NON FACIES TIBI IDOLUM

Всю дорогу Ричард выглядел как-то недовольно, по-плохому задумчиво, и хотя Фредерик пытался поддержать в нём добрый настрой, положительного результата не выходило. В самом Фредерике, в общем-то, тоже оставалось мало хорошего, всё внутреннее в нём было занято глубокими размышлениями, тягостные мысли давили ему на грудь, но он уверенно не подавал виду — для Ричарда он старался выглядеть невозмутимо, потому что открываться ему снова было будто бы.. неловко. Их разговор в деревне Стерлинг не запомнил, а если и запомнил — то отрывками, без смысла, потому что, вероятно, знай он, что тогда наговорил Фредерику — сгорел бы со стыда. За месяцы путешествия, Фредерик понял не только свои схожести с ним, но и разницу: Стерлинг был горд, у Стерлинга было чувство репутации, Стерлинг, как бы Охотник тягостно к нему не тянулся (потому что был нестабилен и сделал бы так с любым, кто был бы рядом в этот момент), был человек, был рыцарь и был гораздо сложнее. Давить на Ричарда не было смысла, потому что тот просто был не в том положении, в котором ему было бы правильно слушать. Фредерик не был уверен в том, что ему был смысл вываливать на него свои проблемы, потому что у самого Ричарда проблем тогда и сейчас имеется целая куча, что прекрасно понимал-понимает даже далёкий от прикоролевской жизни Дракон. Сейчас Ричард — это Ричард проигравший, Ричард, потерявший за одну аудиенцию с Королём всё: свои престиж и репутацию, возможность жить без особых волнений как минимум ближайший год. – Ричард, ты знаешь, что не обязан идти со мной, — Фредерик честно думал, что проблема была в этом, — даже если это приказ короля. Ричард в ответ ему лишь хмурился. – Пойдём молча, — он отвечал. Дом Стерлингов встретил Фредерика неприятной ностальгией. Он так часто оставался здесь в прошлом, что сейчас, несмотря на чувство родного, ему больше болит, потому что это место собирает в себе всё лучшее и худшее. Он видит знакомую лестницу, провожает взглядом слуг, чьих предков помнит так же хорошо, как и прародителей Ричарда, и страшно грустит: всё это так ему знакомо и незнакомо одновременно, что он хочет закрыть глаза. С момента, как в первый раз ему представили фамилию Ричарда, его существование рядом стало как апатичное проклятие — внезапно, Фредерик понимает, что так тяготило его рядом с ним: Стерлинг был как непрямое воплощение всех, с кем Дракону доводилось путешествовать до этого. Он был молод и неопытен сейчас, но Фредерик прекрасно понимал, что будь он противоположен, рядом с самим Охотником стоял бы на голову выше и сильнее. Как всегда стояли Стерлинги рядом с ним. Стерлинги — все гордые, благородные и правильные! Стерлинги, с которыми Фредерик связал свою жизнь ещё очень давно. Ричард вроде успокаивается. Видимо, мысль о долгожданном отдыхе его выпрямляет. В чём-то он всё ещё кажется недоволен, но Фредерик склонен считать это за простое утомление. Первое, что делает он по приезде — просит слуг о том, чтобы подготовить Охотнику комнату и ванну, а потом покидает их для того, чтобы наконец-то помыться самому во второй купальне поместья. Он наконец-то в гордом одиночестве, он наконец-то может дышать спокойно и размеренно. Горячий воздух приводит его мысли в порядок, и он начинает думать о том, что вообще произошло, а это самое происходящее не сильно его радует. Его положение — шляпа, как любит выражаться Охотник, когда возможности ругаться у него нет. Ричард не сильно привык сквернословить. По крайней мере не в такие моменты, как сейчас. Он оказался дома, хотя мог уже как два месяца гнить на Авалоне у гроба Фредерика, или мог бы лежать трупом где-нибудь ещё — например, в той деревне, в которой им пришлось остановиться, потому что его тогда скосила болезнь. Но сильно ли он рад тому, что не умер, если сейчас он теряет всё, чего добивался с рождения? Те пару дней он помнит еле как. Просто где-то Охотник помогает ему лечь, где-то поит его водой, как чумного ребёнка, где-то стягивает с него мокрую одежду — кажется, чтобы помочь, но эти воспоминания сейчас заставляют Ричарда глубже залезть под воду. Он вспоминает, как они говорили — и вспоминает тоже еле-еле. “Я был готов умереть за вас… А теперь я не умру. Никогда”. “Говори со мной “на ты”, Ричард… пожалуйста”. Какой ужас! Как же тогда Ричард ошибался, и как же тогда был прав для себя. Охотник на Драконов, уже не с ним, но с его врагами, — самый обычный, самый простой падальщик, ищущий в своих делах не славу, но выживание! Как же мало Ричард знал о нём раньше, и как же ему грустно и радостно от того, что сейчас он где-то рядом. Ричард растерян и вообще не знает что делать. Его положение — дыра, яма, а он только и делает, что закапывает себя в ней глубже, падает в самые недра. Тёплая вода и горячий воздух теперь не успокаивают его, а душат. За дверью он слышит чьи-то шаги. Наскоро вытеревшись и одевшись, Стерлинг выходит из купальни, недалеко гуляет одна из служанок. Она говорит ему о том, что их гость сейчас осматривает поместье, а ещё про то, что ужин будет через полчаса. Ричард благодарит её и уходит прочь — быстро и почти раздражённо. Он надеялся на то, что Охотник будет уставший и засядет в своих покоях, но нет: Ричард встречает его заглядывающим в чужую комнату в дальнем крыле поместья. – Гуляешь? — Стерлинг кладёт руку ему на плечо. В ответ Фредерик закрывает дверь и поворачивается к нему лицом. Волосы Дракона частично мокрые, и сам он стоит в чистой новой одежде. которую любезно одолжил ему Рыцарь. – Гуляю, — его тонкие зрачки смотрят куда-то вглубь Ричарда, — кто там? — и он, вероятно, спрашивает про ту, которая лежит на кровати в закрытой комнате и тяжело дышит. Ричард глубоко вздыхает. Сейчас он собирается рассказать историю, которая сопровождает его уже достаточно времени, чтобы он успел пересказать её огромное множество раз. Его глаза грустнеют, но Фредерик не замечает того, как искусственно это выглядит — вряд-ли он умеет понимать, когда ему врут, а когда нет. – Моя сестра, — Рыцарь притворно отводит взгляд, — Она страдает от серьёзной истерии, а с год назад упала с лестницы, — это он сбросил её с лестницы, — Почти не ходит и не разговаривает. Взгляд Фредерика всё такой же пытливый, но верящий. – Она что-ли не встаёт? — он вертит головой, — А дохтура что говорят? – Она в глубоком потрясении, — разговаривая, они медленно шагают прочь из коридора, — вряд-ли встанет в ближайшее время. Кто-то говорил, что она проклятая, но я так мыслить не хочу. Фредерик молча слушает, они выходят в зал и встают у высокой резной двери. Дракон смотрит на Ричарда уже не испытующе, а как-то мягко. Ричард продолжает. – Хотя, честно, иногда я думаю, вдруг это какое-нибудь колдовство, — он глядит на Фредерика тонкими глазами, — будь всё это магией, было бы легче. Ричард замечает, как брови у Дракона поднимаются и лицо начинает выглядеть как-то очень сочувствующе. – Мне так жаль! — он выше ненамного, поэтому чутка наклоняется, прежде чем положить руку Ричарду на плечо, — Тебе, должно быть, очень трудно. Ричард вскидывает бровями. Ему не грустно за сестру. Его вообще не печалат мысли о том, как ей плохо сейчас, потому что он и есть причина всех её проблем, но от того, как честно жалеет Фредерик, что-то начинает неприятно давить ему в груди. И то ли совесть (коей раньше никогда в нём не наблюдалось) просыпается в нём, ведь сочувствия Дракона Ричард не заслужил даже на каплю, то ли он падает перед лицом искреннего понимания (коего раньше, в общем, тоже никогда не видел), но он еле заметно улыбается — не как обычно, а будто бы даже искренне. С горечью, настоящий источник которой Фредерик не узнает ещё долгое время. И внезапно Ричард чувствует себя к нему намного терпимее. – Спасибо, — он отводит уже пустоватый взгляд, — а вообще, я хотел сказать, что скоро ужин. Остальная часть вечера проходит лучше, чем может представить себе Ричард, если не считать отвратительного этикета Фредерика за столом и отсутствие у него чувства стыда как явления. После неловкого ужина Ричард спешит залечь спать, но перед этим проверяет сестру, которой еду подали прямо в комнату, и покои Фредерика — на факт того, как их ему подготовили слуги. Сделать это ранее у него просто не получилось, но убедившись, что всё в порядке, он почти спокойно уходит к себе, перед этим повстречав в коридоре Охотника и обменявшись с ним пожеланиями о спокойной ночи. Кровать у Ричарда просторная, матрасы толстые и мягкие, простыни чистые и удобные, но что-то совсем не даёт ему покоя. Его преследует тяжёлая тревога и он опять нервничает о том, что загнал себя в такое противное положение. Голову заполняет бесчисленное количество вопросов: Что он будет делать дальше? Что произойдёт, когда он с Фредериком вернётся обратно в королевство? Что, если ничего не получится? А что, если получится? Ещё он нервничает о самом Охотнике. Как же с ним тяжело! Стерлингу трудно относиться к Фредерику одинаково, потому что каждый раз, как Дракон делает что-то такое, отчего Ричард хочет рвать на голове волосы, его злость забирают каким-то подарочным действием: сочувствием, извинением, помощью или пониманием. Ричард понятия не имеет о том, что он должен чувствовать рядом с Фредериком сейчас и потом, потому что отношение его к нему меняется отвратительно быстро: Фредерик не успевает вызвать у него доверия, как происходит что-то такое, отчего Ричарду, обыкновенно привыкшему игнорировать в себе всё человеческое, рядом с ним становится трудно и ненавистно. Ричард Стерлинг слишком горд и правелен, чтобы прощать к себе такое, но образ Охотника на Драконов ему слишком важен, чтобы он мог по-серьёзному сказать что-то против. Ричард почти проваливается в сон, пока в сознание его не приводит шум за дверью, — чьи-то тяжёлые шаги звучат вдоль коридора, и когда Стерлинг приходит в себя, он сразу же к ним прислушивается: никому в доме не может принадлежать такое томное топтание, кроме непосредственного стерлингского гостя. За дверью точно ходит объект ричардовой думы, — Фредерик, в последнее время кажущийся особенно усталым (даже при учёте того, что он старательно пытается это скрыть, Ричард видит сквозь него лучше, чем видит Фредерик сквозь Ричарда). Стерлинг выглядывает из-за двери. В коридоре стоит Охотник на Драконов и смотрит на залитую лунным светом стену, где висит его длинный портрет. Портрет, на который Ричард смотрел с детства и который приводил его маленького в тихий восторг много лет назад. Сейчас Фредерик смотрит на самого же себя, в отличие от настоящего, счастливого, и кажется особенно опечаленным. Ричард выходит в коридор, и на скрип тяжёлой двери Дракон оборачивается в полумраке. Ночная рубашка висит на нём, как на мёртвом. – Извини, не хотел тебя будить, — его голос еле слышен и необычно мягок, но в тишине дома Ричард улавливает его очень отчётливо. Возможно, он слишком сконцентрирован. – Считай, что я не спал, — Ричард медленно идёт в его сторону, чтобы заметить, как сейчас Дракон притаил дыхание. Они стоят недолго. Стерлинг глядит сначала на Фредерика, а потом на картину, и внезапно понимает, как Фредерик с картины не похож на Фредерика рядом с ним вообще. – Меня теперь вот так видят? — Дракон первый прерывает зудящую тишину, пока Ричард ничего не говорит в ответ, вместе с ним глядя в глаза прилизанной картине. Хищно улыбающийся Фредерик на стене, кажется, был прямым воплощением всех ранних представлений Рыцаря об Охотнике, потому что, в общем-то, только на нём и детских сказках, которые ему читали на ночь, они и строились. Фредерик на картине, весь в золоте и украшениях, был куда проще и без того простого Фредерика рядом, поэтому картинный образ надменного дракона сейчас будто бы внушал Ричарду общее отвращение, а не раннюю привязанность. Фредерик рядом, одетый в тонкую рубашку, с торчащей из-под рукавов чешуёй и длинными рогами во лбу, внезапно показался Стерлингу роднее и ближе того, кто почти с четверть века смотрел на него острыми глазами со стены. Картина, тонкая и весёлая, оказалась подлой самозванкой, и Ричарду было обидно от того, что он так долго ей верил. – Почему ты не назвался Стерлингом? Тогда, на Авалоне? — Фредерик поворачивается и смотрит в лицо Рыцарю, который в общем и не задумывается над ответом. – Да нет никакой причины, — Ричард пожимает плечами, — не подумал, а потом не выдалось возможности. Голубой свет заливает длинное лицо Фредерика и в темноте он выглядит особенно трудно. Его что-то сильно тяготит, и Ричард это видит, чувствует и понимает, но молчит. Если Фредерик захочет сказать — он скажет, если нет — Ричарду лениво его заставлять. Они стоят в тишине с минуту, пока Дракон не продолжает разговор. Тихо, еле слышно. – Я никогда не делал ничего хорошего, — он глубоко вздыхает и смотрит в окно, — вообще не делал. Ни короне, ни себе, ни ради людей, ни ради ещё чего-нибудь. Ты слышал? Ничего хорошего, никогда. Но всегда я.. — он останавливается, — просто я не этот портрет. Я никогда не был. Ричард выдыхает, его начинает клонить в сон, но он слушает честно и с интересом. – Я понимаю, — он пытается посмотреть Фредерику в глаза, но Фредерик отворачивается от него. – Я вам подчинённый! — он придерживает себя за лоб рукой, — Целую кучу лет назад я старался делать правильно только ради Стерлингов. Ричард глядит на силуэт Фредерика со спины. Это его откровение не потрясает, но держит за душу. Колет где-то у сердца. – Я не герой, Ричард, — Охотник поворачивается лицом к нему, — я освобождённый слуга. Твоих прародителей слуга… И твой слуга тоже. Фредерик растерян, говорит тихо и медленно, но Ричард, смотря на него снизу вверх, понимает, что вообще с ним не согласен. Не в идее того, что Фредерик не делал чего-то хорошего, но в идее того, что он прислуживающий, потому что он нет и никогда не был. Во Фредерике, простом и невежливом, сочетались человеческая проницательность и драконья грубость, хотя по факту его трудно было обозвать чем-то из этого по-настоящему. Кто такой Охотник на Драконов? Человек ли, если он рос среди людей? Дракон ли, если его тело покрыто чешуёй и из головы торчат два тёмных рога? Ричард наконец-то понимает, что Охотник на Драконов — это личность. Не дракон и не человек, но Фредерик — возможно, вернейший друг из всех, который был и будет у Ричарда Стерлинга когда-либо. – Это неправда, — Ричард отвечает спокойно и почти холодно, — ища информацию про Авалон, я читал дневники своих родственников. Ни для кого ты не был подчинённый. Ты не слуга, Фредерик, потому что ты всегда был свободен. Ты друг моего дома, — совсем на чуть-чуть он останавливается — я хочу, чтобы ты был и моим другом тоже. – …Это то, что я хотел услышать. И это правда, потому что среди них двоих только Ричард не заслуживает жалости. Утром они отправляются в путь.