Маяк

      Проснулась Гермиона засветло. Как ни странно, первой.       За окном мягко шумело море, и она, рассматривая солнечные блики на неровном дощатом полу, не без удивления подумала, что оставшаяся позади ночь выдалась удивительно спокойной. Хотя, в общем-то, объяснимо. Причиной тому мог послужить выпитый накануне Умиротворяющий бальзам. Или сама она. Ведь на маяке она выплеснула очень много. Так много, что не оставила себе сил бояться.       Черт его знает. Да и плевать.       Факт оставался фактом — поглядывая на нее голодно, недовольно, кошмары только неуверенно бродили вокруг да около, однако подойти ближе и уж тем более дотронуться до нее своими холодными, костлявыми пальцами, так и не решились.       Будто почуяли неладное и что теперь с ней, такой отрешенной, делать не понимали.       Впрочем, это у них определенно было общим. Гермиона тоже понятия не имела, как ей быть.       Перекатившись на спину, она осторожно потянулась. Поясница ныла ощутимо сильнее вчерашнего. И если, неуклюже усаживаясь, еще удалось прикусить язык, то вставая, сдержать тихий стон Гермиона не смогла. Гарри, слава Мерлину, привычно зарылся под кучей своих одеял и ничего не услышал, а она, сутуло проковыляв мимо него, размеренно похрапывающего, отправилась прямиком в душ. Там забилась в угол, прижала ноги к груди и, опустив подбородок на колени, мыслями вернулась к скалистому островку.       Кричать, рвать и метать больше не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Было лишь грустно, обидно и ужасно одиноко. Внутри осталась одна тоска, а тоске на войне места не было.       Война.       Гермиона шумно выдохнула.       То, что их со Снейпом непродолжительному союзу пришел конец, было ясно как день. Возможно, она снова промахнулась незнамо где. Возможно, ошибок не было, и от нее действительно просто избавились за ненадобностью. Возможно, сумей она прошлой ночью удержать язык за зубами…       Возможно, возможно, возможно. На одних возможностях далеко не уедешь.       Поздно махать палочкой. Пролитого зелья не соберешь.       Одному Волдеморту известно, что нашло вчера на Снейпа, да и ей, по большому счету, мотивы его были абсолютно безразличны. После триумфального возвращения ипостаси ужаса подземелий Гермиона отчетливо поняла, что такие головокружительные скачки от поглаживаний к пощечинам, пускай и пока исключительно словесным, вряд ли выдержит.       И потому, до боли закусив фалангу указательного пальца, задалась закономерным вопросом, как дорого будет стоить эта их окончательная размолвка магической Англии. А потом как-то неожиданно трезво подумала, что впервые в жизни действительно не хочет получить свой ответ.       Черт с ним, Грейнджер.       Пусть катится.       Так даже лучше. Больше не придется врать Гарри.       Она кивнула сама себе. Внутренний голос был прав. Сотрудничество подразумевает взаимное уважение, работу, старания с обеих сторон. Она старалась. Правда. Никто не мог укорить ее в обратном.       А Снейп нет.       У нее не было шансов.       Глубоко втянув влажный от пара, тяжелый воздух, Гермиона прикрыла глаза и откинулась затылком на прохладную плитку.       Вот они и возвратились к тому, с чего начали этой зимой.       Гарри и она. Больше никого.

***

      Горячая вода расслабила плечи и спину, а склянка Укрепляющего прогнала усталость. И надев джинсы со свитером, Гермиона, немного нервно одергивая левый рукав, отправилась на кухню. Когда Гарри, пальцами расчесывая волосы, выбрел из спальни, она как раз заваривала свежий чай.       — Доброе утро, будешь? — Получив в ответ сонный кивок, она достала из навесного шкафа вторую кружку. — Как спалось?       — Не очень. — Он устроился на стуле, широко зевнул и подпер кулаком подбородок. — Снилось всякое.       Рука с чайником дрогнула, и кипяток выплеснулся на оказавшееся как нельзя кстати рядом блюдце. Избавившись от лужицы взмахом палочки, Гермиона обернулась.       — Снилось или… Ну… ты знаешь, что я имею в виду.       — Снилось. Правда, — быстро догадавшись, что именно ее так насторожило, поспешил объясниться он. — Неразбериха какая-то. Наверное, не стоило ложиться сразу после всех этих разговоров о Дамблдоре и крестражах. Неудивительно, что чушь всякая мерещилась… А ты как, получше?       — Да. — Гермиона передала ему чашку и вдруг, неожиданно для обоих, предложила: — А пойдем к морю? Сегодня хорошее утро. Солнечно.       — А давай! — Глотнув от души, Гарри раскашлялся, а когда вновь заговорил, то заметно шепелявил. — Мерлин, кажется, я прожег яжык.       Наблюдая за тем, как он пытается разглядеть масштаб полученных травм в отражении на чайной ложке, Гермиона рассмеялась. Искренне. Внутри стало как-то приятно легко.       День выдался ясным, а позднее мартовское солнце уже грело, усиленно намекая, что апрель не за горами. Стараясь не вспоминать об ушедшей ночи и не смотреть в сторону ставшего теперь бесконечно чужим маяка, Гермиона, слушая болтовню лучшего друга, забралась на один из булыжников, что Гарри отлевитировал к воде, когда подбирал палочку. Сам он, красочно и подробно описывая свои сны, уселся рядом прямо на гальку.       Все это успокаивало, и спустя пару минут Гермиона даже зажмурилась, подставив лицо ласковому ветерку. Но от немного сумбурного рассказа, разумеется, не отвлекаясь. Радуясь, что хоть тут им повезло.       Действительно обычные, чуть странноватые кошмары, коих в ее собственной копилке набралось бессчетное множество. Ничего общего с крестражами.       Зато решение Гарри ими поделиться, ощутимо подлатало ее, по-прежнему надломленную вчерашним.       В палатку они вернулись только к полудню, когда чашки опустели, щеки раскраснелись, а ладони слегка замерзли.       Помня о данном себе обещании попытаться проводить больше времени вместе, Гермиона еле успела подловить Гарри, прежде чем он снова устроился на диване с очередным фолиантом по истории.       — Может, переберем книги? — предложила она. — Отложим те, что могут содержать сведения о диадеме. Потом покажешь мне, что уже пролистал, а что нет. Ты возьмешься за новые, а я за прочитанные тобой и проверю, не упустил ли ты чего. Что думаешь?       На пару секунд он откровенно опешил. Да и понятно. За месяцы без Рона они успели так друг от друга отдалиться, что от ее, может, и дельной, но гениальностью не блещущей идеи, у него отвисла челюсть.       — Гарри? — тихо позвала его Гермиона.       Он очнулся. И выпалил:       — Думаю, что идея замечательная! — А затем, хитро сощурившись, поинтересовался: — Решила завязать со своими жуткими проклятиями?       — Ой, вот только не начинай! — закатила глаза она. — Обязательно тебе везде вставлять свои три сикля?       — Извини, не удержался. — Довольно и абсолютно беззлобно хохотнув, он подошел ближе и толкнул ее плечом. — Приступим?       К вечеру выяснилось, что из собранных в сумочке книг вполне можно было бы составить библиотеку для исторического факультета небольшой частной академии. А когда за окном стемнело, Гарри, глянув на запястье, громко выругался и, запнувшись о вечную складку на ковре в гостиной, метнулся на кухню настраивать радио. Передачу они прозевали, но записать пароль к следующей он успел. Гермиона же растянулась на диване, забросив уставшие ноги на подлокотник.       Тогда-то монета в заднем кармане джинсов и дала о себе знать.       Первым порывом было ее попросту проигнорировать. Присоединиться к Гарри за обеденным столом.       Что Гермиона и сделала.       Но через минут пять смирилась, что совесть и любопытство сожрут ее с потрохами и не подавятся.       Закрывшись в ванной, она выудила галлеон, задержала дыхание, не понимая толком, чего именно боится, и повернула монетку ребром к свету.       «В час на маяке».       Как всегда лаконично.       Пробормотав весьма точное направление, куда Снейпу следовало бы отправиться вместо заброшенного острова, Гермиона собралась было убрать галлеон обратно, но тот нагрелся вновь, обжигая подушечки пальцев. На этот раз из-за одного-единственного слова.       «Пожалуйста».

***

      К тому моменту, как длинная фосфорная стрелка начала отсчет последней минуты, что отделяла полночь от часу, Гермиона буквально намертво прилипла к дивану. Гарри давно отправился спать, а она с тех пор усиленно, но безуспешно взвешивала немногочисленные «за» и «против». Но принять решение, идти на назначенную Снейпом встречу или нет, так и не смогла.       Пытаясь разобрать спутанные подобно тонким ниточкам ручной пряжи мысли, она сперва прошлась по комнатам, а позже и по периметру лагеря. В какой-то момент, у кромки берега, даже трусливо подумала, а не выбросить ли зачарованный галлеон в море. Но от устранения средства связи основная проблема не разрешалась, это было ясно, и, ежась от холода, Гермиона вернулась в палатку.       Где теперь, вертя в пальцах злосчастную монетку, чувствовала, что начинает закипать. Злиться.       То ли на Снейпа, то ли на себя, то ли на всех вместе.       Только не на Гарри. Злиться на него больше не хотелось. Если бы не он, сегодняшние утро и день вышли бы совершенно иными, ни капли не светлыми и уж точно не теплыми.       Казалось бы, все предельно легко. Без Снейпа их с Гарри шансы найти и уничтожить крестражи уменьшатся, и уменьшатся ощутимо. Следуя этому, приходилось признать, довольно вескому аргументу, ей стоило бы взять со стола сумочку, молча отправиться на маяк, а там по-прежнему молча вытерпеть очередную вылитую на макушку порцию помоев.       Это ведь Снейп. Он по-другому не умеет.       Нет. Умеет.       Наверное, именно это выбор и усложняло. Терпеть злобу человека, который привязал ее к стулу, а однажды довел до слез, высмеивая проклятые Малфоем зубы, она могла. Злоба же того, кто сварил ей зелий на месяц вперед, была куда тяжелее. И дело было вовсе не в гордости или чем-то подобном. Просто от того, как он сначала успокоил, позволил довериться, а потом замахнулся и ударил ее, расслабленную, раз за разом прицельно попадая в самые слабые места, сделалось ужасно больно. Действительно больно.       Ее и без того потрепанный разум давно дал трещину, и Гермиона подозревала, что несколько удачно подобранных фраз могут сломить ее окончательно.       Подбросив в воздух монету, она поймала ее в кулак.       — Орел пойду, решка останусь.       Выпала решка.       Гермиона затолкала бесполезный кусок металла в карман джинсов, прихватила сумочку и, выскочив из палатки, на ходу аппарировала к скалистому островку.       Но спустившись было с поскрипывающего от порывистого морского ветра причала, сделав шаг в сторону маяка и, заглянув в одно из черных окон, у которого, по ее подсчетам, прошлой ночью стоял черный Снейп, вдруг остановилась как вкопанная.       Какого гоблина она здесь забыла? Мало ей было вчера?       Пришла за свежей порцией оплеух?       Гермиона резко развернулась на каблуках. Обратно к деревянной пристани.       И к побережью, что раскинулось перед ней рождественской гирляндой.       Она сбегала сюда вот уже несколько ночей подряд, но увидела, увидела Дорсет впервые. Раньше она смотрела лишь вперед, в море, провожала недосягаемую линию горизонта. Но никогда не оборачивалась назад, к суше.       До бухты, где устроился их с Гарри маленький лагерь, свет жилых домов не доставал, зато с острова мерцание мелких поселений и деревень было как на ладони.       И где-то там, за этими яркими точками, были люди. Взрослые и дети. Здоровые и нет. Счастливые и не очень. Но всех их объединяло одно.       Они были живы.       Если она уйдет, не поднимаясь на маяк, аппарирует к палатке, сколько из этих огней погаснет, чтобы больше никогда не загореться? Сколько сердец остановится? Сколько линий судеб прервется?       Прижав прохладные, немного влажные пальцы к обветренному после вчерашней ночи и сегодняшнего утра лицу, Гермиона прикрыла глаза и мягко надавила на веки, чем вызвала под ними снегопад белых точек. Выбор есть всегда, но она знала, что в ее ситуации только один из вариантов ответа являлся правильным.       Неважно, что она хочет.       Неважно, сможет ли выдержать предстоящий разговор и остальные за ним следующие. Если она не попытается, если струсит, если сломается, то, вне зависимости от исхода войны, до конца жизни будет себя за это презирать. Каждую ночь будет вспоминать уютное тепло чужих очагов и изо дня в день задаваться вопросом, сколько из них потухло по ее вине.       Обхватив плечи руками, Гермиона набрала полные легкие пахнущего солью и водорослями воздуха, а затем опустила взгляд к наручным часам.       Полвторого.       Пора.       Пора ступить на тропинку, рывком открыть проржавевшую дверь и подняться по винтовой лестнице. А там, наверху, выслушать, что отсутствие таланта считывать время по стрелкам присуще не одному Поттеру, а всем гриффиндорцам.       И это при условии, что Снейп вообще еще здесь. То, что к опозданиям он относился крайне нетерпимо, Гермиона отлично помнила со школы.       Ладно. Была не была.       Сойдя с жалобно скрипнувшей пристани, она медленным шагом направилась в сторону маяка.       Влажная от брызг ржавая ручка, шершавые лестничные перила. На этот раз ступеньки она не перескакивала. Шла навстречу игравшему тенями на стенах пламени камина неторопливо, неспешно. И глаза от своих ботинок оторвала, лишь когда металл под ногами сменился деревом.       Снейп ее дождался.       Снова стоял у одного из окон, но сегодня к ней лицом. Увидев его, Гермиона замерла. Не отпуская поручня, покрепче сжала пальцы, пытаясь ухватиться за то ложное чувство безопасности, которое давало ей крепкое, пережившее века, железо.       — Добрый вечер, мисс Грейнджер.       Неожиданно.       Взвинченная донельзя, она закусила щеку изнутри, сдерживая рвущийся наружу истеричный смех. Насчет Снейпа Гермиона уверена не была, но лично у нее бывали вечера и подобрее.       Отвечать она не собиралась. По-прежнему настороженно ждала, что будет дальше, и нарушать повисшую между ними тишину вновь пришлось ему.       — Спасибо, что пришли, — звучал он низко. Мягко. Как два дня, а по ощущениям, все сто лет назад. Когда подавал ей, плачущей, свой платок.       Гермиона нахмурилась. Не то чтобы ей хотелось продолжать вчерашнее, но к смертельно ядовитому Снейпу из прошлой жизни она успела подготовиться. А вот к его человечной ипостаси — нет. Да и вся эта игра в хорошего-плохого аврора может и не пугала, но как минимум раздражала. Скакать туда-обратно под дудку его настроения не было ни желания, ни времени, ни сил.       Пусть лучше он будет самим собой. А она уж как-нибудь вытерпит.              Понимая, что молчанием ничего не добьется, Гермиона с трудом разлепила пересохшие губы и наконец заговорила.       Каждое слово эхом отдавалось в груди.       — Зачем вы меня позвали?       — Поговорить. — Снейп так и остался поодаль, не сделав и шага ей навстречу. Камин горел слабо, а луна освещала его силуэт, но не дотягивалась до лица. Различить удавалось лишь нечеткий контур широко расправленных плеч и линии уходящих за спину рук.       Ни мимики. Ни эмоций. Только темная фигура на фоне окна и бархатный, обволакивающий голос.       — В этом нет необходимости. Мы с вами наговорились впрок, — процедила Гермиона. Но, с неимоверным усилием уняв нахлынувший волной порыв сбежать, все же уточнила: — Или вы выяснили что-то новое о Гарри и крестражах?       — Нет. Я не за этим сюда пришел.       Отлично. Вот теперь можно проваливать отсюда с чистой совестью.       — Жаль, — выдавила она и не без труда расцепила побелевшие от напряжения пальцы. Повернулась к лестнице. Ноги еле держали, и вновь ухватиться за перила пришлось, едва шагнув на первую ступеньку. — Если понадоблюсь, вы знаете, как со мной связаться.       — Мисс Грейнджер, подождите.       — Что-то еще, сэр? — не разворачиваясь, спросила она, нарочно выделив последнее слово.       «Я давно не ваш профессор».       Всего одно, но бесконечно долгое мгновение звенящей тишины, и за спиной раздались тихие шаги. Гермиона вздрогнула. От страха. От желания сверкая пятками броситься вниз. Прочь с этого маяка, подальше от этого острова и этого человека, что умел делать так невыносимо больно одними словами.       Снейп остановился справа, менее чем в футе от нее. Она продолжала упорно таращиться вперед. Что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.       В голове промелькнула донельзя абсурдная мысль, что, возможно, глаза и правда способны убивать.       — Я не умею извиняться, — в низком, тягучем голосе промелькнул вроде бы слабый отсвет чего-то кроме пустоты, но разобрать, чего именно, не удавалось. Все ее силы уходили на то, чтобы не отшатнуться, не выдать, как боится. — Я вас не ненавижу. И в школе не ненавидел. Но вы раздражали меня тем, как мало использовали свои мозги. Растрачивали потенциал, зазубривая наизусть книги, вместо того чтобы думать самостоятельно и предлагать новые идеи.       Эта странная, не имеющая абсолютно ничего общего с извинениями тирада землю из-под ног не выбила, но будто бы схватила за грудки и от души встряхнула.       По-прежнему ошарашенная, но уже почти не испуганная Гермиона медленно развернулась.       — Серьезно? Решили меня добить? — И до этого державшееся на хлипкой, расползающейся петельке самообладание камнем рухнуло вниз. Исчезло в бездонной темной пропасти.       А там, внизу опасно разгорался жидкой лавой гнев.       — Нет. Дьявол! — Снейп устало провел ладонью по лицу и сжал пересеченную старым шрамом переносицу. — Говорю же, я не умею извиняться.       — Очень жаль. Эта способность необходима для жизни среди людей.       — Несложно заметить, что и в этом я не преуспел, — огрызнулся он. Костяшки пальцев так побелели, что казалось, еще немного, и переломятся.       — Очевидно.       Оставляя на бледной коже красные отпечатки, Снейп рывком опустил руку и несколько секунд разглядывал Гермиону, которая балансировала где-то между остаточным, гаснущим страхом и нарастающей валом злостью. А затем тяжело вздохнул:       — Простите меня за вчерашнее. Я был неправ.       И она рухнула за грань. Теперь уже точно не боясь.       — И как, сложно?       Гермиона прекрасно понимала, что нарывается. Но, видит Мерлин, ей было совершенно плевать. Ей было необходимо, жизненно необходимо выплеснуть наружу все то, что заставлял ее испытывать этот странный, невыносимый и жестокий человек.       — Что? — недоуменно изогнул бровь он.       — Извиняться.       — Мисс Грейнджер…       Температура его голоса упала на несколько градусов, и из низкого, обволакивающего он стал неуютно-колючим. Снейп тоже злился.       Ну и пусть. Бегать перед ним на цыпочках она больше не будет.       — Я почти девятнадцать лет мисс Грейнджер, — перебила его на полуслове Гермиона. — Что это было вчера? — И, с ощутимой досадой заметив, как вмиг охрипла, добавила: — За что?       — Я… — сглотнув, попытался заговорить он, но сумел выдавить лишь один-единственный звук. — Я…       Собираясь то ли с мыслями, то ли с силами, Снейп замолк, а она не сдержалась:       — Узнаю ваш обширный словарный запас.              Воспроизвести вчерашнюю ядовитую реплику удалось поразительно достоверно.       Это, как ни странно, его совсем не разозлило. Наоборот, будто бы расслабило. Нет, он по-прежнему выглядел столь напряженным, словно высечен был из камня, но уголки тонких губ все-таки дернулись в слабой, едва различимой ухмылке.       — Вы каждую мою фразу запоминаете, чтобы использовать против меня?       — Больно много чести, — качнула головой Гермиона. — Я запоминаю все. Даже то, что искренне хотела бы забыть.       Снова сделалось тихо, и она увела глаза обратно к стене. Там в бликах огня плясали две нечеткие тени. За стенами маяка выл ветер, волны разбивались о скалы, а камин за спиной уютно трещал. И сердце стучало. То ли ее, то ли его. Не разобрать.       Мысленно досчитав до ста, но так и не услышав больше ни слова, Гермиона прошептала:       — Мне пора.       Гнев и злость исчезли, оставив напрочь выжженную пустошь.       — Торопитесь?       — Не то чтобы, — неопределенно пожала плечами она. — Но я очень устала. Мне стоит отдохнуть.       — Задержитесь на пару минут, пожалуйста. Я вам кое-что принес. — Не дожидаясь ответа, Снейп отступил обратно в комнату, к дивану.       Переведя неуверенный взгляд с высокой мужской фигуры на спасительную лестницу и обратно, Гермиона все же расцепила онемевшие пальцы и, медленно перебирая ногами, подошла ближе. По-прежнему готовая сбежать в любую секунду.       Снейп тем временем достал из-за пазухи небольшую шкатулку.       — Покажите мне ваш синяк, — пробормотал он, копошась в коробочке и выуживая из нее крупную склянку коричневого стекла.       — Зачем? — Гермиона на автомате натянула рукав свитера и спрятала левую руку за спину.       — Я принес мазь, она быстро с ним справится. — Поставив шкатулку на стол, Снейп сделал маленький шаг ей навстречу.       — У меня есть средства от синяков. — Она отшатнулась, увеличивая чересчур быстро сократившееся между ними расстояние. — Но я не хочу его лечить.       — Почему? — не принимая больше попыток к ней подойти, озадаченно спросил Снейп.       — Потому что он напоминает о том, какая я идиотка. Мне полезно.       Сказанное хлестнуло по худому лицу звонкой пощечиной. Ровно как ударило ее его вчерашнее, злое.       Снейп поморщился.       — Вы не идиотка, а обширные гематомы могут быть опасны. Обещаю, я только осмотрю и не стану ничего делать без вашего разрешения. Пожалуйста, мисс Грейнджер.       И когда она после минутного колебания медленно вывела руку из-за спины, вновь осторожно ступил ей навстречу. Терпеливо дождавшись, пока Гермиона задерет рукав, попросил сесть на диван. Сам опустился рядом, аккуратно взял ее за локоть и чуть приподнял предплечье. Почти не касаясь, скользнул по коже, осторожно надавливая, проверяя.       Гермиона закусила губу. Больно было жутко.       Закончив, Снейп поднял глаза.       — Это не обычный синяк, вы разорвали себе несколько крупных сосудов. Не представляю, как умудрились, возможно, дело в истощении. Так или иначе, но его и правда необходимо вылечить. Вы позволите?       Гермиона пристально смотрела на того, кто сжимал ее руку столь аккуратно и нежно, будто держал хрупкую фарфоровую статуэтку.       И не могла выдавить ни слова.       В Снейпе уживались две диаметрально противоположные личности, она знала. Но если до вчерашней ночи готова была с их обществом мириться, забыть плохое, а со временем, возможно, даже попытаться плохое принять, то теперь единственным ее желанием стала защита. Она не могла день изо дня вслепую идти по лабиринту, не ведая, что поджидает ее за следующим углом — человек или монстр. Его стремление помочь больше не казалось чем-то естественным, нормальным. Оно не успокаивало, не вселяло уверенность в завтра, а наоборот, пугало лишь больше.       Заставляло задаваться вопросом, кто же, что же выскочит из-за очередного поворота.       — Вы мне не доверяете. Заслуженно, — в очередной раз нарушил звенящую тишину Снейп, и Гермиона с горькой усмешкой подумала, что сегодня он был на удивление разговорчив. — Тем не менее…       Однако стоило расслышать, что именно пряталось за этой вроде бы обыденной фразой, и улыбка мгновенно исчезла с ее лица. Чеканя каждое слово, в то время как внутри, на пустом, черном пепелище заново разгорался костер, она прошипела:       — Прекратите. Читать. Мои. Мысли.       — Повторю. Я не лезу к вам в разум без вашего согласия, — ответил Снейп старательно медленно. Похоже, и он начинал закипать. Опять. Сегодня они оба были на грани. — Мне это не нужно.       — Что, снова скажете, что у меня на лбу все написано?       — В том числе. Но я действительно хорошо разбираюсь в чужих эмоциях. Я их чувствую. — И, не отпуская ее руки, настойчиво повторил: — Вы позволите? Пожалуйста.       — Хорошо. — Гермиона отрешенно уставилась в камин. — Раз это действительно необходимо.       Потонув, затерявшись в красно-оранжевых всполохах пламени, она едва заметно дернулась от чужого прикосновения.       — Вам больно? — Снейп остановился, не решаясь двигаться дальше.       — Нет, просто мазь холодная. Продолжайте.       Когда он вновь дотронулся до нее, Гермиона отвернулась от огня.       Снейп согнулся над ней в три погибели. Аккуратно, практически невесомо скользя подушечками пальцев по изуродованной синяком руке. И наблюдая за ним, ссутуленным, она ощущала, как с каждой порцией мази злость и гнев тухнут. Гаснут уже окончательно. Растворяются в воздухе маяка сизым дымом. Оставляя за собой лишь смешанную с непониманием грусть.       Она знала, что люди разные. Что все они живут с собственными призраками.       Но если бы они перестали делать друг другу больно, то, возможно, в их душах не осталось бы больше темных углов?       А там, где нет тьмы, нет места и монстрам.       — За что? — спросила Гермиона единственное, что еще волновало ее сегодня.       Снова тяжелый вздох, а за ним дерганое, почти нервное движение головы.       — Так проще, — голос звучал глухо, будто вырывался из плотно закрытого, пыльного подвала, в котором его владелец собственноручно себя запер.       — Как так? Когда вас ненавидят?       Вот и ответ.       Оттолкнуть всех и вся. Тех, кого любишь, тех, кто небезразличен, и тех, кому небезразличен сам. Застегнуться по горло в глухой сюртук в надежде, что никто не разберет спрятанного под слоями плотной ткани. Занавесить лицо черными волосами, скрывая видимые и невидимые шрамы. Закрыть на навесной замок ворота и натянуть поверху колючую проволоку, навсегда запирая в огромном, давно остывшем доме свою искалеченную душу.       — Я иногда лезу куда не стоит, это так, — еле слышно прошептала Гермиона. — Но я умею останавливаться, когда меня об этом просят. Вам было бы достаточно попросить.       — Я знаю.       Следя за тем, как уродливый синяк на ее предплечье светлеет, меняя цвет с иссиня-черного к лиловому, а затем и к желтовато-зеленому, чувствуя, как утихает болезненный жар под кожей, Гермиона подняла взгляд, чтобы встретиться наконец с бездонными, но не пустыми глазами человека напротив.       — Простите меня за вчерашнее, мисс Грейнджер. Я был неправ. Это было жестоко, и вы этого не заслужили. Мне жаль.       Кивнув, она ответила тихо и даже не заметила, как горячая слезинка скатилась по обветренной щеке.       — Спасибо.