The hunter becomes the hunted

В обрывках сна,

В первосоние впадая,

В белую ночь, при загорелой свечи,

Появление твоё я возможно угадаю.

А возможно и нет.

Но облик призрачный я твой найду лихорадочно везде —

В журналах, тетрадях, страницах, игрушках.

Я всё перерою и всё отыщу.

И будет мне подсказка-ключом ко всему, —

Чей-то вдалеке мимолётный звук вздоха.

Когда смерть залетает в окно чёрным вороном,

Омрачённый, измученный в тёмном, забытом углу,

Где сам Морфей подсказывал кошмара.

Взаправду... это был сон. Кошмар. И ещё раз кошмар. Шаг за шагом, бег за бегом, нарастающая паника и лелеющее кровью сердце стучало, подтверждая опасность и адреналин. Звук всё яростнее и злее. Шаг перешёл на бег на пару мгновений, пока окончательно не упал плашмя. "Одолжу-ка я время, чтобы провести его с тобой, но при этом полагаться буду только на самого себя." – предполагает наивно, пока совсем не завянул и не сгинул на сырой земле. Но шум всё не утихал. Оглушающий звон давил на барабанные перепонки, проникая всеми фибрами души, создавая иллюзии эха и голосов в голове. Камертон был потерян. Больше себе не поможешь. Больше себя не настроишь на игру. Ворох голосов от тебя не уйдет. Как же эти голоса презирали мистера Крейбурга. Оглушает. Но при этом следит. Следит, был рад увидеть, хоть и мельком, что ты всё ещё ждёшь его. Уже столпились вокруг 3 черных вороны. "Рассудительные жертвы имеют эффективные средства спасения." – но он не был из тех, кто спасается, и сам он не был спасателем. Рассудительность? Он недоверял своему чутью, догадкам. Ворох мыслей был после всех бессонных ночей. Бессоница всему бедой. И спасению не быть. Никто его не выжидал. К чему был весь этот кошмар, если даже сейчас вся его задумка пропадает? ... *** Я бы хотел больше не испытывать волнение, когда вижу тебя вновь. В последнюю нашу встречу, я сделал рывок к тебе, но не успел. Даже с использованием "мига", но этого расстояния никогда не хватало до тебя. Мне к тебе не успеть. В переломный момент я не уследил за происходящим между нами. Извини. Виноват. Хотел сделать как лучше, но получилось как по-старинке. Всё кончено у тебя, и всё затихает. Ты угасаешь на земле. *** Собственный голос стал сиплым, афоническим. Головокружение уже невозможное вкупе с свирепым кашлем и посиневшей, мертвенно-бледной кожей. Он потерял 1 литр крови, кровопотеря тяжелая. Голоса в голове прекратили рыдать, но есть и те, где только двоя, которые шептали. Один нашёптывал новый замысел, что небольшая передышка окончена, и пора бежать, а другой... о чем он? Хтонические птицы всегда сторонились людей, но в какой момент они решили подойти слишком близко к ним? Только силой Божиею, или своей милостью перед жертвыми павшими. С каких таких пор вестники смерти стали вестником свободы? А тем более, обладающие свойством целительной магии? Но всегда остаётся прежним то, что у них непоколебимая воля и преданность, и если они хотят спасти, они спасут, но в какое именно время, зависит от жертв, или, если быть точнее и выражаться доходчиво, одной единственной жертвы. Хищность, кровожадность и разбой – характерные мотивы в представлениях о вороне, даже там, где смерть залетает в окно чёрным вороном. ... *** ... Из воспоминаний, вокруг бегают двое детей, играющих между собой. Один читал библейские мотивы и мифы, второй играл сам с собой. Их родители были близкими знакомыми, и они могли легко оставлять одного ребёнка играть у другого в доме. В один из моментов, светловолосому надоедало видеть чужое уткнувшееся лицо в книгу, и мог просить его поиграть с ним в игрушки. Судя по всему, более старшим ребенком был именно читающий. Чаще всего брюнет не отказывал ему в играх, но в этот раз не мог оторваться от дневника и письма. Орфей раздражал даже тогда. Не говоря ещё про их следующую встречу в поместье. – Что ты там такое читаешь, Орфи? Покажи! – Удивлен, что ты таким интересуешься. А вот, здесь говорится   * !$♧♤?. И также, это является важным посланием для меня, я хочу быть похожим **. – Я не услышал, что ты сказал?... Я не понял ни слова, и кажется голова закружилась... и твои слова кажутся размытыми. – Надо было слушать внимательнее. Я говорю, что хочу быть похожим на данного персонажа, что он – само послание мне. И так, если захочешь узнать подробнее, то книга будет лично у меня. Просто так я тебе свою подаренную родителями книгу не подарю, даже не думай, дурень! Но... думаю, я тебе могу как сказку на ночь почитать или колыбельную спеть, если совсем голова не соображает и всё плывет перед глазами. — уже более эмоционально пролепетал маленький Орфей. – А почему собственно у тебя всё кружится, Рикки? Таблетка от головной боли уже подействовала, так? – Что ты бредишь. Я не принимаю такие таблетки, и таблетки в целом, я выносливее тебя в плане здоровья. * Что ты молчишь? Не смотри на меня таким взглядом. – . . . . *** Молчит. Наблюдает. Смерть пришла по чужую душу. Призрачным обликом, принесённая на крыльях ночи, смерть залетает в окно чёрным вороном и становится рядом с жертвой обречённой. Уставился невзрачным взглядом. Он склоняет голову к жертве, утыкаясь на уровне земли. Сторонник земного, небесного, и загробного царства, куда тебя привёл этот путник? Он выносливее и здоровее, ты должен дать ему пожить ещё немного. Помогает ему и даёт ему шанс. Поднимается. Даёт немного исцелиться. Кашляет сгустками крови, но встаёт. Не на кого ему опереться, тяжело дышит, ноги подкашиваются и он снова готов упасть. Ловко ловит того, и укладывает его на свои руки. Хрусталь, стекло по ощущению, ей Богу, в любой момент содрогнется от любого вздоха на него, поцарапается об себя, и оставит красное-бордовое пятно лично на мне. Не дай Боже, если он ударится головой ещё сильнее и без удара по голове об землю. Он никогда с головой не дружил. Какой дурень будет ждать своего конца, особенно если у тебя был шанс встать самому? — Ты сам себя лишишь жизни, даже без моего вмешательства. Виноват. Хотел ты сделать как лучше, но получилось как по-старинке, Рикки. Когда вижу тебя вновь, я снова содрогаюсь от мук и чувствую волнение, сердце обливается кровью когда ты бездыханно умираешь. Неверное слово, неверный шаг, неверный бег, – и ты сразу же ранен, а после растерзан и убит. После получения адреналина, ты сразу же упал плашмя. В конечном счёте, я тебя снова брошу. А пока, приведи себя в порядок. Род Крейбургов не ограничивается только этой выдумкой. И начал он мелодичным и чарующим голосом напевать песню, как колыбельную. Всё затихало перед его игрой, и даже стук сердца чужой почти был неслышен. Он пел страстным и нежным тембром, колеблющимся между печалью и меланхолию. Сердце его трепетало от волнения и сам страх терзал его душу, затрагивая самые глубокие струны человеческой души. Каждая набранная нота мелодии была как шепот леса, как журчание ручья, как дыхание самой земли. Голос был подобен гипнозу, заставляя внимать и подчиняться сказанным словам его обладателя. Ты мой. После спетой чарующим голосом песни, которую могли слышать только они оба, начал удаляться. Извиняясь даже дó смерти, не сможешь высказать ты всё. Как приход с повинной, в милость на прощание, а также прощение и любовь, подарил смерти поцелуй в лоб. Раскаяние и искупление.

Удачи, мистер Крейбург.

Прощайте, Фредерик.

Ваш Орфей