Что бы ты ни делал

— Сигареты не будет? — спросили чуть помято из-за плеча. Когда Олег обернулся, рука его на полдвижении застыла с пачкой. Конечно, он знал, что это Глеб Самойлов, он собирался послушать его выступление через час, — фест заканчивался и играли только маститые группы, Олег со своей отыграл дебютный сет ещё с утра. Глеб был уже накрашен, но ещё не переодет и не уложен, в обычном поношенном свитере и с мягкими кудрями над ленивыми полуприкрытыми светлыми глазами в дымчатом чёрном ореоле. Это было как увидеть звезду в своём подъезде, в домашнем идущую в магазин. Звезда поторопила: — Я возьму? — и достал сигарету из наполовину поднесённой пачки. — Спасибо. — Не за что, — и щёлкнул зажигалкой, заторможенно прикуривая. — Как это не за что? За сигарету, — он красиво, отработанно красиво затянулся, и мелькнули высеребренные ногти, — есть за что, получается. Что на это можно было ответить? Чёрт его знает, но восхищённая и оторопевшая часть Олега ответила невпопад: — А я на ваш концерт иду. Глеб сразу потерял ленивый интерес и невнятно угукнул, глубоко затягиваясь, и Олег попытался поправить ситуацию: — Мы утром выступали. — Тоже выступали? Дай угадаю, ты, — он перешёл на ты как-то очень просто, но не раздражающе, снова заинтересовавшись, — гитарист. И поёшь. — Гитарист, да. Вы по рукам? Но не пою. — А выглядишь, как вокалист, — Глеб докурил до фильтра, и Олег автоматически предложил ему ещё одну. Он взял, и прикурил так же изящно, как и первую и продолжил: — И я вот тоже. Гитарист. И выгляжу, как вокалист, — он улыбнулся, как будто это была очень озорная шутка, и морщины собрались у уголков его глаз. Докуривали в благодушной тишине, когда ответить вроде нечего, но хотелось бы собеседнику улыбнуться или ещё как показать, что он приятен. *** Концерт был… Концерт был. Какие-то яркие вспышки, угловатые звуки, тексты, которые удобно орать от всего сердца, всей печени, всей души и прочих внутренностей, всё как-то темно и ярко одновременно, поддевающе провокационно, зло и жарко. Он мог нравится, мог не нравится, но он был и был цельным, сложным, качественным, того уровня, до которого пилить нужно годами. Человек на сцене, упавший на колени и кричащий в микрофон, облизывающийся, почти выпадающий в толпу и восстающий над ней с широко распахнутыми объятьями был совсем не тем лениво-добродушным мужчиной у шатров групп, и метаморфоза была удивительна, потому что всё же эти два человека, — неторопливо курящий Олеговы сигареты и рвано жестикулирующий в такт своей жарко злой музыке, — были так же очевидно одним и тем же человеком. И он, этот человек, был удивительно привлекательным. *** Потом встретились на другом фесте, почти через год, где Олег уже был просто зрителем. Глеб был пьян, несильно, но очевидно, и писал что-то в телефоне. Концертно-игольчатые волосы немного потрепались, тени были такими же тёмными, а серебряный лак куда-то пропал. И, хотя он был и близко, он был отделён ограждениями, аж двумя, и орать через них совершенно не было уместным — не настолько они были знакомы. Глеб дописал, поднял светлые глаза и посмотрел Олегу ровно в лицо, будто не замечая его, но спросил: — Вокалист? — Я не вокалист, я гитарист, — ответил Олег, облокачиваясь о ближайшее к нему ограждение. — Точно. Только выглядишь так. Снова играли перед нами? — Неа, я тут просто как зритель приехал, послушать. — Хочешь на нашу сторону? У меня был портвейн. Или водка, — он задумался и добавил, — или текила. Одно из трёх. — Я не… — Мне не с кем пить, — перебил его Глеб, — пошли? И он пошёл. Глеб говорил о знакомых и каких-то стюардессах, об оргах и корги, про гармонические интервалы, книги, которые ему недавно понравились, о каком-то режиссёре, говорил как будто всё подряд, без видимой логики, но упорядоченно и непрерывно, джин, оказавшийся одним из трёх, на вкус был отвратительным и масляно-липким, но с соком становилось терпимо. Уже под утро, пьяный настолько, насколько даже в юности не был, он лежал на скамейке, закинув ноги на спинку и заторможенно втолковывал лежащему рядом в такой же позе тихому Глебу: — И я ведь думал, что популярность, она, ну, сразу. Вся. Мы, ну, популярные будем, песни-то хорошие. И фанаты, и концерты, и фесты. Популярность, да. Фанаты… А в итоге играем то на разогреве, то по барам… — Далась тебе эта популярность, — лениво парировал Глеб. — Далась. Далась же, Глеееб. Я хотел этого. — Я бы отказался от своей, не думая, хочешь её забрать? — А можно так? Глеб задумался абсолютно серьёзно, часов в пять утра на какой-то скамейке хуй знает где, полный джином и чем-то сверху, что было после джина. — Не, наверное, нельзя. — Жаааль. — Жаль. Но ты хороший гитарист, наверное. Ты хороший гитарист? — А чёрт его знает, не Джимми Хендрикс. — Так и я не Джимми Хенр. Др. Не Джимми. Не Хендриксы помолчали. — Вот, Глеб Николаевич… — Рудольфович. — Рудольфыч, — поправился Олег, — Глеб Рудольфыч, скажите мне, всё же будет хорошо? Группа наша станет популярной, чтобы из каждого утюга? Песни-то хорошие. — Да может станет, может не станет. — Это как? — Да если бы было так просто. — Н-да… — Ага. Но! *** Следующая встреча, собственно, происходит в отсутствие Глеба. Олег садится перед каким-то дешёвым полупластиковым трюмо, таким же стильным и хлипким, как всё в этой гримёрке, и берёт карандаш в руки. Жирная линия пляшет от слизистой вниз неровными волнами, но послушно тушуется пальцами. Из зеркала смотрит нелепый молодой человек, бутафорский рокер со стоковой картинки, но в нём, примерившим чужой образ, как папин пиджак, уже нет ни страха, ни тревоги, ни ноющих мыслей. Это, как бы, и не я, а он. Вот. Концерт проходит лихо, плохо подобранный карандаш стекает наполовину от пота, и басист хлопает его по плечу на прощание: — Ты сегодня король, Олег! И это моментально накрывает если не паникой, то острым разочарованием: корона моя из клёна, а мантия взята в реквизите, как вы могли обмануться? Больше он не пытается красить глаза никогда. *** А потом они отыгрывают пару концертов, спустя и годы, и разочарования, и полёты, Глеб и Дима, кажется, им довольны, в личку уже постучались пару человек, преддверием осторожного и неосторожного фанатского принятия, неприятия и просто внимания, это попробовано на вкус: на одной сцене, того же уровня. Хорош. Талантлив. Добился. Глеб снова спрашивает, уже в городском сумраке: — Сигареты не будет? И не помнит, конечно. Олег протягивает пачку, Глеб прикуривает всё так же изящно.