От крови дракона

      Облаченная в цвета своей бабушки Королевы Рейниры — черный и красный, — Дейна укачивала на руках младенца, когда двери ее покоев распахнулись. Стоило пришедшему войти внутрь, как повитухи, раскланявшись, тут же зашуршали юбками и поспешили удалиться. Дейна на это лишь усмехнулась. Ее отец никогда не внушал своим поданным такого же раболепия, как его брат и ее дядя Визерис — поистине великий Десница. Казалось, годы не сделали его хуже: в волосах его, не уступая место серебру, продолжало сиять золото; рассудок его все еще оставался здравым, а тело — крепким.       Он медленно подошел к Дейне и положил свою руку на ее оголенное плечо: — Как он? — спросил Визерис, глядя на сверток в руках племянницы. Ладонь его была горячая и сухая.       — Полагаю, ты знаешь о моем сыне даже больше меня, — не поднимая глаз от новорожденного, в тон ему ответила Дейна. — Той, кто часом ранее дала ему жизнь.       Словами Дейны можно было сечь головы — настолько острыми они были. Взгляд ее, всегда тяжелый, обращал воздух в свинец и вдавливал в землю. Простой люд звал ее за глаза Непокорной — таковой она и являлась. Дейна была, как и ее брат Дейрон, драконом, и место ее было в небе, а не на родильном ложе. Она должна была быть драконьей всадницей, должна была стрелять из лука и участвовать в турнирных поединках. Но Боги не были милостивы к ней и распорядились судьбой Дейны иначе. Поэтому она, оставленная любимым братом и вышедшая за нелюбимого, стала матерью бастарда собственного дядюшки.       — Я нарекла его Деймоном, — спустя некоторое время сказала Дейна, и в интонациях ее послышалась нежность, с которой каждая мать лелеет свое дитя. — Чудом и ужасом своего времени.       Дейна чувствовала, как прогнулась под чужим весом кровать, видела, как дядя протянул к ней руки, чтобы аккуратно забрать ребенка. Она видела, как морщины, испещрившие немолодое, но красивое лицо Десницы, разглаживаются, и как, словно помолодев на несколько десятков лет, словно этот — ее — ребенок является его первенцем, Визерис искренне улыбается. Он был рад.       — Деймон… — тихо прокатил дядя на языке имя Порочного Принца, своего отца. — Видят Боги, это дитя заслуживает это имя как никто другой.       Все еще прижимая сверток к груди, Визерис поднялся и отнес его к колыбели. Он аккуратно положил младенца в кроватку и легко тронул висящих над ней игрушечных драконов, которые, придя в движение, заиграли тихую мелодию; невесомо коснулся белого пушка волос на макушке сына. Мальчик крепко спал.       — Плоть от плоти, Дейна, кровь от крови твоей. Это дитя — плоть и кровь Древней Валирии.       Руки Визериса покоились на колыбели, но взгляд его был устремлен на Дейну. От улыбки дяди не осталось и следа — тень пробежала по его лицу. Дейна знала, что это будет трудно. Сложно.       — Бейлор собирается совершить самоубийство. С сегодняшнего дня он начинает держать строгий пост, — осведомил он ее. — Король скоро умрет.       Дейна вздохнула. Ей не хотелось говорить об этом сейчас: она только что родила сына. Злость с новой силой обуяла ее.       — Ты пришел сказать мне это, дядя? Сказать, что, когда Бейлор умрет, ты займешь трон, который по праву принадлежит мне? Как когда-то принадлежал твоей матери, законной наследнице Визериса I?       Лицо дяди исказилось еще сильнее. Взгляд его потяжелел, и руки, до того времени покоившиеся на детской кроватке, сжались в кулаки. Люд должен был именовать Дейну не Непокорной, нет. Скорее, Грубой, Несносной, Дерзкой. Бабушку ее, Королеву Рейниру, именовали Мейгором с титьками, Дейну же должны были наречь Деймоном. Но Деймоном стал ее сын, и Визерис знал, предвидел, что ребенок этот, как и его, Визериса, покойный отец, совершит множество великих и ужасных деяний.       — Дейна, я чту свою мать так же, как это когда-то делал твой отец. И как это делала ты, слепо повторяя за своим отцом. Дело моей матери было правое. В конце концов, именно ее плоть и кровь продолжили династию и правят Семью Королевствами.       Визерис разжал кулаки и вновь двинулся к ложе, на котором все это время покоилась Дейна. Движения его были порывистыми, но оттого не менее царственными. Дядя всегда держался достойно, невзирая на эмоции, которые время от времени им овладевали: голова его была высоко поднята, а плечи широко расправлены. Пальцы его, унизанные драгоценными перстнями, нежно коснулись лица племянницы. Дейна смотрела на него прямо — прикосновения дядюшки давно перестали вызывать у нее смущение.       В голове у Дейны на мгновение пронеслась мысль: «Интересно, в какой из моментов это произошло?». Было ли это тогда, когда она, переодетая служанкой, впервые сбежала из Девичьего склепа и волею судьбы столкнулась в бесконечных коридорах замка со своим дядей, лишившим ее в ту ночь невинности? Или это случилось, когда ее побеги из башни стали регулярными, а постель Визериса, дававшего ей то, чего не смог дать брат, желанной? Или стыд покинул Дейну, когда она поняла, что носит под сердцем дитя, зачатое с собственным дядей, который был старше ее на двадцать с лишним лет?       — Пока днями я томилась вместе со своими сестрами в склепе, а ночами грелась в твоей постели, я потеряла любую поддержку. Лорды, рыцари, торговцы… Кто вспоминает обо мне сейчас? Кто помнит, какой я была, пока царствовал мой отец? Никто не помнит меня, дядя. Никто не захочет видеть на троне незнакомую женщину, которая к тому же понесла бастарда. Ты все сделал правильно, дядя. Ты разыграл карты так, что ни я, ни мои сестры никогда не станут «достойными» Железного трона. Ты сядешь на него.       В порыве Дейна не заметила, как злые слезы начали скатываться по ее лицу. Прекрасная в своем гневе и отчаянии, с белоснежными волосами и фиалковыми глазами, она походила на одну из Богинь Древней Валирии. Некогда красоту ее тетки Визерры величали божественной, и бабушка ее Рейнира, Отрада Королевства, затмевала собой всех живущих с ней в один век женщин. Красоту ее матери Дейнейры барды воспевали по сей день.       «Ближе к Богам, чем к людям», — думал каждый, узрев перед собой Таргариена. Даже без драконов они не были похожи на обычных людей. Крутые нравом, прекрасные обликом — все в них было волшебно, божественно.       Визерис снова опустился на край постели, меняя нежные прикосновения на разрушительные объятья. Он схватил Дейну за плечи и проникновенно посмотрел ей в глаза.       — Сможешь ли ты удержать власть в своих руках, несносная девчонка? — хватка его с каждым произнесенным словом становилась сильнее. — Хочешь ли ты править? Или это жажда свободы, жажда власти, которая, как ты думаешь, даст тебе мнимую, ложную свободу, говорит за тебя?       Визерис обхватил лицо Дейны. Пышущая жаром, с испариной на лбу и мокрыми от слез дорожками на щеках, она была драконом. Только тронь ее — и непременно обожжешься. Сгоришь, словно спичка. Визерис, вопреки всему, касался и горел, горел и касался.       — Единожды сев на Железный трон, — продолжал он, — ты навсегда станешь его рабыней. Он скует тебя по рукам и ногам. Жизнь твоя отныне будет принадлежать не тебе, но Королевству, а от решений твоих будут зависеть судьбы тысячей. Этого ли ты желаешь?       Запал, с которым говорил дядя, успокоил в Дейне разверзнувшуюся бурю. Дейна выдохнула, положила свои ладони на руки Десницы, и мягко их сжала. Тоска явно проступила на ее лице.       — Моего сына никогда не назовут Таргариеном. Он навсегда останется бастардом. В жилах его течет древнее наследие наших предков, но вот — какая судьба ему уготована, — Дейна обвела взглядом комнату. — Пока Бейлор не умрет, он будет, так же как и я, заперт в этой башне. А после станет лишь пятном на репутации семьи. Возьми я трон, никто не смог бы перечить мне, узаконив я своего сына, — и сняла руки Визериса со своего лица.       — Так ты желаешь короны, Дейна? Больше не жаждешь свободы? — чеканя каждое слово, спросил Визерис и тут же пообещал: — Я отпущу тебя. Отпущу, как отпустил Ларру. Тебя и нашего сына. Клянусь. Но не раньше, чем корона будет венчать мою голову.       Отвернувшись от сидящего подле нее дяди, Дейна натянула упавшее с плеч одеяло и посмотрела в противоположную сторону. Из камина на нее в ответ глядели танцующие, будто окрашенные кровью, языки пламени. Дейна молчала, казалось, она потеряла счет времени. И только едва слышная песнь игрушечных драконов, мерно покачивающихся над колыбелью младенца, нарушала напряженную тишину.       Завороженная пламенем, Дейна очнулась только тогда, когда Визерис уже стоял в дверях ее покоев. Рука его лежала на ручке двери: — Когда Король Бейлор почит, — твердо начал он, не глядя на нее, — ты взойдешь на Желеный трон. Ты скажешь, что отцом Деймона является Эйгон. А потом мы обвенчаем Деймона и Дейнейрис, — и повернул ручку.       — Постой! — Дейна отмерла: слова дяди вновь нарушили ее — им же принесенное — спокойствие. Превозмогая боль, она поднялась с постели и медленно приблизилась к Визерису. Положила руку ему на грудь, почувствовала, как под многочисленными слоями одежды беспокойно бьется его сердце. Дейна не сомневалась — оно определенно было горячим, ведь дядя ее тоже был от крови дракона.       Когда она оторвала взгляд от его груди, то, подавшись всем телом вперед, яростно прошептала ему в лицо: — Женись на мне, дядя. Женись и люби меня, как свою жену, а не племянницу-шлюху! Встань подле меня. Гори вместо со мной.       Прелестное лицо Дейны хмурилось, и красота ее искажалась злом и своенравием. Дейна не носила масок, но лик ее был покрыт вуалью собственного нрава. Дикого, сумасшедшего. Когда рождается Таргариен, Боги подбрасывают монетку. «Бейлор не был драконом, — всегда говорила себе Дейна, — даже тенью его. Но я — дракон».       Сократив последние миллиметры между собой и дядей, Дейна обхватила его затылок и, больно вцепившись ногтями в волосы, поцеловала его. Поцелуи Дейны, как и ее слова, были тяжелыми, но сладкими. И пьянили лучше любого вина.       «В конце концов, — сгорая от страсти, думали они оба, — нам всегда было суждено гореть вместе».