Маяк

      Этот вечер начался так же, как и предыдущие три. Или пять. А может, еще больше. Не разобрать. Абсолютно одинаковые, все они будто слились в один. Бесконечный.       Северус разбудил ее на закате и аппарировал на их заброшенный островок. Поднялся по лестнице, разжег камин, пусть надобности в нем и не было. Июль топтался на пороге, весенний холод окончательно отступил, передавая свои права лету, и толстые стены маяка удерживали дневное солнечное тепло даже ночами.       Но Гермиона не спорила. Свет огня она любила. Как и треск пламени. Ей они напоминали Албанию. Костер первой ночью и посиделки на дощатом полу всеми последующими. Несмотря на все, что случилось потом, было что-то особенное в тех неделях. Во всяком случае для нее.       Пока она, скинув кроссовки, устраивалась на диване, Снейп избавился от мантии с сюртуком, заварил чай и послал Ильви за ужином.       — Как ты? — протянув ей горячую чашку, он сел рядом.       Вопрос этот, как и весь распорядок однообразных, словно написанных под копирку дней, оставался неизменным. Заботливый и искренний, он за минувшую неделю успел набить обоим оскомину, превратившись из чего-то важного в обыкновенную рутину.       Ничего нового. Движение по накатанной. Их вечера теперь всегда начинались с этих двух слов. И ее одного.       Нормально.       Сказать, что все хорошо, означало бы соврать, а врать Северусу Гермиона не хотела. Как, впрочем, и не хотела навязывать ему еще больше, чем он взвалил на себя сам, говоря, что все нехорошо.       Нормально же пряталось где-то посередине и ощущалось наиболее безобидным вариантом. Снейпу, разумеется, такого ответа было недостаточно, и сперва он пытался что-то из нее вытянуть, разговорить, растормошить, но от его расспросов она быстро уставала. И в итоге он сдался.       Нормально.       Оно уже вертелось волчком на языке, собираясь соскочить, но вдруг задержалось, а Гермиона, вместо того чтобы его подогнать, наоборот, захлопнула рот. Подумав, что сегодня ей действительно есть о чем рассказать.       Свой полуденный сон она не забыла. Он сохранился в памяти четко, ярко, будто был не фантазией вовсе, а чем-то реальным, настоящим. И этим он так отличался от других, что неизбежно растворялись в утреннем тумане, стоило ей разлепить веки. Хорошие или плохие, неважно. От них оставалось лишь тепло на кончиках пальцев или ледяная липкость между лопатками. Нечто призрачное, зыбкое. Размытая тень того, что явилось в темноте ночи.       Но на этот раз Гермиона помнила все. Серебряную дорожку неполной луны в водной глади и как свистел в ушах прохладный ветер. Как путался в ее волосах запах соли и, немного, водорослей. Так похожий на тот, что окутывал их с Северусом остров и сам маяк.       А еще она отчетливо помнила, что летела без метлы.       Не помнила только, была ли одна.       Вроде бы ничего не значащая мелочь, но почему-то ужасно тянуло ею поделиться. Но не с Гарри, рядом с которым сон этот к ней пришел, а с тем, кто, как ей казалось, мог быть рядом там, над дремлющим морем. И в то же время от желания этого делалось неловко. Почти стыдно.       Пряча глаза, Гермиона сделала большой глоток чая, глотая заодно и застрявшее в горле комом «нормально».       Снейп эту молчаливую перемену в их заученном назубок разговоре, конечно, заметил.       — Что такое? — отставив на диванный столик свою кружку, он наклонился вперед, заглядывая ей в лицо. — Что-то случилось?       — Нет, точнее, да, но все в порядке, я в порядке. Я просто хотела… — чувствуя себя ужасно глупо, Гермиона тряхнула головой. — Неважно. Забудь.       — Что ты хотела? Расскажи.       Неуверенно косясь на Северуса, она поерзала в своем диванном углу.       — Я… Мне сегодня днем приснился сон. Первый после Хогвартса, если не считать того кошмара про тебя и Гарри. Несмотря на Умиротворяющий Бальзам. Видишь, ничего особенного. Пустяки.       — Что за сон? Что тебе снилось?       Он подсел ближе, и Гермиона не без удивления поняла, что спрашивает он не потому, что надо. А потому что действительно хочет знать.       — Тебе правда интересно?       Ответ вопросом на вопрос. Давно такого не было. Уголки тонких губ дернулись вверх, и она пусть и слабо, но искренне улыбнулась следом.       — Да, Гермиона, мне правда интересно.       — Я… я летала. Ночью, над морем. Без метлы. Было здорово и совсем нестрашно, — прикусив нижнюю губу, она смущенно добавила: — Извини, это… это ужасно нелепо. Надоедаю тебе всяким бессмысленным бредом… Просто сон.       — Сны не стоит недооценивать, — возразил Снейп. — Как хорошие, так и плохие. В них много кроется, тебе это прекрасно известно. И ты мне не надоедаешь.       — Но и толку от меня нет… — тускло протянула Гермиона.       — Что ты имеешь в виду?       Она потерла костяшками пальцев лоб, вспоминая, что сказала днем Гарри. И то, о чем лишь подумала. Северус утверждал, что ей необходим отдых, а разуму ее необходимо время. Гермионе, однако, такое бездействие претило до тошноты. Как и претила одна только мысль стать обузой близким ей людям. Если первый день, может, два, она еще принимала свой ступор, как нечто неизбежное, но краткосрочное, то теперь отчетливо ощущала, что из ямы этой пора выбираться. И как можно скорее.       Иначе та поглотит ее болотной трясиной навсегда.       — У тебя полно дел, ты наверняка устаешь… — начала она осторожно. Прощупывая собственные границы, проверяя, о чем может уже говорить, а о чем пока нет.       Северус, явно не понимая, куда она клонит, подбодрил:       — Так.       — И ты приходишь ко мне каждый день, чтобы что? Чтобы я уснула через пару минут? Мы не разговариваем, я не помогаю тебе или профессору Дамблдору. Мы даже не… — тут она осеклась вновь, чувствуя, как знакомо загораются алым щеки.       — Мы даже не что, Гермиона?       В низком голосе прозвучала вроде бы тень свойственного Снейпу ехидства, но ни капли не злая. Впрочем, Гермиона ее так или иначе проморгала. Она была слишком увлечена тем, чтобы свернуть из подола своей футболки колбаску.       С той ночи пару дней назад, когда он сделал первый шаг, а она, наоборот, отступила, Снейп к ней больше не прикасался.       Нет, не так. Конечно же, прикасался. Он брал ее за руку, чтобы аппарировать на остров или в бухту. Обнимал, когда она, вжимаясь в его теплый бок, засыпала, и целовал в висок на прощанье по утрам. Но это были не те касания, к которым оба успели привыкнуть. Они словно вернулись в их май, когда он стойко держался на расстоянии, а она боялась сделать хоть что-то.       Только на этот раз стыдно ей не было. Ей было все равно.       — Мы не… — запрокинув голову, она уставилась в потолок. — Мерлин, как же сложно… Ты… ты ведь мужчина…       — Рад, что ты заметила.       — Да Северус! — резко опустив подбородок, Гермиона глянула на него с немым упреком, в ответ получив молчание и пару искорок в черных зрачках. — Не смешно. У тебя есть… ну… потребности, а я… последнее время я…       Она снова запнулась. Ей будто прилетел в затылок бладжер и одним ударом вышиб напрочь все содержимое черепа, включая базовый словарный запас. В мыслях царила блаженная, стерильная пустота.       Очень вовремя, Грейнджер.       — Хоть мне и нравится наблюдать за тем, как ты краснеешь, но еще немного и твои волосы просто вспыхнут. Поэтому я позволю себе прервать эту томительную паузу, — Снейп медлил, но, кажется, лишь пытаясь остаться серьезным. По крайней мере, внешне. — Как бы мне ни льстила твоя забота о моих… мужских потребностях, поверь, Гермиона, я довольно долго справлялся с ними без посторонней помощи. Так что не волнуйся, как-нибудь разберусь.       Любопытство перевесило смущение в один миг, и она, чуть сощурившись, наклонилась виском к плечу.       — Долго? Насколько долго?       Северус закатил глаза.       — Побойся Бога и оставь мне хоть каплю мужского достоинства. Или о нем, в отличие от мужских потребностей, ты не переживаешь?       Теперь ухмылку он уже не прятал. Впрочем, как и она улыбку. Это был самый долгий их разговор за минувшие семь дней, и с каждым словом внутри становилось на удивление легко.       — Год? Два?       Получив в ответ молчаливый, но оттого не менее выразительный взгляд, Гермиона прыснула.       — Неужели дольше?       — Не пора ли тебе поспать? — отдернув рукав рубашки, он посмотрел на часы. — Время позднее.       — Ну уж нет. А как же ужин?       Она махнула рукой в сторону диванного столика, где домовиха, ожидаемо пропустив мимо своих огромных ушей просьбу не переусердствовать, устроила целый пир. А затем, не давая Снейпу и шанса увернуться, подалась вперед и неуклюже забралась к нему на колени. Теплые руки обхватили девичью талию в ту же секунду.       — Как у тебя дела? — Гермиона погладила кончиками пальцев острые скулы, отчетливо понимая, как ужасно соскучилась по такому. Простому, уютному, родному. — Устал?       Прикрыв веки под ее касаниями, Северус откинулся затылком на диванную спинку.       — Все в порядке.       — Можешь говорить честно, не надо меня оберегать. У тебя много дел, и если я мешаю…       — Не так их и много. Сейчас относительно… тихо.       На последних словах что-то в его голосе преломилось. Он словно потерял легкость и мгновенно оброс тяжелым скалистым камнем. Гермиона, внезапную перемену уловив, свела к переносице брови.       — Тихо? Это… это плохо?       — Это настораживает, — снова открыв глаза, Северус нахмурился. — Затишье. Ты ведь понимаешь, когда обычно бывает затишье?       — Перед бурей?       — Именно.       Вздохнув, Гермиона устроилась щекой у него на плече. Думая, ждет ли их впереди еще одна гроза.       Мысль эта вдруг вернула ее на пару шагов обратно. К собственной, личной грозе и глубокой яме, в которой она пряталась от грома и молний вот уже несколько дней.       — Северус? Можно задать тебе вопрос?       — Ты только что это сделала, — хмыкнул он, сдув с ее макушки кудряшку. — Что ты хочешь знать?       — У тебя было так же? Когда ты впервые убил?       Если в прогретом камином воздухе и оставались крупицы той непринужденности, что посеял их первый, отчасти шутливый разговор, то теперь они точно растворились без следа. Снейп молчал долго, и Гермиона уже решила было, что выбрала неподходящее время или место. И что спрашивать такое стоило, наверное, несколько иначе.       Грейнджер, да ты и правда не изворотливее взрывопотама.       — Извини. Я… — она выпрямилась, опасливо заглядывая в каменное, будто бы пустое лицо. — Мне не…       — Нет. Ты вправе понимать, с кем связалась, — обрывая ее виноватый лепет, Северус резко качнул головой и уставился на старые потолочные сваи. — Наши с тобой ситуации полярно разные, и потому реакция моя была абсолютно иной. Эмоции, что руководили мною тогда, были другими, и, в отличие от тебя, скрывать их я не хотел. Прятаться я не хотел тоже. Наоборот, выплескивал подчистую. Показывал. Гордился.       Последнее он буквально выплюнул. Словно нечто до тошноты горькое, гадкое. А из низкого голоса исчезло все, кроме разве что презрения, и Гермиона прекрасно знала, к кому оно было обращено. Они вновь ступили на тонкий лед, который однажды уже треснул под их весом на крыльце заброшенной лесной хижины. Именно тогда она впервые шагнула так далеко, что смогла без труда рассмотреть, насколько сильно Снейп ненавидит сам себя.       Теперь же она эту ненависть не только замечала, но и ощущала. Это ядовитое, жгучее, острое чувство, просочившись сквозь щиты, сжало ее грудь так сильно, что дышать было почти невозможно.       Слезать с его колен она не стала и, втянув в легкие чуточку воздуха, осторожно спросила:       — Что именно руководило тобою?       — Злость, — Северус продолжал внимательно изучать потолок. — Зависть. Месть. Ничего хорошего.       Гермиона молчала, не уверенная, стоит ли им нырять в эту прорубь его прошлого, но он продолжил сам:       — Мне было семнадцать, и я был зол. Очень зол. Нет, не так. Я был озлоблен. Но выяснилось, что после подобного злость никуда не уходит. Ее становится лишь больше. Она растет будто под чертовыми чарами умножения. Тогда-то я и начал понимать, каким был идиотом. И что все несколько иначе, чем казалось на первый взгляд. Чем он мне говорил. Но решил, что исправлять что-то уже поздно. Пути обратно для таких, как я, нет. Так что я просто пользовался тем, что получил взамен, — Снейп опустил на нее глаза. — Не сравнивай нас, Гермиона. Твои поступки не имеют ничего общего с моими. Ты убила из любви к жизни. Я — из ненависти ко всему живому.       Не зная, что ответить, она кивнула, надеясь незаметно смахнуть слезинку.       Разумеется, у нее не вышло.       — Почему ты плачешь? — спросил он неожиданно резко.       Грубость эта обернулась единственным проявлением чего-то человеческого. Живого. Сам Северус, в отличие от своего голоса, оставался холодным, отстраненным, а ведь обычно при виде ее слез терялся. Он отгородился от нее стенами и замками, но на этот раз внутри у Гермионы ничего не екнуло. Ей не было обидно или больно. Пусть и только отчасти, но она его понимала.       Она сама не могла пока что даже думать о том, что сделала. Не то что говорить.       — Извини, — натянув на кулак рукав толстовки, она вытерла щеку. — Я помню, как разозлили тебя мои слова в Албании и… я… Мне очень грустно сейчас. Очень.       — Тебе не должно быть грустно. Тебе должно быть мерзко.       — Что… — она нахмурилась. — Нет. Мне не…       — В этой ситуации я не жертва, — перебил ее Снейп. — Так почему ты сожалеешь, а не отворачиваешься?       — А ты хочешь, чтобы я от тебя отвернулась?       Он не ответил. Лишь продолжал буравить ее нечитаемым взглядом, и Гермиона, осторожно положив ладони ему на плечи, заговорила тихо, медленно. Понимая, что забрались они по этому хрупкому озерному льду уже чересчур далеко. Далеко настолько, что одно неверное движение утопит в смертельно холодной воде их обоих.       — Северус, я давно догадывалась, что многое из совершенного тобою тогда было в какой-то степени добровольным. То, как ты… Как ты о себе говоришь, это… — она запнулась, подбирая правильные слова, но в голову пришло вдруг нечто иное. Неожиданное: — Давно, в детстве я разбила вазу. Мамину любимую. Тайком полезла в шкаф с посудой, открывать который мне было нельзя, и задела ее локтем. Мама услышала шум, но вместо того, чтобы накричать, отправила меня в мою комнату. Чтобы я случайно не порезалась, пока она убирает осколки. Там я спряталась под одеялом и плакала час. Может, дольше. Боялась, что меня вот-вот накажут. Ревела до рвоты. А потом вернулся с работы папа. Он меня совсем не ругал, наоборот, успокаивал. Умыл, заплел мне волосы в две кривые косички, и мы пошли гулять в парк, где он купил нам обоим мое любимое мороженое. Шоколадное с орешками. Я его тогда спросила почему, и папа ответил, что я достаточно наказала себя сама.       — Довольно взвешенные слова для человека, главной жизненной целью которого является собственное удобство, — процедил Снейп.       — Не огрызайся на моего папу потому, что мы говорим о тяжелом для тебя, — отрезала Гермиона. — Груби мне, если хочешь, но его не трогай. Он замечательный, и, кстати, я уверена, что ты ему понравишься.       Мышцы под ее пальцами окаменели окончательно.       — Прости.       — Все в порядке, — она мягко погладила колючую щеку. — Знаю, это был не особо удачный пример, но ничего лучше на ум не пришло… Ты с лихвой наказал себя сам, Северус. И продолжаешь это делать каждый день. Я не… Мне ты дорог такой, какой есть. С тем, что было и с тем, что еще будет. Ты ведь веришь мне?       По-прежнему неуверенная, выдержит ли треснувший белой паутинкой лед вес далекого прошлого, Гермиона прижалась к Снейпу всем телом и зарылась носом в черные волосы.       — Верю, — послышалось наконец тихое, глухое.       — Хорошо, — поцеловав его куда-то в шею, она шепнула: — У нас с тобой все будет хорошо. Я не отвернусь. Я рядом. И всегда буду рядом. Но если я лезу туда, куда ты меня впускать не хочешь, или говорю что-то, что ты слышать не желаешь, не молчи, ладно? Обещаю, я отстану.       — Гермиона… — крепко взяв за плечи, Снейп отстранил ее от себя, явно собираясь что-то сказать. Но вдруг осекся.       — Да? — растерянно спросила она. — Что такое?       Он помедлил, а затем, качнув головой, убрал ей за ухо кудряшку.       — Ничего.       И снова то, до странного отчетливое ощущение, будто в этот самый момент она упускает нечто очевидное, но в то же время безумно важное. Только вот непонятно, что именно.       Закусив губу, Гермиона нехотя кивнула.       — Ладно.       Теперь Снейп не отрывал от нее глаз, и она привычно потянулась к его лицу, собираясь обвести пальцем скулу или линию подбородка, но в последний момент остановилась.       — Можно?       — Почему ты постоянно спрашиваешь разрешения? Делай что хочешь.       — Кажется, ты заразился от меня талантом отвечать вопросом на вопрос.       — Он передается воздушно-капельным путем, — беззлобно хмыкнул Северус. — Вместе с плохим чувством юмора.       — Вот черт, — хихикнув, она вскинула ладони ко рту. — Так и знала, что ты заметил…       — Не я один. Минерва тоже.       — О нет… — сложив брови домиком, простонала Гермиона, а потом, на секунду задумавшись, равнодушно махнула рукой. — Да и плевать. Все равно после того, что ты оставил на мне на память той нашей ночью…       Снейп как-то незнакомо стыдливо отвел взгляд, и она, подозрительно сощурившись, легко хлопнула его по груди.       — Ах вот оно как! А я Джинни сказала, что ты не специально!       — Я и не специально… — буркнул он себе под нос.       — Ну конечно…       — …но я видел твою шею на рассвете, когда уходил, — с неохотой признался Снейп.       — И ничего не сделал? Мерлин, да у меня все горло было в синяках…       — Утром я насчитал три, — нахмурился он. — Было больно?       — Нет. Но жутко стыдно. Зачем ты это сделал?       Вместо ответа он продолжал угрюмо изучать стену где-то над ее плечом, и Гермиона, уже догадываясь о причинах, но собственным мыслям пока не веря, озадаченно покачала головой.       — Только не говори, что из-за Гарри.       Снейп насупился окончательно.       — Мне не нравится, что он постоянно к тебе лезет.       — Он не лезет, он рядом, — устало выдохнула Гермиона. — Мы с ним друзья, и тебе придется с этим смириться. Я не прошу тебя проникнуться к нему внезапной любовью или заходить к нам в палатку на чай каждый вечер, но было бы замечательно, если бы со временем ты начал… не знаю… терпеть его присутствие в моей жизни. И заодно доверять мне. Гарри абсолютно не интересует меня с этой… ну ты понял. Как, впрочем, и я его. Да и я… — она вдруг запнулась и добавила тихо-тихо: — Я — не она, Северус. Я пытаюсь не вспоминать о ней, о твоих словах здесь, на лестнице, не сравнивать нас. Потому как уверена, что проиграю. Но в такие моменты… Я ведь с тобой. Я буду с тобой до конца, как и обещала. Я… Неужели тебе всегда будет недостаточно просто меня?       Почувствовав, что в горле начинает противно першить, она, не дожидаясь ответа, отвернулась к окну, а когда Северус обнял ее, молча уткнувшись в изгиб женской шеи, прикрыла веки. Стараясь не грустить о том, что было, а радоваться тому, что есть. Надеясь, что рано или поздно то, что он хочет, станет тем, что она может ему дать.       Всю себя.       Ведь больше у нее ничего не было.       Они просидели так минут пять. А может, и пятнадцать. Гермиона точно не знала. Знала лишь, что, убегая от скрытого за мучительным безмолвием того, кто значил для нее так бесконечно много, мыслями вернулась к тому, что причиняло ей не меньшую боль.       — Последние дни я часто задаюсь вопросом… — бесцветно прошептала она. — Как бы все обернулось, наложи я тогда, в Хогвартсе, на Гарри Империо…       — Все закончилось бы хуже, — оборвал ее Северус, снова откидываясь на спинку дивана, но продолжая крепко удерживать Гермиону за талию. Будто боясь, что стоит ослабить хватку, и она исчезнет. Просочится сквозь пальцы и растворится в воздухе сизым дымом. — Твоя магия была истощена. В таком состоянии сотворенное тобою Империо не протянуло бы дольше четверти часа. Вы не успели бы выбраться из замка. Более того, насколько я помню, Поттер способен чарам подчинения сопротивляться.       — Да… На четвертом он смог скинуть с себя проклятие Крауча почти сразу.       — Тем более. Он пришел бы в себя еще на территории школы и ринулся бы спасать свою подружку. Остается только гадать, как далеко зашел бы к тому моменту Амикус.       — Считаешь, он правда собирался… — резкий приступ тошноты заставил Гермиону замолчать.       — Не исключено.       Она сглотнула вставшую комом в горле горечь, а затем, больше не прячась, встретилась с направленными на нее черными глазами.       — Мне страшно, Северус. Очень страшно. Я боюсь, что разбила свою душу. Вдребезги. И что больше никогда не смогу создать нечто хорошее. Что если наложу на себя заклинание, которым проверяю Гарри, то увижу лишь уголь и пепел вместо солнечного света. Я даже в зеркало на себя смотреть не могу… Чищу зубы и разглядываю раковину. Боюсь, что там… в отражении… там будет… Не знаю. Вдруг я стану, уже стала, такой же, как он… Кем-то… Чем-то, в ком не осталось ничего от человека…       Снейп слушал ее внимательно, не перебивая. Не пытаясь успокоить или убедить в обратном. Не говоря теплых, правильных, но пустых слов.       Он делал именно то, что ей было нужно.       Понимал.       Чуть сжав для уверенности его плечо, Гермиона продолжила:       — В тот год, на четвертом, после показанного нам лже-Грюмом, я прочитала о Непростительных все, что можно. Перерыла запретную секцию. Но везде стоит одно и то же. Такое черно-белое…       — Это говорит лишь о том, насколько ограничены во взглядах авторы тех книг, что тебе попадались, — поморщился Снейп. — Магия априори не может быть темной или светлой. Цвет определяется тем, что вкладывает в заклинание волшебник. Да и оставлять в палитре всего два оттенка — весьма однобоко.       — Я тоже так думаю. Мы с тобой уже как-то об этом говорили, помнишь?       — Помню.       Она шумно, рвано вздохнула, а он, притянув ее к себе, поцеловал в уголок рта.       — Непростительные, Гермиона, называются так, потому что человеку, живому, чувствующему человеку очень сложно себя за них простить. Все эти россказни про навеки расколотые души — полнейший бред. Если даже крестражи, темнейшие из чар, способны воссоединиться после искреннего раскаяния, неужели ты веришь, что нанесенный убийством вред нельзя исправить? Ты сама говорила мне в Албании, что совершенное мною — ошибка. Так вот, я скажу тебе, что сделанное тобою ошибкой не было. Это был единственно верный выбор в той ситуации. Ты все сделала правильно. Тебе не за что себя прощать.       Слезы подступили близко-близко уже давно. Еще когда они сидели обнявшись, а в ее мыслях были только зеленые глаза да рыжие волосы.       — Ты правда так считаешь?       — Правда, милая.       Всхлипнув, она улыбнулась ему сквозь мутную соленую пелену.       — Мне нравится, когда ты так меня называешь.       — Знаю, — Северус поцеловал ее. Сначала в щеку, там, где пробежал первый прозрачный ручеек, а потом в губы.       — А Патронус? — неуверенно шепнула Гермиона. — Твой исчезал тоже?       — Мой и не появлялся.       — Как это?       — Первого телесного Патронуса я создал в тридцать три года.       Она удивленно вскинула брови.       — Так поздно?       Северус хмыкнул, накручивая на указательный палец непослушную кудряшку.       — Да. Зато у Альбуса была веская причина отказывать мне в той должности, на которую я претендовал. Профессор Защиты от Темных Искусств должен быть способен на подобные чары.       Захотелось опять спросить о его воспоминании, но Гермиона промолчала. Решила, что на сегодня с них обоих достаточно откровений.       — Я рада, что ты способен на них сейчас. Я очень за тебя рада.       Он снова ее поцеловал. На этот раз уже смелее. А она ответила, не думая больше о плохом.       Заботливо приготовленный Ильви ужин давно успел остыть, но им было все равно. Пусть внутри у нее еще и не разгорелся тот самый пожар, но от теплых рук на талии по спине пробежали приятные мурашки.       И это было чудесное чувство.

***

      — Ты хотела меня о чем-то попросить? — напомнил ей Северус, когда она, перекусив, сонно моргая, устроилась у него под боком.       — Я? — Гермиона вскинула голову. — Ах да…       Нырнув в заботы о прошлом и грядущем, она не сразу поняла, о чем речь. А затем вспомнила непривычно притихшую за последние дни Джинни, и ее сегодняшний едва слышный, робкий вопрос.       В то время как Гермиона медленно, но верно просыпалась, не забывая, но переживая случившееся в Хогвартсе, Джинни, наоборот, гасла. Словно те силы, что она тратила, сдерживая воющее волком нечто в груди, неумолимо убегали, подобно песку в старинных часах. Нет, она по-прежнему была собой. Смеялась и шутила. По утрам играла с Минервой в шахматы, а вечера проводила вдвоем с Гарри на берегу. Но все чаще и чаще взгляд ее внезапно терялся, как и сама она. В нем не было больше той яркой искорки.       В нем не было ничего.       Гермионе этот взгляд был хорошо знаком. Именно его она так часто встречала в зеркале.       — Мы можем навестить могилу Рона? — и, прежде чем Северус успел понять ее неверно или, упаси Мерлин, надумать лишнего, пояснила: — Не для меня, для Джинни, она… Кажется, ей это действительно необходимо. Она чахнет, понимаешь? Профессор МакГонагалл говорит, что плохо спит. Неразборчиво бормочет что-то, а иногда, наоборот, почти кричит. Но не плачет. Я ее слезы только раз видела, когда она перенесла меня к тебе первой ночью после Хогвартса. А наутро она снова бодрая, веселая. Будто ничего и не было. Она чересчур долго держит это в себе.       Снейп с решением медлил, но Гермиона уже знала, что он согласится.       Не ошиблась.       — Ладно. Завтра я проверю окрестности и обновлю защиту. Если все в порядке, то аппарирую вас туда послезавтра, на закате. Но ненадолго. Там хоть и чисто, но рисковать без веской на то причины не стоит.       — Спасибо, — вытянув шею, она коснулась губами уголка его рта. — Спасибо, Северус.       Пробурчав что-то невнятное, но явно довольное, он ответил на поцелуй, утягивая ее обратно к себе на колени и чуть сильнее приобнимая за талию.       Кажется, не одна ты скучала, Грейнджер.       Гермиона улыбнулась собственным мыслям. А затем, еще шире, тому, что могла наконец искренне улыбаться.       — Ты по-прежнему считаешь, что Джинни и профессору МакГонагалл не стоит оставаться с нами?       — Да. Но я согласен с Альбусом, что бежать сейчас опасно. Первая волна поисков должна скоро поутихнуть. Пара дней, максимум неделя. Тогда и отправим их из страны.       — Куда?       — У меня есть идея, однако я предпочел бы тебя в нее не посвящать.       — Ладно, — неохотно кивнула Гермиона.       Вроде бы ничего неожиданного она не услышала, но расставаться с обеими было все-таки ужасно грустно. МакГонагалл, как ни странно, внесла в их турбулентную палаточную жизнь давно исчезнувшую уверенность в хорошем. И свойственный ей порядок. Их с Гарри детство ушло безвозвратно, но даже вчерашним детям нужна опора. Минерва этой опорой стала. Они больше не чувствовали себя потерянными и оторванными от мира.       А Джинни… Джинни была важна Гарри. И нужна. Рядом с ней он будто бы вернулся на пару лет назад. Когда заботы пусть и маячили на горизонте, но не тикали часовым маятником прямо перед носом.       Но это были лишь мелочи, тревожило же ее совершенно другое. Закусив губу, Гермиона нахмурилась:       — Они обе знают о тебе. Что, если…       Северус коротко качнул головой, очевидно, понимая ее беспокойство.       — Сперва подправим им память. Уберем все, начиная с Хогвартса.       — И этого будет достаточно? Ты ведь сам говорил, что Темному Лорду под силу восстановить стертое.       — Это единственный способ скрыть то, что им известно, — безразлично пожал плечами Снейп. — Да, ненадежный, поэтому вам с Поттером придется покинуть побережье, а нам этот остров. Но иных вариантов я не вижу.       — Я тоже… — выдохнула Гермиона, скользнув взглядом по сероватым стенам, что за минувшие месяцы стали ей почти домом. От одной только мысли о скором расставании с маяком остро екнуло сердце. — Просто после того, как Ильви рассказала мне о нашей связи то, до чего мы с тобой не могли додуматься два месяца, я все чаще задаюсь вопросом, а не усложняем ли мы иногда самые банальные вещи.       — Например?       Северус посмотрел на нее с явным интересом, но отвечать она почему-то не торопилась.       Она и правда много размышляла последние дни. Когда часы ее бодрствования становились длиннее, а смысла прочитанной вслух сказки уже не хватало, чтобы занять привыкший к куда более интенсивным нагрузкам разум, Гермиона, накручивая на палец кудряшку, то и дело пропадала в себе.       Наверняка вполне осознанно Северус выбрал идеальную книгу, чтобы привести ее наконец в чувство. Магловская, да, но вовсе не обыденная. Такая, что не обошла стороной волшебство. И то, что началось с бессвязных образов о том, насколько неодинаково представляют себе люди колдовство, плавно перетекло в рассуждения о природе магии.       Правда, пока что, лишь немые. В голове. Наедине с самой собой.       Мысли о чем-то отстраненном, со случившимся в замке не связанные, действительно помогали отвлечься, и Гермиона даже начала поглядывать в сторону книжных стопок на кухне. Понимая, что как бы ей ни нравилось слушать голоса Гарри и Северуса, пора уже было собраться с силами и схватиться за переплет самой.       Если взять в руки палочку ей по-прежнему не под силу.       Но сейчас, встретившись с черными как смоль глазами, она вдруг вспомнила, что есть у нее теперь человек, с которым можно поделиться всем. В том числе и тем, что не успело еще толком оформиться в слова.       — Ну… Допустим, взять ту же память, — несмело завела она. — Стирать ее или прятать что-то важное, вместо того чтобы просто не выдавать секрет... Не хотеть выдавать. Как… — она снова закусила губу, перебирая в уме известные ей чары. — Как… Как Фиделиус! Раз можно защитить знание, место, то и воспоминания тоже. Почему нет?       Снейп молчал, и она захлопнула рот, решив, что ляпнула очередную глупость. Но он только откинулся назад и, уставившись в потолок, протянул:       — Никогда не рассматривал Фиделиус с этой точки зрения. Занятная мысль.       — Правда?       — Нет. Я пошутил, — беззлобно хмыкнул он. А затем, покосившись на Гермиону, добавил уже без тени улыбки: — Не замечал, чтобы ты была так неуверена в своих умозаключениях раньше. Скорее наоборот. Излишне уверена, даже когда ошибалась. Болтала без умолку, не обращая внимания, спрашивали ли тебя в принципе. Что изменилось?       В сказанном им была доля правды. Больше, чем доля. Гермиона и сама замечала, насколько по-разному иногда ведет себя здесь, на маяке, с Северусом или в палатке, с друзьями.       И у нее определенно были догадки почему.       — Наверное, мне стало очень важно твое одобрение, — ответила она. — Не хочу, чтобы ты продолжал считать меня невыносимой всезнайкой, способной лишь зубрить наизусть книги. И надоедать тебе пустой болтовней я тоже не хочу.       Устало вздохнув, Снейп потер пальцами виски.       — Гермиона, с этим поверхностным мнением о тебе я распрощался еще после того, как ты перерыла половину библиотеки Блэков и предложила прижечь мне рану на спине. А когда выискала в непримечательной книжке со сказками ту легенду об Орас, убедился окончательно, что смотрел на тебя предвзято. Кроме того, как я уже говорил, болтливость твоя меня не утомляет. Почти.       — Прав… — она вовремя прикусила язык, а увидев, как Снейп страдальчески закатил глаза, виновато улыбнулась. — Извини.       Поцеловав его, хмурого, в горбинку носа, она прикрыла рот ладонью и широко зевнула.       — Хватит на сегодня разговоров, ты устала, — он аккуратно ссадил ее со своих колен. — Почитаем?       — Да, давай.       Северус разобрал диван, а она, еле дождавшись, пока он устроится, с удовольствием забралась под теплый бок. Щекой на груди.       — Гермиона?       — Мм? — мурлыкнула она. Веки отчаянно слипались.       — Осталось не так много, — Снейп пролистнул пару страниц. — Что будем делать, когда закончим?       — Я подумала… — она обвела пальцем белую пуговку на его рубашке. — Могу я чем-нибудь помочь? Профессору Дамблдору нужно время, но, вдруг есть что-нибудь, что могу сделать я? Поискать в книгах или поработать над чем-то?       — Уверена? В этом нет необходимости.       — Есть. Не знаю, правда, надолго ли меня хватит, но занять голову мне определенно не помешает.       — Хорошо. На данный момент помощь нам не нужна, но я дам тебе знать, как только что-то появится.       — Спасибо, — улыбнувшись такому приятному желанию вновь оказаться полезной, Гермиона потянулась стрункой и снова зевнула. — Ладно, давай читать.       Последнюю главу она проспала.

***

      Следующее утро выдалось пасмурным. Не дождливым, но серым и хмурым, будто бы и вовсе не летним. За завтраком Минерва, которой, как и Гермионе безделие давалось весьма нелегко, предложила поупражняться в чарах. Или в трансфигурации. В чем угодно и, если они, конечно, вообще захотят.       Рассчитывала она, разумеется, на Гарри с Джинни, несмело косясь в сторону своей любимой ученицы. Опасаясь, видимо, перегнуть палку. Но беда, как часто бывает, пришла оттуда, откуда ее ждали меньше всего.       Угрюмый и какой-то взвинченный Гарри заниматься наотрез отказался, буркнув себе под нос, что школы с него достаточно до конца жизни. Не менее нервная Джинни за сказанное им зацепилась, решив вдруг выяснить, собирается ли он возвращаться на седьмой курс. Она-то собиралась. В отличие от Гарри, который заявил, что предпочтет заняться чем-то действительно важным, а не сдавать глупые экзамены.       Слово за слово, и они разругались вдрызг.       Явно не ожидавшая, что за ее невинным предложением последует такая бурная ссора, МакГонагалл попыталась было их успокоить, но безрезультатно.       Гермиона же, решив обождать, в разборки эти даже не полезла. Лишь настороженно переводила глаза с лучшего друга на грозовые тучи, что сгущались за окном, и обратно.       Но на этот раз буря обошла их стороной, а к полудню и вовсе выглянуло солнце. Все-таки погода на морском побережье ужасно переменчива.       Пообедали они втроем. Несмотря на то что Гарри успокоился быстро, Джинни успела окончательно потухнуть. Есть она не стала и, сославшись на головную боль, отправилась в постель. Минерва, очевидно, чувствуя себя виноватой, прихватила чашку чая и ушла к ней, а Гарри, не зная, куда себя теперь деть, хвостиком ходил за Гермионой, пока та, устав от тяжести свинцового облака его вины, не свернулась клубочком в любимом кресле.       — Зря я отказался, да? — он плюхнулся на диван рядом. — Черт… не думал, что она так взбеленится.       — Джинни последнее время как на иголках, — Гермиона пожала плечами. — Не переживай, дай ей немного времени. Она быстро отойдет.       — Она-то отойдет, но я тоже хорош. Мог бы и догадаться, что ей хочется доучиться вместе.       — Мог, но ты не самый догадливый человек на свете, — мягко улыбнулась Гермиона. — Впрочем, отказался ты и правда зря. Чары твоей сильной стороной не были никогда.       — Ну спасибо, подруга, — невесело хмыкнул он. — То есть я не просто слепой идиот, а слепой идиот, не умеющий колдовать?       — Ты умеешь колдовать, однако не все дается тебе одинаково легко. И это абсолютно нормально.       — Да-да, — насупился Гарри. — Ты-то все можешь.       — Мерлин, ну что ты как маленький? — потянувшись, Гермиона поудобнее уселась в кресле. Послеобеденный сон откладывался на неопределенный срок. — Я умею далеко не все.       — Например?       — Например, я не умею летать.       — Это да, — убежденным он не выглядел. — Но чары важнее дурацких метел и квиддича.       — Никто не мешает тебе им научиться. На четвертом ты довольно быстро освоил Манящие, помнишь?       — Благодаря тебе. Вообще, без тебя, мы бы… — он замолчал, а затем вдруг усмехнулся. Уже не криво, но грустно.       — Гарри? Что такое?       — А? — встрепенувшись, он посмотрел на нее чуть удивленно. Будто на мгновение забыл, что рядом был кто-то еще. — Да думал про чары и вспомнил почему-то, как Рон тролля тогда вырубил.       — Ага… — Гермиона улыбнулась, приткнувшись виском к спинке кресла. — Хороший у него тогда вышел удар.       — Не вышел, если бы не ты, — Гарри прочистил горло и протянул неожиданно высоко: — Вингааардиум Левиооооса.       «А» получилась длинной и громкой. Как надо. Именно так, как Гермиона поучала Рона почти семь лет назад.       Закатив глаза, она тихо хихикнула.       — Большое спасибо за своевременное напоминание, какой надоедливой занозой я была на первом.       — Не такой уж и надоедливой, — пробормотал он и повернулся к волшебной палочке, что одиноко лежала на диванном столике. И внезапно резко подался вперед, облокотившись о колени. — А давай попробуем?       — Попробуем что? — Гермиона настороженно проследила за его взглядом.       — Ну, какие-нибудь заклинания. Легкие. Левитацию, например.       — Я не могу, Гарри, — она подобрала колени к груди и мотнула головой. — Ты же знаешь.       — Знаю. А еще я знаю, что ты сильная. Очень сильная. Попробуй, Гермиона. Я рядом буду.       Закусив губу, она посмотрела сперва на него, а после на древко, к которому не прикасалась вот уже больше недели. Прекрасно понимая, что Гарри прав. Как и то, что раз снова собирается помогать Северусу или Дамблдору, то избегать магии и дальше не выйдет.       Ее бездействие было не просто глупо. Оно было опасно. Они ведь были на войне, а на войне нельзя попадать в плен.       Тем более, если в плен тебя утягивает лишь собственная слабость.       — А вдруг у меня не получится?       Ну вот и все. Сказала. Вслух.       Об этом своем страхе она почему-то боялась говорить даже со Снейпом.       Вместе с тревогой за собственную душу и сердце, она переживала еще и за магию. Совершенно необоснованно, беспричинно.       Но монстрам под кроватью причины не нужны.       Она боялась, что волшебство покинуло ее навсегда. Как и Патронус. Что палочка из виноградной лозы стала отныне бесполезным куском дерева, а сама она, Гермиона, никчемным мешком с костями.       — Тогда это останется между нами. Будет нашим с тобой секретом столько, сколько захочешь, — твердо отрезал Гарри, вытаскивая ее из водоворота кошмаров наяву. — Но я уверен, что все получится.       Во рту разом пересохло, и Гермиона, сведя к переносице брови, не без труда сглотнула прилипшую к языку противную горечь.       Подумав, что, наверное, именно таким вкусом отдавала собственная трусость.       А затем, расправив плечи, отрывисто кивнула и оглянулась на спальню Джинни и Минервы.       — Ладно. Только пойдем к морю? Не хочу, чтобы они видели или слышали.       — Здорово! — заметно приободрившись, Гарри вскочил на ноги и подхватил ее палочку. — Можем на мелких камнях попробовать, как тогда, с моей новой.       Он прошел к кромке воды чуть ли не вприпрыжку, в то время как Гермиона медленно брела следом. Футболка намертво прилипла к лопаткам, спина взмокла до сырого. Руки тоже.       Прежде чем взять наконец протянутое лучшим другом древко, ей пришлось вытереть их о джинсы.       Гладкая рукоятка привычно легла в ладонь, словно никогда ее и не покидала. Словно не было той тьмы, что они сотворили вдвоем.       Словно все было как прежде.       Сжав пальцы, Гермиона шумно, рвано выдохнула, а Гарри, едва успев присесть на корточки, чтобы выбрать подходящий кусочек гальки, испуганно встрепенулся.       — Что такое?       — Ничего, — она опустила взгляд к той, что служила ей верой и правдой с первого курса. Чувствуя себя самой настоящей предательницей. — Все в порядке. Просто странно ощущать собственную магию после такого долгого перерыва. Почти два года я с палочкой даже в каникулы не расставалась.              — И как? — от его радости не осталось и следа. Теперь Гарри нервничал. Сильно. Явно переживая, не слишком ли давил на нее, уговаривая.       — Наверное, хорошо, — Гермиона попыталась улыбнуться, но не вышло. Она волновалась не меньше. — Ладно. Хватит тянуть книззла за хвост. Давай с этим покончим.       — Уверена? — его боевой дух резко подугас.       А вот ее, наоборот, разгорелся сильным, ярким пламенем.       — Да.       И когда Гарри, подобрав небольшой камушек, положил его на ровную поверхность одного из высоких валунов, плавно повела запястьем.       — Вингардиум левиоса.       Взмыв в воздух, галька прыгнула по воде лягушкой и утонула.       Наблюдая за тем, как на ровной сегодня морской глади расходятся круги, Гермиона вдруг звонко рассмеялась. А Гарри, издав громкий победный клич, крепко, до боли в ребрах, обнял ее.       — Извини, — он отстранился, услышав, как она ахнула от неожиданности. — Просто я рад ну до черта. Боялся, что перегнул палку.       — Да даже если и перегнул бы, — широко улыбаясь, Гермиона отправила еще два камня вслед за первым. — Ничего страшного. Ты ведь хотел помочь. Сколько можно сидеть без дела и спать целыми днями.       — Ага. Но вряд ли это помешало бы твоему миленькому снять с меня скальп.       Она наигранно обеспокоенно покосилась на лучшего друга.       — Насчет скальпа не знаю, а вот на ингредиенты пустить…       — Ха-ха-ха. Очень смешно.       — А я и не шучу.       — Верю, — Гарри бегло глянул на палатку. Точнее на окно большой спальни, что видно было лишь боком. — Попробуем еще что-нибудь?       — Иди к ней, — Гермиона благодарно чмокнула его в щеку. — А я, пожалуй, прилягу.       — Точно?       — Точно, — и для пущей уверенности широко зевнула.       Вот только спать она не собиралась.       Полог захлопнулся, оставив ее одну, и Гермиона вновь повернулась к морю. А затем, не выпуская палочки из рук, опустилась на теплые камни.       Думая о том, что Северус сказал ей здесь, в лагере, пару дней назад.       «— Счастливые воспоминания имеют свойство меняться. Редко кто сохраняет одно на всю жизнь. Вполне вероятно, и тебе пришло время подобрать новое».       Ее счастливым воспоминанием был Рон. Правда, не всегда. До него, на пятом, первая призрачная выдра появилась от мысли о том дне, когда она узнала, что волшебница. Когда, сидя на диване и послушно сложив на коленях ладошки, открыв рот слушала истории Дамблдора о Хогвартсе. Представляя себе огромный, таинственный замок из сказок и все то, что он в себе прячет.       А потом, на шестом, в больничном крыле спящий Рон шепнул ее имя. Не Лаванды. Ее. И хоть сам он своих слов позже не помнил, ей этого было достаточно, чтобы сохранить их у себя в сердце и никому, никому о своем главном секрете не рассказывать.       Но то было прошлой весной. А теперь Рона не стало, и любимое воспоминание о нем вызывало в груди лишь тоску, но никак не свет. Как и самое свежее, о последней их встрече. Неважно, реальностью она была или мороком.       Как ни странно, но именно сейчас, сидя у кромки воды на безлюдном морском побережье, Гермиона поняла, что действительно готова его отпустить. Она была готова идти дальше, больше не оглядываясь.       Идти навстречу новому свету.       И перекатывая в пальцах палочку, она размышляла о том, что делало ее счастливой вот уже несколько месяцев.       Точнее кто.       Северус.       Думала, как он стащил ее с пристани в шторм и, укутав в свою мантию, выслушал. Как вытер ей руку от мази первым вечером в хижине и как грел своим теплом после проклятого дождя вторым. О той апрельской ночи в Албании, что не стала чем-то большим, и о тех июньских на маяке, что стали.       Ей было так хорошо рядом с ним.       Счастливо.       Так и не сумев выцепить одно, особенное воспоминание, Гермиона, чувствуя, как внутри становится тепло настолько, что ей, казалось, под силу растопить весь в мире лед, подняла древко. Мягко повела запястьем.       Но так и не произнесла те два слова, следом за которыми неизменно появлялась ее выдра.       Не смогла.       Рука дрогнула.       И опала.       А сама Гермиона хрипло втянула в легкие воздух. Испугавшись, что и этого тепла будет недостаточно. Что свет ее безвозвратно погас. И что все счастье мира не сможет уже его зажечь.       — Маленькими шажками, Грейнджер, — шепнула она себе под нос, поднимаясь на ноги и пряча палочку в карман джинсов. — Маленькими.

***

      Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Гермиона стояла у узкого окна, не отрывая глаз от пристани. А едва увидев высокий худой силуэт, широко улыбнулась и развернулась к лестнице встречать того, кого так ждала.       — Здравствуй.       Снейп остановился на последней ступеньке и настороженно огляделся по сторонам.       — Я пришел в бухту, но Поттер сказал, ты здесь. Что-то случилось?       — Нет-нет, все хорошо, — она подскочила к нему и, привстав на цыпочках, поцеловала. — Просто захотела сделать сюрприз. Извини, если напугала.       — Сюрприз? — теперь уже скорее озадаченно уточнил он.       Морщинка между черных бровей почти разгладилась, но сам Северус расслабляться не спешил. А Гермиона, запоздало подумав, что удивляться чему-то хорошему ему вряд ли приходилось часто, погрустнела.       — Да. Прости. Я… я сама сюда аппарировала. Собиралась сначала отправить тебе сообщение, но поняла, что ты так и не забрал у меня свой галлеон после Хогвартса. Поэтому и попросила Гарри тебя предупредить, — она протянула ему золотую монетку. — Вот. Возьми.       — Сама?       — Сама.       Вернув Снейпу галлеон, Гермиона посмотрела на него снизу вверх уже без тени улыбки. Неуверенная, а оценит ли он такую ее инициативу. Днем, пока солнце стояло высоко, яркими бликами играясь на бирюзовых волнах, идея встретить его на маяке казалась весьма удачной. Сейчас же, поздним вечером, когда угасающий оранжевый круг неумолимо погружался за горизонт, подкрашивая море кроваво-красным, все выглядело не так радужно.       Но затем, успев уже накрутить себя до состояния готовой вытолкнуть черта из табакерки пружинки, услышала довольное:       — Умница, — а после низкий, не менее довольный смешок: — Надо же. Занятное совпадение.       — Совпадение? — поинтересовалась Гермиона осторожно. — Что за совпадение?       — У меня тоже кое-что для тебя есть.       — Что?       С ответом он медлил, а она, почувствовав вдруг скользнувшее вдоль позвоночника волнение, правда, на этот раз не свое, схватилась за подол футболки, твердо намереваясь свернуть из него жгут.       Это ощущение было странно. Ново. Незнакомо.       Обычно, наедине с Северусом она воспринимала лишь саму себя. В отличие от Гарри, Джинни и МакГонагалл, которых читала как открытую книгу, понять Снейпа Гермионе так и не удавалось.       Главной причиной тому были, разумеется, его щиты. Он ставил их всегда и везде. Наверняка отчасти неосознанно. Безотчетно.       Естественно, она хотела бы, чтобы вдвоем с ней он не прятался. Хотела знать, что живет у него в сердце и творится в голове. Что его радует или, наоборот, тревожит. Однако в то же время понимала, что торопить его не стоит. Понимала, что откроется он ей только тогда, когда будет готов к тому сам. Что подгоняя его, давя, не добьется ровным счетом ничего.       Поэтому и сейчас терпеливо ждала, игнорируя собственное волнение, потихоньку нарастающее внутри.       — Секунду, — пробормотал Снейп наконец. И чуть ссутулив плечи, запустил руку в складки мантии. — Вот.       Успев скрутить ткань футболки в плотную колбаску, Гермиона готовилась увидеть все что угодно. Очередные зелья, новые или старые книги. Даже, Мерлин его подери, восьмой, до этого им неизвестный крестраж.       Но не маленькую связку небесно-голубых цветов.       — Эээ… — широко распахнув глаза, она ошарашенно уставилась на аккуратный букетик. — Это м-мне?       — Нет. Поттеру.       Слегка приоткрыв рот и пропустив его откровенно нервную шпильку мимо ушей, она моргнула. Снова посмотрела на то, что оказалось причиной странного настроения Северуса, а затем опять на него самого.       И еще раз моргнула.       — Просто мелочь, — черные брови сомкнулись на переносице прямой линией. — Я собирал ингредиенты, а рядом было целое поле. Они как сорняк. Везде растут. Если не нравится, можешь выбросить. Это колокольчик круглолистный. Или…       — Шотландский колокольчик... — частично отмерев, Гермиона бережно коснулась бархатных лепестков. Словно проверяя, настоящие ли они. — Такие красивые… Спасибо, Северус! Мне никогда раньше не дарили цветов…       В ответ он как-то совершенно себе несвойственно замялся.       — Это всего лишь колокольчики…       — Нет. Они очень-очень красивые. Очень. Спасибо!       Снейп буквально всучил ей, по-прежнему растерянной, букет и делано небрежно отряхнул манжету сюртука от пыльцы.       — Знаешь символом чего их считают?       — Нет… — она продолжала зачарованно разглядывать васильково-синий ворох в руках. — Читала только, что они якобы отпугивают злых духов. Звоном… Так чего?       — Болтливости.       Едва не поперхнувшись воздухом, Гермиона уставилась на Снейпа исподлобья, пытаясь угадать, шутит ли он. Без слов отвечая на ее немой вопрос, тонкие губы дрогнули в кривоватой ухмылке.       Нет, он определенно не шутил.       — И ты наткнулся на них случайно?       — Абсолютно.       Хихикнув, Гермиона улыбнулась от уха до уха и, склонившись над букетом, повела носом, ловя совсем легкий, тонкий запах наступившего лета. А Снейп, не отрывая глаз от кудрявой макушки, наконец немного расслабился.       — Надо их в воду поставить, — она оглянулась к чайному столику в поисках кружки.       — Они простоят какое-то время и без воды, — Северус явно довольно следил за тем, как она, вернув себе львиную долю былой живости, взмахом палочки наполняет чашку и устраивает в ней цветы. — На них чары.       — Что за чары?       — Догадайся.       Гермиона сощурилась.       — По-прежнему тормошишь меня?       — Возможно, — он хмыкнул, снимая мантию. — Впрочем, видимо, ты неплохо справляешься и сама.       — Это все Гарри, он меня уговорил попробовать какие-нибудь несложные заклинания, а вечером и с кобурой помог. Кажется, теперь ты можешь быть спокоен. За мной следят в оба и без твоей помощи. Один всюду ходит хвостом, две другие откармливают, как на убой, — поставив букет на диванный столик, Гермиона подхватила расшитую бисером сумочку и призвала из нее свою любимую безразмерную футболку. — Я переоденусь, ты не против? — а поймав на себе непонимающий взгляд черных глаз, улыбнулась. — Спать в джинсах с толстовкой не очень удобно, знаешь ли. Не понимаю, как я это не замечала последние дни. Давно надо было оставить здесь что-нибудь из одежды. На всякий случай.       — Зачем? Носи с собой. Это просто заброшенный маяк, а не твой дом.       — Ну, все вопрос перспективы. Даже если нам придется скоро его покинуть, дома-то у меня ведь больше нет, так что… В какой-то степени здесь — мой дом. Во всяком случае, именно так я себя здесь чувствую. Как дома, — подойдя к нему, какому-то вдруг задумчивому, наверное, усталому, Гермиона потерлась щекой о ткань сюртука. — Давай ужинать?       Северус молча кивнул.       За едой он слушал ее внимательно, не перебивая. Она же, впервые за долгое время беззастенчиво заболтавшись, рассказала о том, как приятно было снова ощутить свою магию под кожей ладони и о том, как по взмаху палочки отправились на морское дно камушки. А затем и как, все еще немного побаиваясь, аппарировала на маяк. Только про патронуса умолчала. Говорить о нем, как и о своих счастливых воспоминаниях, неважно, старых или новых, Гермиона готова не была. И когда Ильви, убрав грязную посуду со стола, исчезла с тихим хлопком, не переставая поглядывать на цветы, забралась к Снейпу на колени.       — Я так рада, что мы с тобой больше не ссоримся. Вначале было нелегко.       Она обвила его шею руками, а Северус хмыкнул, соглашаясь.       — С чего ты это вспомнила?       — Да Гарри с Джинни сегодня с утра разругались вдрызг из-за школы. Он возвращаться на последний курс не собирается, а Джинни, наоборот, хочет, чтобы они вместе доучились.       Закатив глаза, Северус недовольно качнул головой.       — И почему меня это ни капли не удивляет. Мерлин, а Минерва Поттера в авроры прочила. Интересно, как ваш золотой мальчик собрался устраиваться на свою работу мечты без ТРИТОНа.       — Он говорит, раз у Фреда с Джорджем вышло…       — У Уизли, как минимум у этих двух, есть мозги. И занимаются они собственным делом. Глупо сравнивать торговлю игрушками в Косом Переулке и Аврорат. Министерство мыслит слишком старомодно, чтобы отбирать кандидатов по навыкам, а не по бумажкам. Впрочем, особыми навыками твой дружок тоже не отличается, так что и тут мимо. Вероятно, он рассчитывает на свою славу Избранного. Ожидаемо. В конце концов власть имущие всегда относились к нему с особой симпатией.       С каждым словом яда в низком голосе становилось только больше, а заключительные слова Снейп и вовсе выплюнул. После турбулентного утра в палатке спорить еще и с ним не хотелось совершенно, и Гермиона решила эту волну желчи обождать.       Она молчала, ногтем выводя узоры на ткани его рубашки. Северус же внезапно перевел взгляд на нее:       — А что насчет тебя?       — А что насчет меня? — переспросила она.       — Ты планируешь окончить Хогвартс?       — Не знаю… — неуверенно протянула Гермиона, понимая, что об этой части своего будущего не размышляла уже очень давно. — Раньше я этим вопросом не задавалась, наверное, потому, что все и так было ясно. Школу я не брошу. Я ведь люблю учиться. А сейчас…       Она неопределенно пожала плечами, без слов говоря, что с тех пор для нее многое изменилось. Однако Снейп ждал четкого ответа, и Гермиона выдохнула:       — А сейчас, думаю, это зависит от тебя.       — От меня? — пальцы, что привычно перебирали ее кудряшки, замерли.       — Да. Останешься ли ты в Хогвартсе.       — Для меня там места нет, Гермиона, — поморщился Северус. — Как, впрочем, и во всей магической Британии.       Тот далекий дождливый албанский вечер она не забыла. Помнила каждое слово, сказанное Снейпом. О том, что люди предпочитают сохранить, а что забывать. Свои мысли на этот счет она помнила тоже.       Ничего не изменилось.       — Ну тогда все просто, — уверенно отрезала она. — Раз там не будет места для тебя, то и для меня не будет.       — Для тебя все будет, — нахмурился Снейп. — Не сравнивай нас. Тебе надо доучиться.       — Да я согласна, что надо. Я сама хочу и, разумеется, доучусь. Но позже и в другом месте. Хогвартс — не единственная школа чародейства и волшебства в мире.       — Не торопись ставить на своей жизни крест, Гермиона. Такие решения надо принимать обдуманно.       — Какие такие? — она подалась вперед, пристально всматриваясь в худое лицо. Но не смогла ни разглядеть, ни ощутить ровным счетом ничего. — Ты ведь в стране не останешься, так?       Он лишь коротко кивнул.       — Тогда я не понимаю, о каком решении ты говоришь, — лесная тропинка, по которой свернул с главной дороги их невинный разговор, ей не нравилась. И то, как уходил, нет, убегал по ней в неизведанные дебри будущего Северус, не нравилось тоже. Но нравилось, что о будущем этом они наконец-то говорят. — Мы же вместе. А значит, куда ты, туда и я.       Он молчал, и она, легко поцеловав плотно сжатые губы, добавила:       — Что тебя волнует? Объясни, и мы обязательно со всем разберемся. Если это из-за Хогвартса…       — Все в порядке, — подняв руку, Снейп, скользнув пальцем по щеке, убрал ей за ухо кудряшку. — Устала?       — Нет, я… — Гермиона уже собиралась ответить, что давно не чувствовала себя так хорошо, как вдруг неожиданно широко зевнула, и, тряхнув головой, растерянно моргнула. Какая-то почти что наркотическая сонливость подкралась совершенно незаметно. Так же, как больше недели назад на берегу, рядом с Гарри. — Ой. Извини, я что-то… Давно такого не было.       — Все в порядке, — повторил он, снимая ее со своих колен. — Ты давно не колдовала, это нормально. Отдыхай.       — Наверное, ты прав… Прости... Но мы обязательно договорим, ладно?       Ответа то ли не последовало, а может прозвучал он слишком тихо. Уютно устраиваясь рядом с теплым боком под заботливо наброшенным сверху одеялом, Гермиона так ничего и не услышала.       — Спокойной ночи, Северус, — пробормотала она перед тем, как без оглядки нырнуть в слепую, но желанную сейчас темноту.

***

      Следующим утром Гермиона, упрямо не желая оставлять цветы на маяке, забрала их с собой в лагерь. Снейпу это ее решение явно не понравилось, но и спорить он не стал. Только пробурчал что-то недовольное себе под нос, пока она, улыбаясь, выуживала букетик из кружки.       Уже в бухте, держа колокольчики одной рукой, а другой отодвигая тяжелый полог чуть вперед, она запоздало подумала о тех, кого может встретить в гостиной. Но мысль эту быстро отмела. Солнце еле приподнималось из-за горизонта, побережье еще куталось в предрассветном тумане, и все, кроме Минервы, наверняка спали без задних ног. О МакГонагалл Гермиона не беспокоилась. За последние дни она успела окончательно убедиться, что ее бывший декан и правда из тех людей, кто без спросу в личное не полезет.       Никто ничего не узнает. А колокольчики останутся в спальне, куда, кроме нее да Гарри, никто не заглядывает. Он же их наверняка не заметит.       Полог глухо хлопнул за спиной.       — О, привет, — раздалось удивленное девичье. Не женское. — Ты сегодня рано.       Гермиона резко вскинула подбородок, а встретившись с тремя парами глаз, инстинктивно дернула руку с подарком Северуса за спину. От резкого движения один цветочек оторвался и, мягко покачиваясь, опустился к ее ногам.       Все четверо проследили за его плавным полетом.       — Что это ты там прячешь? — Джинни отмерла первой и, отставив в сторону чашку, перевела любопытный взгляд с оттопыренного в сторону локтя, на одинокий васильковый бутон на полу, а затем обратно на стремительно краснеющую Гермиону.       — Ничего, — буркнула она и, подхватив с пола опавший колокольчик, бочком прошла на кухню. Собираясь найти там подходящий бокал и заодно судорожно соображая, как отделаться от вопросов.       Джинни была бы не Джинни, если бы не засеменила следом.       — Да это же цветы! — одним из отличительных качеств семейства Уизли была тактичность носорога. — Где ты их взяла? Милые.       Получив в ответ что-то тихое и неразборчивое, она, пристально посмотрев на Гермиону, вдруг смешно и как-то карикатурно выпучила глаза.       — Это что, он тебе подарил? Да лааааадно! — буква «а» тянулась так долго, что могла бы сойти за эхо.       Наверняка решив, что ослышался, Гарри соскочил с дивана и, в два шага оказавшись рядом, остановился по противоположную сторону стола.       — Снейп тебе цветы подарил? — он уставился сначала на бордового цвета подругу, а потом на ярко-синюю кучку у нее в руках. И, взлохматив непослушные волосы, подытожил то, что, вероятно, вертелось сейчас минимум в двух головах: — Охренеть.       Гермиона осторожно положила букетик на стол.       — Это случайно вышло, — промямлила она. — Он собирал ингредиенты, а там было рядом целое поле, ну вот и сорвал парочку… Случайно вышло…       — Не припомню полей с шотландскими колокольчиками рядом с лесами для сбора ингредиентов. Да и летом они уже мало где цветут, — последней к столу подошла МакГонагалл. И глянув на букетик, улыбнулась. — Как дети малые. Ставьте в вазу, мисс Грейнджер. Завянут ведь.       — У нас нет… И Северус сказал, что они нескоро завянут. Он с ними что-то сделал, но не признается что.       — Чары Консервации, скорее всего. Хотя они редко используются для подобных целей, создать их на срезанных растениях не так-то просто, — отойдя к навесному шкафу, Минерва выбрала обычный прозрачный стакан и отточенным движением палочки обратила его в небольшой кувшин темно-синего стекла. Под стать цветам.       Подхватив стебельки, Гермиона бережно опустила их в воду и поправила раза три, не меньше. Когда она потянулась к ним в четвертый, Джинни у нее за спиной закатила глаза, заставив Гарри прыснуть в кулак.       — Знаете, символом чего они являются? — по-прежнему мягко улыбаясь, МакГонагалл тоже не отрывала взгляда от букета.       — Северус говорит болтливости.       Теперь Гарри хохотнул уже в голос, а сама Гермиона немного смущенно хмыкнула.       — В том числе, — кивнула Минерва. — А еще заботы. Есть поверье, что если колокольчик засушить и всегда носить с собой, то он защитит владелицу от бед.       — Да нет… — Гермиона аккуратно сдвинула вазочку в центр стола. — Глупости. Северус ведь сказал, случайно вышло.       На последних ее словах молча переглянулись все трое, но она этого даже не заметила.

***

      Снейп пришел за ними на закате, как и обещал.       Покосился на особенно бледную и притихшую Джинни, которая к вечеру снова растеряла весь свой утренний пыл, но промолчал.       — Минерва, тебя с Уизли я перенесу первыми, затем вернусь за Гермионой и Поттером. Лес в целом безопасен, поляна под защитой, но, прошу, ведите себя осторожно и за границу чар не выходите. Ясно?       Получив в ответ два отрывистых кивка, он утянул обеих в вихрь аппарации.       — Я уже не уверен, что это была хорошая идея, — хмуро пробормотал Гарри, глядя на пустое место, где всего секунду назад стояли трое. — Она так нервничала вчера вечером, сегодня рано проснулась. Еще до рассвета. Боюсь, она там сорвется.       Гермиона думала так же. Видела, что Джинни ходит по краю последнюю пару дней и, кажется, готова была прыгнуть, наконец, в пропасть. Как нельзя вовремя вспомнились собственные истерики и слезы.       И то, насколько легче становилось потом.       — А я, если честно, на это надеюсь. Ей давно пора все выпустить. Иначе хуже будет.       — Считаешь?       — Уверена. Ты только оставайся теперь почаще с ней рядом, а не со мной, — а заметив, как он, явно собираясь спорить, открыл рот, мягко добавила: — Мне уже лучше. Я справлюсь. Джинни ты нужнее.       — Но…       Договорить Гарри не успел. Оборвав его на полуслове, вернулся Северус и с сухим хлопком вернул их туда, где все началось.       Джинни сидела, сгорбившись под старым дубом. До того остро напомнив Гермионе саму себя, что под ребрами стало вдруг ужасно тесно. Видимо, она втянула воздух в легкие слишком шумно, потому как в тот же момент теплая ладонь сжала ее, маленькую и привычно холодную.       — Иди тоже, — шепнул ей на ухо Снейп, когда Гарри, трижды обернувшись, оставил их вдвоем.       — Нет, — проследив за тем, как Минерва, осторожно приобняв Джинни, что-то тихо ей сказала, а Гарри опустился рядом, Гермиона отвернулась к обрыву. — Его здесь давно нет, а я уже попрощалась. Кроме того, там и без меня чересчур людно. Думаю, она предпочла бы остаться одна. Я рада, что успела побыть с ним одна. Благодаря тебе.       Ручей, что зимой рассекал долину тонкой ниткой, теперь переливался под солнечными лучами широкой сверкающей лентой. За весну и лето он успел вдоволь напиться воды от дождей и гроз.       — Я все хотела спросить, почему именно эта опушка? — Гермиона перевела глаза на Северуса, который, как оказалось, все время смотрел лишь на нее. — Здесь безопасно, да, но и так… красиво. Спокойно. Не похоже на случайное место. Ты бывал здесь раньше?       — Бывал. Давно.       Она глянула на него внимательно, изучающе. Уверенная, что правильно расслышала спрятанное между строк, но неуверенная, стоит ли в этом признаваться.       С другой стороны, Снейп никогда не открывал перед ней тех дверей, в которые не готов был впустить. А она хотела войти к нему в сердце. Очень хотела.       — В детстве?       — Да.       Северус кивнул и, обернувшись на троих, что остались у дуба, шагнул в сторону, к самому краю обрыва. Гермиона ступила следом, но пусть никто за ними сейчас и не следил, на большее не решилась. Просто приткнулась плечом к его плечу.       — Мой отец ценил природу. До того, как и это чувство начисто вымыл алкоголь. У него была старая, но крепкая походная палатка, что досталась от деда, и две бамбуковые удочки. А в той речке, внизу, водится много рыбы. Во всяком случае, водилось лет тридцать назад.       — Любишь порыбачить? — она улыбнулась, представив себе Северуса такого, как сегодня. Хмурого, в черном, наглухо застегнутом сюртуке. В панаме защитного цвета. И в высоких, по бедра, резиновых сапогах.       Он покосился на нее, об этих мыслях явно догадываясь, и уголки губ дрогнули в ответ.       — Нет. Но любил проводить время с отцом. Точнее, с его трезвой ипостасью. Чем мы занимались было для меня делом третьим. Иногда я мог часами смотреть, как он рисует.       — Рисует? — Гермиона широко распахнула глаза. — Твой папа был художником?       — Наверное, можно так сказать. Талант у него определенно был. Именно им он и зацепил в свое время мать. Ей, выросшей в жестких рамках чопорной чистокровной семьи, всегда не хватало легкости. Свободы. А у уличных артистов, кроме свободы, ничего и нет, — короткая, задумчивая пауза. — Но идиллия продолжалась недолго. Продавая по картине в три-четыре месяца, семью не прокормить. Ему пришлось устроиться на завод. Это его угнетало, и он начал пить. Сначала по выходным, потом и в будни. Обычная история, коих тысячи, — подытожил Северус удивительно безразлично. — Рисовал он все реже, вид на эту долину стал последней его работой. Ее отец пристроить не смог. Она так и сгнила где-то на чердаке.       — И ты привел нас, чужих тебе, в такое личное место? — спросила она уже совсем тихо. Словно боялась спугнуть.       — Пришлось соображать быстро, — Снейп устало потер виски. — Из леса Дин вас необходимо было уводить. Ты в шоке, Поттер в беспамятстве. Я знал, что предгорье безопасно, и эта опушка первой пришла на ум. Рад я не был, но и беречь нечто подобное глупо. Просто поляна.       Гермиона чувствовала, что чтобы он не говорил, для него это место обычным не было. Как и для нее.       — Не просто, — она осторожно коснулась кончиками пальцев внутренней стороны его ладони. — Вы часто здесь бывали?       — Довольно. Каждое лето.       — А когда…       Он понял ее с полуслова.       — В тот год мне исполнилось девять. Июнь выдался особенно дождливым, Коукворт чуть не смыло в одну из сточных заводских канав. Отец пил две недели, не просыхая, но затем, в пятницу утром, вдруг выглянуло солнце.       Гермиона слушала его, затаив дыхание. Не шевелясь. Ощущая лишь тепло твердого плеча сквозь прятавшие его слои ткани. Понимая, что слова эти ценнее золота. Что эту часть своей жизни Северус не открывал еще никому.       Почти никому.       — А в субботу он достал с чердака палатку и удочки, — продолжил Снейп, не отрываясь от сверкающей ряби ручья. — Леска за зиму превратилась в труху, менять пришлось мне. Его руки тряслись слишком сильно. Мать нас не отпускала, боялась, что он сорвется. Но я ее уговорил, а он продержался все выходные. Пусть и дергался ужасно, не спал и не ел толком. От одного запаха еды его выворачивало. Но продержался. Последний раз.       — Я… — она осеклась, а Северус обернулся на непривычно глухой, сдавленный звук ее голоса.       Плакать не хотелось ужасно. Гермиона знала, что его это расстроит. И боялась, что сожаление он примет за жалость, ему ненавистную. Но предательница-слезинка проворно сбежала по щеке, и Снейп поймал ее пальцем.       — Если ты будешь реветь каждый раз, я больше ничего тебе не расскажу, — не убирая ладони от ее лица, пробурчал он.       — Так нечестно, — шмыгнула носом Гермиона. Но улыбнулась. — Шантажист.       — Что есть, то есть.       Наплевав было на то, что они не одни, она потянулась ему навстречу, собираясь обнять крепко-крепко, но позади вдруг послышалось вежливое покашливание.       — Северус? — неуверенно окликнула его МакГонагалл.       Он руку тут же отдернул, а Гермиона, отвернувшись, спешно вытерла лицо подолом футболки.       — Чего тебе, Минерва? — снова такое холодное, почти резкое. Словно не этот человек секунду назад рассказывал историю о маленьком мальчике и его отце.       — Там… — пропустив дежурную грубость мимо ушей, МакГонагалл оглянулась на старый дуб. — Вторая могила. Мистер Поттер говорит, ее раньше не было. Если это кто-то чужой…       — Не чужой, уймись. Это Ксенофилус. Я его сюда принес.       — Что? — два удивленных женских вздоха прозвучали в унисон.       Минерва посмотрела на Гермиону, а та на Снейпа. И растерянно переспросила:       — Что? Лавгуд? Как…       — Не оставлять же тело в лесу, — равнодушно ответил он. — Я укрыл его, а когда вы сменили лагерь, похоронил. Место подходило. Эту поляну так или иначе пришлось бы защищать и дальше из-за Уизли.       — Но почему…       Недовольно сведя к переносице брови, Гермиона собралась уже было выяснить все. Почему Снейп ничего не сказал сразу, хотя знал, что Гарри ей случившееся с Ксенофилусом не простил. И почему молчал потом.       А затем вспомнила, как именно они расстались здесь зимой. Вспомнила собственные грубые, жестокие слова, брошенные в лицо человеку, который спас их и вернул ей Рона.       Который чувствовал многое. Действительно многое. Только не напоказ.       «— Легко рассуждать об управлении чувствами тому, кто не чувствует ничего».       Вспомнила, как именно погиб отец Луны.       И переведя глаза обратно к ручью, не без труда выдавила короткое:       — Спасибо.       Снейп прочитал все на ее лице. Или в мыслях. На самом деле ей было глубоко плевать, где, зачем и как. Он понимал ее как никто другой.       Вот что было действительно ценно.       — Ты ни в чем не виновата.       — Сложно себя в этом убеждать, учитывая, что именно моя магия отсекла ему руку и полголовы заодно.       — Его расщепило, когда он пытался удержать вас с Поттером у себя, чтобы сдать потом Темному Лорду, — жестко отрезал Снейп, глянув сперва на притихшую Минерву. Без слов советуя ей молчать и дальше. — Мотивы его мне понятны, но это не меняет того факта, что он предатель. Поверь, Гермиона, быстрая смерть от расщепа предпочтительнее того, что ждало его в ином случае. Его дочь, кстати, тоже.       От последней фразы ее передернуло.       — Замерзла?       — Немного, — ответила Гермиона, потирая плечи. Пусть вздрогнуть заставил ее вовсе не холод, но и говорить о том, что исправить было уже нельзя, больше не хотелось. Выдохнув, она обратилась к МакГонагалл: — Как Джинни?       — Тяжело. Плачет.       Снейпа ответ Минервы ни капли не заинтересовал, и, отдернув рукав мантии, он бросил взгляд на часы.       — Достаточно. Возвращаемся.       — Уже? — Гермиона обернулась к дубу, а точнее, к дрожащей тонким листиком девичьей фигуре. — Дай ей еще пять минут. Пожалуйста.       Северус, помедлив, кивнул, и она, не теряя времени, поспешила к Джинни.       Та уже не плакала. Лишь приглушенно всхлипывала, уткнувшись лбом в шершавую древесную кору. Растерянный Гарри, явно не зная, что делать и чем помочь, молча гладил ее по спине.       — Нам пора, — опускаясь рядом, шепнула Гермиона. Чувствуя, как уголки глаз вновь начинает щипать. — Мне жаль, милая, но нам правда пора.       — Но… — попытался было возразить Гарри.       — Нет, не надо. Все в порядке, — одернула его Джинни. Не разгибаясь, она вывернула шею и, подслеповато щурясь, посмотрела на Снейпа с МакГонагалл, что остались у обрыва. — Сейчас?       — Пять минут.       — Хорошо. Спасибо.       Сжав напоследок ее ладонь, Гермиона поднялась на ноги и, ежась теперь уже от холода, не разобрать только внешнего или внутреннего, вернулась к Северусу. А он, стянув с себя мантию и ничего больше не спрашивая, замотал ее в теплую шерстяную ткань по самый нос.       То, как сосредоточенно хмуро он взялся за дело, чуть развеяло свинцовые тучи, что успели сгуститься где-то над сердцем, и спрятать улыбку Гермиона не смогла. Закусив губу, она мельком переглянулась с МакГонагалл, чьи намерения остаться серьезной тоже пошли прахом.       Впрочем, слишком увлеченный тем, чтобы свернуть из нее настоящую мумию, Снейп их немую игру в гляделки не заметил.       — Знала ведь куда идем, — пробурчал он. — Почему свитер не надела?       — Думала, футболки хватит. Лето же.       — Думала она. Что-то не заметно.       — Не бухти.       То, как в ответ обычно непроницаемое выражение лица сменилось искренним удивлением, прогнало из ее разума последние серые облачка. Взошло солнце, и Гермиона, всхлипнув, расхохоталась от души.       — Минуту назад ревела, теперь смеется. Кто вас разберет.       Низкий голос прозвучал непривычно озадаченно, и Минерва, не сдержавшись, хмыкнула, тут же получив предупреждающе-злобный взгляд в ответ.       — Как говорит мой друг Гарри Поттер, — не переставая хихикать, чинно завела Гермиона. — Женщины — существа странные.       — С умозаключением согласен, однако источник доверия не вызывает.       — Да ну Северус… — закатила она глаза.       — Я уже тридцать восемь лет Северус, — процедил он кисло, хотя, кажется, больше наигранно, чем по-настоящему недовольно. — Платок дать?       — Давай.       Пока она, кутаясь в мантию, стирала со щек последние соленые дорожки, к краю обрыва подошла Джинни. Заплаканная до неровных красных пятен на лице и шее, она буквально повисла на Гарри и выглядела вымотанной донельзя.       — А тебе идет, — но на пару колких слов ее, разумеется, хватило. — Только с размерчиком не угадала.       — Вижу, тебе лучше, — осторожно улыбнулась Гермиона.       — Да, — кивнула она. А затем посмотрела на Снейпа уже серьезно и как-то незнакомо по-взрослому. — Спасибо вам, профессор. Вы… Спасибо.       Он ничего не ответил. Лишь коротко качнул головой.       В бухту они аппарировали затемно, и, прежде чем отправиться на маяк, Гермиона отлучилась в ванную. Умыться. А вернувшись в гостиную, обнаружила там донельзя довольного Гарри в обнимку с их верной шахматной доской.       — Сыграем?       — Эм… — протянула она чуть виновато. День выдался непростым для всех, и расстраивать лучшего друга не хотелось ужасно. Но ее ждал Северус. — Поздно, нам пора. Может, лучше завтра…       — Он уже согласился. И Джинни с МакГонагалл тоже. Ты одна осталась.       — Кто согласился? — растерянно спросила Гермиона.       — Действительно, кто, — послышалось из-за спины откровенно ехидное. — Такой огромный выбор, сразу и не догадаться.       — Ты? — она оглянулась и уставилась на Снейпа снизу вверх до того ошалело, будто он и правда оказался вампиром, а не человеком. И зачем-то повторила: — Ты?       — Я.       Гарри тем временем высыпал фигуры на диванный столик.       — Вы двое против нас троих. Джинни сейчас только приведет себя в порядок. Она джинсы испачкала…       — Не очень-то равномерное распределение сил, не находите, Поттер? — фыркнул Северус.       — Хм… — Гарри уставился на доску и почесал затылок. — А если мы отдадим вам белые?       — Как великодушно.       — Я могу пропустить партию, — Минерва пролевитировала с кухни большой заварочный чайник и пять чашек. — Тогда все будет справедливо.       — Ну уж нет! Без вас они раздавят нас с Гарри в три хода, — раздалось из большой спальни.       Наблюдая за тем, как лучший друг расставляет в ряд черные пешки, ее бывший декан разливает чай, а уставшая, но заметно посвежевшая Джинни забирается с ногами в кресло, Гермиона подумала, что в Пеннинских горах она, вероятно, упала с обрыва и ударилась головой.       Да ты бредишь, Грейнджер. Точно бредишь.       Услышав в ответ на свои наверняка слишком громкие мысли короткий смешок, она медленно подняла глаза. И поняла, что готова разреветься опять. Но теперь не от тоски, а от того тепла, что растекалось внутри, согревая все тело вплоть до кончиков пальцев.       — Ты не обязан этого делать, Северус, — хрипло шепнула она. — Правда не обязан. Я никогда не стала бы просить… Ты и так…       — Ты хочешь? — спросил он уже без тени ухмылки.       Гермиона вновь посмотрела на беззаботный и какой-то уютный, домашний переполох.       Кивнула.       — Хочу.       Пусть рядом с ними никого и не было, но Снейп все-таки наклонился к ней вплотную. Словно собирался рассказать большой-пребольшой секрет.       — Только знай, Каспаров, — его горячий шепот приятно обжег ухо. — Если мы проиграем Поттеру, тебе не поздоровится.       — В угол поставишь или отшлепаешь? — выдохнула она испуганно.       Северус завис на секунду или две, а затем, отмирая, усмехнулся.       — Да. В тебе определенно живет маленький черт.       Хихикнув, Гермиона почувствовала, что запоздало начинает краснеть.       — И как это ты не разглядел его раньше?       — Я разглядел его еще когда ты предложила помыть мне все до единого котлы, милая.       — Тебе не нравится? — ее щеки сравнялись цветом с флагом собственного факультета. — Это чересчур, да? Такие шутки?       Снейп картинно закатил глаза.       — Ну подумай головой, Гермиона, — а заметив, как смущенно, отчасти и вовсе настороженно она на него смотрит, добавил чуть тише. Так, чтобы никто их не услышал, даже если бы очень захотел: — В угол я тебя точно не поставлю.       И она рассмеялась, пряча горящее огнем лицо в ладонях.       Партию они выиграли.

***

      На низком столике осталась лишь пара шахматных фигур да черно-белые обломки тех, что не уцелели, а Северус с Гермионой остались вдвоем в гостиной. Пока Минерва и Джинни отлучились на кухню сполоснуть кружки да заварить свежий чай, Гарри, осушив свою третью или четвертую чашку и закусив ее вафлей, побежал в ванную.       Пользуясь моментом, Гермиона подобралась к Снейпу вплотную, быстро огляделась по сторонам и чмокнула колючую щеку.       — Такой хороший день, — еще поцелуй. В уголок рта. — Очень хороший. Спасибо тебе. Спасибо. Спасибо.       Он сдержанно кивнул и откинулся на спинку дивана.       — Не забудь Минерву поблагодарить за то, что не размазала нас с тобой по доске в первые же пять минут.       — Ты о чем?       — Эта престарелая сводница откровенно поддавалась. Ей в шахматах нет равных.       — А я и не заметила…       — Значит, посредственный из тебя Каспаров, милая моя, — хмыкнул он и повел головой, разминая шею.       Гермиона запустила пальцы в черные волосы, мягко массируя ему затылок. Она знала, что он очень устал. Чувствовала. Слишком многолюдно. Слишком шумно. Слишком радостно. Пока она отдыхала, Северус терпел.       — Давай сбежим? — спросила она, догадываясь, что ответом его брови удивленно взлетят вверх.       Не ошиблась.       — Куда?       — На маяк. Ты и я.       — Неужели не хочешь еще партию? — Снейп чуть сощурился. — Или чашечку горячего чая. С джемом и вафлями.       — Думаю, я наигралась, — протянула она, а потом невинно уточнила: — В шахматы. Но если ты предпочитаешь оста…       — Ладно, — Северус резко поднялся на ноги. — Как тебе будет угодно.       Хихикнув, Гермиона подскочила с дивана быстрее шоколадной лягушки. И уже на полпути, через плечо, крикнула едва успевшему выглянуть из ванной Гарри:       — До завтра!       Снейп молча махнул ему рукой и вышел следом.

***

      На секунду-другую застыв в пустой комнате, Гарри растерянно взъерошил волосы. И бросив последний взгляд на полог, что слабо покачивался под ночным ветром, побрел на кухню к Джинни с МакГонагалл.       — Можете не заваривать новый. Они ушли, — он плюхнулся на стул, наблюдая за тем, как кружки, звякая, купаются в раковине.       Минерва особо не удивилась и лишь коротко кивнула, а вот Джинни как-то любопытно загорелась. Впервые за сегодняшний вечер она ухмыльнулась не натянуто, вымученно, а по-знакомому хитро. И с громким стуком поставив чайник прямо на обеденный стол, метнулась к дальнему окну гостиной.       — Эй, ты куда? — обернулся ей вслед Гарри.       — Хочу посмотреть.       — На что?       — Ты иногда такой недогадливый, Гарри, — взмахом палочки погасив в палатке свет, она отдернула шторку и буквально прилипла носом к стеклу. — Вот черт, почти ничего не ви… Ооо!       Снаружи донесся удивленный вскрик, а затем заливистый, звонкий женский смех.       — Это что, Гермиона?       — Нет, Снейп, — буркнула Джинни. — С ума сойти!       — Мерлин, да что там такое?       Получив в ответ неразборчивое, но явно восторженное бормотание, Гарри вопросительно глянул на Минерву, но та только мягко качнула головой, пряча улыбку, и невербально отправила чистые чашки в стенной шкаф. А когда из гостиной послышался очередной вздох, по дозе звучавшего в нем восхищения достойный ужина при свечах с прежним, здравомыслящим Локхартом, не выдержал и подскочил к Джинни.       — Подвинься. Где они? А… ого…       — Охренеть, да? — раздался шепот откуда-то сбоку.       — Мисс Уизли, не пристало вам так выражаться, — МакГонагалл сдалась последней. Места у подоконника не осталось, и она, кутаясь в мантию, остановилась чуть в стороне. — Но в целом соглашусь. Ни за что бы не поверила, если бы не увидела своими глазами. Кто бы мог подумать.       — Уж точно не я, — фыркнул Гарри. И повторил за Джинни: — Охренеть.       — Ага. Кое-кому сегодня точно перепадет, — хмыкнула она.       Минерва прокашлялась. Непонятно лишь, по-прежнему осуждающе или уже смеясь.       — Фу, Джин! — Гарри поморщился. — Гадость какая.       — Дурак ты. И ничего не фу. Это так… так романтично… Они такие… — подперев подбородок кулаком, Джинни мечтательно вглядывалась в два силуэта на фоне серебряной дорожки лунного света. — Словно другие люди. Ему ведь плевать и на шахматы, и на нас всех. Он только на нее и смотрел сегодня за игрой. Ни одного хода не сделал и ни разу нам не нахамил, а шансов-то была куча. Думаю, свисни ты их короля у него под носом, Снейп бы и не заметил. А Гермиона так вообще по уши втрескалась. Сияет рядом с ним, как начищенный золотой котел.       Пытаясь вспомнить, коснулся ли его бывший профессор зельеварения сегодня вечером хоть одной фигуры на доске, Гарри промолчал. Не вспомнил. Как и привычных грубых, ядовитых слов в свой адрес, которые научился уже пропускать мимо ушей. И когда двое на берегу исчезли, растерянно протянул:       — Охренеть.

***

      Гермиона выскочила из палатки первой. Весь сегодняшний день будто бы грел ее изнутри, так что никакого свитера было не нужно. После душноватого воздуха гостиной свежая ночная прохлада пьянила, и она, развернувшись на пятках, улыбнулась своему усталому спутнику.       Он же и правда не отрывал от нее глаз. А у кромки воды, подхватив потеплевшую девичью ладошку, внезапно спросил:       — Хочешь полетать?       — Что? — не переставая улыбаться, переспросила Гермиона. — Полетать?       — Да. До острова меньше мили. Можем не аппарировать, а добраться своим ходом.       Она уставилась на него, затем на море, потом снова на него. И вдруг вспомнила свой недавний сон, о котором так стеснялась рассказывать.       — Без метлы? — несмело уточнила она.       Снейп кивнул и, не говоря больше ни слова, плавно взмыл вверх фута на два и так же аккуратно опустился. Зачарованно проследив за тем, как вороновым крылом хлопнула на ветру мантия, Гермиона пробормотала почему-то совсем тихо:       — В Хогвартсе был дым…       — Оба варианта допустимы. Отсутствие телесной формы более предпочтительно при полетах на дальние расстояния, так не тратятся силы на сопротивление воздуха. Но до острова близко, так что преображаться необязательно.       — А как мы… Тебе придется держать меня на руках?       — Ты легкая, — пожал он плечами. — Справлюсь.       — Признайся, решил все-таки скинуть меня в воду? — хихикнула Гермиона и, подойдя вплотную, привстала на цыпочки, чтобы поцеловать. — Попытка номер два, раз уж не удалось утопить в глубоком албанском озере.       — Не хочешь, ка…       — Мерлин, да хочу я, хочу! — она чуть ли не подпрыгнула от нетерпения.       Получив в придачу еще и уверенный кивок, Снейп хмыкнул и замотал ее мумией в свою мантию. А затем, пресекая попытки высвободиться на корню, подхватил на руки.       — Ты ведь знаешь, что они подглядывают? — шепнула Гермиона ему на ухо, когда он, отрываясь от земли, приподнялся в воздух.       — Знаю, — недовольно буркнул Северус и вдруг резко ухнул вниз, вырвав у нее сначала удивленный вскрик, а после — приступ радостного смеха.       — И тебе все равно? — вызволив наконец ладони, она, улыбаясь, зарылась пальцами в длинные черные волосы.       — Разумеется, нет. Уже подбираю подходящее проклятие.       — Дезиллюминационных должно хватить.       Он едва успел послушно пробормотать заклинание, прежде чем губы его оказались заняты чем-то значительно более важным.       Прошлая Гермиона летать не любила. Ни на метле, ни на гиппогрифе, ни на фестрале. Мальчики пытались ее научить, но она только отмахивалась.       Тонкие деревяшки были чересчур скользкими, как и перья полуорла-полулошади, а крылатые призрачные кони были такими костлявыми, что даже сидеть на них было сплошным мучением.       Лишь минуты над проклятыми горами запомнились ей чем-то теплым, приятным. Впрочем, тогда дело было скорее в том, кто был рядом.       Как и сейчас.       Резкий рывок, маленькая бухта осталась позади, а Гермиона, взвизгнув, уткнулась носом в жесткую шею. Но спустя всего пару секунд, чувствуя, как надежно держат ее любимые руки, боязливо приподняла голову.       И пропала.       Они летели быстро. Быстрее птицы. И низко. Почти у самой воды. Соленый воздух путался в волосах, а тусклые, черные волны слились в сплошную монотонную рябь.       Но когда Гермиона, протянув ладонь, коснулась этой темноты подушечками пальцев, та ответно всплеснулась холодными брызгами, чьи капли сверкнули в лунном свете серебряной россыпью звезд.       Она не видела ни себя, ни Северуса, оба они растворились в морском ветре, что завывал в ушах, заглушая все вокруг. И ведомая уже не глазами, на ощупь, прижалась к тому, кто превратил этот обычный летний день в нечто незабываемое.       Наткнулась губами на колючий подбородок. Улыбнулась.       — Спасибо, — она не знала, слышал ли он ее, но почему-то была уверена, что если и не слышал, то понял. — Это волшебно. Ты волшебный.       А их маяк белел в густой синеве ночи. Ждал.       Стоило Северусу, сняв с обоих чары, аккуратно отпустить ее, румяную и взъерошенную на камни, Гермиона, неловко путаясь в тяжелой от влаги черной мантии, тут же подалась к нему обратно.       — Понял, — выдохнул он ей в губы, когда она, разобравшись с бесконечным ворохом ткани, резво подпрыгнула, обхватывая его ногами.       До дивана они добрались не сразу.       Сперва железная дверь приятно холодила разгоряченную женскую спину, а затем кованая лестница оставила на память обоим пару мелких ссадин.       Когда на рассвете Северус, поднимая с пола рубашку, охнул и потер поясницу, Гермиона, не выдержав, завалилась на бок и расхохоталась в голос. У нее самой болела, казалось, каждая мышца. Включая те, о существовании которых она до сегодняшнего дня даже не подозревала.       А он почему-то не съязвил в ответ. И стоило ей, тоже чуть морщась, подобраться к нему поближе и потереться щекой о его плечо, снова поцеловал.       Именно эта ночь запомнилась ей надолго.       Не та, первая, неловкая. Не та, полная надежды, когда отчетливо поняла, что любит. И не та, нежная, но хрупкая, накануне конца войны.       А эта. Счастливая.       Много месяцев спустя, вспоминая ушедшее и ушедших, размышляя, как ответить на заданный целителем вопрос, когда она в последний раз была действительно, по-настоящему счастлива, Гермиона поняла, что в эти дни и пару следующих.       Когда все было не то чтобы хорошо, но и не плохо.       Когда дорогие ей люди были рядом.       Когда все они были живы.