В тепле его рук рождается искренность

Так не должно было быть.  Рин глубоко вдыхает через рот, почти глотает воздух и никак не может надышаться. Ему жарко, душно, может быть, тесно. В собственном теле и в голове. Ему хочется вырваться из этого состояния, покинуть собственную оболочку, но в то же время хочется остаться так подольше. Немного дольше ощущать себя вот таким: на пределе своих физических возможностей, наверное.  Так не должно было быть, но.. руки Исаги очень тёплые, а ладони сухие, будто бархатные. Он за ними ухаживает? Вряд ли, думается Рину, а взгляд всё равно ползёт к чужим отчётливо ощутимым прикосновениям. Он заметил — Исаги никогда не упускает возможности прикоснуться. На коже расцветают горячие отпечатки его рук, будто они были измазаны в люминесцентной краске и светились в полутьме комнаты. Всего лишь разыгравшееся от возбуждения воображение.  — Рин, — тихий, вкрадчивый шёпот, своё имя на чужих губах.  Рин от этого дрожать начинает, словно его вытащили без верхней одежды в мороз. Хотя, рядом с Исаги он себя так и чувствует. Только если хорошо подумать, то Йоичи наоборот, втащил его в приятное тепло из этой пробирающей до костей и уже укоренившейся в них же мерзлоты. И платится за это холодом в чужом взгляде. Рин всё ещё там, где лёд обжигает чувствительную кожу, а Исаги почему-то доверчиво тянет к нему руки, будто сам просит, чтобы обожгли и его. Итоши рад бы, хочет, но его ломает нещадно и до основания, заставляя обнажить что-то до отвратительного искреннее. И в этой безопасности, где не нужно остерегаться всех и каждого, воздвигая вокруг себя толстые колючие стены, Рин терялся запуганным зверем.  Исаги нависает сверху, притирается ближе, толкается до упора, и Рин скулит, зажмуриваясь и отводя голову в сторону. До сих пор стыдно, но уже более привычно. Исаги, вроде как, даже нравится, потому что его взгляд смягчается, а ладони успокаивающе гладят восхитительные напряжённые бёдра. Очень нравится, значит. К щекам прилипает румянец, и снова кидает в омут жара, заставляя задыхаться. Рин хочет оттолкнуть, но понимает, что так не получится избавиться от возбуждения, а ломать будет только сильнее.  — Больно? — снова подаёт голос Исаги, а Итоши хочет, чтобы он наконец заткнулся. Вечно он беспокоится о мелочах. Рин разве фарфоровый? Или девственница какая стеснительная? Хотя до недавних пор он тоже таковым был. Не стеснительным, конечно, но..  С Исаги как-то всё само вышло. Будто так нужно, будто сама судьба переплела их жизни воедино, подталкивая непутёвых в спины. Йоичи ей поддавался, иначе не объяснить, почему на колкости и безразличие младшего Итоши старался не обращать внимание и всё пытался подступиться. Этим Исаги и раздражал. Лезет туда, куда не просят, бесит своей этой добротой и эмпатией, а потом выводит из себя, когда на поле превращается в другого человека. Рвёт, перекраивает себя самого и бросается такими словами, за какие и отхватить можно. Прямо по лицу. — Ты издеваешься? — раздражённо шипит Рин, наконец сталкиваясь с чужим взглядом.  Бёдра сжимаются вокруг талии, Исаги тянут ближе, заставляют продолжать. Толчки возобновляются, Йоичи берёт медленный, будто ленивый темп, и Рин подумывает, что тот правда издевается. Хочется поторопить, наорать, толкнуть ногой куда-нибудь, чтобы не мучал так, но получается только закусить губу и выгнуться в спине. Кажется, Исаги знает, что делает, но это ощущается настоящей пыткой.  Пальцы сжимают края подушки, лёгкие горят от копящегося в груди напряжения, а внутри всё будто ходуном ходит. Рин чувствует, что находится на грани, но Исаги точно издевается — никак не доводит до оргазма.  — Ну.. быстрей, — Рин срывается, жалобно просит, не хватает только приторного «пожалуйста» для цельной картины, но это уже чересчур. Исаги почему-то останавливается и тут же ловит до ужаса обиженный взгляд. Он восхищён.  Йоичи облизывает губы и смотрит таким изголодавшимися жадными глазами, что Рину становится на секунду страшно. Его будто пожирают, ещё немного — Исаги вцепится ему в горло, сжимая нежную кожу до адской боли. В его глазах море похоти и странного, извращённого обожания. Он наслаждается чужой беспомощностью, и Рина это осознание прошибает как молнией. Чёртов бездарь смеет смотреть на него свысока.  — Выйди, — голос хриплый, но твёрдый и злой, Рин почти рычит. Исаги роняет короткое и потерянное «А?», а затем чувствует, как ему в плечо упирается стопа, пытаясь оттолкнуть. Он почти поддается, но тут же хмурит брови и пальцами оплетает чужую лодыжку, занося ногу над плечом. Рин кривит губы, недовольство начинает искриться в воздухе между ними, но Исаги не боится и вовсе не отходит. — Ты меня не слышал? — повторяет Рин чуть более грозно, в своей обычной колючей манере, — Я сказал.., — и тут же прерывается от собственного скулящего стона: удивительно, как быстро меняется его голос. Исаги надавил под его коленом, прижимая бедро к боку, и снова толкнулся, вгоняя член до упора. Рин предплечьями закрывает лицо и пытается выровнять дыхание, чтобы вернуть себе прежний грозный вид. Не получается.  — Ты сегодня очень напряжённый, — шепчет Исаги, отпуская его ногу и упираясь ладонями в простыни около острых плеч, — Что случилось?  Рин до боли закусывает губу. Не хочет он на это отвечать. Случился один единственный Исаги Йоичи, который почему-то смог залезть в его сердце. Который смог его догнать за одну несчастную игру, открыл для себя тот же мир, который был доступен в этой синей тюрьме только младшему Итоши, а потом начал крутиться вокруг надоедливой мухой, которую вот-вот и хочется прибить к чертям. Рин и хочет. До сих пор не унимаются мысли и желания просто взять и раздавить раздражающего до скрежета зубов соперника. Хочется, да держит рядом с ним что-то. И это «что-то» очень сильно пугает и одновременно с этим притягивает.  Исаги выжидает, снова останавливается, хотя тоже на грани. Вес тела перемещается на одну руку, а второй Йоичи тянется к запястьям Рина. Пальцы накрывают тыльную сторону ладони и давят вниз, чтобы открыть взору лицо. Щёки красные, губы поджатые, а в глазах застыли кристальные слёзы. Рин дуется, как ребёнок, и пытается отвернуться, чтобы скрыть свою уязвимость, но Исаги успевает обхватить его под челюсть — аккуратно и ощутимо, контраст сводит с ума. — Никогда не видел твоих слёз, — на губах расцветает довольная, но мягкая улыбка, а Рину хочется драться.  Итоши весь как на ладони: обнажённый, колени раздвинуты, лицо красное, а глаза на мокром месте. Везде жарко и влажно, даже противно становится на секунду. Так стыдно ему ещё никогда не было.  — Я, блять, тебя прикончу сегодня, — Рина уже начинает всё раздражать. Нет, они трахаются, или Исаги решил опробовать на нём навыки унижения?  — Всё-всё, не бесись, гений, — ещё и наглости хватает смеяться, но последнее слово звучит настолько нежно, что хочется позорно и жалко разрыдаться; сегодня он точно труп.  Тем не менее, Исаги ёрзает, находя удобное положение, и толкается в горячее нутро. Рин стал податливым, мягким, у Йоичи сносит крышу. Напряжение и раздражения растворяются во влажных звуках и шумном дыхании. Рин начинает забываться, послушно лежит на измятой простыни, принимая в себя так до ужаса хорошо, что Исаги готов уже кончить от этого развратного вида. Кто бы только мог подумать. — Исаги, — надо же, он даже зовёт, смотрит загнанно, не верит самому себе, что способен на такое, но не просит.  Исаги понимает без слов: ладони кверху и втискивает их под чужую спину, наклоняясь так близко, что грудью к груди. Губы сталкиваются в желанном поцелуе, Рин сразу же высовывает язык, слепо обводя щель между верхним и нижним рядом зубов и просясь внутрь. Исаги его больше не дразнит и открывает рот пошире, с довольным выдохом встречая горячий язык. Рину так нравится, что колени раздвигаются в стороны ещё сильнее: растяжка у него всё-таки отличная.  Итоши оплетает взмокшие плечи, а затем и шею длинными пальцами, трогает волосы на загривке и, наконец, доверительно обнимает. Такой разнеженный. Исаги наращивает темп, ловит губами частые и больше несдерживаемые стоны, а под рёбрами горит и плавится его собственное сердце, стекая по лёгким и мешая дышать. Рин такой открытый и искренний, хочется его излюбить до трясущихся ног и содранного от стонов горла. Ещё долго Исаги не сможет довести всё до такого — ему просто не позволят.  Рин забывается, голова пустеет с каждым толчком, а тело берёт неконтролируемая дрожь. Он на пределе, ещё немного и захнычет от желания наконец закончить, и Исаги не собирается долго его мучать. Губы уже болят от долгих влажных поцелуев, поэтому Йоичи отстраняется, выхватывая вдохом расстроенное мычание. Рин никогда не знает меры. Ему хочется целоваться до потери сознания и иссохших лёгких, до стёртых в кровь языков и губ. Хорошо, что Исаги вовремя его останавливает, иначе они бы просто друг друга съели.  — Быстрее, — на грани слышимости шепчет Рин, сводя брови в отчаянной, но безмолвной мольбе, — Исаги, быстрее. Исаги плавится. У него по венам вместо крови — раскалённая магма, а в голове такая пустота, что ни единой мысли. Телом и действиями руководят одни инстинкты, именно животные. Он вбивается сильнее, ускоряется, ощущая как всё внутри тянет и скручивается в ожидании вспышки, и роняет взгляд на скулящего под ним Рина. Он стонет, хрипит, мычит сквозь прикушенную губу, но не затыкается ни на секунду. Горло наверняка дерёт от сухости или, наоборот, заполняет выделяющейся слюной — Исаги не знает.  Рин чуть ли не подпрыгивает, когда тёплые пальцы обхватывают его член, стимулируя в одном темпе с толчками. Раньше было так же, но сейчас ощущений так много, что хочется закричать или заплакать от незнания, куда себя деть. Его ладони упираются в грудь Исаги, будто в желании оттолкнуть, но на самом деле ему просто нужна какая-то опора, чтобы не сойти с ума. А он сходит.  — Рин, — голос словно из-под толщи воды или толстых стен, но глаза распахиваются, чтобы найти его источник. Исаги дышит через рот, влажные губы блестят от слюны, и Рину хочется слизать, но сил хватает только на то, чтобы смотреть. Они не сводят друг с друга глаз, позволяя себе быть открытыми и искренними.  Волна долгожданного и сильного оргазма настигает их почти одновременно, заставляя дрогнуть как от удара электричеством. Рин жмурится до белых пятен перед глазами, спину гнёт натянутой дугой, протяжно мыча сквозь плотно прикрытые губы, а Исаги себя не сдерживает: распахивает рот и блаженно стонет от ощущений. Тело наливается свинцом сразу же, и тонкие запястья в бессилии опускаются на подушку под головой. Время словно останавливается, а воздух кажется таким плотным, что каждый вдох заставляет им подавиться и почти задохнуться. Исаги чувствует себя вывернутым наизнанку — давно у него не было такого сильного оргазма после долгой и приятной стимуляции. Но счастье переполняет каждую клетку тела, и он сквозь усталость раскрывает веки, чтобы взглянуть на Рина.  Его грудь вздымается от шумного и тяжелого дыхания, впалый живот испачкан вязким семенем, а вид действительно затраханный. Колени до сих пор дрожат, делая обычно грозного Рина очаровательно уязвимым. Даже после матча не так.  Исаги растягивает губы в улыбке, ведёт пальцами по испачканному животу, желая огладить ненавязчивой лаской. Чужие губы на секунду кривятся от неприятных ощущений липкости, но никакого недовольства не следует. Исаги из последних сил напрягается, чтобы покинуть размякшее тело и уловить растянутый выдох облегчения. Он быстро стаскивает с себя презерватив, тоже ощущая некую свободу, а затем тянется за влажными салфетками.  Рин тихо вздрагивает от холода на животе и лениво смотрит на растрёпанного и расслабленного Исаги. У него в каждом движении забота и немое восхищение. Пальцы касаются живота с особым трепетом, тщательно стирая любые следы. Становится в разы легче и приятнее, хотя между ног все ещё влажно и липко. Неважно.  — Рин, — кровать прогинается сбоку, и Рин с усталым выдохом поворачивается на голос, — Ты как? Под рёбрами расползается тягучая нежность, и Итоши хочет заткнуть все свои чувства. Нельзя быть таким податливым и за одни лишь приятные ласки открывать всю душу. Он не дурак, больше нет.  Исаги нащупывает его запястье, пальцами скользит по ладони, чертит самыми кончиками щекочущие круги, а затем накрывает полностью. Руки у него меньше совсем на чуть-чуть, но в разы теплее и заботливее. У Рина спирает дыхание, но взгляд он не отводит. Смотрит, ищет в глубине синего какой-то ответ, но находит только безграничную нежность.  — Больше не дразни, — предупреждает Рин, запрещая себе говорить искренне и затыкая остальные мысли. Исаги усмехается и кивает точно обещает; быть может, так и есть. Он льнёт к боку как большой ласковый зверь и губами тычется в обнажённое похолодевшее плечо, хочет лизнуть гладкую кожу, но сдерживает себя — Рин с отвращением отодвинется, хотя сам в порыве страсти и желания целуется — лижется — ужасно влажно. На губах и в груди оседает сладкая патока, лёгкие заполняет любовью, помогая размеренно дышать.  Рин сглатывает образовавшееся в стенках горла спокойствие, взгляд опуская на чужую макушку. Он никогда не скажет, что ему понравилось. И хотелось тёплого и отзывчивого Исаги спрятать в объятиях, чтобы никому не отдавать. Хотелось побыть ненормальным собственником, потому что Исаги настолько любвеобильный и нежный, что хочется эгоистично забрать всё это лишь себе. Может, когда-нибудь он всё-таки признается. Для начала, хотя бы самому себе. Итоши Рин очарован Исаги Йоичи, даже если так не должно было быть.