Свинцовые облака

      Сатору наклюкался как последняя мразь. Он поэтому и не пил толком, ведь хмелел уже от одной баночки чу-хай, но сегодня его будто прорвало. Гето, сидя поодаль, наблюдал, как друг забрался на стол вместе с какой-то такой же пьяной девчонкой, кажется, той самой из его фанатского клуба, и танцевал, нелепо поднимая ноги и кружась на месте. С его высоким ростом практически любой танец выглядел несколько несуразно, однако с прошествием времени, попривыкнув к своим новым габаритам взрослого сформировавшегося человека, он становился всё более пластичным и грациозным, однако чудеса алкоголя зарывали его природную красоту движений в водоворот нелепицы. Сугуру поймал себя на чрезмерно пристальном разглядывании, мысленно сплюнул и отвернулся, пытаясь успокоить пульсирующую голову. Он и сам выпил сильно больше положенного, хотя до последнего пытался не притрагиваться, вспоминая об ужасах реабилитации, но Мей-семпай принесла такое вкусное умесю, что удержаться от нескольких стаканчиков было невозможно. Гето впервые попробовал алкоголь ещё в начале средней школы с местными деревенскими пацанами. Это было что-то вроде пивного напитка, слишком разбавленного проточной водой, горчащего и в общем-то невкусного. Потом Сугуру выпивал с отцом, лет в четырнадцать, по праздникам в знак уважения — вкус был другой, но точно такой же мерзкий и обжигающий горло. Однако взрослым почему-то нравилось, и Гето пытался разгадать причину этой граничащей с одержимостью манией спиртного. И только потом Сугуру впервые попробовал что-то стоящее и что-то, что ему по-настоящему понравилось. Это, кажется, было в прошлом году, когда они с семпаями в кой века выбрались вместе в город, и там очередной ухажер Мей Мей угостил их в дорогом ресторане. Настолько дорогом, что Сугуру было, право, очень неловко даже просто там находиться. Сатору же чувствовал себя настолько в своей тарелке, что, кажется, привлёк своим громким и внезапно сменившим тембр на более глубокий смехом внимание всего заведения. Сугуру вздохнул, выныривая из закоулков памяти и глянул перед собой. Рядом сидел Нанами в наушниках и читал книжку. Эта картина была настолько абсурдной и сюрреалистичной, что невольно захотелось смеяться. Кохай был принципиальным и вежливым, так что не мог отказаться от праздника, однако всем видом демонстрировал, как ему здесь некомфортно. Хотя, скорее это был даже не знак протеста, а жест защиты.       Как же Сугуру докатился до жизни такой? Что ж, тогда стоит копнуть немного назад. Примерно в тот день, когда Сатору торжественно объявил во всеуслышанье о великом празднике его величества «дне рождении Сатору Годжо», самой масштабной и зажигательной попойки их техникума. Ну, про «самой» это он преувеличил, но так или иначе подошел к делу более чем основательно. Даже откладывал деньги на снятие помещения, что само по себе для человека-импульса было огромным достижением. Он голосил по телефону, обзванивая арендодателя за арендодателем, выясняя какие-то незначительные мелочи, а потом ходил раздраженный и срывался на всех подряд. Благо, для него и для окружающих, это не продлилось долго и Мей Мей-семпай дала контакт проверенного человека, и тогда-то дело пошло, как по маслу. В первый же день Масамичи-сенсей все пронюхал и в требовательной, но без особой надежды форме рекомендовал отказаться от подобного крупного мероприятия во благо здравого смысла. Гето и сам был бы не против, но раз Сатору что-то затеял, вряд ли даже бог во плоти заставил бы его передумать. Сенсей и сам это знал, а посему выцепил Сугуру после одной из пар и настоятельно попросил проследить за законностью этой авантюры. Сатору Годжо не мог себе позволить во всех отношениях привлекать к себе нежелательное внимание прессы, особенно сейчас, когда каждый день к нему приходили с предложениями о будущем сотрудничестве. Сатору, конечно, всех отшивал, вежливо, надо отдать ему должное, и по всем светским правилам. Но в любом случае, Масамичи-сенсей дал четко понять, что больше никаких компрометирующих его видео в сети быть не должно. Быть нянечкой для детсада не хотелось, но Сугуру лояльно согласился, хотя в душе очень хотелось послать всех с их бесконечными просьбами далеко и надолго. Если уж Сатору, со своим непревзойдённым интеллектом, сам не допирал до важности сохранения своего социального имиджа, то что он, плебей, мог сделать? Не менеджер же он его, в конце то концов.       Сугуру поднял голову, когда кто-то аккуратно потрогал его за плечо. К его удивлению, это была Утахимэ-семпай. Годжо, как он сам сказал, смиловался над ней и пригласил на лучший праздник в ее бренной жизни. Она недоверчиво уставилась в его лицо, будто что-то вынюхивая. — Ты живой? — Она практически закричала, чтобы Гето услышал через тарабанящие со всех сторон биты. Сугуру утвердительно кивнул и улыбнулся. Кроме раскоординации и вялости его ничего не беспокоило. Как мило со стороны девушки было взять на себя ответственность за малолеток, не умеющих пить в меру. Всё-таки несмотря на сформированную за время совместного обучения шутливую неприязнь, Сугуру её уважал хотя бы за то, что она была милосердной. Искренней, настолько, что по одним бровям всё читалось, и доброй. И иногда Сугуру в его самом близком окружении этого очень не хватало. В отличие от многих здесь, она не производила впечатление эксцентричной особы. Недаром говорят, что одаренность в одной области забирала немного в другой. В основном это, конечно, касалось характеров. В случае Утахимэ-семпай Гето понятия не имел, что в ней не так. Наверное, ей не доставало только уверенности в себе, ведь она взаправду была не глупой, вот только не демонстрировала себя даже когда это было нужно. — Хайбару не видел? — Она огляделась и хихикнула при виде Нанами. Гето отрицательно покачал головой. Парнишка сегодня был вообще сам не свой и очень быстро скрылся из его поля зрения. То ли ему было непривычно в новой обстановке, то ли какие-то внутренние переживания нахлынули. Сугуру все не мог заставить себя выполнить свои кураторские обязанности и выяснить в чем дело.       Иори ушла, попутно окликая какого-то незнакомого мелкого пацана. Хотелось спать. Взгляд вновь зацепился за Сатору, который чуть ли не сосался с той девушкой. Стало еще и мерзко. Для Годжо не существовало рамок и приемлемой дистанции. Сатору вёл себя как обычно, нахально и не церемонясь. Но почему-то именно сейчас стало неприятно, хотя Гето был уверен, что Сатору делал это ненамеренно, поддаваясь моменту, и более того, не видел в этом ничего, что могло бы расцениваться, как неправильное и неприветствующееся. И Сугуру практически привык не обижаться на его выходящие за нормы морали и нравственности выкидоны. Привык, да не совсем. Сатору положил руки на плечи низенькой, чернявой девчушки, одетой в немного нелепую юбочку, явно слишком короткую, чтобы быть комфортной, и качался из стороны в сторону о чем-то громко рассуждая. До Сугуру доносились только отрывки гласных и его звонкая интонация. Да и не было интересно.       Годжо пригласил по ощущениям половину техникума. Благо крупногабаритный загородный коттедж, до которого они еле добрались на попутках, это позволял. В мелькающих мимо лицах ему узнавались и выпускники, и их сверстники и даже ребята помладше, хотя Гето не помнил, чтобы друг хотя бы раз общался с кем-то кроме их непосредственных кохаев. Складывалось впечатление, что Сатору просто позвал всех, кого смог. Просто, потому что он мог себе это позволить. Ему нравилось быть «крутым» и нравилось, когда его обсуждали за спиной. О, Сугуру был уверен, друг спал и видел, как становился той самой стервой Джессикой, самой популярной девушкой школы, из американского ромкома. Получается, они с Иёри тогда его прихвостни?! Ну нет… Окинув еще раз взглядом помещение, Гето пришел к выводу, что преувеличил. Наверное, собралось человек тридцать, которые уже расползлись по дому кто куда: кто в комнаты, кто прохлаждался на улице, а кто уже уехал обратно в город. — Скучаешь? — Мей-семпай появилась будто из неоткуда с присущей ей внезапностью и элегантностью. Вместе с ней находились два безликих парня, которых Гето до этого не видел, на вид лет двадцати, в ярких, идеально посаженных костюмах. Даже в таком, казалось бы, слегка безвкусном месте Мей Мей умудрялась сохранять свой врожденный шарм. Одетая в роскошное черное платье в пол с глубоким декольте, она присела рядом, закинув ногу на ногу. Только после этого её компаньоны расположились подле нее, неловко потолкавшись и о чем-то еле слышно переговариваясь. Сколько Гето её помнил, вокруг всегда собирался огромный гарем ухажеров, и, не будучи наделенной совестью, (в этом они с Сатору были родными) она пользовалась своим статусом роковой женщины и выжимала из несчастных все соки. Гето не мог её осуждать, ведь перед этим она явно давала понять, как именно будут складываться их отношения, и обозначала явные и неявные границы. В какой-то степени Сугуру даже ей завидовал. Наверное, он не встречал более невозмутимых и расчётливых людей. Иногда она даже пугала. Гето было тяжело представить, как они ладили с Иори-семпай, когда одна из них — это синоним человечности, а другая наоборот, отражала всё то, что было неестественно и чуждо. — Отдыхаю. — Сугуру слегка обреченно улыбнулся, откидываясь на спинку дивана. — А это?.. — Он кивнул в сторону молодых людей. Те сразу нахохлились и принялись поочередно представляться, чуть ли не перебивая друг друга в попытке произвести впечатление на свою спутницу. Мей Мей только кокетливо посмеялась, прикрывая рот рукой. — Очень приятно, Сугуру Гето, студент-третьегодка Токийского интернационального государственного колледжа. — Сугуру кивнул, с трудом удерживаясь от какой-нибудь внезапной подколки в сторону их не совсем разумного помешательства.       Разговор шел лениво, Мей Мей неторопливо, смакуя каждое выверенно брошенное слово, рассказывала Гето об их летней с Утахимэ-семпай практике заграницей, не забывая подкреплять интересные истории фотографиями. Её смартфон в чёрном, лакированном чехле был, кажется, даже больше, чем у Сатору. Теперешние корпорации видимо придерживались похожей идеологии: «размер имеет значение». Никогда не гоняясь за роскошью, первоначально из-за семейного положения и диктаторской политики отца в отношении достатка детей, а затем просто по привычке, Гето мельком глянул на свой трехгодовой потрепанный телефончик и хмыкнул. Аккумулятор, конечно, был не тем, да и тормозил, старичок, но странная привязанность к нематериальному объекту не позволяла Сугуру даже злиться. Да и что уж говорить, даже если бы у него существовала потребность в замене, он бы смог себе позволить только кнопочный телефон родом из 2000-х. В последнее время дела у забегаловки, где он по выходным или во вторую смену после пар успевал подрабатывать, шли ужасно, и хозяйка думала о закрытии. Другие же места не рассматривали несовершеннолетних или же находились слишком далеко от общежития. Сугуру надеялся, что конторка сможет протянуть хотя бы до летних каникул, а за них он точно бы придумал альтернативу. Обязательно придумал бы. Жить с чужих поблажек уже было совсем невмоготу, и хоть Масамичи-сенсей никак не проявлял ни малейшего недовольства по поводу его частичного содержания, Сугуру не мог заставить себя принимать их как знак доброй воли — вместо этого же каждый раз пытался из кожи вон вылезти, но сделать что-то взамен. Но что мог подросток сделать для взрослого дядьки? Сёко утешала его, что он сможет сполна отплатить старику, когда выйдет на полноценную работу после окончания колледжа и достижения хотя бы восемнадцати. — …В итоге мы вернулись практически с пустыми руками. Наша директриса устроила хорошую трёпку этим выскочкам. — Мей Мей затянулась из рук одного из кавалеров. — Кстати, Сугуру-кун, не хотел бы как-нибудь зайти ко мне домой? Милая Сёко не даст соврать, что там есть на что посмотреть. — Семпай была одной из тех редких студентов, кто мог себе позволить не ютиться в общежитии. По техникуму о ней ходило много слухов, о её родителях, неоднозначных увлечениях и прочих грязных секретиках, в особенности публике нравилось обсуждать о её странных отношениях с братом. Гето не собирался разбираться, было ли это мерзкой правдой или нет, но на этой почве к девушке у него невольно сформировалось если не неприязнь, то предвзятое подозрение. Так или иначе Мей Мей точно была не приверженицей традиционных предпочтений, это они с Сатору узнали давно практически на своей шкуре. Но что было удивительно, что даже после того, как девушка ненавязчиво предложила им двоим тройничок, после отказа, с ней не было неловко, как было бы с другими. Только нервно. Двое парней рядом странно переглянулись друг с другом. — Не переживай, я же не мужчина, чтобы не слышать «нет». — Она будто бы прочитала его мысли и удовлетворила любопытство об истинном намерении визита. — Я выращиваю птиц в свободное время. Подумала, что тебе это может быть интересно.       Гето удивленно махнул бровями и наклонил голову, при этом оглядывая лицо Мей Мей. Действительно незаурядное хобби, но вот о чем, о чем, а о любви к животным в ней он не догадывался. Накрашенные бордовой помадой губы расплылись в подобии улыбки, и в следующий момент она уже протянула худощавую руку с телефоном, на котором и вправду был запечатлён угольно-черный ворон с огромным кривоватым клювом. Судя по интерьеру, под него была оборудована целая комната, и Сугуру присвистнул. — Не ожидал. — Никто не ожидает. — Она холодно засмеялась, а затем наклонилась и зашептала, прикрыв рот рукой. — Сатору не сводит с нас взгляд с того момента, как я присела. — От её голоса и щекочущего ушную раковину воздуха, на руках волосы встали дыбом. — Кажется, он немного ревнует. Вот только кого? — Сугуру вдруг показалось, что он принимает участие в чем-то запретном. Чарующий, томный голос Мей Мей, переходящий из шёпота в полушёпот и обратно, заставлял неестественно для него смущаться и теряться. Подняв взгляд к широкой площадке, переоборудованной под некий танцпол, посреди просторного первого этажа коттеджа, Гето и вправду встретился с чужими настороженными глазами. — Может быть немножко подзадорим его? Мне казалось, ты был расстроен отсутствием его внимания. — Я не был… — Ну-ну. — Сугуру теперь вдруг понял, откуда у неё столько мужского и женского внимания. — Смотри, как он весь покраснел. Сейчас лопнет то ли от злости, то ли от смущения. — Сатору стоял в окружении компании их одногруппников, которые то и дело норовили его потрогать: то за плечо, то за руки, то толкнуть шутливо. И он вправду выглядел несколько стушевавшимся, будто упорно силился что-то осознать, да затуманенный алкоголем разум никак не хотел подчиняться. Даже очки глупо сползли на кончик носа, и где-то промелькнула сторонняя мысль о том, чтобы их поправить. Жаловаться ведь будет же весь завтрашний день и ходу не даст. — Подойдет или нет? На что ставишь? — Сугуру ставил на то, что сейчас просто сгниёт на месте. Как только её губы коснулись его щеки явно оставляя там жирный след от помады, Гето не выдержал и кашлянул, специально очень громко и нелепо. Мей Мей отстранилась и засмеялась, перекладывая ногу на ногу. — Прости-прости, я просто проверяла кое-что. — И что же? — Резко. Он быстро вернул себе самообладание, но уши предательски горели. — Да так, свои догадки. — Она игриво подмигнула. Нанами, всё это время сидевший в стороне и искоса поглядывавший на старших, скорчил такую физиономию, что Гето почувствовал себя не в своей тарелке вдвойне, а посему решил не продолжать выпытывать у Мей Мей, что она имела в виду, а пойти переждать эту катастрофу в другом месте. Вежливо улыбнувшись, он поднялся и на негнущихся ногах поковылял прочь, провожаемый её всевидящим томным взглядом.       Сатору за это время вновь вернулся к танцам. Сегодня он особенно запарился с гардеробом — надел свои лучшие брюки на неприлично низкой посадке (Сугуру они всегда казались до жути неудобными, да еще и резинка трусов постоянно неэтично выправлялась!) и белую майку с дорогой джинсовкой от какого-то понтового дизайнера. На его фоне Гето выглядел не столь броско и эпатажно, надел свои выходные широкие джинсы цвета заржавевшего металла и простую рубашку, уже наполовину выправившуюся. Просто и стильно. — Что? — Гето не собирался останавливаться, но Сатору вытянул руку и сильно, практически больно, схватил его за предплечье. И так напряженное от неуместного вмешательства в личное пространство сознание это вывело в мгновенье ока, и он тотчас цыкнул, меняясь в лице. Нет, правда, ещё не хватало этих нелепых разбирательств, кто куда посмотрел, кто кого потрогал. И если уж на то пошло, то Сатору начал первый, и вообще не больно чтил кодекс порядочного джентльмена.       Годжо глядел на него с улыбкой, что стала ещё более подлой и противной, чем была у него трезвого. — А чего ж ты отказался? — Он так чётко проговаривал слова, что каждый раз были видны зубы. — О, или с ней ты тоже испугаешься? — Гето решил выдержать поток пьяного сознания стойко, отцепил чужую руку и скрестил свои на груди. Краем глаза заметил, как напрягся Нанами-кун неподалеку, и мысленно успокоился, давая себе отчет, что, если вдруг что, кохай или Утахимэ-семпай придут ему на помощь. Сёко же давно уже уехала в общежитие. Её сейчас очень не хватало. — Так что ты хочешь? — Гето изо всех сил старался не грубить, но, даже пьяный, Сатору умудрялся улавливать каждую, даже самую мельчайшую деталь его интонации, и поэтому улыбнулся еще шире, едва заслышав чужое раздражение. — Вообще-то у меня сегодня день рождения, почему ты такой зло-ой? — Он очень натурально изобразил обиженного, заламывая себе палец на правой руке, а затем сделал шаг вперед, оказываясь практически вплотную. — Что удивительного, что я хочу провести время со своим занудным другом? Тебя так недотрах замучил? У неё на это чуйка, отвечаю. — Я иду отдыхать, удачно провести время. — Гето развернулся и с каменным лицом пошёл прочь. Всё-таки терпение у него выработалось каменное, даже гордость взяла. Сатору сзади очень разочарованно выдохнул. — Сугуру, — это было произнесено в опасной близости от его уха, и уже второй раз за день по позвоночнику сверху-вниз пробежали мурашки. Годжо, кажется, забыл напрочь о людях вокруг, о том, что за ними наблюдали как минимум пять пар заинтересованных взглядов, и просто уперся в его спину, обхватывая Сугуру под грудью и зашептал что-то абсолютно абстрактное и несвязное. Язык у него немного заплетался, но он был всё-таки сильно далек той кондиции, когда человека можно было приравнять к овощу. Гето вспыхнул и заставил себя не слушать. — Годжо. — Годжо? — Гето беспомощно обвел взглядом пространство перед собой, замечая, как всё больше и больше нежелательных персонажей обращали на них внимание.       С применением железной воли и немалой физической силы он выпутался из внезапно ставших подобно запутанным лозам винограда рук друга и уверенным шагом направился к лестнице. Гето не мог злиться и раздражаться, особенно когда Сатору был искренен. Было приятно хотя бы иногда различать в нём черты здорового человека. Наверху располагались жилые комнаты, в которых могли остановиться те ребята, которым было слишком далеко добираться до дома или же те, кто уже не в силах были этого сделать из-за своего физического или морального состояния. Сатору вместе с Мей Мей точно были вынуждены оставаться до утра для того, чтобы сдать ключи — Гето тоже был не в настроении ждать попутных маршруток, да и поздно уже совсем. Остановившись на полпути, Сугуру обернулся и вздохнул. Чё-ёрт. У него просто не оставалось выбора. Еще как на зло именно сейчас в голове замаячили из стороны в сторону просьбы сенсея, и оставлять невменяемого в одиночестве или вместе с такими же невменяемыми дружками было кощунством. Он сделал еле заметный кивок головой и махнул рукой. Глаза Годжо иронично сверкнули в полумраке от внезапного отсвета гарнитуры, и он, запутавшись в собственных ногах, поскакал наверх следом с такой прытью, что Сугуру подивился, в каких закромах он хранил столько энергии после нескольких часов танцев. Со второй попытки найдя пустующую комнату, они с грохотом ввалились внутрь. Гето прикрыл дверь и, забывшись, включил свет. По глазам ударило даже ему, чего уж говорить о Сатору, который взвыл так жалостливо, хватаясь руками за лицо, что сердце невольно сжалось. Не на шутку перепугавшись, что надежда научного сообщества останется без зрения, Сугуру щелкнул выключателем, погружая комнату обратно во мрак, и в два шага добрался до друга, хватая его за руки. — Убери. — Пришлось порядком постараться, чтобы отцепить цепкие, сильные пальцы и проверить, насколько позволяли его мизерные знания, чужие глаза на целостность белков и правильность реакции зрачка.       В итоге, как выяснилось, Годжо как обычно все преувеличил и кроме двух лопнувших капилляров ничего страшного не случилось. Сам виноват, нечего было напиваться и очки снимать. Успокоившись, Гето вдруг ощутил, что очень устал. На деле же, наверное, это было от внезапных для организма телодвижений, и будто в подтверждение этому сразу же закружилась голова. Присев на аккуратно заправленную кровать, Гето тяжело вздохнул, оглядывая белобрысого, который прислонился к стене и бесцельно постукивал по ней костяшкой кулака. Атмосфера двух одурманенных подростков, путающихся в таком тягучем и давящем на них времени, напоминала какой-то нелицеприятный сериал о грязной реальности. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Отлично, — бодро отрапортовал Сатору, фокусируясь на чужом лице, — а ты выглядишь, будто не на празднике, а на поминках. — Ха-ха, не правда. — Гето усмехнулся. Голова закружилась так сильно, что пришлось лечь. — Себя видел? Мария Магдалина, блин. — Сатору отлип от стены и подошел ближе, и теперь в поле зрения оказалась его светлая башка, в темноте комнаты больше походящая на кляксу. — Даже Мей пришла тебя утешать, я те отвечаю. — Матрас заметно потяжелел и прогнулся справа от Сугуру. — Так что она тебе сказала? — Сатору тоже улегся, с не совсем ясной целью поднимая ноги к потолку. К подобным телодвижениям Сугуру тоже давно привык, и они уже даже не казались сильно странными, а, ну, как само собой разумеющееся. — М-м… Забей. — Предлагала к ней домой сходить? — Годжо засмеялся. Забавно, но к Мей Мей друг относился совсем на другом уровне, со всем уважением, на которое только был способен. Даже с Тенген-сенсей так не разговаривал. Что ж, кумиров выбирать он умел, это точно. Гето не совсем понимал, что по-настоящему испытывал к семпаю Сатору, просто ли уважение или симпатию? Хотя, в случае с Годжо, наверняка Мей Мей уже бы давно заметила его ухлестывания, будь это взаправду так. — Я не пойму, ты ревнуешь? — Гето улыбнулся, заложив руки за голову. По потолку поползли воображаемые жучки, выстраиваясь в гордо марширующее каре. Вот сейчас опьянение начало настигать его в полной мере. Просиживая задницу в проветриваемом помещении, кровь успевала справляться с вбрасываемыми токсинами, но стоило температуре вокруг повыситься на несколько градусов, так тело размякло совсем. Сатору фыркнул и ткнул его под ребро. — Было бы к кому. — Заслышалось ленивое шевеление и кряхтение. Сатору возился, возился и теперь внаглую устроился головой на его животе. Возражать сил не было, хотя лишняя тяжесть в районе желудка не стабилизировала его самочувствие, а скорее наоборот грозилась вылиться во что-то непоправимое. Но было спокойно. Сугуру уже практически перестал злиться на Мей Мей-семпай за ее самовольную, неуместную выходку. Близость с Годжо, пусть и такая нелепая, была приятна и действовала, как жмякалка-антистресс, что Сатору постоянно тискал на парах в руках.       Чужие волосы походили на густую полевую траву, в которую пальцы так любили зарываться в детстве. Даже если по-настоящему это было всего лишь просо, для ребенка-Сугуру эти воспоминания оставались чем-то таким сокровенным, что сразу забиралось под ребра и заставляло чувствовать себя таким уязвимым. Иногда гуляя в городе или лежа в кровати, нос улавливал смутно знакомый запах. Так пахло в деревне, когда ему только разрешили выходить за границу их имения. Так пахла природа, соседские ребята и бродячий пёс Миё. Так пахло детство, которое Гето ненавидел каждой клеточкой своего тела, но почему-то иногда так хотел вновь вернуться туда. Пока он был совсем юнцом и даже не посещал общеобразовательную малюсенькую школу на окраине ближайшего крупного поселка, мир не казался таким мерзким и отторгающим, а люди в нём круглыми идиотами, с каждым годом загоняющими себя в ловушку, которую сами же себе рыли. Наоборот, всё выглядело ярко, весело и безопасно. Папа казался таким сильным и непоколебимым, как скала, а мамочка в противовес ему такой нежной и любящей. Сейчас оглядываться на свои наивные ощущения было сродни плевку в лицо и одновременно с этим приносило какое-то извращенное мазохистское удовольствие, как будто бы так он с каждой бегущей мыслью уничтожал остатки связи с ними. Гето было тяжело ненавидеть. Такой привилегии от него удостаивались только совсем уж отпетые уроды, насильники и живодеры. Невольно вставая в позицию другого, перенимая его переживания и проблемы, Сугуру зачастую мог представить, почему человек действовал так, отступая от морального компаса большинства. И понимая других, он уже, соответственно, не мог ненавидеть. И как бы он не хотел, он и родителей своих не ненавидел. Презирал, не любил, и всё-таки… И всё-таки… — Ты плачешь? — Сугуру вздрогнул. Сатору склонился над ним и пялился откровенно невежливо. Очки куда-то задевал окончательно, и Гето оставалось лишь храбро выдерживать этот глубокий, немигающий, пьяный взгляд. Поводив рукой по лицу, он и вправду почувствовал влагу. — Нет. — Сатору недоверчиво скривился. Гето и вправду не чувствовал себя грустно или подавленно, наоборот у него было относительно неплохое настроение. — Глаза слезятся. — О, ну хотя бы голова перестала бешено пульсировать и танцевать; право, таких вертолетов ему еще испытывать не доводилось. И в целом он резко почувствовал себя сильно лучше, будто бы принял холодный душ или проблевался. Сатору, кажется, тоже немного протрезвел и уже говорил с присущей ему повседневной интонацией, а не приторно смакуя каждое слово. — Правдоподобно. — Сатору при этом закатил глаза и отстранился, усаживаясь в позу лотоса. — Надеюсь хотя бы не из-за того, что к тебе прикоснулась женщина. — Сделав акцент на последнем слове он искоса глянул на друга, явно кайфуя от ожидания реакции. Сугуру сначала не понял, о чем речь, а потом засмеялся так, что практически закашлялся, хрюкнул и сел, прижимая ноги к груди. — Да пошёл ты. — Сквозь смех говорить было тяжело. В голубых глазах напротив, которые практически люминесцентно светились, прыгали озорные огоньки. Сатору чёртов провокатор, агитирующий играть в бесконечные салки. — Что б ты знал, у меня искреннего женского внимания за месяц было больше, чем у тебя за всю жизнь. К тебе лезут только потому, что ты богатый, а ко мне за мою огромную, чистую душу, усёк? — Годжо театрально вскинулся и улыбнулся, обнажая только верхний ряд зубов. — Насмешил! — Он вытянул указательный палец и ткнул Гето в лоб. — Да чтоб ты знал, я девственность потерял в четырнадцать. А ты до сих пор небось думаешь, куда б присунуть. — Просто заткнись. Сейчас мы будем понтоваться такой херней. Секс переоценен. — Так чтобы оценить, нужно чтобы он хотя бы был.       Перепалка, на удивление, не ощущалась, как их повседневные, бытовые нескончаемые конфронтации. Глаза обоих смеялись, а нарочито серьезные голоса еле сдерживали рвущийся наружу взрыв глупой, по-детски наивной радости. Иногда, думалось Гето, выпивать было всё-таки нужно. Как бы он не пытался оставаться человеком принципа, он не умел расслабляться и по-настоящему отдыхать. И Годжо становился не таким невыносимым, и сам он переставал усложнять и без того усложненную жизнь хотя бы на эти несколько часов. Будто бы разъедающий мозг алкоголь, уничтожал ту самую его часть, что отвечала за осознание своего бренного, бессмысленного инерционного существования. И в такие редкие моменты, Сугуру смотрел и находил причины прямо перед собой. В бестолковых ужимках, простых дружеских касаниях, вкусной еде, коротких прогулках с Хайбарой после вечерних смен, встрече с доброй кампусной кошкой, что ластилась к его рукам. И Гето вновь чувствовал себя живым, когда запутанный разум впрыскивал ложный серотонин. И наверное, будете правы, подмечая некую нездоровость и слабину, но пока что было всё равно. И было достаточно. — Мечтай, мечтай. — Сугуру ухмыльнулся, отводя чужой палец в сторону, и хватая Сатору за нос. — Я бы тебе сказал, как у меня таких как ты в деревне называли, да здесь уже таких слов не приветствуют. — Меня это должно обидеть? — Заставить задуматься. — Сатору, кажется, на мгновенье действительно задумался. Но по лицу было видно, что не то чтобы серьезно. Гето был уверен, что белобрысый дурак даже под угрозой смертной казни не изменил бы своего такого важного миру мнения, будь то их нынешний спор или любое другое разногласие. Он был уверен в себе всегда и везде, по любому вопросу, даже по тому, в котором он совсем ничего не смыслил. Легче было переубедить осла, чем заставить Годжо Сатору просто признать состоятельность чужой точки зрения, что уж говорить о том, чтобы он поменял свою.       Сатору подбоченился и наклонил голову, хитро прищуриваясь. — Сугуру, а серьезно ну… У тебя всё-таки был? — Сугуру захотелось ударить то ли его, то ли себя. Он старался избегать интимных подробностей своей жизни в разговоре с кем бы то ни было, и до сегодняшнего дня это получилось отлично. Сатору просто повезло, что у него развязался язык. — Был. — И? — Что и? — Ну и как оно? — Гето пожал плечами. Он и правда не знал, как подобрать слова для корректного описания. Ну было, и было. Не то, о чем можно сложить красивую или смешную историю, какие любил Годжо. Год назад, наверное, это было. Девушка, красивая, как будто бы старше его на пару лет, в белой водолазке и черной длинной юбке. Они сходили на два свидания, или, может быть, даже одно, и вечером того же дня пошли к ней домой. Она была явно с опытом, помогала, направляла. Гето бы сказал, что это было «прикольно». Но на следующий день она не перезвонила, и Сугуру выдохнул с облегчением. Хорошо, что они с ней поняли друг друга без слов. — Ну я так и думал, что ты пиздишь. — Годжо подполз ближе и принялся ворошить его волосы, которые в последнее время и так чувствовали себя хуже некуда, секлись и путались больше обычного, а от вмешательства чужой охреневший руки грозились превратиться в валенок. — Ты, блять, озабоченный нарцисс с раздутым до неба эго, отъебись от меня. — Сугуру вновь засмеялся, в тщетной попытке отстраниться он чуть ли не завалился на спину и не шибанулся затылком о бортик кровати. — Потрахаться можно с кем угодно. Лучше б понтовался, если б тебя любил кто-то.       Сатору сначала никак не отреагировал и продолжил нарочно трепать чужую прическу, выправляя из пучка всё больше и больше прядей, но затем отпрянул так резко, что сам Сугуру дернулся и удивленно приоткрыл рот. На чужом лице отражалось нечто непереводимое; такое бывало, когда тот путался в своих эмоциях или не мог понять, что именно чувствовал. Гето мысленно подивился, что научился распознавать эти гримасы с такой молекулярной точностью. Но только потом до него дошел смысл им же самим сказанного, и стало даже как-то стыдно. Не то что бы Сатору когда-либо переживал насчет его невольной отстраненности от близких связей с кем бы то ни было, но Гето чувствовал, что так или иначе, много ли мало, он осознавал свое невольное одиночество. И даже если никогда не показывал, то люди уж так созданы (и даже Сатору), что склонны сравнивать себя со своей социальной средой, и только лишь находя отличие, будь то внешнее или внутреннее, принимались себя за это корить. Гето сомневался в своей теории ровно до давнишнего инцидента с Аманай, когда Годжо, самый умный и самый противоречивый человек, которого ему доводилось встречать, циник, эгоцентрик и гедонист, каких нужно поискать, проявил себя, более чем как человек. Когда еще месяц после её скоропостижной смерти тайно ото всех сбегал в кружок рукоделия, куда Рико часто ходила, будучи еще стоячей, и просто сидел у входа. Годжо винил себя в том, что не смог сторговаться с отцом, не смог спасти девчонку, как и не смог справиться с собственными чувствами, внезапно хлынувшими со всех сторон.       Сатору красивый. И искренний, во всяком случае с ним. Искренность — это красиво. Гето учился видеть прекрасное в мелочах, в природе, в архитектуре, в том, как Сёко широко зевает, не прикрывая рта, или как профессор Цукумо загорается, начиная рассказывать новую тему. Рассматривая от скуки лица знакомых, Сугуру пытался выбросить из головы вбитые выдуманные идиотами стандарты и абстрагироваться от чужих суждений, взглянув на черты друзей через призму непредвзятости. Да, люди вообще были ничего такие. Разные и такие одинаковые. У Хайбары очаровательная щель между зубов, а у Утахимэ появлялись ямочки, когда она смеялась. Масамичи-сенсей сам по себе походил на куб, огромный такой и накаченный, профессор Цукумо была слишком высокая по женскому эталону, но вместо того, чтобы этого стесняться, надевала каблуки и становилась выше еще на полголовы. Сугуру нравилось иногда исподтишка смотреть, как Сатору играет в свои дегенератские доты и лиги легенд, беглый взгляд и ловкие движения пальцев, резво скачущих по Q-W-E. Когда Годжо просыпался, то становился похож на ворчливого гоблина-переростка со сборником проклятий в адрес всего, что попадалось под его дьявольский взор. И даже то, что не принято было считать привлекательным, он умудрялся делать так обаятельно и манерно, что невольно закрадывалось сомнение, что Гето это себе не выдумывал, невольно изучая чужие повадки, ведь проболтавшись всего раз, девочки отозвались о его наблюдениях со снисходительным смешком.       Сугуру виновато прищурился и поднял брови, неловко хлопнув друга по плечу в знак немого извинения. Сатору только фыркнул, в который раз закатывая глаза, но потом улыбнулся краешком губ и ни с того ни с сего впечатал Сугуру такую смачную оплеуху, что сразу вся его фантомная красота растворилась. — Ты… — Но договорить не успел. Сатору практически впечатался в него губами, опять зарываясь руками глубоко в густые волосы. Гето не понял, какого эффекта хотел друг добиться этой схемой «кнута и пряника», но это, черт возьми, сработало, и он мысленно передвинул задачу «выбить всю дурь» на неопределенный срок, хватаясь за светлые плечи и прижимаясь ближе. Под пальцами зашевелились мышцы, промялась кожа, и Сугуру почувствовал, как Сатору неспеша выдохнул ему в рот. От него пахло абрикосом и кислым вином, смешавшимся со съеденным огромным куском шоколадного с мастикой торта.       Холодные ладони оглаживали щеки, скулы, линию челюсти с присущей Сатору нетерпеливостью. Он отстранился и взглянул так непривычно вдумчиво и… нежно? — что в животе что-то подскочило, закрутилось, и легкие сжало призрачным кулаком. Гето вдруг вспомнил про дверь и повернулся туда, где по полу расползалась яркая полоска света, просачивающаяся из щели. Сейчас они не в своей кровной комнатке на втором этаже, куда без стука имел привычку заходить только Ю-кун, а в доме, кишащей пьяной, бестактной под стать хозяину праздника, молодежью. Он легонько толкнул Годжо в грудь, силясь обратить его внимание на остатки благоразумия, но вместо этого получил, практически буквально, удар под дых. Зубы сомкнулись чуть левее кадыка, и Гето от неожиданности сжал пальцами чужое тело, наверное, до синяков. — Сатору, дверь, — на выдохе протараторил Сугуру, когда язык наконец соизволил восстановить мобильность. — Сатору… — М? — Годжо поднял голову и непонимающе уставился на лучшего друга. — Дверь, — повторил Гето, ненамеренно хмурясь и прикрывая глаза, стараясь успокоить шарашащий пульс. — Там нет замка. — Голос хрипел, будто он на протяжении трех дней кряду орал песни Рамштайна. И такой подлый, лисий взгляд, так и говорящий: «И что, опять испугаешься?», — но потом он вдруг подорвался, восклицая что-то, и вскочил с кровати, как ошпаренный. — Жди здесь. — Вытянул руку, погрозив пальцем. — Я сейчас быстренько всех предупрежу, чтобы не заходили, и вернусь, ладно?       Гето почему-то вдруг почувствовал себя курицей наседкой, вокруг которой бегает ошалелый петушара. Годжо вел себя так обворожительно мило, пытаясь заботиться, пусть во многом и во благо себя любимого, что можно было забыть о его обыкновенном гадком поведении. Он даже поправил майку, чтобы предстать перед гостями в самом приличном и праведном виде, и уже развернулся, чтобы быстрым шагом покинуть комнату, однако… Голова гудела и работала непозволительно медленно. — Стой! — Сугуру понял, что ему казалось странным, только когда Сатору уже коснулся ручки, подорвался и в два шага нагнал друга, хватая того за плечи и по инерции прижимая грудью к двери. — Херня твой план. — Почему это? — Сатору обиженно оглянулся, и весь его язык тела закричал о дискомфорте, начиная от напряжения трапециевидной мышцы и заканчивая прерывистым, тяжелым дыханием. — Во-первых. — И почему ему каждый раз приходилось подыгрывать этому театру одного актера и объяснять такие очевидные вещи? Гад продолжал изображать наивного дурачка, когда ему было удобно. — Это совсем не подозрительно, если ты выйдешь и такой:"Ой: товарищи, не заходите пожалуйста в комнату», а за полчаса до этого ушел туда вместе со мной. — Гето спародировал писклявую интонацию ведущего из одного из треш-шоу, что они смотрели вместе с Иери. — Ссыкло. — Перебил его Сатору. По полурычащему тембру показалось, что он сейчас еще и сплюнет на пол. — По твоей логике мы должны шифроваться, как агенты разведки. Сначала ты, через пять минут я. Ну чтоб совсем подозрений не вызывать. — Во-вторых, — невозмутимо продолжил Гето, не обращая внимания на тщетные попытки вырваться, — у тебя стояк, придурок.       Сатору помедлил и ощутимо растерялся на несколько секунд, прежде чем парировать в ответ. Гето посчитал это своей маленькой победой. — Так вот почему ты постоянно носишь эти уродские штаны-парашюты. Чтобы не бегать в туалет каждый раз, когда меня видишь. — Это был удар ниже пояса. Гето очень любил свои штаны-парашюты и продолжал защищать их честь, несмотря на все едкие комментарии, что постоянно отвешивались в их адрес всеми, кому не лень и кто не боялся получить по шее. — Удобно. Одолжишь?       Сугуру для профилактики двинул коленом по середине задней поверхности бедра Сатору, перехватился руками поудобнее, теперь надавливая практически половиной своего веса, не давая этим легальной возможности для побега. Тот, почувствовав, что Сугуру надоело сюсюкаться, забрыкался, запыхтел, силясь оттолкнуться руками от двери и ударить партнера темечком в нос. Но он не учитывал их разницу в физических данных, ведь в то время, как Сатору практически забросил ходить с ним на совместные факультативы по абсолютно рандомным дисциплинам, которые они выбирали чуть ли не вслепую, и ограничился редкой игрой в баскетбол и качанием пресса по настроению, Сугуру продолжал истязаться на классах у безбашенного препода, у которого он даже первое время имя опасался узнать из-за его взрывной натуры, тренировавшего их так, будто им уже завтра нужно будет идти войной против всего мира. За несколько месяцев занятий три раза в неделю по два с половиной часа Гето стал наконец обыгрывать того огромного мясистого парня-четверокурсника с бестолковым выражением лица в армреслинге, а о том, чтобы не забороть пьяного Сатору и речи идти не могло. В таких поединках Годжо опирался на свою ловкость и внезапные болевые приемчики, но если их потасовка продолжалась дольше десяти минут, то быстро выдыхался. А теперь, временно растеряв координацию, он только и мог, что беспомощно барахтаться под чужим давлением и грязно материться. Гето замечал, что для них обоих это стало практически привычкой, одной из самых эффективных эмоциональных разрядок, и так или иначе всё сводилось к нескончаемым провокациям друг друга, чтобы потом шутливо отмутузить и выпустить пар. Это только на первом году он хотел сломать Сатору пополам, выпотрошить и подвесить где-нибудь вдалеке от цивилизации, а сейчас же так, с любовью, дать пару воспитательных пинков, да этим и обойдется. Тот что-то вновь выкрикнул, и Гето начал переживать, что к ним ворвется какая-нибудь ошалелая фанатка Годжо и всё испортит, или, того хуже, запишет их на видео. И тогда по ютубу будет гулять что-то похуже, и пиши пропала закрытая сессия у Масамичи-сенсея…       Сугуру отстранился и отшагнул назад, благодушно давая Сатору пространство для безопасного разворота. Однако тот сделал это так быстро, будто разом протрезвел, выставил опорную ногу вперед и, пригнувшись, с мизерного разбега практически оформил грамотный проход в ноги. Равновесие пошатнулось, и они вместе рухнули плашмя. Если бы комната была чуть просторнее, то простым испугом они бы не отделались, и Сугуру расшиб себе затылок и, вероятно, сломал бы несколько ребер. Но наличие кровати позади предоставило возможность просто удариться голенью о бортик. — Подло. — Годжо на это только ухмыльнулся и прикусил губу. Грудь вздымалась, и было видно, как его вымотала эта короткая возня. Нависая над Сугуру, опираясь всеми четырьмя конечностями вокруг его торса, он точно чувствовал себя гребаным победителем этой жизни. Только короны не хватало. Сатору машинально облизнулся, переводя дыхание.       И Гето всё-таки не выдержал первый. Хотя, скорее это Сатору радушно продолжал давать ему возможность за возможностью сбежать с позорным напоминанием о прошлом разе. Но сейчас Сугуру уже не думал. И это получалось, на редкость, как никогда хорошо. Он рывком схватил светлую голову и притянул к себе, грубо кусая за нижнюю губу. Годжо, хотя, бесспорно, и ожидал, и надеялся, от неожиданности в ответ как-то сдавленно охнул, переместил вес левее и коснулся вскинутой верх руки Гето своей, еле-еле надавливая ногтем и выводя круги по ладони. Гето понятия не имел о том, сколько партнеров у него было в реальности, однако каждое его даже самое незначительное, чистое действие вызывало такой резонанс, что Сугуру был готов постыдно застонать, даже не пытаясь пародировать порнушку, а, как говорится, от всего сердца. Подсогнув ногу в колене и коснувшись чужого паха, он почувствовал, насколько Сатору был на пределе. И тут же от мимолетного касания друг вздрогнул и зажмурился, разрывая диковатый, суетливый поцелуй, и чуть ли не свалился на трясущейся руке ему на грудь. Из-за двери доносилась приглушенный альтернативный рок и радостные вопли вперемешку с заливистым смехом Утахимэ-семпай. Уже не получалось отличить, были ли это биты или кровь пульсировала с такой невообразимой скоростью, что в моменте показалось, что его хватит инфаркт или голова вместе с хером просто взорвутся. Сатору сел ему на живот, опираясь спиной на вежливо подставленные колени, и лихорадочно путаясь, принялся расстегивать мелкие пуговицы на чужой рубашке. Он менялся в лице несколько раз, от сосредоточенности, до раздражения и злости, и обратно. Длинные пальцы поддевали их одну за одной, и на пятой показалось, что тот сейчас психанет и просто разорвет всё к чертовой матери. Иррационально захотелось, чтобы он так и сделал. — Всё в порядке, — проговорил на выдохе Сугуру, не совсем понимая, кому именно он это адресовывал. Напряженному Сатору или себе. Но чужие пальцы вдруг как по команде «равняйся» выправились и наконец разделались с досаждающей преградой. Гето вздрогнул, чувствуя холодные касания на ребрах и животе; как Сатору мягко обводит не слишком яркие кубики пресса, поднимается выше, требовательно сжимая выступающие грудные мышцы, вольно позволяя себе игриво надавить на соски. Кажется, ему и вправду нравится. Он чуть ли светился от счастья и возбуждения, откровенно лапая Сугуру за сиськи, и захотелось неуместно засмеяться.       Сугуру не верил в судьбу. Не верил, что все дороги в жизни так или иначе вели его к этому пошлому, дерзкому и отчаянному поступку, который он сам охарактеризовал у себя в голове, как плевок в лицо общественному мнению. Не верил в предопределенность, ведь тогда свобода выбора попросту не имела смысла. Судьбу, эффекты бумеранга, точно также как и гороскопы с таро придумали ради собственного успокоения и страха ответственности. Сугуру из кожи вылезет, но не позволит какой-то там несуществующей идиотке решать за него. Его успехи, провалы, взлёты, падения, чувства, окружающие его люди зависели только от него. Ведь если судьба существовала, то она та еще наркоманка-шутница, решившая забавы ради свести с ума двух молодых людей от зарождающейся нездоровой зависимости. Сугуру посмотрел на блаженное лицо Сатору, что от одних лишь мыслей и собственных касаний его оголенного торса, готов был закатывать глаза, и подумал, что, чёрт возьми, наверное, и правда всё, что он когда-либо делал в жизни подталкивало именно к этому моменту. Кульминация затаилась в тенях одинокой комнатушки, терпеливо ожидая, когда нужда и отчаяние обоих подведет их на край бездонной пропасти. И Сугуру страшно. Всё, к чему он стремился, продолжало разлетаться в прах. Годжо, несмотря на всю его показушную, эфимерную привязанность, медленно отдалялся, и Гето знал, оступись он еще несколько раз, Сатору оставит его позади. Ведь это же Сатору. Но вместе со страхом был и азарт. Тот самый азарт, что обычно присущ лудоманам, которые продолжали бездумно долбиться в автомат, зная, что уже нечего поставить.       Сатору коснулся ртом его кожи, слишком пошло высовывая язык, оставляя влажный след от пупка до груди. В глазах такой безумный, глубокий омут, что стало некомфортно. Голубая радужка под влиянием отсутствия освещения будто кружилась вокруг своей оси, а зрачки попеременно сужались и расширялись под приливом адреналина. От взгляда в них могла окончательно поехать крыша. Но вместо этого Гето подобрал ноги ближе к телу и одним точным движением, выбрасывая таз вверх, заставил Сатору перекатиться вправо, окончательно сминая несчастное хозяйское покрывало.       Честно признаться, Сугуру понятия не имел, что любил Сатору в сексе. Ну, кроме тентаклей, разумеется, коими Гето похвастаться не мог. Гето всегда думал об интимной близости, как о чем-то сверхъестественном. Что после первого секса у него откроется третий глаз или он познает тайну вселенского мироздания, узрит нирвану или станет Буддой. Утахимэ-семпай с таким вдохновением и упоением рассказывала им с Иери (в основном Иери, конечно) про каких-то пацанов из манги, влюбившихся друг в друга до потери пульса, готовых жертвовать собой, убивать, двигать горы ради любви. И Гето, пусть и не был любителем, а скорее наоборот относился с неким предвзятым ироничным скептицизмом к BL произведениям массовой культуры, ради Иори, а еще точнее, ради удовлетворения собственного эго, попробовал переложить историю на современный мир. Наверное, семпай поэтому и находит в этих штуках свою особенную прелесть, осознавая, что никогда не сможет прочувствовать подобного в реальности. Но как только Сугуру поделился с ней своими догадками, она почему-то обиделась, и пришлось на следующей день покупать ей кофе в знак извинений. Сёко очень долго смеялась, объясняя другу в чем была суть на самом деле. Первая любовь, первые заработанные деньги, студенческая жизнь… Всё это представлялось таким возвышенным, недосягаемым и этим-то и вдохновляющим. Гето не хотел, чтобы на утро Годжо прокрутил в голове события прошлого вечера и подумал «прикольно», сразу же забываясь в своих бесконечных делах. Лучше пусть он просто не будет думать. Но больше этого Гето не хотел разочаровывать себя, и потом смотреть на друга пустым взглядом с осознанием сделанного, но ничего не почувствовав. Ведь Сатору, пусть и был не всевышним, а всего-лишь обыкновенным человеком, был достоин эмоций всего мира, возложенных у его ног.       Сугуру уперся лбом в грудь, обтянутую белой майкой, ритмично дыша, успокаивая собственные мысли, а затем, немного помедлив и собирая всю свою силу духа и воли в кулак, потянулся к ширинке. Сатору под ним даже дышать перестал, только оперся на локти, создавая себе более удобное положение и обеспечивая обзор. Кажется, он прокусил губу до крови. Нижняя налилась краснотой и сквозь трещинку неспеша просачивалась алая струйка. Господи, Сугуру не знал, что физически можно было смотреть так, дышать так, выглядеть так, быть… таким. Он прожевал неуместные слова, которые чуть предательски не сорвались, и отвернулся. Молния поддалась быстро, ярко-красные труселя с надписью «PLAYBOY», натянутые именно там, где был изображен бедолага-заяц, чуть ли не испортили весь настрой, но стоически сдерживая смех, Сугуру взял себя в руки. Глядя в чужие глаза, которые неотрывно пялились на него в ответ, раздирая лицо и врываясь прямиком в мозг, он аккуратно, следуя собственной памяти, обхватил основание и на пробу провёл снизу вверх. На сухую даже руке стало неприятно и капли предэякулята только лишь на четверть помогли облегчить трение. Годжо молчал, как партизан, не издавая ни звука, а затем кивнул куда-то в сторону паха и махнул бровью. Гето не понял, остановившись на половине движения, на что Сатору только разозлился и по-змеиньи прохрипел: «Карман». Гето быстро сориентировался и прощупал его джинсы, найдя тёмный, прозрачный флакончик с ужасно вульгарным рисунком губ. Осознание прошибло даже быстрее. Вот уёбок, все спланировал. Симулировать пьянство он не умел, но явно верно предсказал реакцию Сугуру на внешние факторы в лице его неадекватного поведения. Чужая натянутая улыбка добила, и Сугуру с шутливым раздражением выплеснул чуть ли не половину баночки себе в руку. Половина пролилась мимо, стекая по костяшкам пальцев и вниз по руке, пачкая подол майки, подтекая по боку и впитываясь в тяжелое покрывало. Сразу по комнате растекся приторно-терпкий запах лесных ягод, Сатору поежился от внезапного холода, расползающегося по животу, и легонько толкнул друга бедром с явным намёком в глазах. Годжо всегда был требовательным во всех отношениях. Не только к Гето, — к Гето, как раз-таки в меньшей степени, — ко всем остальным, кто его окружал. Спорил с профессорами об оценках и корректности образования, срывая пары; батьку своему выдавал по телефону такие перлы, что Сугуру удивлялся, как его отец еще не пристрелил его самолично; ожидал от одногруппников какого-то особенного отношения и, что самое ужасное, кто-то ему подыгрывал и распалял его самомнение пуще прежнего. В негласные обязанности Сугуру перед коллективом уже традиционно входило осаждать неконтролируемого, взрывного друга, как только тот переходил все границы приличного и неприличного, и в такие моменты обычно они ругались на чем свет стоял, но в итоге Сатору отступал, показательно обиженно выказывал пренебрежение и удалялся. Но сейчас он не требовал. Смотря исподлобья, в усиленных попытках сконцентрироваться и не потеряться в предвкушении, ерзая так, что майка с каждым движение слегка задиралась, обнажая поджарый живот, он просил. Ох, и даже если б Сугуру хотел, отказать такому Сатору уже не представлялось возможным. Потеряв былое бахвальство и обличая такую редкую для него психическую уязвимость, он выглядел, как воплощение какой-то первобытной неподдельности и животного изящества. Контраст между привычным Годжо и Годжо, что всеми силами хватался за реальность в лице Сугуру, пьянили лучше саке и пива вместе взятых. Как только рука вновь коснулась напряженного органа, сверху раздался сдавленный, подрагивающий всхлип. Чувствуя, как по чужому телу пробежали мурашки от перепада температур, Гето на пробу сделал два невесомых движения, размазывая влагу по длине, и передернулся от мерзкого хлюпающего звука. Годжо вмиг подтянулся, вжался, и его тазовые кости выступили еще сильнее. Сугуру понятия не имел, делал ли всё правильно, но ведь перед ним Сатору, который наверняка заголосил бы и заругался, причини ему дискомфорт. Эта мысль придавала уверенности и позволяла двигаться дальше. Тяготило лишь чужое молчание, которое совсем не шло белобрысой морде. Или же наоборот? Сугуру смотрел в его лицо, пытаясь прочитать чувства по невербальному языку, и даже так не преуспел. — Все ок? — Сказав это, Сугуру подумал, что было глупо говорить дурацкое, скупое «ок» во время секса. Но Сатору, кажется, даже не слушал, лишь кивнул как-то невнятно, и выглядело это скорее, будто он просто махнул головой. — Сатору?       Годжо не ответил, но нахмурился, сжимая челюсти до выступившей жилки на виске. О, ну он хотя бы реагировал, а то на мгновенье Гето почудилось, что ему это всё снится, и мозг попросту устал выдумывать реалистичную картинку. Рука начинала подуставать, Сугуру менял темп каждую минуту, стараясь найти оптимальный, изредка обводя головку большим пальцем. Он даже себе, в общем-то, так не дрочил. Почувствовать другого человека было гораздо сложнее, не будучи связанным с ним всеми телесными сигналами и нейронами. Собственное возбуждение подгоняло и подстегивало, но растянувшееся время позволяло подумать, и мысли Сугуру в один момент упорхнули во что-то совсем приземленное, куда-то в стезю экзаменов, кажется, а потом в воспоминаниях всплыли смутные образы c эротических дисков друга. — Ты ничем не болеешь? — Сатору встрепенулся от внезапного вопроса и непонятливо склонил голову. — Ну, там, сифилис, гонорея, хламидиоз, гепатит? — Ты охуел? — От внутреннего напряжения его интонация смешно пробежалась по верхним нотам, и Годжо за считанные секунды чуть ли не побагровел от злости, комично вскидывая брови и раздувая ноздри. Сугуру, предвидев подобную реакцию, вовремя перестраховался и сделал несколько особенно четких и ритмичных движений, и Сатору проглотил следующие слова, мгновенно захлопывая рот. — Понял-понял. Если у меня потом отвалится нос, всем расскажу, что это был ты. — Годжо вновь вскинулся и всё-таки умудрился ударить Гето коленом в плечо, практически выворачиваясь из своего положения.       Сугуру ухитрился избежать следующих двух неудачных попыток достать его пяткой, хрипло засмеялся, перехватывая чужую ногу за сухожилие и разворачиваясь на кровати. Помутненный разум не успевал оценивать обстановку и одновременно продолжать лягаться, поэтому Сатору громко и крайне недовольно запыхтел, укладываясь поудобнее на подушке, так любезно теперь оказавшейся под головой. Любое воздействие на разгоряченное тело оказывало нейтрализующий эффект, и уже в следующее мгновенье он игриво глянул в сторону товарища, немного поворочавшись и укладывая ноги в более удобную позицию. Гето вздохнул. — Ты можешь разговаривать? — Это прозвучало где-то между вопросом и утверждением. — Зачем? Тебе скучно? — Сатору засмеялся. И теперь уже Сугуру начинал раздражаться. Тупой Сатору со своими тупыми привычками и замашками. — Просто, блять, говори, ладно? — Ладно-ладно, как скажешь, шеф. — Тот примирительно вскинул руки, заметно удивившись внезапной резкой сменой настроя друга, очень деловито почесал подбородок и начал нарочито поучительным тоном, пораздумав несколько мгновений. — Знал ли ты, дружище, что еще в середине двадцатого века такой крутой мужик Фейнман установил, что в квантовой электродинамике вообще нахуй не нужны сложные расчеты и смог заменить их… О-о, ты чего?       Годжо паясничал ровно до момента, как Гето спустя секунду ожидания и взвешивания всех за и против опустил голову и аккуратно коснулся раскрытыми губами его всё еще возбужденного члена. Раньше Сугуру бы подумал, что это мерзко. Хотя, он и сейчас, честно признаться, так думал. Странное же это было ощущение, будто бы поспорил с друзьями, кто сможет проглотить целиком банан. Сугуру не торопился, пытаясь привыкнуть к ощущению инородного объекта во рту, пока что просто обхаживал верх, переместив руки на чужие бедра, сжимая плотную ткань джинс. Поймав испуганно-восторженный взгляд Сатору, он махнул головой, многозначительно сыграв бровью, подкрепляя этот жест движением ладони, призывающим продолжать. — И смог заменить их на… — Сугуру закатил глаза. Было опрометчиво думать, что Годжо пойдет навстречу и не будет устраивать невероятно занимательных уроков физики, лишь бы его позлить. — На… — Но, определенно, это было лучше сплошной тишины, бившей по ушам и разбавляемой лишь музыкой в другом конце здания. — Графическое изображение, которые элементарно обрабатывается даже… чайником. — Голос скакал верх-вниз и прерывался практически после каждого сказанного слова судорожным вздохом. — И, согласно Фейнману, этот процесс… — Сатору путался в мыслях и хмурился, уже не находя себе места и беспрестанно ерзая. Слюни смешались с остатками смазки, и на языке ощущался только ярко-выраженный привкус малины. Удивительная чувствительная структура языка и десен была способна различить фактуру и проступающие неровности на стволе, — Этот… Ну, который электромагнитный, между двумя зарядами можно изобразить на плоскости… Я бы нарисовал, но, ух ты ж… — Сугуру опустился полностью, дотронувшись носом до чужого бритого лобка. Пижон. Горло уже ощутимо возмущалось, и приходилось с усилием подавлять рвотный рефлекс. — Короче ты все равно не поймешь… — Годжо откинул голову назад, уставившись в потолок, и нервно хлопнул несколько раз рукой по покрывалу. Гето всегда забавляла эта его привычка выражать невыражаемое через физическое взаимодействие с предметами рядом. Правда, иногда Сатору бил стеклянные бутылки от особо ярких перепадов, и приходилось каждый раз виновато отчитываться перед уборщицей. — Тогда буду по твоей части, что ты там любишь? История Японского государства насчитывает шесть основных периодов, начиная с 40-тысячных годов до нашей эры. — Годжо раз в несколько секунд сжимал и разжимал кулак, царапая ногтями внутреннюю сторону ладони, и неосознанно шевелил одной из ног. Сугуру огладил его живот, разглядывая, как легко проминается кожа под сильными пальцами. Вздрогнув, Сатору поднял взгляд, пьяно уставившись в его лицо. — Я бы хотел жить вечно. — Гето не мог спросить, о чем он, и только захихикал, пуская дополнительную вибрацию. — Вдру-у-о-у-г инопланетяшки прилетят? — Он краснел постепенно, но в отличие от Сугуру, краснел в лице целиком, становясь похожим на розового вспушенного барана. Сатору продолжал молоть чушь, уже прижимая руку к лицу и чуть ли не зажимая себе рот; и сквозь медленные слова, Сугуру с усилием мог расслышать еле слышные, неумело прикрытые словами вздохи, граничащие со стенанием. — А я их туда-сюда и всё. — Сатору странно засмеялся. Его откровенно несло. — Подумать только, Сугуру Гето, гордость первого потока третьего курса отсасывает мужику. Расскажу, ведь не поверят. — Гето недовольно глянул вверх, ловя чужой довольный, расфокусированный взгляд, нарочно прикусывая головку, от чего всё тело под ним взбрыкнуло. — Сугуру, а ты думал об этом? Ну, то, что будешь вот так вот… — Гето пожал плечами, хотя знал, что тот даже не особо ждал его ответа по-настоящему. — Сугуру, ох, а я думал. Я иногда думаю о том, как тебя трахаю. Или ты меня. — Уши мгновенно вспыхнули от бестактного и порывистого признания, и Гето чуть не подавился. — Но потом думаю о том, что нужно мыть задницу, и сразу как-то перехочивается. Блин… а почему ты хочешь, чтобы я говорил? Так и знал, что ты возбуждаешься от моего голоса. — Сугуру всё еще не оправился от предыдущего выпада, а Сатору уже успел ускакать на несколько мыслей вперед.       Голос… У Годжо и правда был очень красивый голос, в особенности, когда не искажался его привычными выкрутасами и ужимками. Громкий и чистый, иногда, при понижении тембра, даже бархатный, он забавно тянул гласные и при особом вдохновении начинал запинаться, не успевая за собственными мыслями. И даже слушая полную чушь, что его рот исторгал со стабильной периодичностью, Гето думалось, что это в разы приятнее, чем долбящий по ушам бит музыки из колонок. Он нарочито медленно опустился до основания, аккуратно касаясь кончиками пальцев поджатых яиц, и Сатору вдруг застонал, да так громко, что Сугуру испугался, что музыка за дверью сможет и дальше тягаться с мощностью этих децибелов. В голове все смешалось, вздохи и полувскрики, шелестение одежды, трение кожи о кожу, отталкивающие, слишком вульгарные звуки, издаваемые его собственным горлом, слились в единую неразличимую какофонию, в которой хотелось одновременно раствориться и сбежать. Он уже представлял, как у него будет ныть шея ближайшие дня два, и он будет стыдливо отнекиваться от шутливых предположений Иери, одно из которых обязательно попадет в точку. Сатору сжал его талию до боли в ребрах, а затем подтянул свой вес и сел, заставляя Гето практически тереться о свой живот головой. Его руки беспокойно забродили под рубашкой, впиваясь клещами в мышцы и больно оттягивая кожу. Сугуру сдавленно зашипел, когда почувствовал стальную хватку на волосах — еще чуть-чуть и останется он с огромной дедовской залысиной. Сатору, на удивление, лишь заслышав чужое недовольство, ослабил напор, просто оставляя руку на темени и инерционно проходясь по нежной коже взад-вперед. — Сугуру, — промямлил Годжо, уже не так вызывающе, а скорее наоборот, жалостливо и безысходно. — Сугуру, — уже громче и как будто настойчивее.       Каждый раз, когда он повторял его имя, Гето чувствовал странную форму немного извращенного удовлетворения. От него это «Сугуру» звучало всегда так по-разному, то дразняще, то буднично, то с весельем от новопридуманного развлечения. Дома культура имен была не слишком приветственна, и скорее он мог услышать прямое обращение к себе лишь в случае наказания. В школе у него не было настолько близких друзей, с кем было бы уместно отойти от фамилии, и в итоге от так не привык слышать частое упоминание себя, что теперь, когда Сатору сквозь подавляющее его разум, медленно достигающее своего пика возбуждение твердил о нём, у Сугуру медленно и окончательно рвало башню.       Ритмичные движения, к которым Гето успел приноровиться, прекратились, как только Годжо сжал ладонь и рванул верх так, что у Гето на мгновенье выбило из груди весь воздух, и он закашлялся, хватаясь рукой за грудь и голову. Сатору глядел на него с виноватой (?!) улыбкой, а затем привстал на коленях и вцепился, облизывая по контуру, решительным поцелуем в губы. Почувствовав огромное облегчение от пустоты во рту, Сугуру привстал следом, с трудом шевеля затекшими ногами, позволяя Сатору-бездельнику, лишенному инициативы весь прошлый акт, вновь обрести привычное ему лидерство. Он вновь неотрывно пялился, не моргая, не двигая зрачками, и всего на мгновенье Гето показалось, что глаза у него были влажными. Он не смотрел вниз, но по шлепкам слышал, что Годжо заканчивает дело уже самостоятельно, судорожно выдыхая ему в рот. И только в самый последний момент, когда друг приглушенно вскрикнул, пряча лицо в его плече, Гето подумал, что, возможно стоило запастись салфетками чуть-чуть заранее. Нужно было отдать Сатору должное, он предусмотрительно вывернул таз, выгибаясь в талии и пачкая покрывало. Гето было искренне жаль владельцев и этот кусок ткани, переживший почти что военную бомбардировку, но он был искренне рад, что на его месте были не его штаны. Годжо отдышался, относительно быстро приходя в себя, и тотчас на его лице промелькнули будто бы тысячи эмоций за раз. Его взгляд протрезвел и теперь был таким непривычно проницательным и некомфортно всезнающим, что Сугуру даже стушевался. Тонкие, трясущиеся руки пролезли через резинку штанов, и Сугуру замер, безучастно наблюдая, как Сатору высвобождал его уже изнемогающий от воздержания орган. Додрачивали уже в тишине, нарушаемой лишь их громким дыханием. Сатору больше ничего не говорил.       Сугуру был безусловно в восторге, когда на утро обнаружил, что большая часть раздражающей толпы уже разъехалась по домам. Спускаясь на еле волочащихся ногах вниз по ступенькам, он чудом не перевалился через перила. Сатору давно смылся из комнаты, часа за два до его пробуждения, чтобы порешать вопросы с оплатой и договором, и, судя по звонкому голосу, что-то крайне воодушевленно вещал на кухне. Ещё немного и стрелка часов подберется к одиннадцати, и стоило поторапливаться со сборами и уборкой. — Спящая красавица раскрыла очи! — Утахимэ-семпай, крайне довольная своей шуткой, сидела на краю стола и ела остатки вчерашней пиццы. — Мы всё ждали, когда ты проснешься.       Сатору резко развернулся и оглядел Гето с ног до головы ловким, оценивающим взглядом, но смолчал, лишь подпер голову кулаком. Они разглядывали друг друга сильно дольше положенного, секунд пятнадцать, наверное, прежде чем Сугуру пришел в себя и пожелал всем доброго утра, попутно рыская в поисках чего-нибудь съестного. Мей Мей взялась рассказывать Годжо о том, что он пропустил, когда ему стало "плохо"; как они силком затащили бедного Кенто-куна в какую-то игру по типу правды или действия, но с чуть измененными правилами, и о том, как один из гостей наблевал в горшок из-под цветка, и бедное растение пришлось выкинуть. Гето ненароком вспомнил покрывало, и уши сразу вспыхнули. — Что ты ищешь? — Иори обратилась к нему, закидывая ногу на ногу. — Жратвы нет. Возьми вот, выпей, дурень. — Она протянула руку. — Голова небось болит.       Сил на ответную колкость не было, и Сугуру благодушно кивнул, выхватывая белую капсулу, и, не запивая, забросил в рот. Он уже налакался порядком из бутылки, которую кто-то оставил у двери в комнату. Голова и правда гудела, череп трещал по швам, и в виски каждую секунду будто ударяло невидимым молоточком. Чувствуя чужой нескрываемый взгляд, Сугуру обернулся и попытался улыбнуться, но получилось плохо. Сатору сидел с покерфейсом, заложив одну ногу под себя, а другую поставив на стул, и пил какую-то странную жидкость, отдаленно напоминающую чай. — Чего? — Сугуру не выдержал. По его скучающему ебалу, так и кричащему, как ему вообще все равно на происходящее вокруг, захотелось ударить чем-то тяжелым. Промелькнула параноидальная мысль, о том, что, возможно, все было настолько ужасно, что наш гений-миллиардер-плейбой попросту решил забыть о случившемся ради их совместного дальнейшего спокойного сосуществования. В таком случае нужно было решить всё здесь и сейчас, чтобы и Гето засунул воспоминания о ночи на полку долговременной памяти, закрыл на ключик и больше никогда не открывал. — Чего? — тупо отзеркалил Сатору, немного кривясь в лице. — Что с лицом? С утра пораньше уже всем мозги ебешь? — Это было грубо, и даже Утахимэ с удивлением повернулась в их сторону. — М-м, пожалуй, храню силы для твоих. — Он сменил позу, откидываясь на спинку стула. — Сколько можно дрыхнуть? — Покрывало ты куда дел? — Гето тяжело выдохнул и облокотился на невысокую столешницу. Спасибо семпаям, мусора уже практически не было. Только три огромных мешка стояли у входной двери и источали невесомый шлейф вони. — Какое покрывало? — спросила Иори, бестактно врываясь в диалог, и сделала удивленное лицо. Мей Мей, сидящая в отдалении, сдержанно засмеялась. — Которое он обблевал вечером. — Я его отнес в стирку, — парировал Сатору, продолжая сидеть с выбешивающим рыбьим лицом. — О, если вам интересно, потом он сам на него наблевал не меньше моего. Я сто-о-олько блевотины в жизни не видел. — При этом он театрально раскинул руки, показывая размер воображаемой лужи. Ещё чуть-чуть и у Сугуру задергается глаз. — Не порть всем настроение своим кислым ебалом. А мы сидели и мило беседовали, да, девочки? — Чего? — Ужасное утреннее похмелье было готово превратиться в ужасное утреннее сражение.       Внезапно справа раздался разочарованный вопль, и они с Сатору синхронно повернули головы. Иори спрыгнула со стола и понуро зашагала к Мей. — Чёрт возьми, ты и правда выиграла! Не могу поверить. — Они не видели ее лица, но по интонации было слышно, что семпай высунула язык и кривилась в отвращении. Мей Мей еще раз стрельнула в парней своим непроницаемым взором и засмеялась, захлопав в ладоши. — Не расстраивайся, дорогая. Если не будет хватать на жизнь, я тебе обязательно займу. — По её лицу было видно абсолютное торжество. Сугуру даже забыл о их личной перебранке и теперь, наряду с другом, пытался понять, о чем они толковали. Утахимэ еще что-то пробубнила себе под нос, а потом резко развернулась, чуть не поскользнувшись на плитке, и угрожающей походкой подошла к столу. — Вы, придурки, не могли потрахаться чуть-чуть попозже?! Завтра, например?! — Она завопила так громко, что Сугуру отшатнулся и сам чуть не свалился. Голова затрещала с новой силой, а как только до него дошел смысл сказанного, он уставился сначала на девушку, а потом перевел взгляд на Годжо, который сделал тоже самое, и так несколько раз. Всю картину дополнял лаконичный, истинно богатый смех, Мей Мей-семпай.       Не сговариваясь, сначала Сатору, а затем и сам Сугуру, вышли прочь с кухни, медленно заливаясь краской.