердо ответил Каоши, заставив этими словами вновь смотреть Сидзиму на него. — И хочу видеть духов, ведь помня все это, но не замечая потусторонних существ, я просто сойду с ума. Я собираюсь осуществить эти желания.       Он сделал шаг вперед и протянул тайне руку. Никаких сомнений.       Саругаки не был добр, светел и ясен. Он не напоминал солнце своим жизнелюбием, не согревал нежными словами. Он ни капли не был похож на Мэй Сидзиму. Саругаки оказался таким же надломленным разбитым угольком, что и Четвертая тайна. Вот только если она сама себе напоминала пепел, стлевший обрубок, что способен лишь на то, чтобы рассыпаться, то внутренний огонь Каоши горел. Болью, предательством и неоправданными ожиданиями.       — И за этим тебе нужна я, — грустно улыбнулась Четвертая тайна, протягивая руку в ответ. — Покажи мне, что бы сделал ты, Каоши Саругаки. Помоги мне выбраться из этого адского круга.       — С удовольствием.       И все же, какими бы разными они не были, призраки и люди нужны друг другу. Иначе как объяснить количество заключенных контрактов?