Потаённое

      Рук не успела даже пошевелиться, как сильная рука мужчины прижала её к дивану. Алкогольную дымку словно смело потоком холодного ветра, а осознание реальности происходящего, самого настоящего акта признания в собственном блуде, окатило ушатом ледяной воды. Тело покрылось мурашками и сковало страхом перед неизвестностью следующих секунд, а мелкая дрожь пробила от макушки до обнаженных пят.       «Он понял! Он всё понял!» — в панике кричало её внутреннее «я», заглушая слух и заставляя кровь быстрее бежать по венам. Подсознание призывало бежать от правды, от осуждающего взгляда Эммрика, который внезапно уличил Рук во лжи.       Он протиснул в неё ещё один палец, снова неистово набирая темп проникновения. Движения Эммрика были нежными, но настойчивыми, словно он хотел, как можно дольше продлить эту сладостную пытку. Теперь её разгорячённое тело и влажная плоть наконец-то ощутили холод магических колец на каждом проникающем между влажных складок пальце. Это создавало невероятные контрастные ощущения, что судорогой сводили ноги Элизабет. Девушка простонала, когда Эммрик властно чуть сильнее вдавил её своим весом в диван. И вновь склонившись над самым ухом, его влажные губы невесомо коснулись краешка, а зубы нежно царапнули кожи.       — Куда же вы, моя милая Рук? Разве вам не было весело? — Он застыл над ней, всё ещё крепко прижимая одной рукой к мягкому дивану, а пальцами второй надавливая на самые чувствительные точки, ритмичными ласками вытягивая из девушки стоны и хрипы. — Так весело водить старого дурака за нос! Смеяться с влюблённого мужчины днём и так громко стонать под ним же ночью…       Каждое слово было подобно удару по образу Рук из реальности, который она кропотливо создавала для других. Дева, которая с улыбкой принимает комплименты, смущённо благодарит за простые знаки внимания и так искренне радуется даже небольшой заботе со стороны близких. Девушка, которая с достоинством и отвагой несёт знамя добродетели и ответственности за свои обязательства, возложенные много лет назад на её хрупкие плечи.       Победа в войне. Бдительность в мире. Жертвенность в смерти.       Достоинство и честь — вот что движет благородным Стражем, который без остатка посвящает себя служению ордену, гордо нося одеяния серых и синих цветов. Не было ни минуты на отдых или развлечения — всегда в делах, всегда в спешке, чтобы сражаться и служить другим. Жизнь постепенно превращалась в существование, направленное на обеспечение спокойного сна тех, кто даже не подозревает о жертвах Стражей. И, честно говоря, не стремится узнать об этом. Просто приняв как данность, что кто-то где-то спасает всех. И Стражи со временем тоже приняли это, гордясь предсмертными орденами и посмертными титулами героев.       Однако Рук порой позволяла себе помечтать о другом. Сталкиваясь с пренебрежением к её ремеслу, девушка всё чаще желала бросить этот долг и жить ради себя. А особенно после знакомства с Эммриком и всем его тайным… Безусловно, приятная и чарующая атмосфера романтики между ними нравилась девушке, но после откровения стала напрягать её истинный нрав. Желание оказаться в объятиях этого мужчины абсолютно обнаженной росло с каждой его фразой, жестом, взглядом настолько сильно, что становилось физически невозможно концентрироваться, не мечтая об этом человеке. Потому Рук всё чаще смотрела в сторону жизни более спокойной, чем самоотверженный путь Стража. Жизни такой, где будут только они вдвоём, пусть и реализуемую лишь после свержения богов.       С каждым ночным свиданием серебро грифоновых крыльев и следующий за ними долг становились менее привлекательными, чем злато колец и браслетов на руках и запястьях некроманта. И вот уже желание просто быть рядом стало как-то не вмещаться в романтику их чувств. Рук захотела, чтобы всё стало глубже и проникновенней, иначе вечного и так уже надоевшего образа героя. Элизабет стала жаждать ощутить, каково это, когда ты хочешь чего-то только для себя. И когда тебя хотят до мурашек по коже, до скрипа зубов и хриплого стона. Наконец-то отказаться от обязательств и признать, что возможность получать удовольствие от этой игры — это дар свыше. Трепетно и долго наслаждаться происходящей между ними погоней за образами страсти, но и любить настоящих.       А теперь, когда два образа слились, став неотъемлемой и равноценной частью единого целого, становилось бессмысленного скрывать или прятаться. Пора признаться и себе, и Эммрику…       Хотелось и подчинять, и подчиняться.       Но в положении Рук, когда некромант не давал и шанса выбраться из-под его хватки — пальцы мужчины врывались в этой грубой ласке так быстро и глубоко — она могла лишь подчиниться и смиренно принять любое его решение.       — Эммрик, я…       Ей не позволено было говорить, и она не могла даже пошевелиться, чувствуя, как некромант давит ей на спину и недовольно цокает языком.       — Хотите оправдаться раньше наказания? — Его голос звучал прямо в её горящее от смущения ухо, отдавая возбуждением в позвоночник. — Имеете наглость пытаться слепить из меня одержимого старика и остаться при этом невинной овечкой?       Каждая фраза, слетающая с губ Эммрика, сочилась колкостью и упрёком к поступкам азартной части характера Рук. К той демонице, что соблазнительно качала бёдрами и юрко водила по обнажённому телу руками, касалась каждого миллиметра мягкой кожи, ласкала взгляд своей развязностью, а слух — сладостными стонами. Всё, что сейчас говорил Эммрик, было замечанием в сторону действий её неудовлетворённого молодого тела и разума, голодного до фантазий о мужчине в годах. Тела, что даже сейчас сводило судорогами под пристальным и изучающим взглядом некроманта, а от действий его руки из горла вырывались хрипы и стоны. Даже не видя Эммрика, Рук кожей чувствовала, как по телу проскальзывает осуждающий за проступок и обман обжигающий взор. А Волькарин очень сильно не любил ложь, пусть во снах хозяйка этих слов доставляла ему столько приятных ощущений.       — Нравилось ли вам, когда я не находил себе места от мысли о вашем влажном, горячем и таком скользком языке, острых зубах и нежном нёбе? — Он шептал это у самого уха, щекотал грубым низким тоном нервы и стыдил разум, но неотрывно ласкал влажную плоть.       Она ощутила на коже вибрацию некой невербальной магии, наполняющей тело и обволакивающей в пелену странного жара, туманящего рассудок. Эммрик со спокойствием и расчётливостью накладывал чары стимуляции ощущений, мастерски вплетая в процесс наказания новые оттенки.       — Понравилось, как моя плоть врывалась в ваш рот и вы, моя драгоценная Рук, давились слезами и возбуждением? — Его голос становился всё более низким и грубым, а движения пальцев всё более настойчивыми, почти доводя Элизабет до высшей точки наслаждения.       Её пугал и возбуждал двойственный образ этого мужчины, почти сводило с ума то, что она была поймана и так позорно пристыжена. Схвачена за руку на банальной ошибке и простой забывчивости о том, что отметины страсти стоит скрывать в первую очередь! Рук наломала дров и теперь должна быть наказана за свой прокол. Для Эммрика это не просто обязанность, а предназначение. Истинная цель сегодняшнего, безусловно, приятного вечера откровения.       К выполнению которой он незамедлительно приступит.       Рук оказалась перевёрнута на спину в мгновение ока, даже не успев сообразить неожиданную смену позиции. Потому не нашла и секунды, чтобы скрыть сладостного ожидания от наказания. Это самое предвкушение было видно в том, как дрожали её губы, стало тяжёлым дыхание, а в глазах стояли абсолютное смирение и жажда. Элизабет выглядела не как покаявшаяся женщина, что признала неправильность своих поступков, — а врать, обманывать, прикидываться невинной и уж тем более околдовывать было просто непростительно или, по крайней мере, строго наказуемо, — а как блудница, что ищет удовольствия от грубости и кары за проступок. Эммрик был бы самым настоящим лжецом, если бы отринул своё желания к слившимся в единый образ женщинам из «снов» и реальности.       Она была невероятна. И обаятельная, громогласная, праведная Рук. И обворожительная, ненасытная, жадная… Рук. Он снова напомнил себе о едином обличии этой девы, что вдруг стыдливо скрыла груди и промежность ладонями, словно святая церковница.       Эммрик растянул губы в ухмылке к её неосознанному — он даже уже не был уверен, не соблазняет ли девушка его даже таким жестом — желанию сокрытия своей обнаженной фигуры. Тело Рук горело и блестело от пота, пальцы дрожали, незаметно лаская источник жара между ног. Губы сжимались в предвкушении и смущении, а глаза… О, Создатель, этот взгляд! Эммрик был счастлив вновь увидеть его и стать причиной этого взгляда. Игривого блеска, что туманил рассудок хозяйки.       Мужчина, ухватившись длинными окольцованными пальцами — контраст холодного металла все ещё резонировал с жаром кожи возбуждённой девушки, приводя Элизабет в восторг, — резко подтянул Рук за лодыжки к себе. У неё не было и мгновения, чтобы успеть хоть что-то предпринять. Резким рывком запрокинув обе ноги на свои плечи, поддерживая её за талию, — Элизабет по инерции прогнулась в спине, стараясь отыскать равновесие и опереться на лопатки, — и притянул к самому своему лицу. Рук ощутила обжигающее дыхание между своих бёдер, а напуганным, но предвкушающим взглядом впилась в его глаза. Эммрик торжествующе улыбался, ещё даже не сделав и малого, пока наложенная ранее магия начинала действовать сильнее…       Первый стон, наполненный жаром, опалил его слух и стремительно заполнил комнату, когда язык мужчины проскользил по внутренней части правого бедра. Лишь мимолётное прикосновение к коже приятно будоражило кровь, заставляло Рук прильнуть к Эммрику ближе. Чтоб он дал ей этого ещё, заполнил до краёв, забрал навсегда…       Однако мужчина не спешил, наслаждаясь моментом возмездия. Буквально попробовав девушку на вкус, этим жестом он объявил начало их игры, что можно было расценить как своего рода наказание для Рук. Несомненно, наказание, которое провинившаяся будет вспоминать с удовольствием. Её истерзанный фантазиями — податливый к похоти, экспериментам и всему самому волнительному, что касалось утех с Эммриком, — будет сходить с ума и от малого. Потому небольшого, почти мимолётного касания хватило, чтобы девушка уже сдавала все позиции и бросилась в пучину желания. Стойкий Страж моментально взмокла и по инерции старалась свести ноги, притянуть мужчину поближе и насладиться им сполна. Перехватить инициативу, стать главной, быть сверху…       Этого Эммрик ей, конечно же, не позволил сделать, властно ухватившись за бедра. И лишь одного взгляда хватило, чтобы усмирить её порыв желания подчинить того, кто сейчас вёл их игру вперёд.       После такого взгляда вырваться или отхватить немного инициативы… Не было ни сил, ни желания. Она безропотно приняла ещё одну ласку, и из её груди вырвался очередной стон, который перешёл в приглушённый крик. Эммрик игриво вцепился зубами во влажно-горячее левое бедро, где красовался небольшой рубец, уже даже не вспоминаемый девушкой даже ради шутки. Вслед за отметинами зубов по тонкой линии шрама, словно прочерчивая борозду, скользнул влажный язык, оставляя после себя дорожку, отмечающую пройденное расстояние. Медленно, уверенно и так приятно…       Рук напряглась уже сильнее, тяжело задышав от этих влажных касаний, чётче ощущая крепкую хватку пальцев мужчины. Длинных красивых пальцев Эммрика, который властно сжимал оголённые бёдра и разводил её дрожащие длинные ноги в стороны. Пальцы, которые открывали для мужчины немного приятного пространства и ласкающего взгляд зрелища. Дали право губам Эммрика наконец уже оказаться совсем рядом к текущему соками, жаждущему прикосновений и ласк месту… Тому, что изнывало от резких толчков пальцами в глубину. Его пальцев — сегодня, её — в ночь на рабочем столе некроманта. К месту, которого ещё не касался и язык мужчины.       Притянутая в грубой хватке, в позе, что даже её истерзанный невероятными блудными фантазиями разум не смел представить, Рук оказалась в сладкой ловушке. Приток крови туманил разум, вычурность позиции её тела — когда головою ниже тела, ноги на его плечах, а между этих ног…язык, губы, голос. Всё становилась безумным и желанным. Таким, что Рук теперь не ощущала себя в пространстве и просто отдала себя в руки этому мужчине. Она с величайшей радостью оказалась в плену касаний, ласк и жара дыхания, что даже вровень не шли с её актами самоудовлетворения в час нужды. То, как Эммрик опалил девушку горячим выдохом, как остановился у самых губ, вдыхая запах возбуждения и предвкушая момент… Как, отыскав её взгляд, хитро блеснул в его глазах азарт и глумление! Создатель, как он на неё смотрел! Рук готова была кончить лишь от этого взгляда из-под ресниц, где читалось явное: «Это твоё наказание».       Когда он наконец коснулся источника возбуждения губами, нежно собрав капли влаги языком, это протяжное и медленное прикосновение выбило из неё весь воздух, закрутив комнату перед глазами. Рук слепо хваталась за одежды на бедрах некроманта, стараясь отыскать в них спасение или хотя бы якорь, что удержит девушку на плаву. Надеялась, что хватка не даст утонуть в самой первой и такой желанной ласке, спасёт от омута этого мгновения. Безмолвно взывала к молитвам, чтобы не утратить себя на этих губах.       Но всё оказалось тщетно. Когда мужчина сделал идентичное первому, но чуть более продолжительное второе касание — от лона по половым губам, задевая самые возбужденные участки… до клитора и лобка шириной всего языка, ни на секунду не отводя взгляда — по всей влажной и мягкой поверхности, добавив к смазке, что сочилась из Элизабет, собственную вязкую слюну… Рук и не подозревала, что может быть так хорошо только от того, что тебя касается кто-то. Скользит языком или губами по самым сокровенным местам…       Хотя именно в том, что её касался никто иной, как главный объект фантазий, и была точка кипения. Объект страсти — той дикой, заставляющей творить блуд ночью и ждать реакции днём, — носящий титул величайшего психогога, нагло обманутого озорной молодой магичкой. За что сейчас она и получала по заслугам от того, кто в её реальности стал главнее всех.       Кто теперь наказывал, подчинял, ублажал.       И то, что это именно Эммрик… Мужчина с сединой в волосах, улыбкой на губах и трепетом любви в сердце… Эммрик, который наслаждался весельем их вечерних свиданий, кусал и лизал её, подчинялся и подчинял… Именно то, что это Эммрик и никто другой, стало самым главным источником удовольствия.       Элизабет ещё не раз за вечер напомнит себе о том, что теперь всё изменится кардинально. Ибо её милый Эммрик… Эммрик, который скромно улыбался на глупый комплимент, уводя диалог в сторону светской беседы. Эммрик, который предпочитал общему застолью тишину своих покоев, а крепкой выпивке — мягкое вино. Эммрик, который целовал невесомо, почти неощутимо, но до дрожи в коленках и долгих взглядом.       Такой нежный мужчина…       Тот же Эммрик, который сейчас властно удерживал её в позиции наказания — хотя эти ласки, укусы, поцелуи были самым настоящим благословением Создателя! — языком и губами доводил её до экстаза. Эммрик, который ласкал игривыми укусами набухший клитор, усиливая удовольствие пальцами. Эммрик, не отрывающий от неё взгляда, в котором и упрёк, и желание, и жажда наказать ненасытного демона, что в душе Рук пустился в пляс от радости и предвкушения. А её Эммрик, на чьих губах и усах блестит влага возбуждения Рук, а в ушах звучат её частые стоны и призывные вскрики, будет испытывать наслаждение.       Будет и груб, и нежен. Будет… самим собой.       Если бы могла, Рук бы засмеялась. Это тот же Эммрик, который и улыбался с почтением и погружал язык ритмично, без какого-либо стыда. С абсолютным желанием дарить эту утеху Элизабет, своеобразно и так сладко наказывая за игры последних дней. Девушка хорошо — даже слишком, потому как вспоминала об этом каждую секунду, когда оказывалась в одиночестве и подходящей для разрядки обстановке — помнила, как он вел себя, когда предполагал, что окружение нереально. И каждый раз наслаждалась этим зрелищем.       Будучи частью собственной фантазии о деве со знаменем Стража, Эммрик выпускал из самой глубины души зверя, жаждущего веселья и блаженства разделения мигов любви с той, кто его. Зверя, который теперь полностью открыт перед Рук и наслаждается уже реальностью, а не жалкими крохами фантазии. Зверя, который с неподдельным удовольствием любовно кусает, слизывает, погружает в неё язык и пальцы, удерживая за дрожащие ноги на плечах. Эммрик… который с улыбкой внимает стонам, наблюдая за тем, как Элизабет борется с остатками противоречий двойственности его образа и собственным наслаждением.       Рук выгибалась от очередного касания, боясь осознать, что для Эммрика это норма — услаждать партнёршу, что закинула ему ноги на плечи и почти кричит от удовольствия. Разве можно столь искусно доводить девушку до неконтролируемых конвульсий, когда ты ничем не примечательный и тихий профессор, вечно твердящий о своём продолжительном одиночестве? Мужчина-интеллигент, учёный муж, человек слова… В конце концов, просто Эммрик, что ласкал её столь мастерски и интенсивно, вкушал похоти Элизабет снова, но уже по-иному, наконец отринув рамки и границы.       Наслаждался, как было позволено и хотелось только ему.       Когда Элизабет услышала властный тон голоса Эммрика, оргазм оказался в опасной близости мгновенно. То, как он звучал, как пронеслась сквозь неё фраза, сказанная в самое нутро, Рук и мечтать не смела.       — Ваше наказание только начинается, потому что мой гнев невозможно погасить столь незначительной… шалостью.       Он выражает свою эту «шалость» настойчивым проникновением языка до невообразимых глубин, ловко притягивая тело уже за талию, а второй рукой, интенсивно натирая клитор. Игра языка продолжалась лишь мгновение, и, отстранившись, Эммрик с наслаждением произносит новую фразу, которая может свести с ума. Он знает, как она любит его голос, как впадает в безумие даже от тихого шёпота.       «Шалость, — вертелось в голове Рука. — Шалость…»       — О, моя милая маленькая Рук, которая скрывается сейчас внутри, пробудитесь. Я хочу услышать, как вы растворяетесь в наслаждении.       С широко распахнутыми глазами и выгнутой до предела спиной Рук судорожно хватала воздух ртом, а пальцами — одежду и лишь думала: «Шалость? Это для него шалость?!». Тогда что будет, когда он окажется внутри и больше не будет момента даже на мысли… Хотелось свести ноги, чтобы на миг прекратить пытку. Сбежать, пока он не поглотил её окончательно.       Элизабет вернули к этим ощущениям резким и надрывным рыком прямо в глуби её влажного лона. Эммрик заметил, что девушка не проявляет должного внимания к его наказанию. Почти болезненный укус за половые губы и взгляд сверху вниз в глаза, напуганные моментом уместного насилия, почти граничащего с настоящим. Около болезненным.       Но Эммрик же не такой…       Рук глупо улыбнулась мысли, что он «не такой». Сколько раз она уже ошиблась в своих предложениях о единстве образа мужчины в вычурных магических одеяниях, что целовал легко и мимолётно в Садах Памяти? Сколько раз она одёргивала себя, наблюдая за скромными улыбками после акта дикой, просто невообразимой страсти? Как она может ещё думать, что он невинен и весьма сдержан, когда Эммрик кусает и лижет, проникает языком и уже даже в такт языка пальцами — терзает, любит, жаждет подчинить — её тело и душу?       Создатель, это всё Эммрик… Единый, нерушимый, абсолютный.       — Думаете, как бы сбежать? Как скрыть от меня это чудесное выражение лица, полное растерянности и испуга от обличения своего недостойного поведения? — Его утробный рык вперемешку с ласковыми нотами, что дразнят, прямо просят стать на ступень ниже — быть собачонкой, которой командуют на радость хозяину, — стали краем перед пропастью оргазма.       Он позволил ей кончить, как хороший хозяин. Дал шанс насладиться этим мгновением высшего наслаждения, сам в свою очередь любуясь развернувшейся картиной, слушая вскрик, стон и дыхание. Такая милая, родная, преданная делу… Такая сильная, властная, жаждущая подчинять… Рук, что, запрокинув голову и напрягая каждую мышцу тела, нашла свою вершину на его языке, от его пальцев, от его слов. Именно от Эммрика.       Но это лишь начало пути. Лишь самый старт долгой и неспешной, но такой удивляющей фантазии безумных возлюбленных гонки. Погони за счастье и желание быть друг с другом совершенно откровенными. Быть такими, какими им хотелось. Какими хотели они…       А хотели они друг друга.       Дрожащие ноги девушки были спущены с плеч, а Рук даже не успела восстановить дыхание или прояснить мысли, как тут же оказалась лицом к лицу с Эммриком. Губы его украшала небольшая победная ухмылка и обильное количество влаги удовольствия девушки, ещё не успевшей подсохнуть… Мужчина выглядит так, словно не мог насытиться самым вкуснейшим из возможных нектаров. Его уста манили, завлекали к поцелую, которого у них ещё не было, — чтобы до искр под веками и стонов сквозь торопливые касания, — но обязательно все непременно будет… Девушка клялась в этом перед высшими силами.       Элизабет так хотела прильнуть к этим губам. Просто сорваться с места и повалить некроманта на диван, чтобы целовать до момента, когда воздуха всей комнаты станет недостаточно для утоления жажды. Как же Стражу хотелось продемонстрировать своё почтение и желание к вечности чувств между ними. Объяснить свою маленькую ложь непреодолимой потребностью быть рядом с Эммриком всегда — даже если он хочет её так — быть откровенной в нужде к «непорочному» учёному…       Стать наконец-то едиными и душой, и плотью.       Но он не позволил. Лишь взгляд в глаза, когда партнёры прислоняются лоб к лбу. Голос Эммрика, срывающийся с этих самых желанных губ, покрытых влагой, всё ещё не успевшей подсохнуть… Голос из глубины, тянущий на самое дно. Что ждать от хозяина голоса, Рук понятия не имела, но в нетерпении, жадно, почти непристойно… Ждала.       — Приносило ли вам удовольствие, моя прекрасная Рук, оказаться прямо на моем столе, широко раздвинув ноги? — Он неотрывно смотрел в её затуманенные удовольствие глаза, а полным власти голосом возвращал воспоминания сцены их приятного вечера, проведённого Элизабет в одеянии из тонкого батиста. — Вам доставляло наслаждение прикасаться к себе и наблюдать, как кто-то получает удовольствие от мастурбации на ваше… великолепное тело?       Рук ещё даже не успела насладиться оргазмом — а касались её так, так ласкали… впервые и столь искусно — как тут же пальцы мужчины, что снились ей в влажных снах, а минуты назад дополняли ласки языка собой, были погружены внутри рта… Эммрика. Одно, другое, третье протяжное касание языка по длине каждого пальца, что оказался полностью в её смазке, казалось Элизабет самым эротичным зрелищем из всех сотворённых мужчиной. То, как Эммрик смотрел — взгляд в самую бездну её души, с абсолютным знанием дела, жаждой продемонстрировать свою власть и контроль, сотворить повод для фантазии и наконец дать себе волю, повеселиться всласть, — заставило Рук выть от желания. А то, как каждый украденный золотым кольцом палец был погружен по отдельности в его рот, ранее извергавший столько грязных слов, при абсолютно миловидном выражении лица…       Как же ей хочется, чтобы он говорил, говорил, говорил ей это ещё. Никогда не останавливался. Взял её уже наконец прямо на этом диване!       Насладившись вкусом её влаги и оставив на кончиках пальцах собственную — красивой серебряной ниточкой, тянущейся от рта, — Эммрик, без колебаний и стеснения, ввёл сразу несколько. И сделал это столь глубоко внутрь девушки, что ей захотелось тут же вновь отыскать свой пик удовольствия. Однако он не позволит, поскольку наказание лишь начинало набирать обороты. Пальцы второй руки некроманта прошлись касаниями по талии, очертили позвоночник — прошлись по каждой косточке, скользили змеёй по влажной коже — и оказались впутаны в её платиновые волосы, в умеренной грубости оттягивая назад. Хватка оказалась приятной. Такой, чтобы позволять контролировать уклон головы и властно удерживать в опасной близости с влажными губами. Так, чтобы даже при желании шанс сбежать — нулевой.       Удерживать Элизабет во власти его прикосновений было приятно. Не давать и двинуться, пока эта мучительная игра не закончится её оргазмом и очередной победой Эммрика. Не сводя глаз, совершая порывистые движения и роняя абсолютно аморальные слова. Рук слушала его и не могла не задыхаться от вождения, снова и снова ощущая, как близка к краю пропасти. Сейчас вновь хотелось отринуть всякое сопротивление и просто просить — слёзно умолять и опять оказаться на коленях — об этих длинных пальцах внутри себя.       — Ну же, Рук… Позвольте мне услышать ваш голос. Вы ведь так любили дразнить меня им.       Она не видела ничего перед собой, потому как слёзы удовольствия проступили на глазах, накрывая всё пеленой. Словно вслепую, она ухватилась за плечи некроманта, стараясь обрести стабильность в этом безбрежном море эйфории. Но был только голос и силуэт, которые продолжали звать и терзать.       — Что же такое, моя милая Рук? Не можете подобрать слова, чтобы снова почувствовать себя хозяйкой положения? Где же та дерзкая и бесстыдная демоница, которая осмелилась забраться на стол к мужчине? — Эммрик всё говорил и говорил, пока пальцы активно двигались, а наложенная на них магия усиливала ощущения по нарастающей. — Куда же она исчезла, та, кто терлась своей ножкой о ткань моих брюк, нежно лаская взмокший от возбуждения орган? Та, кто одновременно со мной наслаждалась близостью и ритмично погружала в себя пальцы. Она же так громко постанывала от наслаждения оказаться увиденной за этим процессом.       Его голос оказался в опасной близости у уха Рук. Беспрерывно нашёптывал из тумана мыслей этот грязный и просто невероятно возбуждающий монолог.       — Ей же так нравилось, что старик сорвался и нашёл в развернувшейся перед ним картине… Невероятно эротическое зрелище, достойное столь бесстыдной мастурбации. Где же батист, что красиво струился по телу, моя соблазнительная Рук? Где ткань, что ничего не скрывала, испачканная вашим и моим итогом удовольствия?       Он говорил и говорил — как ей и хотелось, и как она и фантазировала, — стыдя и наслаждаясь реакцией на то, что он хорошо помнил события минувших дней. Сколько в них было удовольствия, сколько приятных касаний и откровенностей… А сейчас становилось всё больше, погружая в омут наивысшего наслаждения и не давая шанса выбраться наружу. Даже дыхание казалось лишним, лишь бы не упустить ни единого слова. А его длинные, украшенные кольцами пальцы внутри Элизабет снова и снова находили точки наслаждения, касаться которых теперь будет только он.       И касаться которых Эммрик вдруг прекратил.       Рук взволнованно огляделась по сторонам, смахивая слёзы и страшась, что всё закончилось столь быстро — без окончательного признания, жёсткого секса и сладкого часа извинений после, — но тут же отыскала мужчину перед собой… на полу. Его рука, недавно ласкавшая Элизабет и вновь перепачканная её влагой, лежала на подушке дивана ладонью вверх, словно… приглашая. Но разве мог тот, кто сегодня хозяин ситуации, — Рук хотелось сгладить свою ложь, отдав контроль над отношениями в руки Эммрика, — склониться и приглашать столь любезно. А главное, к чему?       В глубине души она осознавала, к чему всё идёт, но неожиданно смутилась, словно не верила, что такое возможно. Хотя, казалось бы, что границы невозможного уже давно остались позади.       Рук нервно сглотнула слюну, с минуту не сводя глаз с красивых пальцев, колец и браслетов. Затем она медленно перевела взгляд на Эммрика, и её глаза встретились с зелёным блеском азарта. И взгляд мужчины манит и ждёт покорности, требует беспрекословного повиновения, чётко демонстрирует, чего желает хозяин. А хотел он, чтобы Элизабет развела ноги в сторону и стала наслаждаться трением о эти пальцы, ладонь и украшения… Чтобы она сама доставляла себе удовольствие, каждый раз принимая наказание за награду. Ведь это приглашение — не что иное, как дар её необузданной, страстной натуре. Благодать, чтобы показать, насколько глубока бездна её удовольствия, в которую Рук с радостью погружалась снова и снова.       Глубже, дальше, к самому дну. Туда, где их ожидало наслаждение.       — Ну же, моя дорогая Рук. Сколько ещё вам нужно времени, чтобы окончательно согласовать с демоницей единство желания? — Он призывно поманил Элизабет пальцами, игриво сгибая их один за другим, чтобы продемонстрировать гибкость и длину. — Самое время продемонстрировать, насколько вы искусны в поиске способов доставить себе удовольствие.       И влекущий голос Эммрика ласкал слух, красиво поблёскивало золото колец и браслетов. Великолепная картина, которая вызывает желание забыть обо всём и просто наслаждаться моментом без лишних мыслей. Ведь они оба оказались влюблены и в похоть, и в целомудрие избранника, и стали находить для себя в этом счастье.       Они были теми, кто не просто хочет, а действует.       И Рук была той, кто и хотела, и действовала. Плавными, почти грациозными движениями — когда выгибаются так, как нужно и где нужно, открывая наблюдателю великолепие пластичности тела, его сексуальной естественности — оказалась над рукой Эммрика с разведёнными в стороны ногами. Нашла опору в коленях и медленно опустила бёдра, усевшись прямо на выставленные несколько пальцев. Те мгновенно проскользили вглубь благодаря обильности влаги её тела. Подушка помогла получить правильную высоту и комфортность дальнейшим движениям. В помещении и в ушах сразу же раздался новый, необычайно глубокий и низкий стон наслаждения, который стал подтверждением правильности происходящего и побудил к продолжению.       И Рук с радостью продолжила, чтобы в полной мере ощутить удовольствие от пребывания на руках у Эммрика, пусть и в такой необычной форме, но всё же не менее восхитительной и… пылкой.       — Как хорошо… — Эммрик не упустил возможность снова ласкать слух своим голосом, уже прекрасно зная, в какой восторг это приводит девушку. — Двигайтесь же, моя милая Рук.       Его похвала, приказы, то грубость, то мягкость слов становились для Элизабет невообразимым источником горячки. С каждым разом, когда они сталкивались в будние дни — ещё до наступления вечера, когда Рук оказывалась в положении подчинённой на полу его покоев — тембр и глубина, чёткость произнесения отдельных слов или длительность монолога… Всё, что говорил Эммрик, приводило её в состояние транса, безумного желания ухватиться за рубашку и впиться в губы мужчины.       Чтобы сбить напряжение, скинуть пелену тумана, влюбиться ещё сильнее.       Когда первый стон осел в головах, а Рук осознала, что пальцы мужчины вновь наполнились той неизвестной магией, она начала робкие движения. И даже от столь незначительного, едва ощутимого трения мир вокруг словно замер в ожидании потери самообладания. Для них двоих всё исчезло, и остался только голос, темп и трение. Ну и то, как прерывисто дышала, сладко стонала и пластично выгибалась навстречу этим пальцам Рук. Только это.       За первым робким и неуверенным движением последовало множество других. Уже более порывистых, рваных, до неожиданной дрожи в руках. И красивых стонов, что срывались с губ ещё очень сдержанно, но невероятно возбуждали мужчину. Человека, который был причиной этих звуков и источником откровенности желаний Элизабет.       — Вот так… Очень хорошо. — Поощрительный голос некроманта, когда Рук ускоряла темп движений бёдрами, натирая клитор ладонью, а пальцами — лоно, придавал ей уверенности в своих действиях. — Как красиво вы двигаетесь… Сколько грации и пластики у этого тела. Я вижу, как играют и натягиваются ваши мышцы, как выпирают кости и становится влажной кожа. Что за невероятное зрелище… Оно столь же бесстыдно и прекрасно, как и вы сами.       Она обратила свой взор на него, который с наслаждением созерцал эротическую картину: благородная дева из будущих легенд столь откровенно и страстно отдавалась на волю его желаний. Демонстрировала каждый сантиметр обнажённой кожи, покрытый испариной, напряжённой от возбуждения и ожидания дальнейшего. Смотрела и влюблялась ещё сильнее, отчётливо понимая, что нет большего счастья, чем видеть эту приятную ухмылку, подаренную в ответ на её стон удовольствия. А как он прикусил губу, медленно вдыхая воздух через нос! Рук, ухватившись за спинку дивана, осмелилась двигаться на его коже более быстро и рвано, подрагивая от приятного чувства скорой разрядки. А как пальцы Эммрика дрогнули внутри, вторя к её движениям — добавляя сверху ещё и той магии, что заставляет периодически закатывать глаза от приятных всплесков — когда девушка схватила себя за бедро, толкая навстречу.       Снова и снова. Вперёд и назад. И всё ближе к вершине. Всё быстрее.       — Как же вы распутны и прекрасны, моя дорогая… Ну же, тритесь и касайтесь, наслаждайтесь этим процессом, чтобы полностью отдаться моему контролю. Не сопротивляйтесь и утоните в ласке.       Голос где-то впереди, сквозь закрытые веки не видно хозяина, но чувство его власти прямо под кожей и между ног Элизабет.       — Да… — Она трепещет и издаёт стоны, не в силах совладать с приближением развязки.       — Прекрасно…       Эммрик начал ласкать себя через ткань брюк, стараясь в полной мере насладиться моментом. Он хотел запечатлеть эту картину в своей памяти, чтобы она всегда была перед глазами, и в минуты напряжения возвращаться к ней снова и снова. Было настоящим удовольствием видеть, как Элизабет — девушка сильная и смелая, мягкая и добрая, с гордостью несущая знамя прославленных Стражей и исполняющая свой долг перед простым народом, — выражала эмоции так, что постыдились бы даже блудницы. Нежные уста, которые она слегка прикусывала, чтобы сдержать стоны наслаждения, прерывистые вздохи и выдохи, глаза, закатывающиеся от удовольствия. Голова запрокинута назад, открывая взору шею и грудь… На покачивающемся в ритме толчков бюсте приветливо торчали темно-розовые соски, маня коснуться пальцами или губами… Просто прекратить этот безумный спектакль и оторваться на аппетитном теле, врываясь столь быстро и глубоко, чтоб ни одной мысли в голове. Ни слова «нет» или «нам нужна передышка». Только дыхание, стоны и толчки.       Чтоб до скрипа дивана, криков удовольствия и почти бессвязных слов сквозь поцелуи. И так снова и снова, до самого рассвета.       Он наблюдал без стеснения, активнее лаская своё возбуждение поверх брюк. С каждым мгновением становилось всё сложнее бороться с внутренним желанием ощутить превосходство плоти над эстетическим наслаждением от созерцания наказания Рук. Смотреть и вкушать откровенность голоса, взгляда, движения. Видеть, как она толкается, слышать, как стонет, и ощущать, как трётся. Ощущать удовольствие только через лёгкое, но интенсивное прикосновение становилось рискованно для рассудка, который был переполнен сотней радостных и тягостных мыслей о теле девушки. Чем скорее она кончит, тем лучше для них двоих. Потому Эммрик незримо накладывает очередное заклинание, которое сбивает с Элизабет самообладание. Пальцы мужчины внезапно проникают внутрь, и в этот момент тело девушки содрогается от сладкого удовольствия.       Рук хочет закричать: «Нечестно!», но может лишь стонать.       Она снова запрокидывает голову и, двинув бедрами в последнем сильном толчке, сжимается сильнее и дрожит, напоследок выкрикивая его имя. Элизабет бы упала вперед — ни ноги, ни руки не слушались, и тело полностью утратило контроль — если бы не Эммрик, по-джентльменски успевший предоставить возможность найти в его теле опору. Он возвышался над ней, пока она всё ещё вздрагивала от наслаждения и сжимала в руках его красный пояс. Нежно гладил по волосам сухой рукой, медленно слизывая с мокрых пальцев и ладони итоги своей победы.       Рук взглянула на него снизу-вверх, отыскивая будущие намерения. Что ещё этот прекрасный, такой великолепный — Создатель, пусть уже возьмёт её здесь и сейчас, прекратив болтать этим сексуальным голосом! — джентльмен готов предложить ей в качестве наказания за проступок? Пусть наказание давно уже смешалось с поощрением, утратив всякий смысл, но удовольствие от игры осталось прежним.       Они просто дразнят друг друга, оттягивая момент неизбежного, но столь желанного секса.       Но Рук уже не могла ждать. В её душе тёмное желание, в котором боролись разум и безумие, требовало, чтобы Эммрик снова подчинился Элизабет с помощью магии. «Энтропия способна сковать тело, поработить его и дать возможность делать с ним всё, что угодно…» — шептало над ухом бестелесное и рвущееся наружу.       Однако благородство всегда торжествовало, даже в тех случаях, когда было бы лучше не вмешиваться. Потому на нежное прикосновение к щеке девушки — пальцы Эммрика очертили губы и поочередно оттягивали, снова повторяя ситуацию из прошлого, — Рук, не отрывая взгляда, одёрнула голову и стремительно прильнула к поясу на его талии. Торопливо, настойчиво, очень хаотично искала способы стянуть ненужную ткань и выбросить через плечо.       Позволил ли Эммрик это? Отнюдь. Просто ухватил грубо за запястья, вновь возвращая контроль.       — Куда же вы так спешите, моя прекрасная Рук? Час награды ещё не настал. — Он улыбался с лукавым выражением лица, что выводило девушку из себя. — Нет нужды торопиться, ведь пока я был в неведении, вы долго упивались пороком власти, обманывая старика.       — Эммрик, как можно быть таким безжалостным… — Она издала стон, похожий на крик отчаяния. — Сделайте уже что-нибудь с этим возбуждением. Возьмите же меня…       — Так же, как были безжалостны вы. — Издевательская ухмылка расцвела на губах, игриво демонстрируя, кто здесь всё ещё потерпевший, а кто — преступник.       Прилив страсти и желания избавиться от этой ухмылки вспыхнуло где-то внутри души, толкнув на неповиновение. Девушка резко подалась вперёд, неожиданно вцепившись острыми зубами в ткань брюк, где чётко и объёмно виднелось скопление возбуждения мужчины. И даже через плотную ткань одежды губами и зубами Рук ощутила тепло и твёрдость, говорящие о его собственном нетерпении. Нетерпении, схожем с её собственным.       Властно отталкивая её к спинке дивана и моментально нависая сверху — очередная демонстрация власти и подавление непокорства, — он заглянул в глаза Рук, что после дерзости загорелись очередным азартом. В них отражалось всё, о чём она мечтала, когда была рядом с ним.       Любовь, страсть и наслаждение.       Он оказался в опасной близости от её губ. Но всё же больше всего в этом мужчине Рук привлекали его голос и глаза. Блеск и глубина которых снова осадила, полностью подчиняя жаждущую непокорства молодую и горячую Элизабет.       — Мне кажется, я всё ещё проявляю к вам излишнюю мягкость и доброту. — Шёпот у губ, пока пальцы его руки держали подбородок и не дали бы произойти и малейшему. — И я дам вам это только после того, как в полной мере наслажусь наказанием.       Он сделал шаг назад, так и не дав ей желанного поцелуя и оставив в недоумении и сладком ожидании. И в самом центре комнаты, будучи словно на театральных подмостках, снова стал тем хозяином, от одного вида которого Рук буквально теряла рассудок.       — Сколь нетерпелива и ужасно невоспитанна эта дева. Вам так нравилось играть в одну из прошлых ночей, что уже не можете хранить покорность? — Его монолог, который Рук не осмеливалась прерывать даже вздохом, восхищал. — Что именно доставило то порочное удовольствие больше всего? Грубые жесты, грязные слова или усмиряющие взгляды? Приказ служить, шлепок по упругой заднице, пальцы, что стискивали вашу шею и не давали права говорить? Что из этого вам доставило истинное наслаждение, моя нетерпеливая Рук?       Он театрально жестикулировал, звенел браслетами и собственным голосом в тишине комнаты — где была только замершая от красоты картины Рук, её рваные вдохи и выдохи, гул биения сердца — и драматично закатывал глаза. И как же этот мужчина любил дразнить, чётко поняв, что Элизабет возбуждает в нём всё — от пластики движений, различной и выразительной мимики, до самых разнообразных оттенков его голоса и эмоций в глазах. Он знал и пользовался тем, что она хочет его, продолжая с удовлетворением наблюдать, как тело молодой девушки напрягается от желания. И наслаждался этой реакцией в полной мере, не скрывал очередной торжествующей ухмылки.       Довести её до предела, толкнуть к краю и любоваться итогом.       — Просто прекрасно… Игра в подчинение, салки между двумя порочными людьми, погоня за призраками в физических телах… Каков блуд и какова красота. Насколько распутно, настолько же и прекрасно. Вы идеальны, любовь моя. Я горд, что имею право созерцать это произведение искусства и быть его автором. Быть господином.       Речь откровения и признания окончилась поклоном и призывающим жестом — он протянул ей руку, приглашая встретить момент последнего рубежа. К тому мгновению, где окончательно устаканится их невероятная история интима. Элизабет с восторгом ухватилась за неё, и в следующее мгновение оказалась в объятиях Эммрика, который крепко прижал её мокрое тело к себе. И была она счастлива от любого момента рядом с ним, в предвкушении ожидая дальнейшего.       Рук даже не поняла, как они оказались у зеркала — того самого, что позволил ей узнать о самых привлекательных позах тела, одетого лишь в белый батист, — прижатая к Эммрику спиной. Ощущала кожей его одежду, от которой он не торопился избавляться, а ведь под ней столько интересного…       — Я покажу вам, как выглядит демон Желания в его физическом воплощении. Глядите же, Рук.       Властно, немного грубо, но так возбуждающе, он обхватил её подбородок рукой, заставляя смотреть на своё отражение. За гранью стекла были двое, которые всё ближе к краю и всё глубже в бездне. Те, кто хотят и наслаждаются этим интимным процессом.       — Смотрите же и запоминайте. Вот она — женщина, которая есть воплощение всего.       Его вторая рука скользит от талии к животу, повторяя изгибы тела, плавно и красиво перемещается пальцами по коже. Холод золотых украшений вызывает мурашки, прокатываясь по телу очередной волной приятных ощущений.       — Воплощение красоты…       Окольцованная рука Эммрика сжала левый вздёрнутый сосок, мягко возвращая в реальность. А в реальности Элизабет, обнажённая, стояла перед зеркалом, наслаждаясь прикосновениями мужчины, который нависал над ней за спиной. Её мужчины, большие ладони которого обхватили уже всю грудь, крепко сжимая. Эммрика, не отрывающего от неё глаз, в которых читался голод.       — Воплощение блуда…       Пальцы его правой руки властно проскользнули в рот, не встретив и малого сопротивления, и тут же были с наслаждением обласканы языком девушки. Эммрик с тихим стоном выдохнул в макушку Элизабет, наслаждаясь внешней и внутренней теплотой.       — Воплощение любви… Это всё вы, Рук. Смотрите и гордитесь собой.       И она смотрела, как был затуманен его взгляд, и губы скользили по её ушку и шее. Как был Эммрик красив и влюблен. Как хотел её и как наконец-то решился взять.       Ладонь, которая до этого ласкала грудь, неожиданно отпрянула, чтобы торопливо избавиться от набедренного пояса. Как упала ткань, было едва слышно среди стонов, тяжёлого дыхания и звуков, имитирующих проникновение. Пальцы Эммрика всё так же нежно и размеренно ласкали язык Элизабет, и взгляда от отражения в зеркале мужчина не отводил. А в этом отражении по-прежнему они и их настоящие желания по отношению друг к другу.       — Смотрите и наслаждайтесь. Дрожите от возбуждения, Рук. Будьте собой.       И голос, запах, цвет и даже вкус его пальцев, что так же удерживали голову, ловко поигрывая с языком, — всё стало чётче и приятнее. Всё стало таким, каких хотелось им двоим уже давно.       Взаимным, верным, гласным.       Поэтому она с радостью приняла прикосновение его мягкой плоти, влажной и твёрдой от возбуждения, приятно скользящей у самого лона. Трение по возбуждённым половым губам — уже терзаемым этой ночью трижды, — было встречено самым красивым стоном, затмить который мог лишь тот, что она издаст в момент проникновения и дальнейших движений. Резких и быстрых, глубоких и рваных, не одних и не двух. Рук не могла дождаться, становясь ещё более влажной от предвкушения.       — Эммрик… — Уже едва могла говорить Элизабет, руками блуждая по телу некроманта за своей спиной — с досадой и разочарованием отмечая наличие одежды — призывно маня стать ещё ближе.       — Хотите этого? Жаждете принадлежать мне? — Вновь шепот у уха и шорох сбрасываемой одежды — брюки мужчины упали к ногам.       Дать ответа она не могла. Пальцы Эммрика удерживали язык, потому девушка лишь одобрительно стонала. Рук теряла самообладание от всего, что делал её мужчина. Тонула в вечере удовольствия, медленно перетекающий в утро, полное подобной странной любви.       — И вот мы у самого края, любовь моя. Едины и неотъемлемы…       Его плоть — горячая, скользкая и дрожащая… просто невероятная при небольших прикосновениях и лёгком нажиме у самого лона, — которая вот-вот сделает с Рук такое, что она больше не сможет думать ни о чём. Плоть, почти проскользнувшая в Элизабет и наконец сделавшая их едиными.       Но Эммрик — о милый, веселящийся, жаждущий Эммрик! — не был бы доволен, не подчини её до конца. Прогнуть Рук в спине, придерживая за бедро и волосы, было несложно и очень приятно. Завершающим жестом — властным, не терпящим возрождения, требующим полной покорности — окончательно сделав то, о чём мужчина мечтал. И только пусть попробует отвести взгляд от отражения, что демонстрирует этот вечер с самых красивых сторон.       Подчинившаяся дева, покорённая своим господином. Превосходно.       Прикасаться плотью к её лону, сжать ягодицы и удерживать за волосы было невероятно приятным ощущением. Да и Рук не сопротивлялась, не старалась немного ослабить его власть, точно зная, что дальше будет то, что ей необходимо. Дальше лишь новое удовольствие, наконец подаренное в награду.       Он вошёл в неё одним рывком и до предела, вырвав из тела душу, а из груди — вскрик наслаждения. Боли или даже малейшего дискомфорта не было, лишь удовольствие и счастье наконец оказаться с ним едиными. Истинное наслаждение наконец-то принадлежать только тому, кто вызывает столько эмоций и чувств. Тому, кто так жаждал её всё это время, и, получив, наслаждается сполна.       — Вместе до конца, любовь моя.       Голос Эммрик должен был вернуть её с небес на землю, а лишь вознёс ещё выше, накрыв ощущением блаженства. Почти всё вокруг казалось мало реальным и даже невозможным — тело пылало, разум развивался точно на ветру, а соприкосновение плоти плавилось от тугого трения, пока отражение напоминало об одном. Они в реальности, и Рук нравится то, как грубо мужчина взял её в первый раз. Слишком нравилось, чтобы суметь сейчас сказать что-то большее его имени или призывного стона.       — Эммрик!       — Что такое, любовь моя? Вам хорошо? — Он говорил это с усилием, прерываясь на глубокие толчки, посильнее удерживая волосы и бедра Элизабет.       Разве в таком состоянии — когда не понимаешь, за что хвататься и как себя вести, ощущая лишь его размер и движения, влагу кожи и уместную боль — возможно отвечать внятно? Не стонами или едва понятными звуками, а говорить умолять, чтобы он не останавливался и делал это ещё более жёстко? Именно так, как она мечтала и хотела всегда.       Но Эммрик — её прекрасный, милый, чуткий Эммрик — знал всё и без слов. Понимал по стонам, тесноте и выражению лица Рук в отражении зеркала. Разве может значить что-то другое той, на лице которой отображалось явное: «Возьми меня так, чтобы я запомнила твою форму до конца наших дней. Глубже, сильнее. Ещё и ещё!»       — Как красиво. — Говорил ли он это отражению, в котором были они оба, или же лишь её телу, скованному и полностью подчинённому, Рук не понимала. — Само совершенство…       Тело отказывалось держаться на ногах, мутнело в глазах, и становилось трудно дышать от этого ритма и глубины. От удовольствия, что приносила ей грубость мужчины, славящегося среди их круга мягкостью и добротой.       «Эммрик не обидит и мухи. Эммрик не скажет и грубого слова. Эммрик… Трахнет её, нагнув перед зеркалом. Чтоб Рук запомнила навек, что будет, если обманывать этого доброго некроманта. Как выглядит и чувствуется гнев того, кто любит и хочет её».       Ноги Элизабет Торн — крепкие, всегда несущие её неустанно в бой — затряслись от дрожи оргазма, пока мужчина ни на секунду не прекращал этих глубоких движений. И она бы просто упала, не в состоянии держаться на ногах, но Эммрик не допустит, чтобы этот вечер закончился только её очередным оргазмом.       — Хорошая девочка должна терпеть. Смиренно ожидать и никуда не торопиться… — Элизабет оказалась подхвачена на руки мужчины и прижата к комоду у дивана.       И вот наконец они оказались лицом к лицу. Глаза в глаза, и губы почти прикоснулись к губам…       — Вы должны терпеть для меня, моя маленькая Рук. Я не насытился.       — Поцелуйте меня… Прошу. — Она тянется к нему, надеясь на взаимность желания этой секунды, что он будет милосерден к её наглости.       И милостивый Эммрик позволяет этому желанию быть воплощённым. Заглушить стон от резкого проникновения горячими губами, поглотив крик в глубоком поцелуе, было правильно и приятно. У резкости, скорости и выбора глубины есть свойство приближать к вершине наслаждения достаточно быстро. А когда вы ещё и желали этого так долго и столь отчаянно, становится почти невозможно контролировать себя и терпеть.       Но Рук хорошая девочка. Рук сдержится, хотя от переполняющего её счастья на глазах уже выступают слёзы, дышать становится тяжело, а мокрое от пота тело почти не слушается. Рук очень хорошая девочка.       — Молодец, какая же вы молодец. — Он разрывает поцелуй, но не прекращает толчков, насыщая себя удовольствием ритмичных движений внутри неё. — Как же тесно становится, когда вы слышите мой голос… Как влажно и очень хорошо.       Элизабет не была уверена, что простыми словами «хорошо, приятно, прекрасно» возможно описать то, что испытывала её душа и тело. Плоть к плоти, губы к губам... А в перерывах между поцелуями Эммрик изрекал столько непристойностей и похвалы, что Рук теряла связь с реальность. И вряд ли у неё найдётся хотя бы немного подходящих красивых эпитетов для этого состояния.       И хорошо, и приятно, и невероятно прекрасно — всё вместе взятое и прямо внутри неё. Двигалось ритмично, говорило много и целовало глубоко. А главное — любило и не останавливалось.       — Хватаетесь за мою шею, боясь упасть или потеряться в этих ощущениях? Правильно, Рук. И эти ощущения, и возможность не утратить себя в них... могу дать только я. — Он неотрывно смотрит в её глаза, затуманенные слезами, чтобы продемонстрировать чёткость своих слов и смысла, который закладывает в них. — Хорошенько запомните, что дать это и это же отнять имею право только я.       Он тесно прильнул к ней, лишь слегка приподнимая таз для резких движений и толчков, чётко намереваясь этим добиться её понимания.       — Чувствуете, что происходит с вашим телом, когда я касаюсь вас?       Он запустил свои пальцы — всё ещё украшенные этими изящными аксессуарами — в платиновые волосы Элизабет, сжимая в страсти. Желая, чтобы она смотрела только на него.       — Что ощущаете, когда смотрю на вас с твёрдым намерением не отпускать ещё несколько часов, дабы наконец насытиться нашими потаёнными желаниями?       Заставлять её не отрывать взгляда не было нужды. Рук неотрывно смотрела в бездну этих красивых глаз и пила нескрываемую в них страсть.       — Что наполняет мысли, когда я целую вас нежно? — Следующий поцелуй оказался действительно нежным, в отличие от толчков бедрами. — А что, когда я теряю голову от страсти и мои губы терзают ваши?       Новый поцелуй — почти укусы в губы и пляска языком — пришёлся ей по душе не меньше прошлого.       Было приятно всегда.       — И что ощущает это тело… — Он подхватил её под ягодицы — влажную, едва способную дышать и хватающуюся за его плечи из последних сил — и с новыми усилиями принялся возносить их к небесам. — Когда мы двигаемся так?       — Ощущает… только любовь…       Рук не знала, сколько ещё продолжалось это счастье быть «на, под, в» украшенных руках Эммрика Волькарина. Сколько признаний в любви и восхищения они смогли выразить друг другу. Помнила только то, как последний рваный толчок наполнил её жаром, ощущением полного насыщения. И когда они без сил свалились на злосчастный диванчик, обитый зелёным бархатом, было слышно только тяжесть дыхания и звуки поцелуев. Ну и откровенность намерения скорого продолжения. Воплощения в жизнь их уже гласных желаний, как только быстро бьющееся сердце вновь обретёт свой обычный ритм.

***

      А после словно ничего и не было. Днём слова, приятные улыбки и милые поцелуи в не больше, чем щеку или запястье. Мягкие слова и прикосновения пальцев, что выглядело уж слишком невинно. Джентльменские поклоны и предусмотрительная речь Эммрика к всегда собранной и милой Рук, принимающей поданную ладонь как нечто сокровенное. Рассыпающаяся в благодарностях за придержанную дверь или вовремя поданный платок дева с гербом Стражей на груди.       И снова улыбки от фраз о красоте или невероятном упорстве характера Элизабет. Вновь смущение, которое охватывает её при виде каждого подарка от мужчины. Шелковая широкая лента, дорогое вино, массажное ароматное масло или… веревки, схожие с ритуальными дар-саам кунари, только чёрного окраса и менее массивные. И хвала Создателю, что свидетели этих даров каждый раз думают о разнице возрастов этих двух влюбленных, а не о странности подарков.       Ведь что ещё можно сделать с лентой для волос, как не собрать красивую прическу?       — Я завяжу вам глаза, чтобы сделать ваши ощущения острее…       Зачем вино, если не для того, чтобы помочь телу и душе отдохнуть после изнуряющей борьбы?       — Выпьем? Алкоголь поможет нам расслабиться и принять что-то новое… Что-то, что раньше казалось слишком вульгарным даже для нас, Эммрик.       Масло? Это же очевидно, ведь Элизабет часто испытывает дискомфорт в области плеч, жалуясь на боль.       — Как же приятно ощущать скольжение моих пальцев по вашей коже, милая Рук. В вас и из вас…       А что касается верёвок… Это уже не имеет значения для посторонних. Кто знает, что творится в головах этих двоих. Пусть они просто хорошо выполняют свою миссию по спасению мира. Остальное других не касается.       — Эммрик, веревки так потрясающе смотрятся на вас…       — Позже я хотел бы поменяться ролями. Позволите?       — Разумеется, любовь моя.       Потаённое так и останется лишь между ними, скрывая от окружающих истинную природу, глубину и откровенность их чувств. Для посторонних они остались прежними. Всего лишь девушка, что трезво принимает трудные решения, борется с невероятной угрозой и просто старается поддержать нуждающегося. Она — самый настоящий образец для подражания всем будущим Стражам. И простой мужчина, который надеется на мирное решение конфликтов, трудится ради стабильности родного Некрополя и исправно исполняет свои обязанности старшего некроманта. Он — истинное воплощение преданного долгу Дозорного.       А когда они вместе и без посторонних глаз — за массивными дверьми комнаты, в тёмных углах отдаленных мест или там, где никто не осмелится подглядеть, — Эммрик и Элизабет обязательно насладятся тем, что стало для них гласным.       И будут, пожалуй, самыми счастливыми людьми.