Крепость в Лихолесье. Скала Ветров

      На другой берег реки они перебрались частью по камням, частью вброд, благо здесь она была не глубока. На север тянулось ущелье, про которое говорила Шаухар — или, скорее, глубокая узкая долина, по дну которой бежал впадающий в речку ручей, такой же мутный и переполненный, как, видимо, и все реки в окрестностях. Склоны долины поросли лесом, который по мере продвижения к северу становился гуще; над полосой деревьев вздымались скалистые утесы, изрезанные расселинами и морщинами, будто лица древних, всё уже познавших о жизни старцев, равнодушно взирающих на унылый мир. Ураган похозяйничал и тут, разметал деревья, размыл почву, превратил овраги в ручьи, а ручьи — в овраги, и, углубившись в лес, Гэдж и Шаухар долго брели через бурелом, пока наконец не поднялись наверх, к подножию скал. Увы. Местность вокруг оказалась незнакомой, а вершину Скалы Ветров не было видно за гребнем горы, но Гэдж полагал, что она находится к югу от них; кроме того, стало ясно, что ущелье, по которому они идут, медленно, но верно забирает к западу, в Дунланд.       Смеркалось. Поднялся неприятный холодный ветер. Солнце то скрывалось за табунчиком мчащихся по небу плотных облаков, то вновь показывалось в красноватой вуали заката. Гэдж и Шаухар продолжали идти по границе меж лесом и подножием скал и неожиданно выбрались на некое подобие утоптанной тропы — она пролегала вдоль каменистой подошвы утесов, пересекая ущелье, и тянулась с запада к югу, теряясь в скопившихся в складках рельефа сумеречных тенях.       Лес к этому моменту остался позади, на склонах кое-где росли редкие купы кустов и одиночные деревья. Шаухар поежилась, поглядывая на небо.       — Хорошо бы спрятаться где-нибудь от ветра… И вдруг ночью опять пойдёт дождь?       Гэдж тоже внимательно осматривался. Хотя дождь волновал его сейчас в последнюю очередь.       — Кажется, я знаю, что это за тропа, — задумчиво сказал он. — Это одна из тех дорог, которые ведут из Дунланда в Вестфолд. — Ему вдруг вспомнилась морозная ночь в конце марта — давно, больше четырех лет назад. Как раз на одной из таких троп (может быть, именно на этой?) его и угораздило провалиться в ледяной котлован, из которого его спас один лукавый странствующий волшебник. — Если пойти по ней к югу, рано или поздно мы выйдем к Изенгарду.       — А где Скала Ветров, по-твоему?       — Думаю, где-то к юго-востоку от нас… Наверно, мы увидим её утром.       Он внутренне ликовал: всё складывалось как нельзя лучше. Если и дальше так пойдёт, говорил он себе, то уже завтра мы окажемся в Изенгарде. Ну, по крайней мере, я окажусь, а Шаухар… Неужели ей по-прежнему хочется вернуться в Пещеру?       — А зачем тебе туда возвращаться, к Скале Ветров? — осторожно спросил он. — Неизвестно, что там вообще произошло и что ещё произойдёт… Почему бы тебе не пойти со мной — в Изенгард? Уж там жить всяко лучше, чем в ваших холодных и сырых подземельях.       — Для тебя, может, и лучше, — проворчала Шаухар. — А мне так вполне хорошо и в подземельях. Пусть там сыро и холодно, но уж куда веселее, чем сидеть на цепи в твоей крепости — в каменной яме или в собачьей конуре, или где там ещё…       — Что ты говоришь! Никто не будет держать тебя на цепи! — возмутился Гэдж.       «Ты уверен?» — проскрипел в его голове противный каркающий голос, подозрительно похожий на голос Гарха. «Уверен, — ответил Гэдж с раздражением. — Захлопнись!»       — Зря ты так думаешь — про яму, про цепь… — пробормотал он: то ли обращаясь к Шаухар, то ли просто рассуждая вслух. — Всё совсем иначе, чем ты себе представляешь. В Изенгарде ты могла бы жить в сытости и довольстве. В чистоте… В тепле… И в полной безопасности. Есть по-человечески, за столом, и спать в мягкой постели… И рисовать — когда и сколько захочешь… Не мелом по камням, а графитовым стержнем на бумаге…       Взгляд Шаухар сделался подозрительным. Она обеспокоенно потрогала Гэджу лоб.       — Ты бредишь, что ли?       — Глупости. Я с-совершенно в зд-дравом уме, — сказал Гэдж, стуча зубами: его опять знобило. — Н-не хуже тебя.       Шаухар покачала головой и что-то пробормотала под нос, но Гэдж не расслышал, что именно: в голове его чирикала назойливая птичка. Ноги спотыкались от усталости, и последняя пара миль далась ему особенно тяжело; если бы не жар, не боль в руках и не туман в голове, он шёл бы и шёл всю ночь напролёт, чтобы оказаться дома как можно раньше, но к досаде своей вынужден был признать, что силы его на исходе. Требовалось найти какое-то убежище от ветра и отдохнуть хоть несколько часов — и ему, и его спутнице.       — Гляди! — Шаухар подтолкнула его в спину. — Что это там? Пещера?       Чуть впереди тропа выходила на небольшую утоптанную площадку, гладкую, как стол. Немного ниже по склону, по левую руку темнела купа кустов, чуть поодаль возвышались два причудливых каменных останца, слегка склонившиеся друг к другу, будто покосившиеся дорожные столбы. Правее, в склоне горы темнело отверстие — не то расселина, не то вход в пещеру, достаточно высокий и широкий для того, чтобы в него мог пройти в полный рост взрослый человек.       Внутри действительно оказалась пещера, большая и просторная, и, к некоторому удивлению Гэджа, даже вполне обихоженная. Пол был гладко вытоптан и кое-где, кажется, подровнен лопатой, в центре имелся обложенный камнями очаг, и рядом — два больших бревна в качестве сидений. Тут же валялся дырявый жестяной котелок, а у стены нашлось пустое корыто для воды, груда хвороста и рваное одеяло.       Шаухар осматривалась не без опаски:       — Тут кто-то живёт?       — Нет. Я думаю, это одна из тех пещер, которыми пользуются охотники или пастухи, — пояснил Гэдж, — и ещё… разные люди. Но сейчас она пустует… Наверно, мы можем тут переночевать.       — Смотри! — позвала его Шаухар из темноты.       В глубине пещеры, за каменным выступом обнаружилась просторная ниша — кто-то устроил тут, в тихом закутке, широкий деревянный настил, устланный соломой; по углам валялись куски рогожи и пара рваных холщовых мешков. Здесь было чуть светлее, чем в пещере: в те моменты, когда луна показывалась из-за туч, слабый сумеречный свет проникал сюда сквозь узкую трещину в стене. Пахло прелым сеном, навозом, скотным двором — не сильно, но всё же ощутимо.       — Наверное, п-погонщики мулов загоняют сюда животных в непогоду, — сказал Гэдж, стуча зубами от лихорадки. — Если к-караван идёт из Дунланда в Вестфолд. Или наоборот…       Шаухар деловито осмотрелась, сгребла сено и солому в кучу в угол настила, расстелила сверху тряпьё и куски рогожи, притащила из пещеры рваное одеяло.       — Здесь можно отлично выспаться. На этой соломе всяко лучше, чем на голой земле… Впрочем, в прошлую ночь я вообще спала на могиле.       — Ухтара? — догадался Гэдж. Голова его пухла от жара и казалась огромной и тяжёлой, как наполненный горячей водой бычий пузырь.       — Ну, так получилось. Думаешь, как я оказалась в подземельях? — Она покосилась на него, поджав губы. — Давай-ка ложись, ты еле на ногах стоишь.       Спорить не приходилось. Гэдж шагнул на настил, осторожно, поддерживаемый спутницей, опустился на колени и, опираясь на локоть, лёг, кое-как умостил на соломе свою голову-пузырь, думая, как бы поаккуратнее расположить руки. К ночи они разболелись пуще прежнего; днем он старался не обращать внимания на эту боль, но теперь, пользуясь тишиной и относительным покоем, она накинулась на него с новыми силами. Если бы я вдруг стал обладателем каких-нибудь сказочных сокровищ, мрачно подумал Гэдж, то сейчас не пожалел бы их всех за пару глотков «напитка бесстрашия».       Рядом в темноте возилась Шаухар, тоже устраивалась поудобнее на куче соломы. Расправила и натянула на себя и на Гэджа старое драное одеяло. Оно было коротковато и не закрывало ног, но, к счастью, ночь была не такая уж и прохладная.       — Ну вот, — сказала Шаухар с гордостью. — Постель не хуже, чем у тарков.       — Ага, — пробормотал Гэдж. Он чувствовал себя немного неловко от того, что доставляет ей столько хлопот. — Тебе не холодно?       — Нет. Ты горячий, как угли.       Она была совсем рядом, Гэдж слышал её дыхание и чувствовал тепло её тела. Она свернулась калачиком у Гэджа под боком, и голова её покоилась у него под подбородком; грудь Шаухар мерно вздымалась под тонким одеяльцем, и слабый лунный свет, проникавший в трещину в стене, обрисовывал худенькое плечо. Если бы не дурацкие руки-клешни, Гэдж мог бы сейчас коснуться его, обнять Шаухар и прижать к себе — крепко-крепко… разумеется, просто для того, чтобы им обоим стало теплее, — а потом… Что? Укусить за ухо?       О дальнейшем он приказал себе не думать, но получалось как-то не очень.       Он прерывисто вздохнул:       — Твои волосы…       — Что? — сонно отозвалась Шаухар. — Они изумительны и прекрасны?       — Они лезут мне в лицо.       — Ну отвернись, — сказала Шаухар сердито.       «Не могу, — подумал Гэдж. — Ты лежишь на моем плече».       Но вслух он этого не сказал. И не отвернулся, только осторожно сдунул со своего носа особенно нахальный волосок.       И дались ей эти подземелья, — с досадой подумал он сквозь муть в голове, — что в них хорошего? Тьма, сырость, голод… Да ещё неизвестно, что там вообще произошло… Может, она все-таки согласится пойти в Изенгард… если выяснится, что жить в Пещере уже невозможно? Если только постараться её уговорить…       Громко стрекотали снаружи цикады, где-то невдалеке шумел ветер, наперегонки мчались по небу тучи, и лунный луч, сочащийся в трещину, то гас, то вновь появлялся, собираясь из темноты, будто свет волшебного фонаря. Засыпая, Гэдж улыбался своим мыслям; несмотря на жар и усталость, на перекатывающуюся в голове-пузыре горячую воду и на пронзительную боль в покалеченных руках, он был сейчас почти счастлив.

* * *

      Их было пятеро. Курдюк, Висельник, Кривой, Клещ и Урт, который на кличку «Беззубый» принципиально не откликался. «Я те ща покажу, кто из нас Беззубый! — приговаривал он, показывая собеседнику огромный, шишковатый, со сбитыми костяшками кулак. — Ещё раз меня так назовёшь, будешь Безглазым, понял?» Охотников спорить с ним после такого как-то не находилось.       Самыми меткими стрелка́ми были Висельник и Клещ, они-то и стреляли в орков-переговорщиков и даже, кажется, вполне успешно уложили обоих. Потом пришлось спешно удирать под градом ответных стрел, но густые заросли и поворот ущелья уберегли удальцов от ран и увечий; к тому моменту, когда началась буря, все пятеро были уже вне досягаемости изенгардских арбалетчиков. Налетевший ураган обрушил на их непокрытые головы потоки воды, размыл склоны гор, повалил деревья и заставил реку выйти из берегов, но заодно задержал погоню и смыл все следы, так что разбойникам ненастье было даже на руку.       Самый пик непогоды они переждали, забившись в попавшуюся на пути расселину, потом, когда дождь стих, взвалили на плечи оружие и мешки с провизией, прихваченной в лагере — «в счёт разорванных ушей», как выразился Урт (после чего выразился ещё пару раз и куда посочнее) и побрели прочь. Впрочем, настойчивость тарков они явно недооценили — и едва успели, внезапно заметив конный отряд изенгардских дружинников, свернуть с тропы и спрятаться в глубине ближайшего оврага.       — Эк они взгоношились из-за пары дохлых орков-то! — прохрипел Курдюк. — Аж патрули по округе разослали, твари… Неужели нас ищут?       — На запад надо пробираться, в Дунланд, — заметил Кривой, он был родом из Червивых Холмов. — Там эти гниды гондорские нас не найдут. Если вообще будут искать… Знаю я тут одну тайную тропку в горах, приходилось по ней хаживать, чтобы табак и меха в Вестфолд в обход роханских застав переправлять. Берлога там есть, в укромном местечке, «Логово бродяги» зовётся — не трактир с бесплатной выпивкой, конечно, но пересидеть в ней пару дней можно, пока вся эта муть не уляжется.       На том и порешили. Про тайные тропы тоже всем было известно не понаслышке.       Остаток дня они бродили по горам, шарахаясь от каждой подозрительной тени, и наконец, в уже сгустившихся сумерках, выбрались на одну из троп: она тянулась из Дунланда в Вестфолд в обход людных мест, пользовались ей дунландские козопасы, охотники и контрабандисты. Быстро темнело, и надо было найти укромное и хоть мало-мальски удобное место для ночлега, тем более что с наступлением ночи похолодало и поднялся пронизывающий ветер. Злые и уставшие, бродяги накинулись на Кривого:       — Ну, где твоë «логово», далеко ещё?       Кривой (которого так прозвали вовсе не оттого, что он был одноглаз; просто позвоночник его был заметно искривлен, линия плеч перекосилась, а голова на тонкой шее выдавалась вперед и тоже была наклонена набок, отчего казалось, будто он постоянно подглядывает в воображаемую замочную скважину) раздражённо отбрехивался:       — Далеко, недалеко, почём я знаю! Где-то в этих местах… Два камня там рядом таких, высоких, будто столбы… Да щас темно, как у мумака под хвостом, что тут разглядишь?       Разбойники уже совсем было уверились, что ночевать им придётся в придорожных кустах, как вдруг Клещ углядел чуть в стороне от тропы, выше по склону, пару больших валунов:       — Эй! Это не они, Кривой? Камни твои, которые «столбами»?..       Кривой присмотрелся:       — Ага, они, точно. Значит, и пещера должна быть рядом. Говорил я — найдём…       Пещера действительно обнаружилась неподалеку — чёрное отверстие в горном склоне. Бродяги обрадовались. Ввалились внутрь, сбросили на пол поднадоевшую ношу. Висельник достал огниво, запалил найденную по дороге крепкую ветку. Пещерка была сухая и даже куда более просторная, чем казалось снаружи — лучшего укрытия от холода, ветра и любопытных глаз и желать было нельзя. Здесь имелся небольшой запас хвороста, деревянное корыто для воды, очаг, в который кто-то уже накидал валежника.       — Говорю, охотники тут ночуют и прочая шушера, — сказал Кривой. — Гляди, и дров уже припасли. Может, — он посветил веткой в глубину Логова, — если там пошариться, ещё чего найдётся.       — Ладно, утром пошаримся, ща темно уже, — проворчал Урт. — Пожрать надо и баиньки.       — И я жрать хочу! — подхватил Курдюк. — Клещ, у тебя мешок со жратвой? Давай, тащи сюда… А бурдюки с пойлом где? Теперь можно и пир закатить, спасибо этим дурням из крепости, чтоб им всем пусто было…

* * *

      — Ну, что там с нашими разбойничками? — спросил Бальдор, когда с наступлением ночи поисковые отряды вернулись в лагерь. — Новости есть?       Эодиль покачал головой.       — Буря сильно постаралась, изменила рельеф местности, некоторые тропы и вовсе непроходимы — то осыпь, то бурелом, то разлив воды… Но по всему видать, что разбойнички в Дунланд подадутся, в той стороне их искать и будем. Коли уж с орками вопрос худо-бедно решён, завтра, как развиднеется, я сам в седло сяду. Я тут поспрашивал других наёмников, — добавил он, помолчав, — так один признался, что кое-кого из сбежавших аж в Анориене разыскивали, чтоб вздернуть на виселице, ибо есть он конокрад и убивец. Да и другие, судя по всему, головорезы ещё те. Так что, коли их изловим, глядишь, ещё и награду с каждой морды получим в полсотни монет, если в столице расщедрятся, конечно.       — Ну-ну, мечтать не вредно, — пробурчал Бальдор. — Но хвосты накрутить им все равно было бы не лишним, в назидание остальным. Так что давай, действуй, землю рой, чтобы их отыскать, а ежели подмога понадобится — кликнешь.

* * *

      Он выпал из полузабытья оттого, что кто-то тихонько тряс его за плечо.       — Гэдж! Проснись! Там… — Шаухар испуганно оглядывалась.       — Что?       — Там кто-то есть.       Гэджа больше не знобило — наоборот, бросило в жар; он был весь в поту и ослаб, как тряпочка. Казалось, горячий пузырь в его голове лопнул — и кипяток растекся по всему телу, чтобы просочиться в каждую по́ру и выступить на коже испариной. Руки болели по-прежнему — нудной, тягучей, бесконечной болью, — и жутко хотелось пить. Шаухар, стоявшая рядом на коленях, прижимала палец к губам, к чему-то прислушиваясь; лицо её было бледным и сосредоточенным.       Он сразу понял, что́ её напугало. Голоса.       Чьи-то чужие, хриплые, громкие голоса, доносящиеся из-за угла — из-за стены, отделяющей «скотный двор» от основной пещеры. Кто-то был там, совсем рядом — люди? Орки? Пришедших было несколько, они переговаривались — в полный голос, не таясь, — шумели, топали, чем-то позвякивали, ругались и хохотали. Потом чиркнуло огниво, раздались приглушенные проклятия, затрещал костерок в очаге…       — Это не орки… Люди?       Может, какие-то торговцы из Дунланда? — подумал Гэдж. — Пастухи? Кого ещё можно встретить глубокой ночью на пустынной горной тропе?..       Он медленно, стараясь на шуметь и даже не дышать, протянул руку и нащупал на боку рукоять кинжала. Потянул клинок из ножен и понял, что тремя пальцами не сумеет не то что наносить им удары — даже достаточно крепко удержать его в руке.       Шаухар замерла, кусая губы.       — Эй, Клещ! — орали за углом. — Где жратва, у тебя мешок был? Давай сюда!       — Подходящая здесь пещерка, а?       — Говорил я, надо только поискать…       — Бурдюк открывай, трепло!       Осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, Гэдж приподнялся и, прижавшись к стене, выглянул из-за угла.       Незваных пришельцев было пятеро — крепких, дюжих мужиков, насколько он мог разглядеть в свете костра; у них было оружие, оживленно-мрачные, заросшие бородами физиономии и манера речи, совершенно лишенная излишков любезности, и на простых мирных торговцев или пастухов они очень мало походили — скорее на наемных вояк или… Вот же леший, с досадой сказал себе Гэдж, принесло же сюда шайку этих проходимцев именно сегодня.       Сейчас, ночью, во мраке, они вряд ли пойдут осматривать темные углы. Но утром сквозь расселину в стене проникнет свет, и пришельцы, конечно, поймут, что в глубине пещеры ещё что-то есть.       — Они нас найдут, — прошептала Шаухар. — Утром. Когда рассветет.       Найдут, подумал Гэдж. Двух поганых орков — девчонку и калеку, практически лишенного рук. А против пятерых здоровых и вооружённых мужиков у нас только камни, когти и один кинжал на двоих.       В пещере меж тем развернулась кипучая деятельность. Какое-то время разбойники — прислушиваясь к их болтовне, Гэдж в этом уже и не сомневался — обустраивались: таскали хворост, разжигали огонь, переругивались из-за местечка возле костра; наконец расположились вокруг очага, достали украденный утром из обоза окорок, сыры и хлеб, вскрыли один из бурдюков с элем и устроили пиршество.       Забулькало пойло, разливаемое по кожаным флягам, запахло жареным мясом: нарезав окорок на кусочки, разбойники нанизали их на прутья и подрумянивали над огнём. Ломали руками хлеб, хрустели огурцами, азартно жевали и чавкали. Скрытность логова, ощущение безопасности, сытная еда и, главным образом — крепкая забористая брага быстро расслабили всех пятерых, привели в ухарски-приподнятое настроение, развязали языки. Курдюк хрюкал от удовольствия, вспоминая события прошедшего дня: «Как мы их, а? Этих… пещерных! Хлоп — стрелой прямо в горло!» «А господа гондорцы и пасти разинули, чтоб им всем по навозной мухе туда залетело! — в восторге ревел Урт. — Хрен они нас теперь найдут, с-суки!» Кривой вторил: «Пересидим тут пару дней, а потом свалим в Дунланд, чтоб и след наш простыл!» «А грошами своими пусть подавятся, — хрипел Висельник, — наше все барахло при нас, да и кое-что чужое мы тоже не упустим».       Всех скоро развезло. Каждый заговорил о своём; вспоминали рабойничьи байки, воровские удачи, былые подвиги и раздобытые трофеи. Курдюк пустил пьяную слезу, Висельник кого-то тихо злобно ругал, Урт что-то втолковывал Кривому, азартно размахивая кулаком. Клещ, икая, хвастался своим мечом:       — Гляди, мужики, какой баланс, какая отделка! Даже этот, белобрысый, как его, Эодиль, удивлялся: откуда, дескать, у тебя такой меч. А я говорю — на рынке в Бельфаласе купил.       Остальные ржали:       — Ну и где же ты его «купил»?       Клещ подмигивал:       — Так я вам и сказал! Где купил — там уже нету. Вы че, думаете, я всю жизнь в этих горах и пустошах коз драл? Да мы по молодости с лихими ребятами в Умбаре ой как шалили, там знаете какие корабли с товарами из Харада идут, вам такая роскошь и во сне не привидится.       — Подумаешь, меч! — крякнул Урт. — Гляди, что у меня есть!       Он вытащил из загашника предмет, похожий на круглый глиняный «стакан» с хвостиком-фитилем, с гордостью предъявил его дружкам. Курдюк присвистнул:       — Да это же одна из тех цацек, которые колдун притащил… с «гремучей смесью». И ты её умыкнул!       — Не одну, а две! — Урт раздулся от самодовольства. — Прям из-под носа у тарков!       — Ты, это… от костра её подальше держи. И нахрена они тебе?       Урт ухмылялся хитрой щербатой усмешкой:       — Сосед, сволота, яблоки с моей яблони собирает — ветви, дескать, через забор на его двор свешиваются, так и яблоки его. Сука! Я ему эти штуки в подпол подложу, то-то он удивится, когда дом на головы сложится и ему, и всему его семейству сопливому.       — Ну, это ты зря… Семейство-то его при чем?       — Да пошли они… Будут знать, как вишню втихую с моих кустов обирать, гадёныши!       — Эй, Висельник! А ты чего теперь делать собираешься?       Висельник (который получил свое прозвище за нездоровый синеватый цвет лица и темные круги под глазами) скривил губы. Выпитый эль вогнал не в болтливое, как остальных, а в мрачно-ожесточенное настроение.       — Найду, чем заняться, у тебя совета не буду спрашивать. К устью Изена подамся, наймусь там на какое-нибудь корыто и уплыву на нем в Харад, подальше от тарков. Пусть ищут ветра в поле…       Кривой нервно хохотнул:       — В этакую даль! Тарки, что ли, на тебя большой зуб имеют, что ты от них на краю земли решил прятаться?       — А твоё какое дело? — проворчал Висельник.       — Имеют, имеют, — пояснил Курдюк. — Он купца одного в Гондоре порешил со всей его семьёй и дом поджег! Он сам хвастался…       — Пасть заткни, брехло, — процедил Висельник.       — Да ты сурьезный человек, получается, — с усмешкой заметил Урт. — Да уж, — он мечтательно почесывал грязную свалявшуюся бороду, — слинять подальше отсюда было бы неплохо.       Гэдж почувствовал, как руки Шаухар легли ему на плечи.       — О чем они говорят? — прошептала она ему на ухо. — Кого-то убили, кого-то подожгли… Люди что, все такие? Ничем не лучше орков…       — Не все. Люди нормальные… ну, в большинстве, — прошептал Гэдж в ответ. — Это просто какие-то мерзавцы. И тарки их ищут, чтобы воздать за всё содеянное.       — Они же уснут когда-нибудь?       — Уснут, — сказал Гэдж. Интересно, поставят ли на ночь караульщика? И насколько он будет пьян? Наверно, бесшумно пробраться мимо спящих людей к выходу из пещеры будет несложно, если только никто из них не проснется и не поднимет тревогу. А если все-таки придется драться — двоим против пятерых?       Поразмыслив, Гэдж сказал Шаухар одними губами:       — Сними с меня перевязь.       Она не поняла:       — Что?       — Перевязь. Надень её на себя. И кинжал тоже возьми себе.       — Зачем?       — Оружие тебе нужнее, — честно признал Гэдж. — И ты сумеешь куда лучше с ним управляться, я сейчас и удержать-то кинжал тремя пальцами как следует не смогу.       Орчанка чуть помедлила, но всё же не стала спорить — с некоторой опаской сняла перевязь и надела её на себя, вынула из ножен клинок и осмотрела со всех сторон. Взглянула на Гэджа:       — А как же ты?       — Не бойся. Палку или камень я удержать сумею.       Он огляделся в поисках подходящей палки. На настиле под слоем соломы валялась длинная деревяшка; вряд ли в искалеченных пальцах она держалась бы лучше, чем кинжал, но всё же представляла собой какое-никакое оружие, да и терять её в случае чего было не так досадно. Увы, тут же выяснилось, что деревяшка не просто валялась на настиле, а была крепко прибита к основанию, и, отрываясь, издала резкий треск, громкий, как хруст сухого валежника в ночном лесу.       Гэдж замер, проклиная гнилую доску. Услышали ли этот шум там, за углом?       Шаухар схватила его за плечо. Лицо её было почти невидимо в темноте, только глаза поблескивали испуганно.       За стенкой, в пещере, тотчас воцарилась подозрительная тишина. Значит, этот треск до ушей разбойников тоже долетел — и разом заставил всех пятерых протрезветь.       — Эй, — негромко сказал кто-то, — вы слышали? Мне это показалось, или там, в темноте, кто-то возится?       — Да это вроде снаружи, — отозвался другой.       Ему не ответили. Но разговоры, хохот и пьяные восклицания прекратились; Гэдж представил себе, как разбойники настороженно переглядываются, пытаясь решить, что делать дальше. Разумеется, для полной безопасности, прежде чем нажираться в хлам и заваливаться дрыхнуть, пещеру следовало бы осмотреть целиком.       — Ну, щас… — пробормотал кто-то. — Дайте свет.       Затрещала сухая ветвь, которую подожгли в качестве факела. Зарево костра дрогнуло, по стене метнулась тень: двое разбойников поднялись и, держа оружие наготове, принялись обходить пещеру, освещая темные углы. Остальные внимательно наблюдали за ними, стискивая пальцами дубинки и рукояти мечей, в этом Гэдж нисколько не сомневался.       Шаухар едва слышно охнула. Кинжал дрогнул в её руке.       Гэдж ободряюще пожал её ладонь. Он поднялся и стоял, прижимаясь к стене, пытаясь ухватить покрепче палку-оружие, сосредоточиться и отогнать тяжесть в голове. Сейчас было не до болячек…       Пятно света от ветви-факела подкралось уже близко, выползало из-за угла, медленно двигалось по противоположной стене. Ещё секунда — и пришелец, подойдя к «скотному двору», заглянет за угол.       — Эй! Тут что-то есть! Доски какие-то… И мешки вроде… Вон, в углу. Может, схрон? Может, тут чего ценное припрятано?       Пятно света затрепетало, приближаясь. Разбойники были рядом, прямо за выступом стены; они старались двигаться бесшумно, но Гэдж отчётливо слышал их тяжёлое пыхтение и осторожные шаги.       В светлом проеме стены возникла темная фигура, и в глаза ударило пламя факела.       Прикидываться мешками дальше было бессмысленно. Рванувшись вперед, Гэдж изо всех сил огрел ближайшего разбойника палкой по лицу, крикнув Шаухар:       — Беги!       Должно быть, он вскочил слишком резко — мир крутнулся перед его глазами.       Курдюк хрюкнул, взвизгнул, выронил факел и тюфяком осел на пол. Но другой разбойник, который стоял в нескольких шагах позади, не растерялся, и парировал удар Гэджа дубинкой; тем не менее Гэдж сумел отшвырнуть его в сторону. Шаухар ловко проскользнула между ними и бросилась прочь, к выходу из пещеры, Гэдж — за ней…       На пути их оставались трое разбойников, которых вопли и короткая драка в темноте заставили повскакивать на ноги и схватиться за дубинки.       — Кто здесь?       — Что…       — Орки!       В полумраке пещеры возник короткий переполох.       В первую секунду разбойники, должно быть, не на шутку струхнули, ожидая нападения не иначе как вооруженного отряда, и готовы были не столько нападать, сколько защищаться. Шаухар выскочила на них из темноты, крича и размахивая кинжалом, надеясь застать их врасплох и проскочить мимо всех троих, прежде чем они сумеют опомниться — и успела поднырнуть под чью-то руку и увернуться от удара дубинки, но тут же споткнулась о суму с барахлом, брошенную на пути, и упала ничком, носом в землю. Кинжал вылетел из её руки, зазвенел, скользя по камням. У Гэджа не было преимущества внезапности, зато была палка, которую он кое-как удерживал тремя пальцами, яростно рыча и щедро раздавая удары направо и налево, бросаясь в темноте туда и сюда; разбойники, полуслепые во мраке, в ужасе шарахались от него, и в несколько прыжков он оказался у выхода из пещеры. За его спиной продолжалась суета и заваруха, вопли и выкрики, а перед глазами была тропа, залитая сероватыми лучами уже близкого рассвета и уходящая вперед, вдоль ущелья, к Изенгарду…       Он на мгновение оглянулся, ища взглядом Шаухар. Где она?       И тут же услышал её крик.       Ей не повезло — сбитая с ног, она не успела ни подняться, ни отыскать кинжал, а зубы и когти были не особенно надёжным оружием против двух навалившихся на неё крепких тел. Она рычала, лягалась и кусалась, пыталась ползти, но её вновь повалили ударом дубинки по лицу и схватили за волосы.       — Девка! Это девка! — орал Кривой.       — Их всего двое! — кричал Клещ со «скотного двора». — Орков!       — Ты уверен?       — Да! Тут пусто! Больше никого нет!       — А второй где?       Урт и Висельник настороженно озирались, вглядываясь во мрак. Но вокруг всё было тихо.       — А пес его знает, удрал! — Кривой по-прежнему держал Шаухар за волосы. Полуоглушенная ударом, она слабо корчилась на земле, захлебываясь слюной и кровью, текущей из разбитой губы. — А с девкой-то чего?       Висельник сплюнул:       — Как чего? Не знаешь, что с девками делают?       Под всеобщий хохот Кривой тоже заржал:       — Да она орчиха поганая, а я брезгливый! Коза и то лучше!       — Морду ей прикрой, и будет красавица! Или у них там что, дырки по-другому расположены?       Шаухар зашипела, как кошка. Она рвалась и брыкалась, пытаясь вырваться из цепких разбойничьих лап, и слезы на её лице мешались с кровью, но шансы её были невелики: её пинали и швыряли друг другу, будто тряпичный мячик, рвали с неё перевязь и козьи шкуры, били дубинками по ребрам, пересекая малейшие попытки к непокорности. Гоготали:       — Ну, кто первый? У кого духу хватит?       — Подрежь её, сучку, а то вырывается!       — Ща я её придушу! Дай веревку!       Кто-то бросил Клещу кожаный ремень, и он, зайдя пленнице за спину, накинул удавку ей на шею. Потянул, уже не ожидая сопротивления…       И, наверно, очень удивился, когда из темноты прилетел камень и ударил его в висок.       Гэдж ворвался в пещеру, рыча от бешенства. Крики Шаухар разом пробудили в нем зверя; жгучая ярость взметнулась в нем ураганом и смела остатки благоразумия. Исчезли боль, слабость и дурнота, удесятерились силы — и он шёл напролом, как взбешенный бык, раскидывая всех, кто попадался на его пути. Деревяшка в его искалеченной руке разила направо и налево, как тяжелая булава, да и другая рука — та, которая была в лубках — тоже внезапно превратилась в оружие, которым оказалось весьма сподручно прикрываться от ударов и расквашивать чужие физиономии…       Курдюк, попавшийся ему первым, был сбит с ног и выбыл из строя прежде, чем понял, откуда исходит новая опасность. Клещ, получивший удар камнем в глаз, согнулся пополам и тоненько подвывал, остальные в ужасе отпрянули; ведомый полубезумной звериной яростью, Гэдж быстро прорвался к Шаухар, в слезах и соплях барахтающей на земле, и, бросив палку, схватил её за руку, помогая подняться.       — Бежим.       Он был один — против пятерых.       Увы, остальные к этому моменту очухались и успели понять, что, кроме Гэджа, в пещере никого нет, к тому же он ранен и однорук. У выхода их ждали: Висельник, Урт и Кривой. Палку, служившую ему оружием, Гэдж выронил, поднимая Шаухар, но зато успел тремя пальцами прихватить дырявый котелок, валявшийся у костра — и теперь орудовал им, как кастетом и щитом одновременно, прикрывая себя и Шаухар, медленно продвигаясь к выходу. Разбойники тоже размахивали деревянными булавами будь здоров, и на несчастном котелке после каждого удара оставались глубокие вмятины, но это было лучше, чем получить такие же вмятины в черепе. Гэдж пятился вдоль стены...       И все же его обходили — со стороны левой, покалеченной руки. Гэдж не успевал отбиваться. На него наседали трое, лупили дубинками — по лицу, по плечам, по рукам; к счастью, пускать в ход ножи они опасались, чтобы в темноте, тесноте и суматохе не порезать своих же, да перевес и без того был на их стороне. Кто-то подставил Гэджу подножку, кто-то достал его булавой по затылку — в который раз за последние несколько дней! — его голова взорвалась болью, и ему показалось, что она сейчас треснет, как спелый арбуз. Он упал на колени, прямо на больную руку, и мир в его глазах на несколько мгновений померк.       Шаухар взвизгнула и, кажется, кинулась его поднимать.       — Беги! — крикнул Гэдж. — Быстро!       Шаухар, рыдая, попятилась. Гэдж бросился под ноги разбойнику, который пытался её перехватить, и повалил его навзничь. Подняться Гэдж уже не успел — на него навалились, прижали к земле, пинали и ругались, молотили дубинками и кулаками всюду, куда могли дотянуться. Потом по голове прилетел ещё один удар, и Гэдж провалился в спасительную темноту.