Крепость в Лихолесье. Скала Ветров

      Утро уже подходило к полудню, когда Гэндальф и Гэдж, взмокшие и уставшие, основательно пропеченные жарким степным солнцем, вступили под прохладные своды тисовой рощи — южного авангарда Золотого леса. Душное пекло андуинских степей осталось позади, и Гэджу невольно вспомнился Фангорн: звенящая тишина, шепот ветра в листве могучих крон, пение птиц, пестрые лоскутки солнечных бликов на мягком ковре лесной подстилки…       По мере продвижения к северу лес неуловимо менялся. Первыми исчезли стройные осинки, потом сошли на нет скромные тисы, грабы и ясени. Среди мрачных дубов, внушительных вязов и солидных буков все чаще стали встречаться — и группами и поодиночке — высокие, могучие деревья с гладкой серой корой и широкими плотными листьями, с внешней стороны нежно-зелеными, а с внутренней — серебристыми, мягко посверкивающими в полумраке. Так это и есть знаменитые лориэнские мэллорны? — спросил себя Гэдж и слегка удивился: ему до сих пор казалось, что легендарные золотые деревья и впрямь должны быть исключительно золотыми.        — Золотым этот лес бывает только осенью и зимой, Гэдж, — пояснил Гэндальф в ответ на его вопрос. — Листья не опадают с деревьев с приходом холодов, а становятся бледно-золотыми, словно солнечные блики — а потом, когда наступает тепло, вновь наливаются свежими соками. Весной, когда мэллорны зацветают, здесь, поверь, бывает очень красиво: соцветия у этих деревьев большие, словно вылепленные из воска, с золотисто-белыми лепестками, и источают дивный медовый аромат, который…        — А далеко еще до Лориэна, Гэндальф?        — Не бойся, мимо не пройдем. — Волшебник беспечно грыз жесткий стебелек весёлки. — Хотя от посторонних глаз эта страна укрыта волшебной завесой, подобной той, какой Мелиан в свое время укрывала Дориат, так что найти Лориэн и уж тем более войти в него может лишь тот, кого будет угодно пропустить самим Владыкам.       Орк отчего-то засомневался. Эльфы всегда казались ему народом, который не очень-то жалует чужаков, и слова волшебника — оброненные как бы мимоходом, но в то же время весьма многозначительно — служили тому ясным подтверждением.        — Так, может, нам вовсе и не обязательно в него заходить, а? Саруман обещался встретить нас где-то на границе.        — Не тревожься, Гэдж, эльфы добры и гостеприимны… и в любом случае, я полагаю, представиться Владыкам будет отнюдь не лишним. Или ты совсем не хочешь увидеть легендарных обитателей Золотого леса, эм?        — Ну, может, и хочу, — неуверенно пробормотал орк. — Только хотят ли они увидеть меня — вот в чем вопрос…       Почти тотчас же, точно подтверждая его слова, сверху, из темной, непроглядной снизу густой листвы прозвучал властный оклик:        — Daro!       Гэндальф, крепко сжав руку спутника, тут же остановился. Наверху чей-то чистый, певучий голос заговорил по-эльфийски, и Гэндальф, помедлив секунду, ответил на том же языке. Это был синдарин, и Гэдж, хоть и знал на нем несколько слов, ничего не сумел разобрать: эльф и волшебник говорили слишком быстро.        — Кто там? — не удержался орк. — Что он говорит?       Гэндальф не ответил. Ветви мэллорна едва заметно всколыхнулись, и перед путниками бесшумно возник (именно возник, будто соткался из лесного сумрака) человек… вернее, конечно, эльф — высокий, светловолосый, в тенисто-зеленом одеянии, цветом почти сливающимся с сероватой корой окружающих деревьев. Ликом он был светел и прекрасен, телом ладен и строен, за спиной имел лук и колчан со стрелами, на поясе — длинный прямой кинжал в кожаных ножнах.        — Добрый день, Фаундил. — Гэндальф учтиво склонил голову.        — Приветствую и тебя, Митрандир, — немедленно откликнулся Фаундил на всеобщем языке, едва удостоив гостей небрежным кивком. Его внимательные, ясные, как самоцветы, голубые глаза смотрели на путников спокойно и строго, с чуть заметной насмешливой искоркой, прячущейся в прозрачной мерцающей глубине.        — Я удивлен, Фаундил, — вновь заговорил волшебник, выдержав полагающуюся паузу. — С каких это пор вы позабыли правила радушия и хорошего тона, встречаете меня с такой настороженностью и задерживаете на пути как нежеланного гостя и достойного подозрений субъекта? До сих пор я, признаться, полагал, что не просто так имею честь называться Другом эльфов.        — Все верно, Митрандир, — невозмутимо отозвался страж, — тебя мы хорошо знаем, равно как и то, что тебе известны заветные слова, открывающие перед тобой дорогу в светлый Лотлориэн.        — Но в чем же дело?        — Твой спутник. — Эльф, приподняв бровь, медленно перевел взгляд на орка, который в почтительном молчании стоял чуть поодаль, позади мага — и у Гэджа разом появилось ощущение, будто его проткнули насквозь; он невольно поежился. — Он — орк.        — Что ж… этого трудно не заметить, — признал Гэндальф. Он тоже повернул голову и посмотрел на Гэджа так, точно увидел его впервые.       Губы эльфа дрогнули в едва заметной улыбке, но глаза по-прежнему оставались холодными и колкими, точно кристаллы льда; взгляд его царапал орка, как попавшая под одежду хвоинка. Прочие стражи пограничья никак не давали о себе знать, но Гэдж мог бы поклясться, что находится сейчас под прицелом по меньшей мере дюжины стрел, готовых по первому знаку Фаундила вылететь из окружающего окоёма густой листвы.        — Это не похоже на тебя, Митрандир… с каких это пор ты начал водить дружбу с орками? Или тебе не известна древняя клятва эльфов, согласно которой ни один орк не смеет преступить границ Лориэна, не будучи тут же покаран немедленной смертью?        — У каждого правила могут быть исключения, Фаундил, — невозмутимо заметил волшебник.        — Могут… но, боюсь, это не тот случай, Гэндальф.        — Отчего же? Разве Владыка Келеборн не предупреждал вас об этом… о Гэдже?       На бесстрастном лице Фаундила впервые обнаружились признаки жизни — на нем мелькнула тень удивления.        — Об этом орке? Мы не получали никаких указаний.        — Вот как? Странно… А скажи-ка, друг мой, Саруман на днях не объявлялся в ваших владениях?        — Белый маг не так уж часто балует нас своими посещениями и, конечно, его визит не прошел бы незамеченным… Нет, Митрандир, он не приезжал в Лориэн уже более двух десятков лет — вот все, что я могу тебе сказать.        — Понятно. — Гэндальф как будто пришел в замешательство. Это было явно не то, что он хотел от Фаундила услышать. — Но, вероятно, он прислал в Карас-Галадхэн какую-нибудь весточку о себе?       Фаундил, чуть помедлив, отрицательно качнул головой.        — Насчет этого мне ничего не ведомо. Вижу, — проницательно добавил эльф, — ты ждал от него известий, и их отсутствие тебя удручает.        — Ты даже не представляешь, насколько оно меня удручает, Фаундил, — маг растерянно потер рукой щеку. — Я, признаться, в изрядном затруднении… Я привел сюда этого орка не просто так, — помолчав, добавил он неохотно, словно сомневаясь, стоит ли сейчас об этом упоминать. — Видишь ли, у него есть при себе кое-какая вещица, которая, сдается мне, может послужить ему пропуском.        — Какая вещица?        — Владыкам, не сомневаюсь, увидеть её будет весьма небезынтересно… Но об этом я бы предпочел говорить только с Келеборном. Мне необходимо увидеться с ним как можно скорее.        — Тебе я не препятствую войти в Лориэн.        — А мой спутник?        — О нем позаботятся. Но на северный берег реки Келебрант он не ступит… Я не полномочен нарушить данную мною клятву, Митрандир.       Гэндальф молчал. Стоял, слегка согнувшись и неуклюже опираясь на посох, точно под тяжким весом навалившихся на него неприятных известий у него вдруг начали подгибаться ноги.       Гэдж тоже не произносил ни слова. Ему было не по себе… Эльфы, как он и предполагал, не оказались ни дружелюбными, ни гостеприимными, на радушно настроенными. «О нем позаботятся». Что́ это могло значить — в устах эльфа? «О нем позаботятся, посадив его под замок?»       Радоваться отсутствию в Лориэне Сарумана или нет — он пока не решил.        — Ну и? — мрачно спросил он у Гэндальфа. — Что теперь?       Волшебник рассеянно оглянулся через плечо.        — Не переживай, Гэдж. Все так или иначе уладится, я тебе обещаю.        — Я не переживаю, — буркнул Гэдж. — Да и что тут, по-твоему, должно «улаживаться»? Никакой нужды идти в этот твой Лориэн я не вижу… Сарумана здесь все равно нет, ты же сам слышал.        — Если его нет здесь сегодня, не значит, что он не появится завтра. Возможно, что-то задержало его в пути.        — Что его могло задержать?        — Не знаю… Надо подождать хотя бы несколько дней. Он непременно приедет.        — Угу. И тогда ты с чистой совестью сдашь меня ему из рук в руки и вздохнешь с облегчением.       Гэндальф с досадой провел по лбу тыльной стороной ладони. Возразить ему, откровенно говоря, было нечего.        — Как бы там ни было, наши пути здесь должны разойтись, Гэдж. Через несколько дней мне нужно будет уйти.        — Куда уйти?        — На восточный берег Андуина.       Гэджу показалось, будто в его желудок упал булыжник — таким мерзким, тяжелым и неудобоваримым было охватившее его чувство.        — Зачем? — пробормотал он.        — По делам, о которых тебе знать вовсе не обязательно, друг мой. Но я бы хотел быть спокоен за твою дальнейшую судьбу, хоть и буду лишён возможности отныне за тобою, гм… приглядывать.        — Так я и не прошу тебя за мной «приглядывать», Гэндальф. И никогда не просил! Но и оставаться здесь… пленником… я тоже не желаю!        — Никто не говорит, что ты будешь пленником, — с плохо скрытым раздражением возразил волшебник, — с чего ты это взял? Вобьешь себе в голову какую-то чушь…        — А кем же я тут буду — почетным гостем? С сопровождением из вооружённой охраны за плечами? Нет уж, избавь меня от такого эльфийского гостеприимства… Если меня не рады здесь видеть, так я вообще лучше уйду!        — Поздно. Ты не можешь просто так уйти, орк, — ровным тоном напомнил о себе Фаундил. — Ты вступил под сень Золотого леса — и теперь лишь в воле Владык решить, отпустить тебя или задержать. И знай — в лесу есть тайная стража… ты еще жив только благодаря заступничеству Митрандира. С орками у нас, как правило, разговор короткий.        — Что? — Гэдж, не веря ушам, медленно обернулся.        — Ты все слышал, орк, — ледяным тоном проговорил эльф; он по-прежнему был сдержан и незыблем, как гранитная глыба, но в глубине его глаз тлела едва приметная усмешка. — Но, так и быть, я повторю снова, коли ты не сумел понять с первого раза… Хочешь ты этого или нет, но ты уже зашёл слишком далеко, чтобы повернуть назад. Владыка Келеборн узнает о тебе — и сам будет принимать решение касательно твоей… важной персоны.        — Ч-что? — Гэдж по-прежнему едва верил в происходящее. Вот это да! Путь в Лориэн ему, значит, заказан — но и просто повернуться к эльфам спиной и спокойно убраться восвояси ему теперь тоже не позволяется! Он стал врагом, лиходеем и подозрительной тварью, не успев еще и шагу сделать в эту растреклятую эльфийскую странишку.       Он рывком поднял голову и посмотрел эльфу прямо в глаза — прозрачные, ярко-голубые, холодные, как зимнее небо. Ничего в жизни ему ни хотелось так нестерпимо, как съездить кулаком по этой надменной, бесстрастной, лощеной эльфийской физиономии. Даже нахальное остроносое мурло Лута сейчас не казалось ему более противным.        — Я что, по-вашему — разбойник? — хрипло спросил он. — Лазутчик? Шпион? Я не сделал ничего дурного. Я ничего не нарушил, не сломал, не украл, никого не убил! Вы не имеете права удерживать меня тут против моей воли! Да кто они такие, эти ваши Владыки, что я должен ждать их решений и подчиняться их дурацким велениям?        — Поостерегись, орк! Твоими устами говорят гордыня и злоба. — Красивое лицо эльфа чуть дрогнуло — казалось, горячность орка его едва ли не забавляет: так суровый прибрежный утёс мог бы взирать на тщетно бьющиеся о его каменную грудь глупые буруны. — Я могу списать это на твою врожденную грубость и необузданность, но терпение мое далеко не безгранично. Еще одно проявление непочтения к Владыкам Лориэна — и ты действительно станешь тут пленником, а не гостем.        — Погоди, Фаундил. Прекратите, вы, оба! — Гэндальф решительно шагнул меж ними, крепко сжимая в руке посох, схватил Гэджа за локоть и отвел в сторону. Горячо заговорил вполголоса: — Послушай, Гэдж, не будь таким дурнем… И, ради Творца, придержи язык! Здесь не то место и не то время, чтобы оскорблять друг друга и распалять и без того бесконечно тлеющую вражду! В своем доме Келеборн волен поступать так, как полагает нужным, а мы — гости в его стране, притом гости незваные, так что должны считаться с желаниями хозяев.        — Это — унизительно! — Гэдж глухо зарычал: обида и ярость клокотали в его груди горячо и больно, как раскаленная, не находящая выхода магма в недрах вулкана. — Сидеть и ждать милости от какого-то там эльфийского царька… Кто он такой, этот твой Келеборн — пуп земли? Владыка всея Арды и Средиземья, сам Великий Творец во белом неприступном сиянии? Чванливый сноб и самодур — вот он кто!        — Уймись! Ты, видимо, хорошо знаешь Келеборна, что позволяешь себе говорить о нем в таком тоне? — в голосе Гэндальфа вновь скользнул гнев; маг секунду помолчал, чтобы справиться с чувствами. Положил руку спутнику на плечо и слегка встряхнул его, будто непослушного ребенка. — Гэдж, — тихо, почти неслышно добавил он, — успокойся, ради Творца, внемли голосу разума и не будь таким твердолобым… своей грубостью и упрямством ты ставишь меня в весьма затруднительное положение.        — У меня такое чувство, — сказал Гэдж сквозь зубы, не глядя на мага, — что я с самого своего рождения только и делаю, что ставлю всех в затруднительное положение.       Он избегал смотреть на старика. Стоял, отведя глаза и набычившись, прислонившись спиной к стволу ближайшего дерева, прижимая взмокшие ладони к теплой и гладкой древесной шкуре. На ветке над его головой торчал одинокий цветок мэллорна: бело-золотистая пирамидка мягко светилась в полумраке, наполовину увядшая и засохшая, но трогательно уверенная, что вокруг все еще продолжается благостная весна.       Гэндальф сильнее стиснул плечо орка.        — Боюсь, ты просто слишком склонен к поспешным выводам и необдуманным решениям, дружище. Поверь, все непременно разъяснится и уладится, когда я поговорю с Владыками. Но… я вынужден кое о чем тебя попросить.        — О чем? Смиренно поклониться эльфам, шаркнуть ножкой и поцеловать им сапоги? Я ни в чем перед ними не повинен… кроме того, что не такой, как они!        — Тот амулет, «эстель»… который ты показывал мне в Фангорне, помнишь? Я хочу, чтобы ты отдал мне его… на время.       Гэдж с трудом вспомнил, о каком амулете говорит волшебник.        — Зачем он тебе? Это всего лишь простой обломок.        — Хочу показать его Келеборну. Обломок или не обломок — но, полагаю, эта вещица его действительно заинтересует. И к тому же позволит ему, скажем так, составить о тебе более благоприятное впечатление.        — Да мне вообще-то плевать, какое впечатление он там обо мне составит…        — А мне — не плевать! — негромко, но резко возразил маг, глаза его сердито блеснули. — Право, не заставляй меня в тебе разочаровываться, Гэдж! Я не так уж часто просил тебя о чем-либо, так уважь ты хотя бы однажды просьбу старика.       Гэдж молчал. Почему-то ему не хотелось отдавать Гэндальфу этот древний, неказистый и вообще расколотый надвое амулет, но почему — он не мог сказать… Наверное, намерение волшебника предъявить «эстель» надменному эльфийскому Владыке не казалось орку очень уж славной и замечательной идеей.        — Этот оберег принадлежал моей матери, — пересохшими губами произнес он, по-прежнему глядя в сторону. — Вот так. Это, конечно, пустяк, но все же…        — Я не думаю, что это такой уж пустяк, — серьезно возразил Гэндальф, — и твердо обещаю тебе, что вскоре ты получишь его обратно в целости и сохранности. Ты мне не веришь, Гэдж?        — Ну… верю, почему бы мне тебе не верить… И когда ты вернешься?       Гэндальф что-то прикинул в уме.        — Пара часов верхом, плюс переправа через Келебрант… Думаю, в Карас-Галадхэне — это королевский дворец — я буду к вечеру. Значит, вернусь завтра ближе к полудню… постараюсь вернуться, по крайней мере. Не переживай, Гэдж, — он улыбнулся (жалкая это, надо признать, получилась улыбочка) и ободряюще потрепал орка по плечу, — все будет хорошо, вот увидишь…

***

       — Иди за мной, — сдержанно сказал Фаундил.       Топот копыт лошади, которую эльфы дали Гэндальфу, чтобы волшебник мог добраться до Карас-Галадхэна, затих в отдалении. И Гэджу, отныне оставшемуся одному, ничего не оставалось, как подчиниться…       Эльф шел через лес быстро и ловко, скользящим шагом — и ни одна травинка не шелохнулась под его ногами, ни один камешек не попал под сапог, ни одна ветка не ударила по лицу. Гэдж тащился за ним следом — и тоскливые мысли, накинувшись на орка, грызли, грызли, грызли его, как свора голодных псов. Он знал, чувствовал шкурой, что из леса за ним наблюдают, более того — держат под прицелом, и это мерзкое знание ощущалось пренеприятнейшим онемением между лопаток: вероятность в любой момент ни за что ни про что получить эльфийскую стрелу в спину его нисколько не радовала. «Эльфы — скрытный, независимый и высокомерный народ, — говорил Саруман, — к тому же с орками у них давние счеты…» Нечего сказать, ловко они дают почувствовать нежеланным пришельцам их, пришельцев, моральное и физическое убожество; Гэдж до сих пор ощущал на себе оценивающе-презрительный (брезгливый?) взгляд Фаундила, и чувствовал себя под этим взглядом каким-то… нечистым, точно пораженным проказой. От этого взгляда ему теперь было не отмыться вовек.       Почему не приехал Саруман? Ведь он обещал приехать! «Я встречу вас в Лориэне заблаговременно…» Неудивительно, что, не найдя здесь, против ожиданий, Белого мага, Гэндальф так рассердился и растерялся — ему вовсе не улыбалось и дальше возиться и «нянчиться» с неудобным спутником. Гэдж проглотил комок в горле: желание исчезнуть, уйти в Серые горы, померкнувшее было в последнее время, вновь вспыхнуло в нем жарко и яростно, как поднесенный к огню просмоленный факел. Ладно, сказал он себе, не тревожься, господин маг, избавлю я тебя от своего неугодного общества, пусть только представится подходящий случай… Если Саруман не объявится в ближайшее время…       Но что, леший возьми, его могло задержать? Что могло произойти? Это вокруг Сарумана всегда что-то случалось и что-то происходило, но никак не с ним самим… Никогда на памяти Гэджа Белый маг не позволял себе пренебрегать своими обещаниями, и сейчас Гэдж терялся в предположениях и догадках касательно того, как такое могло случиться. В голове его бродили самые невероятные и сумбурные мысли, на сердце лежала свинцовая болванка, а на душе, несмотря на ясный солнечный день, было серо и пакостно, как в самый дождливый и слякотный осенний вечер…       К счастью, далеко идти не пришлось. Вскоре среди деревьев открылась полянка, в глубине которой стоял небольшой походный шатер — пятнистого серовато-коричневого цвета, будто сотканный из разлитой под деревьями лесной полутени и являющийся её частью. Внутри шатра имелась жаровня, столик, низкая лежанка, крытая попоной — все простенькое, незатейливое, видимо, собранное на скорую руку, но тем не менее как-то неуловимо, по-эльфийски справное, удобное и изящное.       Фаундил поставил на столик лампаду — некий диковинный светящийся камень, заключенный в стеклянную колбу с железными шторками, — и обернулся к орку:        — До возвращения Митрандира ты останешься здесь. Хворост для жаровни припасен возле входа, воду и кувшин для умывания найдешь рядом с лежанкой… впрочем, — добавил он мимоходом, — не думаю, что тебя это интересует. Ужин тебе сейчас принесут. — Он шагнул к выходу, но, прежде чем приподнять полог, на секунду остановился и небрежно бросил через плечо: — И помни: шатер будет под наблюдением… Поэтому лучше бы тебе не выходить отсюда без особой нужды, орк.        — Угу. А по нужде можно? — грубо спросил Гэдж.       Эльф поджал губы, лице его презрительно передернулось: чего еще можно было ждать от урука! Не ответив, он повернулся и молча покинул шатер, плотно прикрыв за собой полог.

***

      Келеборн встретил Гэндальфа на одном из нижних та́ланов дворца.       Владыка был один, не обремененный обществом ни своей златовласой супруги Галадриэль, ни кого-либо из свиты. Он в волнении мерил шагами небольшую, спрятанную в листве мэллорна уютную площадку и, едва завидев поднимающегося на талан волшебника, порывисто шагнул ему навстречу.        — Что ж, приветствую тебя, Митрандир… я давно ждал твоего визита, хотя, право слово, ожидал, что наша встреча окажется куда более теплой и дружественной.        — А что-то мешает ей быть таковой, Келеборн? — спокойно осведомился волшебник.       Он шагнул на талан — деревянный помост, установленный в развилке ветвей огромного сказочного дерева и обнесенный резными, увитыми зеленью изящными столбиками — и коротко поклонился.       Эльф не ответил волшебнику тем же. На лице его не было улыбки.        — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Митрандир. Фаундил прислал мне весть о том, что ты явился в Лориэн не один, а с каким-то… орком! Меня это удивило… очень неприятно удивило, Гэндальф! Я как-то не думал, что ты не станешь считаться с древними клятвами и обычаями моего народа, более того — способен оскорбить их подобным пренебрежением. Я знаю, что ты редко позволяешь себе поступать безрассудно, но, клянусь, если ты сейчас не приведешь достаточно веских причин в объяснение такого поступка, я буду вынужден считать, что в кои-то веки ты повредился в уме.       Гэндальф медленно прошел вперед, через талан, тяжело опустился на лавку в углу под шатром нависавшей над ажурной аркой тёмной неподвижной листвы. Предстоящий разговор обещал быть не из простых, и заданный эльфом холодный и высокопарный тон был ярким тому подтверждением.        — Поверь, у меня действительно были на то важные причины, Келеборн.       Эльф нервно хрустнул пальцами.        — Может быть. И я хочу их услышать.        — Не стану томить тебя неизвестностью и все тебе объясню… раз уж ты полагаешь, что я непременно должен это сделать. Но прежде ответь — не приходили ли в Лориэн в последнее время какие-либо вести от Сарумана?        — От Куруни́ра? — Келеборн как будто был удивлен. — Мы уже очень давно не получали от него никаких вестей… Почему ты о нем заговорил?        — Причина проста: Гэдж… этот орк, которого я привел с собой… его ученик и воспитанник. Вот, собственно, и все.       Он умолк, ожидая ответа, не глядя на эльфа, наблюдая, как перемигиваются за краем талана крохотные голубоватые светлячки. Вокруг — справа, слева, над головой — негромко шелестела листва королевских мэллорнов: невероятных, изумительной высоты деревьев, кроны которых возносились вверх на недосягаемую высоту и терялись в вышине, сливаясь со звездным небом. Могучие ветви, причудливо сплетаясь и расплетаясь, образовывали множество развилок, переходов и ярусов, соединенных изящными мостками и витыми лесенками, а сквозь густую колышащуюся листву там и тут пробивался свет — серебристый, мягкий, мерцающий, как отражения далеких звезд. Откуда-то доносилась негромкая музыка и пение — нежное, мелодичное, изобилующее приятными переливами, спокойное и безмятежное, как добрая равнинная река…       Владыка секунду-другую молчал. Стоял, сложив руки на животе и прикрыв глаза — в лице его не дрогнул ни один мускул и фигура была неподвижна, как кладбищенское изваяние, лишь легкий ветерок играл прядью спадающих на плечи гладких молочно-серебристых волос.        — Воспитанник Сарумана? Орк? Что за… странный поступок, Митрандир? Я не ослышался?        — Никоим образом, Келеборн.        — Ну, знаешь… — Келеборн стянул и без того тонкие губы в ниточку. — Курунир всегда был скрытен, с причудами и себе на уме, и потому Галадриэль полагала за лучшее относиться к нему слегка настороженно. Но это, право, уже как-то… слишком!       Гэндальф внимательно изучал дивной красоты тончайшую резьбу на столбике арки и не считал нужным отрываться от этого занятия.        — Ну, меня этот поступок тоже удивил… поначалу. А потом я подумал: да в общем-то, почему бы и нет? Этот орк оказался на попечении Сарумана сущим младенцем и с детства был огражден от влияния родной, орочьей, среды. Курунир пестовал его, учил и воспитывал сообразно собственным целям… он сказал мне, что таким образом хотел провести некое любопытное изыскание, попробовать выяснить, насколько искажена фэа орков и возможно ли её каким-либо образом пробудить и восстановить.        — И ему это удалось?        — Пожалуй, скорее да, чем нет. У Гэджа довольно своеобразные, надо признать, взгляды на жизнь, но, уверяю тебя, он не несет в себе никакого зла. Так уж вышло, что, гм, временно он оказался под моим присмотром, и, приведя его сюда, я не был намерен ни оскорбить вас, ни, тем паче, заставить вас нарушить древний зарок. — Гэндальф вынул из своей котомки и выложил на столик письмо, присланное из Изенгарда. — Вот, прочти. Думаю, послание объяснит тебе, почему я привел Гэджа в Лориэн и был вынужден, даже того не желая, просить твоего гостеприимства.       Эльф молча взял письмо. Волшебник, сложив руки на коленях, спокойно смотрел в лес, в темноту бездонного окоёма, где посверкивали серебристые фонарики: мелодичное пение смолкло, но теперь неподалеку кто-то негромко наигрывал на флейте — и от этих печальных, навевающих светлую грусть нежных звуков сладко дрожало в груди и щемило сердце…       Ознакомившись с содержанием послания, Келеборн бросил его на столик и тоже задумчиво посмотрел в лес. Владыка пребывал в замешательстве и затруднении, которые нисколько не считал нужным скрывать.        — Значит, Саруман должен был приехать в Лориэн несколько дней назад и встретить вас на границе…        — Именно.        — Но он этого не сделал. — Эльф судорожно усмехнулся. — Что ж, ничего удивительного. Вы, волшебники, всегда имеете обыкновение исчезать в самый необходимый момент.        — На то, как правило, бывают веские основания, Келеборн.        — Интересно, какие веские основания нашлись в этот раз у Сарумана?        — Не знаю. Меня его отсутствие тоже настораживает, я ожидал, что к моменту нашего появления он уже будет пребывать здесь и все тебе объяснит… Но, видимо, что-то задержало его в дороге.        — Почему он тогда не прислал другого письма, объясняющего задержку?        — Вероятно, письмо затерялось…        — Другой причины ты не допускаешь, Гэндальф?        — Какой?        — Такой, что Курунир счел этот свой «опыт» вполне завершенным — и отныне предоставил орка самому себе. С глаз долой — из сердца вон.        — Нелепо так думать, Келеборн. Гэдж много значит для Сарумана, поверь мне…        — Нелепо думать, будто для Сарумана вообще кто-то что-то может значить… для этого любителя «любопытных изысканий»! — сердито перебил эльф. Отвернувшись, он оперся на перила, ограждавшие талан, изо всех сил пытаясь справиться с раздражением и взять себя в руки: поступок Гэндальфа, что ни говори, был удивителен, неуместен и вообще как-то… неудобен. Конечно, от старого плута всегда можно было ожидать всего, чего угодно… но не до такой же степени, барлог возьми!        — Кроме Лориэна мне некуда было его вести, Келеборн, — негромко повторил маг за его спиной, — и прости великодушно, если я чем-то тебя невольно оскорбил или задел. Гэдж не свиреп, не злобен и не опасен — его воспитывали не как орка…        — Его воспитывал Саруман! — с досадой откликнулся Келеборн. — И я, признаться, не думаю, что это намного лучше… Курунир слишком часто в последнее время позволяет себе пренебрегать древними устоями и запретами, и в этот раз, боюсь, он чересчур заигрался. А если этот орк хотя бы вполовину такой же своенравный, скрытный, самонадеянный и ни с чем не считающийся, как его учитель…        — Ничего подобного я за ним не замечал.        — Не хотел замечать. Оркам изначально свойственны подобные качества, а если еще направить их в нужное русло…        — Подобные качества в той или иной степени вообще свойственны большинству людей.        — Именно поэтому мы, эльфы, и стараемся иметь с людьми как можно меньше точек соприкосновения. А уж с орками — тем более!       Гэндальф раздражённо поморщился. Они с Владыкой словно находились по разные стороны высокой каменной стены — и докричаться друг до друга сквозь эту непреодолимую преграду им, по-видимому, в ближайшее время было не суждено.        — Гэдж в куда меньшей степени орк, чем ты это себе представляешь. То, что вы недолюбливаете Сарумана, для меня не новость — и, прямо скажем, меня это не удивляет. Но не стоит эту неприязнь и недоверие переносить на его воспитанника, Келеборн… Я всего лишь прошу для него убежища — не навсегда, лишь на те несколько дней, пока в Лориэн не явится Саруман.       Эльф смотрел мрачно.        — Предположим самое худшее — он никогда сюда не явится, Гэндальф. Что тогда? Я не намерен терпеть присутствие в Лориэне орка, пусть самого что ни на есть смирного и вышколенного. Это противоречит не только древним заповедям нашего народа, но и простому здравому смыслу… Пусть сейчас, при тебе, он кроткий и покладистый — а что будет потом, когда ты уйдешь?        — А с чего ты взял, что он должен стать буйным и несдержанным? Он с малых лет держал в руках книгу, а не меч.        — По-твоему, это многое меняет?        — Ты совсем не знаешь Гэджа… и нисколько не стремишься узнать.        — Потому что не вижу в этом нужды. Орк всегда останется орком, в какое одеяние его ни одень и какую науку в голову ни вложи. Если ты позабыл творимые орками разор, бесчинства и опустошения во все времена и на всех землях Арды, то я, к сожалению — нет. Вспомни Белерианд… Гондолин… Войну Гнева… Дагорлад… да все что угодно! Спроси любого из моих подданных — и окажется, что у каждого есть к этим проклятым тварям трудный, личный, кровью скрепленный счет! Оркам нельзя доверять, они — порождения злобной силы, нравственно и духовно искалеченные создания, никакие сарумановы «опыты» не убедят меня в обратном! — Эльф тяжело перевел дух, слишком рассерженный и взволнованный, чтобы продолжать. Досадливо махнул рукой, рубанул воздух ладонью, точно желая решительно пресечь дальнейший докучливый и бесплодный спор. — Откровенно говоря, я не понимаю, зачем ты вообще позволил втянуть себя в эту затею… Саруман, допустим, всегда был со странностями — но ты-то зачем навязал этого орка на свою шею, зачем? Искал себе неприятностей? Хотел взвалить на свои плечи лишние заботы и хлопоты? Кому твои мягкотелость и доброхотство в итоге принесли пользу — тебе? Мне? Твоему… спутнику?       Волшебник прикрыл глаза.        — Что ж, ты прав: боюсь, я руководствовался в своих действиях соображениями несколько иного толка, нежели сухая рассудительность и трезвый расчет. Я просто хотел уберечь Гэджа от него самого.       Эльф, приподняв брови, пожал плечами: он явно не находил эту причину достаточно убедительной.       Флейта, плачущая в листве, умолкла — и враз стало очень тихо, просто оглушительно тихо, до неприятного звона в ушах. Окружающий лес застыл, замер, погрузился в безмолвие, разом онемел…        — Что ж, — помолчав, негромко добавил маг, — не буду спорить: я, вероятно, и в самом деле сглупил, когда решил ввязаться в «эту затею», но, как бы там ни было, теперь я ответственен за судьбу этого орка — как перед Саруманом, так и перед… самим собой. Но дело в том, что у меня больше нет ни времени, ни возможности денно и нощно пасти мальчишку, Келеборн, а Гэджа ни в коем случае нельзя выпускать из-под надзора. Нет, не потому, что без пригляда он станет непредсказуем или опасен, а лишь потому, что, предоставленный самому себе, он просто-напросто… пропадет.       Келеборн хмыкнул.        — И тебя это волнует?        — К сожалению, да.       Эльф плотно сжал рот.        — Ну хорошо, только из уважения к тебе, Митрандир, и в знак нашей давней дружбы… на несколько дней — ну, скажем, до возрождения следующей луны, — он может рассчитывать на мою благожелательность и гостеприимство, но ничего большего я обещать тебе не могу… Пойми, Серый — терпение моего народа тоже не безгранично.       — Благодарю, Келеборн. — Гэндальф склонил голову — других уступок, он понимал, он от Келеборна сейчас все равно не добьется. Что ж… следовало радоваться хотя бы небольшой отсрочке — вероятно, за эти несколько дней Саруман все-таки как-то даст о себе знать, и мальчишку удастся благополучно препроводить домой… Что там стряслось с Белым магом, леший бы его побрал, с раздражением спрашивал себя Гэндальф, где он там заплутал — в трех фангорнских соснах? Ладно он сам не появляется на горизонте — но уж письмо или доверенного человека он удосужился бы прислать? Волшебник вздохнул; порылся в своей котомке, достал кисет, развязал его, принялся неторопливо набивать трубку. Навык, привычный и годами отработанный до мельчайший движений, сейчас отчего-то дал сбой: трубка неуклюже выскальзывала из рук хозяина, крутилась и дрожала, словно живая, табак сыпался сквозь пальцы, точно дурно заговоренный.        — Что нового в Дол Гулдуре? — спросил Гэндальф небрежно. Он чувствовал настоятельную потребность перевести разговор на другую тему, но говорить о погоде и видах на урожай сейчас, наверно, было бы не слишком уместно.        — Ничего. — Келеборн, втянув руки в широкие рукава просторного одеяния, рассеянно смотрел на восток, словно пытался пронизать взглядом сгустившийся под деревьями ночной мрак. — Во всяком случае, ничего определенного. Амон Ланк скрыт от наших взоров… С севера и востока холм и стоящий на нем Замок окружены болотами, и пару седьмиц назад двое моих разведчиков обнаружили дорогу через топи… гать, по которой к Крепости идут обозы с зерном, с кожами, с железными чушками. Разведчики пытались пройти через болота и проникнуть за рубежи Дол Гулдура, но…        — Что?       Келеборн яростно потер пальцем висок.        — Назад они не вернулись.        — Что с ними случилось?        — Не знаю. Мы пытались выяснить их участь, но нам это не удалось… Я стараюсь не оставлять границы болот без внимания, но и бессмысленно рисковать своими воинами тоже не имею права, Митрандир. Видимо, тракт охраняется куда лучше, чем это можно предположить с первого взгляда.       Гэндальф устало ссутулился.        — Что ж, понимаю… Но тем больше вижу причин все-таки пробраться за болота и выяснить наконец, что там происходит, и за каким лешим тамошним обитателям понадобились железные чушки.       Келеборн обеспокоенно покачал головой. Мягко блеснул серебристый венец на его высоком бледном челе — символ королевской власти.        — Значит, ты так и не отказался от этой мысли…        — Не считаю возможным отказаться, Келеборн.        — А что тебе насчет твоей затеи сказал Саруман?        — Ничего определенного. Он также не дал себе труда, гм… должным образом оценить глубину вопроса.        — И поэтому ты позволил себе его мнением пренебречь.        — Потому что не нахожу его взгляд достаточно всесторонним.        — Ты погубишь сам себя, Гэндальф.        — Зато, возможно, спасу кого-то другого.       Эльф вздохнул. Он смотрел на мага, склонив голову к плечу — на его точеном, с тонкими чертами аристократичном лице выражалась та усталость и безграничное терпение, с которыми взрослый и умудренный жизненным опытом человек пытается растолковать прописные истины на редкость строптивому и тупоголовому ребенку.        — Чудак ты, Гэндальф, ей-богу. За кого радеешь? За тех, кто тебя никогда в жизни в глаза не увидит и спасибо не скажет… Впрочем, не хочу с тобой спорить, ибо мы с тобой и без того находимся на грани ссоры, проистекающей единственно из твоего недомыслия и упрямства… Кстати. — Словно внезапно о чем-то припомнив — о чем-то не слишком важном, но тем не менее нуждающимся в замечании, — он деловито щелкнул пальцами. — Фаундил передал мне, что ты упоминал о некой вещице, имеющейся у твоего орка, на которую мне было бы любопытно взглянуть.       Гэндальф выпустил колечко дыма, полюбовался тем, как оно тает в воздухе, рассыпаясь на множество порхающих над головой мага крохотных пепельно-серых бабочек.        — Смею полагать, — мимоходом заметил он, — что именно поэтому Гэджу покамест отсыпали горстку благожелательности и не вынесли приговор…       Келеборн безмятежно разглядывал завитки искусной золотой вышивки на рукаве своего роскошного парчового одеяния.        — Ну так что?       Волшебник добыл из поясной сумки и положил на столик обломок амулета.        — Взгляни, Келеборн.       Эльф небрежно бросил взгляд на вещицу — и замер. Ощутимо вздрогнул всем телом. Взгляд его будто прикипел к амулету, внимательные синие глаза сузились и потемнели… В глубине их мелькнуло что-то странное, трудноуловимое: изумление, недоверие, печаль… ярость, горечь, неясная затаенная боль?        — Эт-то… не может быть… — Он прикусил губу и нахмурился. — Ты хочешь сказать, что эта вещица принадлежит орку?        — Я хочу сказать, что она была найдена вместе с ним.       Келеборн аккуратно, точно боясь обжечься, взял обломок, осмотрел его со всех сторон, потер пальцами, что-то едва слышно пробормотал. Мельком взглянул на Гэндальфа — и волшебнику стало не по себе: вид у эльфа был такой, будто он сей момент увидел перед собой жуткого, некстати восставшего из могилы древнего призрака.        — Тебе известно, что это такое, Гэндальф?        — Э-э… «Сит-эстель»?        — И что ты о нем знаешь?        — Почти ничего. Только то, что, вероятно, амулет был выкован в Гондолине из «небесного железа», а потом, по всей видимости, утрачен…        — Утрачен? — медленно переспросил эльф. — Нет. Не утрачен… Не утрачен! — Он быстро отвернулся и прикрыл лицо ладонью.       Гэндальф смешался. Он, в общем-то, предполагал, что Келеборн окажется удивлен этой странной вещицей и даже в некоторой степени ею поражен, но никак не думал, что настолько поражен. Что-то с этим амулетом было не так… Какие-то неприятные думы он пробудил в душе Владыки, выворотил, как лопатой, пласт давних и тяжёлых воспоминаний — но, видимо, не настолько глубоко захороненных и поросших мхом, как это хотелось бы самому эльфу.       Келеборн медленно отнял руку от лица и взглянул на мага. Лик Владыки был белым, безжизненным и застывшим, точно глиняная маска, только губы странно, едва заметно подрагивали. Волшебник поразился произошедшей в нем перемене — куда девался встретивший его под сводами дворца сильный, уверенный в себе и высокомерный правитель? Неясная тень легла на красивое лицо эльфа — и оно разом постарело, осунулось; все тысячи и тысячи прожитых лет проступили сквозь тонкие черты, как рисунок сквозь промасленную бумагу, коснулись плеча Владыки и поставили на его бледное чело тяжелую мрачную печать бремени не-забвения.        — Что… произошло? — с тревогой пробормотал маг. От догадки, внезапно пришедшей ему на ум, он похолодел до корней волос — и ощущение совершенной им жуткой ошибки с ног до головы охватило его отвратительным лихорадочным ознобом. — Что это за амулет? Келеборн?       Эльф, словно очнувшись, зябко передернул плечами. Посмотрел на волшебника с кривой вымученной улыбкой.        — Амулет? Извини… я пока не могу тебе ничего сказать, Серый… Мне нужно более тщательно изучить эту вещицу, показать её Галадриэль и моим советникам, убедиться в её подлинности… Оставь обломок у меня на некоторое время. Ну, скажем, на пару дней.        — Я… — Гэндальф секунду помолчал, — обещал вернуть его Гэджу.        — Непременно вернешь — если выяснится, что в амулете ничего особенного нет. Но… не сейчас. Ты устал, и нуждаешься в отдыхе… думаю, мы с куда большей плодотворностью сможем продолжить нашу беседу поутру. Да! — Владыка небрежно позвонил в колокольчик, и на пороге талана бесшумно возникла фигура эльфа в просторном долгополом одеянии — тотчас же, как будто слуга стоял прямо за дверью. — Аглор, друг мой, проводи Митрандира в гостевой покой и проследи, чтобы он ни в чем не нуждался… Увидимся завтра, Гэндальф.       Гэндальф поднялся и молча поклонился. Спорить и пытаться продолжать разговор было бессмысленно — тон Владыки был непреклонен и не приветствовал возражений. Да и не было в том нужды: волшебник действительно смертно устал и хотел сейчас остаться в одиночестве ничуть не меньше, нежели Келеборн.