Такой себе панк-рок

Да, смотри, я рок звезда! Я рождена страдать И мне совсем не больно падать Страшно не летать

Подготовка к празднику в честь окончания семестра шла полным ходом: зал, прыгая по высоченным стремянкам, украшали самые смелые — или самые отбитые — ученики, Чи Гуа всё свободное время возилась с аппаратурой, ведущие учили тексты и по сотому разу прогоняли всю программу вечера, и, естественно, весь студсовет был при деле. Помимо ежедневных репетиций, на которые уходило всё внеурочное время и ещё чуть-чуть сверху, Ци Жун должен был вместе с Бань Юэ организовать группе костюмы, потому что Чи Гуа просто поставила их всех перед фактом: "выступаем в костюмах, достать можно там-то и там-то". Собственно, именно из-за неё Ци Жун сейчас и направлялся на поклон к драмкружку. — Ты не думаешь, что послать её в пешее эротическое было бы легче? — не было до конца ясно, обращается ли он к Бань Юэ или просто жалуется Вселенной на вселенскую же несправедливость. — Нет, это она бы тебя послала. Ты уверен, что нам дадут костюмы? — Ну, а начёрта они им щас? Последнюю постановку им назначили на завтра, она модерновая, им ничего особенно из реквизита не понадобится, он до следующего семестра в подсобке пролежит. А так мы попользуем аккуратненько и вернём, делов-то. — Как у тебя всё легко... А если всё-таки откажутся? — Дадим взятку, — Ци Жун вытащил из кармана двадцать долларов и пошелестел бумажкой. — Ух ты! Они настоящие? — Нет, блин, из Монополии. Настоящие, конечно. — Откуда? — Хороший фокусник не раскрывает секрет своего фокуса, а хороший аферист — пути наживы. В зале, где обычно проходили концерты и театральные постановки, было очень людно, народ сновал из угла в угол, кто-то бубнил текст себе под нос, а кто-то даже жестикулировал в попытках лучше вжиться в роль. Генеральная репетиция должна была начаться только через час, но здесь все уже были на нервах и в полной боевой готовности. — Здрасте-здрасте, — Ци Жун будто из-под земли вырос перед группкой ребят, возившихся с реквизитом. — Чего надо? — мальчик, прилаживавший на тонкую ножку нечто, отдалённо похожее на люстру или зонт, огрызнулся в ответ, даже не повернув головы, — массовка для третьего акта уже набрана, так что не тратьте моё время! — Да по делу мы, по делу. Кто тут ответственный за костюмы? — Я, — люстра — это же она, да? — свалилась, видимо, не в первый раз, из-за чего мальчик ещё больше разозлился, — что. вам. надо?! — он со злости пнул люстру, после одумался и поднял. — Да тихо ты, не пугай людей. Мы... — Дай-ка, — Бань Юэ под пристальными удивлёнными взглядами присутствующих взяла люстру из его рук и прицепила к ножке, чуть покрутила и обратилась всё к тому же мальчику, — ключ-десятка есть? Он завис на секунду, но быстро опомнился: — А, да, щас принесу. — Позволь спросить, а откуда ты знаешь... ну, во-первых, что это такое, а во-вторых, как это собрать? — Ци Жун наблюдал за тем, как люстра на ножке постепенно превращается в полноценную осветительную конструкцию, со всё большим благоговением. — У меня факультатив по робототехнике. — М-м-м, понятно. Понятно, конечно, было весьма смутно, но это и не важно. Важно то, что после такого жеста доброй воли от Бань Юэ вся группка реквизиторов взглянула на неё по-новому, с уважением, а их главный без вопросов согласился одолжить костюмы и, окрылённый победой над неведомой бандурой, убежал в подсобку. — Вот видишь, и деньги твои не понадобились. — Как с тобой выгодно дела вести, оказывается...

***

Цяньцю очень нужно было с кем-нибудь поговорить. Нет, не так. Нужно было обсудить одну очень щепетильную проблему. Сначала он думает обратиться за советом к Се Ляню, поскольку речь пойдёт о его двоюродном брате, но быстро отметает эту идею. Не так они близко общаются, чтобы... И он решает, что лучшим вариантом будет поговорить с Инь Юем. Почему с ним? Да просто потому, что он тоже "в теме". Цяньцю знаком с ним с начала года и почти всё это время был в курсе его ориентации. Ему до сих пор стыдно вспоминать, каким образом он об этом узнал, но факт есть факт. Сначала относился настороженно, потом решил для себя, что пока они эту тему не затрагивают, всё норм, и расслабился. Теперь же, с появлением у него самого парня — Цяньцю даже мысленно боится это так назвать — ему позарез понадобилось получить пару очень важных советов, и никого, кроме Инь Юя, с которым они скорее просто знакомые, нежели даже приятели, не оказалось рядом. Нет, ну, чисто в теории можно спросить напрямую у самого "парня", но это было бы не совсем правильно. Он напоминает себе, что люди часто общаются на подобные темы открыто, и ничего такого страшного в этом нет, но внутренний голос — совесть ли? — напоминает, что не в его случае, а ещё что это нарушение устава, и ещё... Цяньцю останавливает себя от обдумывания всего этого в сотый, нет, в тысячный раз, и тупо пялится в кружку с чаем, собирая всю волю в кулак для одного единственного вопроса. Тишину прерывает спокойный голос Инь Юя: — Интересно? — вздрогнувшему Цяньцю он кивает на чашку. — Очень. Не представляешь, насколько. — Послушай, я знаю про вас с Сяо-Ци, и если тебе хочется знать... — Тихо ты! — Цяньцю краснеет так, будто сейчас взорвётся, снова прячет взгляд на дне кружки, с запредельным интересом разглядывая вальс чаинок, старается отвлечься от неприятных мыслей, — ну... Да, ты не мог бы... Знаешь... — почти шёпотом сбивчиво начинает он. — Я знаю, что если ты с ним также будешь мямлить, он тебе ручкой сделает, — Инь Юй принимает правила игры и старается говорить потише, чтобы не смущать бедолагу ещё больше. Хотя, казалось бы, куда уж больше? Цяньцю выдыхает и уже более членораздельно говорит: — Скажи, что вообще в таком случае делать надо? — В каком "таком"? Он что, тебе уже предложил?.. — Нет! — Цяньцю перебивает резко, но всё равно еле слышно, смотрит с укором, — я имею ввиду... ну-у... Отношения? Я и с девчонками-то как себя вести знаю только в теории, а с... Короче, всё плохо — он не договаривает, только роняет голову на руки в очередном порыве стеснения. — Я понял, — Инь Юй молчит пару минут, подбирая слова, и у Цяньцю есть время остыть и успокоиться, прежде чем он начинает, — ну, почти всё, что работает в отношениях с девочками, в твоём случае тоже применимо. Не груби, хотя бы вначале, просто постарайся вести себя естественно, как бы тупо это не звучало. С тобой приятно общаться, ты только не нервничай по этому поводу, и всё. Не думай, что объятия, поцелуи, это всё для девочек. Это стереотип, любые отношения предполагают нечто такое, это нормально. Найдите занятие, которое нравится вам обоим, проводите время вместе... Не знаю, что ещё сказать. Погоди, — он достаёт телефон, что-то ищет там, потом протягивает его через стол, разворачивая экраном от себя, — есть сайт западный с ответами на популярные вопросы, с советами, там даже форум активный. Почитай, там много полезного. Цяньцю недоверчиво смотрит на красивую заглавную страницу какого-то сайта на английском, потом спрашивает: — А так разве можно? — А я, думаешь, откуда такой умный? Я лет в двенадцать понял, что женский пол, конечно, прекрасен, но не для меня. Тоже переживал... Расслабься, к этому просто надо привыкнуть. Ко всему, — после столь многозначительной фразы Инь Юй поднимается и уходит, чтобы отнести поднос с посудой, а Цяньцю быстренько себе в заметки записывает название этого сайта. На всякий случай.

***

— Ну, что у вас там, показывайте! — Чи Гуа ради костюмированной репетиции собрала всех "Духов" вечером в воскресенье, за что те готовы были удушить её. — О, много чего! Ци Жун не ограничивал себя в желании пакостить людям, напротив, он нередко этому своему желанию потворствовал, поэтому был единственным, помимо Чи Гуа, кто с нетерпением ждал примерки всего скарба, что им с Бань Юэ удалось добыть. Он выволок на середину студии внушительных размеров коробку и прямо как фокусник-любитель принялся вытаскивать из неё разные вещи, иногда путаясь в длинных подолах классических одежд. — Во, смотри какая красота. Это тебе, — он протянул зачинщице Чи Гуа ворох тряпок настолько прозрачных и узеньких, что их можно было принять за шарфики или что-то такое, — а, и вот ещё, — следом он извлёк из коробки уши и хвост — видимо, предполагалось, что они лисьи — настолько обтрёпанные и облезлые, что подошли бы разве что лисице, больной лишаем, — будешь у нас любимой наложницей императора. Чи Гуа такой щедрости не оценила, зато за следующие пять минут Ци Жун пробежал рекордные для себя десять кругов по студии и ещё один круг почёта по всему этажу. Когда разгневанную хули-цзин немного успокоили, а облезлые лисьи конечности и "наряд любимой наложницы императора" убрали подальше, все смогли вернуться к осмотру и примерке предложенной одежды. Бань Юэ достались смешная высокая шляпа и тёмная мантия, а Чи Гуа таки получила нормальное ханьфу и рыжие уши. Когда дело дошло до мальчишек, взбунтовался уже Хуа Чен. — Какого х... чёрта у меня наряд жениха? — Больше ничего красного не было, смирись. Или можешь нарядиться наложницей... — Иди нах. На Инь Юя и Ци Жуна помимо костюмов — чёрного и зелёного соответственно — натянули маски демонов, отчего разношёрстная компания стала ещё больше походить на очень эксцентричную театральную труппу. Или мини-дурдом. — Стой, ты так петь не можешь, — Чи Гуа постаралась приладить маску Ци Жуна на бок, чтобы она не закрывала лицо. — Не-не, не надо, меня всё устраивает. Не петь, так не петь. — Я тебя сейчас Кровавому дождю скормлю. — Эй, я такой гадостью не питаюсь.

***

Нервы натянуты до предела, хочется бросить всё, всё разом, и просто уйти. Так всегда перед важным мероприятием, или это он такой особенный? Впрочем, неважно. До выступления осталось всего-ничего, буквально час-полтора. Конечно, чтобы оно просто состоялось, пришлось изрядно поднапрячься, и дело даже не в висящей над шеей на манер лезвия гильотины необходимости в скором времени выйти на сцену и петь перед публикой. Работу они проделали действительно огромную, из студии почти не вылезали. Пришлось, к примеру, сильно зацензурить матерные тексты, самую безкультурщину оставить на конец выступления, когда все, включая учителей, дойдут до нужной кондиции. Помнится, А-Цю говорил, что на празднике никто не будет пить... Вот вроде бы умный человек, отличник, староста, а наивный до жути. Когда остро встал вопрос отсутствия полностью цензурных песен, решено было выступать с тем, что есть, но Ци Жун всё равно выяснил у старших, как здесь обычно проходят подобные мероприятия. Се Лянь сказал, что на них, вообще-то, и ходят или повеселиться, или напиться. Более культурная часть праздника проходит с утра, состоит из благодарностей, вручения грамот, награждений отличившихся учеников и прочего, не шибко важного. На вечерние же танцы собираются в основном старшие, протаскивают по-тихому горячительное и распивают тоже по-тихому. Учителя, кстати, так же делают. Ну, их понять можно, у них работа нервная, дети то в туалетах филиал Ада устроят, то пацана в окно выкинут, то школу спалить попытаются, и это всё в элитном учебном заведении, куда попадают только самые-самые! Страшно представить, что творится в обычной общеобразовательной школе... Но сейчас не об этом. Ци Жун стоит перед зеркалом в туалете и старается даже не дышать, чтобы стрелки получились ровными. Рядом, у окошка, нервно курит чёрт, тихо переговаривается о чём-то с Инь Юем. Удивительно, но они в последнее время стали едва ли не закадычными друзьями, ну, в той мере, в которой чёрт способен на дружеские отношения. У Ци Жуна уже закрадывались подозрения на счёт какой-нибудь выгоды от общения для них обоих, но, чем чёрт не шутит, может, и правда просто сблизились. Постоянное нахождение вместе в маленькой студии в несколько нервной обстановке можно было сравнить с Опиумными войнами: куча конфликтов, разрушительные последствия которых невозможно игнорировать, но к налаживанию социальных контактов располагает. Бань Юэ расположилась прямо на полу под раковиной и, уставившись в телефон, беззвучно шевелит губами — повторяет текст. Всё вроде бы тихо. Неожиданно дверь в туалет распахивается, ударяется о стену с жутким грохотом, и Ци Жун выдыхает тихое "кого, блять, принесло". Он даже не оборачивается, рассматривает уехавшую ко лбу стрелку — рука дрогнула. Тем, кого принесло, оказался Цяньцю, злющий и нервный: — Какого вы тут сидите, вас там все ищут! — До выступления ещё много вре... — Подготовка аппаратуры! После двух этих заветных слов компания отмирает, хватает сумки и нестройной кучкой кидается по коридорам. Ну конечно, аппаратура. Если учесть её, они едва уложатся в оставшееся время. Последующие полтора часа пролетают смазанным ярким пятном, в течении них Большой зал наконец оказывается полностью готов к танцам. Толпа учеников и учителей затапливает его сразу же, как только открываются двери. На крючья под самым сводчатым потолком повешен занавес, за которым прячется вся музыкальная группа, испытывающая лёгкий мандраж, постепенно перетекающий в лёгкую панику. Ци Жун дёргает Бань Юэ, чтобы она нарисовала таки ему ровно эту злосчастную стрелку, Чи Гуа безостановочно грызёт ногти, а Хуа Чен рисуется с бутафорской саблей. Он единственный, кто не переживает на счёт выступления — может, сказывается разница в возрасте, а может, он просто слишком самоуверен, чтобы переживать. На минуту к ним заглядывает Се Лянь, желает всем удачи. Всё очень смазано, как в тумане, и вот они уже на сцене, их представили, начинается их маленькое шоу. Сначала они просто играют, простые аккорды и мощный бас делают своё дело, публика расслабляется, начинает наконец праздновать, то тут то там дети — и некоторые взрослые — возносят хвалу человеку, придумавшему каникулы. И вот, настаёт время петь. Ци Жун чувствует, как дрожат из-за выброса адреналина колени, но улыбается всё так же беззаботно, обращается к публике, а после... — Вокруг маски и морды с большими клыками, Голосок хули-цзин просит “останься с нами” Шепчет путника голова в его же руках “сука!” Добро пожаловать на Фестиваль голодных духов! Голодных духов! Ученики потихоньку раскочегариваются, самые активные уже вовсю танцуют в центре зала, смешно и неумело кривляются, но как же сейчас плевать, кто насколько хорошо танцует. Парочка учителей бросают недовольные взгляды на сцену при слове "сука", но им быстро наскучивает бдеть за порядком, и они возвращаются к учительскому столу, чтобы налить себе ещё пунша, или что там они пьют. Заявлено как безалкогольное, по запаху же — чистый спирт. Но оно и к лучшему. Заканчивается первая песня, и начинается вторая, маленький сюрприз для чёрта. Они её репетировали меньше всех, отдельно вокал, отдельно музыку, чему способствовала Чи Гуа, с восторгом принявшая идею подшутить над чёртом прямо во время выступления. — Он вьётся вкруг возлюбленного лисом, Под стать тем молодым певичкам и актрисам. Вздыхает грустно и молчит. Ты уж порви С ним или на свиданье позови. Если в начале песни Хуа Чен был настроен весьма скептически, хоть и уловил в тексте пару отсылок, то к концу остался в смешанных чувствах, не зная, смеяться или плакать. Он всё же предпочёл нейтралитет и доигрывал партию с лицом лица, выражающим полную отрешённость от всего мирского. Где-то в дальнем углу зала умер от смущения один староста Лан Цяньцю. Но в целом вечер шёл очень хорошо, просто отлично даже. Следующую песню должна была сольно исполнить Бань Юэ. Это было как раз то, о чём она попросила после их генерального координационного собрания Ци Жуна: "напиши песню, хочу попробовать спеть". И спела. Её обволакивающий, глубокий голос повис над головами слушателей почти осязаемо, он ни разу не дрогнул, пока она мягким речитативом выводила строки: — Над барханами раскаты грома слышно, Бесполезностью и смертью всё тут дышит, Духи прячут свои скорбные лица Средь разрушенных стен. По предательнице плачет могила, Но “подвиг” её родня не забыла, Над Грешников Ямой месть сегодня случится, Попала девочка в плен. Даже её дурацкая шапка не съехала никуда, хотя она очень этого боялась. После никто уже не нервничает, волна эндорфинов от окрыляющего успеха, от того, как хорошо всё идёт, не заставляет себя ждать. Даже учителя в своём углу шушукаются о том, что в этот раз, в этом году музыканты ну очень постарались. Они спокойно доигрывают программу, потом снова начинается просто музыка-без-слов, которую почти спустя час сменяет запись, подготовленная заранее. Музыканты, уставшие, но в полнейшем восторге, пости в исступлении, спускаются со сцены, Се Лянь под шумок утаскивает куда-то Хуа Чена, Инь Юя выхватывает его кудрявое нечто, а Чи Гуа ускакивает на танцпол кадрить красавчиков и Бань Юэ настойчиво тянет следом: — Давай, познакомлю тебя с этим Пэем. Да ладно тебе, он же классный... Как-то незаметно, но компания рассасывается и Ци Жун остаётся у стола с компотом, в который уже успели подлить дешёвое вино. Становится тоскливо и одиноко, он наливает себе стакан этой гадости, попутно надеясь, что вино всё-таки не на техническом спирту. Оно обжигает горло, но давится он не поэтому. Его кто-то резко хватает сзади, вытаскивает из пальцев стакан и ставит на стол. — Ты не будешь это пить. Ты хоть представляешь, что там намешано. Ци Жун наконец осознаёт, что, а точнее, кто так резко нарушил его спокойствие. — А-Цю, я думал, ты в таких пьянках не участвуешь. — Я столько с вами маялся, я имею право послушать, как вы играете. — Концерт закончен, а всем праведникам пора спать, — Ци Жун хитро щурится и предлагает, — проводить тебя до комнаты? А то вдруг заблудишься... И Цяньцю совершенно не осознаёт, когда, а главное, каким образом оказался прижат к стене в безлюдном коридоре. Всё, на чём он может сосредоточиться, это поцелуи, жаркие, нежные поцелуи и острая необходимость дышать. Когда Ци Жун отстраняется, чтобы вдохнут, Цяньцю шепчет: — Не хочу, чтобы это заканчивалось. — Что-то конкретное, или просто? — Просто. Мы же послезавтра уедем... — он смотрит грустно-грустно, так, будто они видятся в последний раз. Ци Жун сначала фыркает, а потом уже откровенно хохочет: — Да ну тебя! Всего на две недели домой, а ты уже драму устраиваешь! О, Боги... Дождёшься, я тебе каждый день писать буду, ещё надоесть успеет. И это так странно. Странно, что так естественно всё получается, странно, что всё так хорошо, просто странно. Но одно Цяньцю благодаря Ци Жуну твёрдо усвоил — неизбежное случится, а с ним практически всё самое нежелательное неизбежно, так что накручивать себя просто не имеет смысла. И Цяньцю быстро учится. Он не думает, просто шепчет тихо, еле слышно "я люблю тебя" и снова целует. Прямо над ними, в Большом зале, приглушённо звучит песня какой-то известной группы, девушка с красивым голосом пропевает строки: Да, смотри, я рок звезда! Я рождена страдать И мне совсем не больно падать Страшно не летать Вокруг такая грязь Резинка порвалась Я саморазрушению на библии клялась И это кажется маленьким пророчеством о том, что их ждёт впереди. А Цяньцю уже даже и не против, есть во всём этом что-то. Что-то хорошее.