Все могут ошибаться

— Я нарушил первое правило, — четко сказал Берлин по телефону, — я убил заложника, точнее не я. Денвер. Но это не важно, потому что приказ отдал я. Я решил лично тебе рассказать, — мужчина посмотрел с наглой усмешкой на Токио, на что та скривила губы и вышла из комнаты. — Это было единственное строгое правило, — произнес профессор, его тело тряслось то ли от злости, то ли от страха провала задания, — Ты всё разрушил. Берлин переложил трубку в другую руку, а после зажал телефон плечом. Руки его потянулись к небольшой сумочке, где находилось лекарство. — Понимаю, ты в шоке, — он снял наконечник с иголки и ввел в шприц жидкость из ампулы. — Ты всё разрушил, — профессор говорил тяжело дыша, делая резкие вдохи между слов. — У неё был телефон между ног, может она хотела позвонить кузине и рассказать, что трахается с директором, — Берлин воткнул иголку между костяшек пальцев и надавил, вводя жидкость внутрь, — Но я думаю, она хотела вызвать полицию. Больше телефонов не будет, можешь быть уверен. — Кто она? — Моника Гастамбиде. Профессор уронил голову на стол и пару раз стукнул трубкой по поверхности, заставляя Берлина нахмуриться. — Накажешь меня, — брови мужчины поднялись, он говорил нагло и смело, — Ты должен. Ты ведь идеалист, думаешь они отдадут деньги, если вежливо попросить, хочешь казаться добряком, имея столько взрывчатки, что можно разнести здесь всё. Довольно игр, ты накажешь меня, иначе это плохо закончится. Я много лет тебе твердил: проблема не во мне, проблема в тебе. Ты накажешь меня, чтобы доказать мне, что ты капитан, который уверенно держит руль так, что я могу тебе доверять. — Поверь мне, будь мы сейчас в одном помещении так, чтобы я мог до тебя добраться, я бы точно надрал тебе зад как следует. Было всего одно строгое правило, одно, Берлин! — профессор говорил жестко и серьезно, уже не сдерживая свою злость. — Пока никто не знает об этой женщине, так что действуем по плану. — Они потребуют доказать, что все живы в течение 48 часов, — профессор резко опустил трубку, заканчивая разговор. — Сомневаюсь, что он бы реально «надрал мне зад», — произнес в пустоту Берлин, но отложил мысль об этом у себя в голове.