Survivorship bias

       Николасу десять. Его распорядок дня состоял из давно заученных правил. В их просторную общую спальню заходила Мелани, приятная на внешность и характер женщина, облаченная в чёрную рясу и клобук, закрывающий от посторонних глаз волосы. Она проходила между рядами кроватей, тихо хлопала в ладоши, призывая детей проснуться. Николасу она нравилась — всегда улыбчивая, добрая и нежная, Мелани и вправду любила каждого воспитанника приюта "Упование святого Михаила". После пробуждения и утренних процедур она сопровождала двадцать пять мальчишек на утреннюю молитву перед завтраком. Николасу в приюте нравилось. Он был тут сколько себя помнил, а понятие "семья" в стандартном понимании было для него чем-то далеким, но он определённо чувствовал себя в безопасности и любви. И этого хватало восьмилетнему ребёнку, у которого есть крыша в дождливые дни, теплая кровать и вкусная еда. Жаркое лето было в самом разгаре, и после завтрака воспитатели позволили детям провести несколько часов на улице. — Мальчишки, в нашем доме новый житель, — объявила Мелани, прерывая шумную активность детей, бегающих по двору, и под тихое и заинтригованное мычание, вывела их приюта мальчика. — Его зовут Ливио. За её спиной, втянув голову в плечи, стоял ребёнок примерно одного возраста с Николасом. У него был необычный пепельный цвет волос и большие напуганные светло-карие, почти рыжие, глаза, которые он испуганно опустил вниз. Новенькие в приюте — редкость, и все они всегда поначалу напуганные, зажатые и нелюдимые. Вырванные из привычного для них мира, потерявшие и потерявшиеся. Видя боль и глухое смирение, Николас иногда был даже рад тому, что попал в "Упование" совсем младенцем — Бог уберег его от страданий по родителям и дому. Ливио жался к рясе Мелани и изо всех сил сдерживал слезы, уже скопившееся на нижних веках. Как не разрывалось сердце у Мелани, Николас не знал и никогда не поймет. Потому что даже десятилетний ребёнок, слыша на другом конце спальни задушенные рыдание, прорывающиеся через пух в подушке, испытывал неподъемную тяжесть. Ливио всех сторонился, и это было нормально. К нему тянулись, Николас видел, как к мальчику подходили старшие, знакомясь и предлагая помощь, как ровесники приглашали его поиграть с ними, пытались посадить в первые ряды, заботливо освобождая место для него в вечер кино. Но Ливио отказывался — оставался сидеть позади всех, обнимая худые колени и сжимаясь в комок; садился за отдельный стол за завтраком, молчал, не улыбался и продолжал хныкать и глушить вой по ночам. Те, кто пережил подобное, понимали, что нужно время. Те, кто был в приюте с самого малого возраста, всеми силами старались облегчить Ливио процесс адаптации, показывая свою доброту и миролюбивость. Только Ливио как будто сам не хотел идти на контакт. Николас впервые подошёл к нему спустя неделю. Ближе к вечеру, когда жара угасала в закатных лучах, воспитатели разрешили немного побыть на улице, выпустить энергию и нагулять аппетит перед ужином. Ливио прятался в кустах смородины, привычно сжавшись в комок, когда Николас наконец нашёл его. Ливио плакал, тихо, не так, как плачут дети, пытаясь привлечь внимание, а наоборот — чтобы никто не заметил. Словно никто не слышал его по ночам. Он мельком поднял взгляд на подошедшего Николаса, сжался ещё больше, стыдливо пряча лицо в угловатых коленках и задерживая дыхание, чтобы ни единый всхлип не сорвался с его искусанных губ. Прошла всего неделя, Ливио не стало легче, и никто не мог ему помочь. Он все так же не разговаривал, не отвечал на вопросы и оставался замкнутым. — Хочешь кое-что посмотреть? — спросил Николас. Ливио поднял на него заплаканный взгляд. Николасу хотелось верить, что ему не показалось, когда он увидел в ярких глазах искорку интереса. Проблема была в том, что Николас сказал наугад, но, получив отклик, стал активно соображать, что он сможет сейчас показать, чтобы заполучить хотя бы крупицу доверия мальчика, который никого к себе не подпускал. — Пошли со мной? — он протянул ладонь, но Ливио отпрянул от нее. Николаса это нисколько не обидело — в их приюте был мальчик, который первое время бросался на них зверем в попытках защититься от несуществующей угрозы. Теперь же он носился со всеми ребятами по футбольному полю и с заботой и братской любовью относился к каждому. Спустя продолжительную паузу Ливио все-таки кивнул и неуклюже вылез из-за куста смородины. Протянутую руку он так и не взял, но первый шаг был уже сделан. Он послушно пошёл за Николасом, пугливо озираясь на других детей. Николас привёл его в живой уголок с утятами, подросшими за неделю, но ещё пушистыми слишком маленькими. Он нашёл взглядом ведро с кормом, зачерпнул горсть и вернулся к Ливио, замечая, как загораются у того глаза от вида утят. Николас протянул ему корм на раскрытой ладони и по взгляду понял, что Ливио не понимал для чего. — Поставь руки лодочкой, — подсказал Николас и, когда Ливио выполнил просьбу, ссыпал корм в его руки. — А теперь дай им. Мальчик замер — то ли боялся, то ли сомневался, но через пару секунд, стараясь не рассыпать корм, сел на корточки, протягивая руки в стайку требовательно пищащих утят. Пушистые комки мгновенно накинулись на протянутые руки и, совершенно не боясь человека, хватали плоскими клювиками корм. Ливио старался не дышать и не двигаться, с восторгом наблюдая, как утята активно щиплют зерна с его ладоней, а Николас, стоя рядом, улыбался. Один из утят, промахнувшись, ущипнул нежную кожу, и Ливио от испуга немного дёрнул рукой, все-таки рассыпая корм. И Николас услышал смех — тихий, но все равно звонкий, красивый и переливчатый. А чуть позже увидел и улыбку, с которой Ливио обернулся к нему, чтобы убедиться, что Николас видел. — Наконец-то ты улыбаешься, плакса Ливио, — Николас присел рядом с ним, заглядывая в глаза. — Меня зовут Николас Д. Вульфвуд. — Я Ливио, — его тихий голос утонул в писке утят, но Николас все равно его услышал. — Я знаю. После этого случая Ливио оживал на глазах. Он все ещё мало говорил, но с горящими глазами внимательно слушал. Он садился за общий стол, улыбался благодарно, когда старшие отдавали ему десерт, смущённо, но уже смелее шёл в первые ряды, где их небольшая группа ровесников сохранила им два места. Но продолжал ночами просыпаться в слезах, кутаясь в тяжёлое одеяло, как в родительские объятия. В такие моменты никто не решался к нему подойти, не потому что местные дети были равнодушными, а потому что не знали, что они могли сделать, чтобы не спугнуть и не сделать хуже. И Николас, как и тогда, был первым, кто решился нарушить эту негласную договорённость. Откинув одеяло, он ступил босыми ногами на холодный паркет и пошлепал в самое начало спальни. Он слышал шуршание в кроватях, чувствовал сонные и заинтересованные взгляды в спину. Ливио весь закрутился в одеяло, спрятал голову и редко вздрагивал, когда тело уже не могло без воздуха, который тот задерживал в лёгких, в тщетных попытках успокоиться. Не получалось же, но из раза в раз он делал одно и то же. Ливио даже не заметил, что к его кровати кто-то подошёл, пока Николас, присев подле неё, не прошептал: — Хей, Ливио. Подвинься. Трясущийся одеяльный ком замер, но потом шумно заерзал, разбрасываясь по кровати в попытках найти выход. Растрепанные пепельные волосы показались раньше остального Ливио. Заплаканные глаза в приглушенном свете уличного фонаря ярко блестели влагой. Ливио послушно подвинулся на край, давая Николасу место, на которое тот забрался. Маленькая кровать, рассчитанная на одного, казалась тесной, но Николас и не собирался засыпать на ней. Только недолго побыть рядом. Кажется, Ливио успокоился моментально только из-за одного факта того, что Николас так уверенно вторгся в чужое пространство. — Давай засыпай, — прошептал Николас, закидывая руки за голову. — Как ты вообще спишь? У тебя вся постель сырая. Ливио придвинулся ближе, его волосы, взлохмаченные и отросшие, щекотали Николасу шею и подбородок. Его ещё изредка подергивало на вдохах, но совсем скоро его дыхание выровнялось, сменившись тихим сопением. Прошло ещё пару минут, и Николас, чувствуя накатывающий сон, уже собрался возвращаться к себе, но Ливио зашевелился, прижимаясь ближе, выворачиваясь странной креветкой, удобно укладывая голову Николасу на живот. Вцепившись пальчиками в ткань пижамной рубашки, Ливио мирно спал, а Николас впервые дал слабину перед кем-то — мысленно пожал плечами и закрыл глаза, надеясь, что ночью никто их них никого не столкнет. Потом это обязательно войдёт в привычку, особенно во время грозы. Ливио был тактильным. Он постоянно его касался — держал за руку, прижимался ногой к его ноге под столом в столовой, клал голову на колени, когда они на улице смотрели в небо, лез обниматься при переизбытке эмоций, держал за краешек футболки, пока Николас с кем-то разговаривал. Привязанность и доверие Ливио ему согревало душу. В их приюте, где все друг друга считали семьёй, у Николаса словно образовалась собственная, маленькая, но своя. В жизни каждого происходят ключевые события, которые оставляют после себя значимый след, нередко даже предопределяющий. Ливио для Николаса и был им.

×××

Николасу четырнадцать. Он старожил "Упования", достиг возраста тех ребят, которые уже давно покинули приют — с новой семьёй или в силу возраста. Теперь он считался старшим, отдавал свой десерт маленьким и постоянно спорил со своими ровесниками. Среди тех, кто вырос с ним, он считался авторитетом, хоть воспитатели и стали часто его журить и назвать по фамилии. В "Уповании" это был этап взросления. Оказалось, у него был взрывной характер, чуткое сердце и, кажется, первая влюблённость, с которой он не знал, что ему делать. Прошло почти пять лет, как Ливио появился в их приюте, и все прошедшие дни, коих перевалило за тысячу, они всегда были вместе. Чувства, которые Николас определял как братские, в одно мгновение стали пугать своей насыщенностью и обостренностью. Ливио оставался немногословным, и Николас предполагал, что оставшаяся с детства замкнутость и осторожность была решающим фактором, почему Ливио не забирали домой приходящие в их приют люди. Ему было уже тринадцать, и детские черты лица медленно терялись, приобретали остроту и вытянутость. С каждым годом шансы, что его заберут, стремились к нулю. И Николас ненавидел себя за то облегчение, которое он испытывал каждый раз, когда знакомившиеся с Ливио люди отдавали предпочтение более маленьким детям. Сначала Вульфвуда это чувство напугало, ведь обрести семью хотел здесь каждый, и желать Ливио оставаться в этих стенах как можно дольше значило желать зла. Чуть позже он, конечно, разобрался, придя к неутешительному выводу — он просто не хотел никому отдавать Ливио и делить его с посторонним. Ведь никто не знал его так хорошо как Николас. — Нико. Ты здесь, — Ливио протиснулся сквозь кусты смородины и сел рядом, обняв колени руками. За здание приюта редко кто ходил, разве что собрать смородину, но в остальные дни это была, как ребята её прозвали, курилка. Вульфвуд выдохнул дым в сторону, чтобы запах не застрял в ткани одежды Ливио. — Тебе же не нравится, когда я курю. Зачем же пришёл? — Побыть с тобой. Ливио был честным. Оставаясь загадкой для большей части приюта, для Николаса он был открытой книгой. — Ты сегодня дежуришь? — мог бы не спрашивать, знал расписание уборки класса наизусть же. Ливио кивнул. — Тебе нужна помощь? — как и всегда предложил Вульфвуд, зная, что Ливио согласится. — Докурю и пойдём. Не успел он и затяжки сделать, как послышались мягкие шаги по траве, стремительно направляющиеся к ним. Николас нервными и быстрыми движениями размазал горящий кончик сигареты рядом с собой и сунул ее в карман — сигареты было очень трудно достать, чтобы так просто разбрасываться ими. Николас подскочил, хватая Ливио за запястье, и потянул за собой. Шум от веток смородины привлёк внимание воспитательницы. Уже выбравшись из кустов с другой стороны, они услышали разозленный возглас: — Вы чего тут делаете?! Николас, оббегая приют, услышал смех Ливио позади и не сдержался тоже. Они продолжали бежать, когда были уже в здании, и остановились только ворвавшись в опустевший после уроков кабинет. Опущенные жалюзи не пропускали прямой солнечный свет, гасили яркость своей розовой тканью, наполняя помещение приятными цветами заката. — Чего тебя так рассмешило? — прикрывая дверь, спросил запыхавшийся от бега по лестницам Николас. — Нас бы заставили в наказание убираться в курятнике, вот тогда бы и посмеялись. — Ты, — через глубокие вдохи ответил Ливио. — Фух, ладно, — Вульфвуд подошёл к нему поближе, осмотрел кабинет, оценивая масштаб предстоящей уборки. — Я мою полы, ты доску и парты, идёт? Ливио кивнул. Николас с прищуром посмотрел на него, прекрасная читая выражение смущения и неуверенности, застывшее на лице мальчика. — Я же вижу, ты что-то хочешь сказать. Чего? Ливио бросило в густую краску, он неловко отвёл взгляд в сторону и поджал губы, раздумывая. Николас терпеливо ждал, оставаясь на месте. Эта привычка раздражала лишь слегка, но Вульфвуд слишком долго ждал, когда Ливио заговорит с ним, поэтому каждый ответ и сказанная фраза ценились в два раза больше. — Закрой глаза, — очень тихо прошелестел Ливио, так и не смотря в сторону Николаса. Николас болезненно скривился. В прошлый раз Ливио посадил огромного жука ему на лицо, а потом плакал от смеха, пока Вульфвуд истерично визжал, раз за разом потирая лицо и тряся руками. То, что Ливио оставался закрытым от многих, не делало его паинькой. Он был тем еже сорванцом. — Снова жук? — поморщился Николас, но Ливио быстро замотал головой. Вульфвуд глубоко вдохнул, готовясь к змее — он был уверен, что это змея или мышь — и закрыл глаза. Первым он услышал шаги. Неторопливые, неуверенные, подходящие ближе. Ливио остановился настолько близко, что Вульфвуд слышал и ощущал его дыхание. Успокоившееся после бега сердце вновь разогналось. Губ слабо коснулось что-то слегка влажное и мягкое, и Вульфвуд испуганно открыл глаза, дернувшись назад. Но перед ним и на его лице не было ничего, чего он ожидал. Только растерянный взгляд Ливио и красный румянец, ярко выделяющийся на бледном лице. Прошло неприлично много секунд, прежде чем до Николаса дошло. Напуганный такой реакцией Ливио не шевелился и Николас этим воспользовался, пока его воодушевление и смелость не растворились в неловкости. Он слишком торопливо, боясь упустить момент, столкнулся губами с Ливио и замер. Что делать дальше, он просто не знал. Николас чувствовал, как Ливио весь сжался, задержал дыхание и напряг губы. Мозг не работал, бросая Николаса в таком положении без единой идеи. — Расслабь губы, — прошептал Николас. И когда мягкость вернулась, он на пробу приоткрыл рот, обхватывая пухлые губы своими. Волна тех эмоций, что обрушилась на него смертельным цунами, нельзя было описать словами, когда Ливио отзеркалил это движение. Всё тело пробило током, рассыпая следом мурашки. В ушах шумело, а голову заполнила пустота, оставляя Николаса в этими чувствами наедине. Ливио остановился первым, осторожно отпрянул, продолжая держать глаза закрытыми. Воздуха было мало, и только прервавшись, Николас понял, что не дышал. В животе как-то странно склубилось тепло. До невозможности хотелось ещё раз поцеловаться, ощутить этот всплеск ещё раз, растянуть его на минуты. Но раньше, чем он снова подался к Ливио, дверь в класс открылась, и голос разгневанной воспитательницы срезонировал от стен пустого кабинета.

×××

Николасу пятнадцать. И на него нашёлся опекун. Он должен, наверное, радоваться, собирать в рюкзак вещи и в последний раз сбежать по ступенькам скрипучей лестницы приюта. Но Николас воспринимает эту новость иначе. Под ногами вздрогнула стабильная почва, сердце забилось вовсе не от счастья и предвкушения, а от бессилия и отрицания. Конечно, информация не точная, сначала должна пройти встреча с будущим опекуном, заполнение кипы бумаг и, дай бог, через месяц опекун получит официальное подтверждение или отказ. Маргарет, удивленная такой реакцией, пообещала, что если Николасу не понравится человек, он вправе отказаться, и воспитатели и администрация к нему прислушаются. — Привет, Николас, — у мужчины, который уже видел себя его опекуном, были толстые линзы на очках, комично увеличивавшие глаза, намёк на лысину, густые усы треугольником и тяжёлый взгляд. — Я Уильям Конрад. Вульфвуд скрестив руки на груди, оценивающе смотрел на Конрада в ответ. — Вы педофил? — сразу пошёл в нападение Николас. Маргарет, следящая за разговором немного в стороне, громко вздохнула. После новости о предстоящем опекунстве Вульфвуд стал неуправляемым. Его просили не позорить приют и воспитателей, но Николас придерживался своей цели. Конрад усмехнулся, восприняв выпад как шутку. — Просто одинокий человек, которому не повезло отдать большую часть своей жизни работе. Мне нужна семья, а в моем возрасте заводить своих детей или брать совсем маленьких тяжело и долго. — Вы детский дом с собачьим приютом перепутали, — брезгливо фыркнул Николас. — Я не подхожу вам. — С чего ты решил, что не подходишь? Я видел твои характеристики, ты очень способный парень. — Всё, на что я буду способен — это сбегать из дома и воровать ваши деньги. Возможно, сойду с ума и зарежу вас ночью. — Николас! — строго осадила его шокированная поведением Вульфвуда Маргарет. Но Конрада это нисколько не разочаровало. Он улыбался и от этой улыбки Николасу становилось не по себе. — Почему ты не хочешь уходить отсюда? — Уильям положил сцепленные в замок руки на стол, за которым они сидели. Николас, желая оставаться как можно дальше от него, откинулся на спинку кресла. — Не хочу и всё. — Они очень сдружились с одним мальчиком, — встряла Маргарет, и Вульфвуд едва сдержался, чтобы не нагрубить ей просьбой замолчать. — Понимаете, они уже шесть лет вместе и воспринимают друг друга как.. семья. Николасу тяжело вот так просто отказаться от брата. Улыбка Уильям стала ещё шире, и Николас на неё оскалился. От мужчины исходила угроза, такая явная и мощная, что каждый волосок на теле Вульфвуда вставал дыбом. — И в этом вся проблема? — усмехнулся Конрад так, будто речь шла о нежелание расставаться с приютской кроватью. — Так я же могу усыновить двоих. От этой новости часть напускной агрессии вдруг испарилась, уступая место загоревшейся надежде. — Че? — Не сейчас, но через время, — Конрад слегка наклонил голову, с интересом следя за реакцией Николаса. — Если, конечно, не зарежешь меня ночью. Вульфвуд в услышанное не верил. Надежда внутри разгоралась все больше, вытесняя боевой настрой. Они с Ливио могут обрести дом. Вдвоём. — И вы позволите? — с подозрением в голосе спросил Николас и перевёл взгляд на Маргарет. Мольбы и веры в его глазах было явно больше, потому что Мелани посмотрела в ответ с пониманием и нежностью, разделяя неоднозначные чувства Николаса. — Ну конечно, — ответила она. — Я буду рада, если вы будете вдвоём в одной семье. — Обещаете? — он снова вернул взгляд на Конрада, ища в его глазах подвох и ложь. — Обещаю. Но позже. Вульфвуд неуверенно кивнул, упираясь взглядом в собственные руки. Возможно, он зря начинал это шоу с угрозами и отвратительным поведением. Хотелось поскорее поделиться этим с Ливио. Они увиделись только в конце дня перед ужином, в тех же кустах. Только Вульфвуд уже не прятался, стоял, облокотившись на стену здания и выпускал дым в сторону. — А до того момента, я буду к тебе приходить, ладно? — Николас крепко сжимал в своей руке чужие пальцы, чувствуя дрожь. Ливио на него не смотрел, но кивал на каждое слово. Пышная чёлка пепельных волос скрывала его глаза, но Николас и так все знал. — Представляешь, будем жить вместе. Станем взрослыми, уедем вдвоём, у нас будет свой дом. Стрясем твоим милым жалобным личиком с этого старикана побольше денег для любимых сыночков и уедем подальше отсюда… Ливио, — Николас выкинул сигарету в сторону и положил ладонь на шею парня. — У нас все будет хорошо. Иди ко мне. Ливио врезался в него с такой силой, что из лёгких разом вышел весь воздух. Обнимая дрожащее тельце, Николас сам держался из последних сил. Всё, что говорил Вульфвуд, было таким далеким, а сначала их ждало расставание, первое и долгое. Ливио снова начал плакать по ночам, и Вульфвуд оставался рядом, прижимал к себе, кутая его в одеяло и чувствуя, как намокала его пижамная рубашка. В последнюю их ночь они оба не сомкнули глаз, смотря друг на друга в отчаянных попытках насмотреться на какое-то время вперёд, запомнить каждую линию и изгиб. У Ливио в глазах стояли слезы, и Вульфвуд бережно стирал их подушечкой большого пальца, когда они срывались с нижних век. Он сцеловывал соль с щёк, обнимал так крепко, что трещали кости, и шептал обещания, которые переходили в клятвы и тихие мольбы поверить. Разбитое сердце острыми осколками царапало изнутри. — Мы обязательно увидимся, плакса Ливио. Просто надо подождать. Ливио его не провожал, и Николас его не осуждал ни капли. Обещания он готов был держать, а значит, скоро он вернётся сюда. Уильям был врачом, владел своей клиникой и действительно жил на широкую ногу. Николас не особо удивился, когда Уильям настоял на посещении "Око" для обследования, И Вульфвуд не стал пререкаться. В приюте их проверяли врачи каждые полгода, поэтому поводов для беспокойства у Николаса не было. Но раз брезгливый-старик-папаша так переживал, то лучше было слушаться. Он не задавал вопросов, не удивился количеству пробирок с кровью, которую у него взяли, даже не особо заострил внимание на какой-то прививке. Из клиники "Око" он так и не вышел. Его потянуло в сон спустя полчаса после прививки в кресле у стоматолога и проснулся он уже в одиночной палате с закрытой дверью. И с того самого дня сама преисподняя стала ему домом. Он, ощетинившись и забившись в угол койки, натягивая наручники на руке с такой силой, что сдиралась кожа о металл, слушал мерзкого старика, который знакомил его с новым распорядком его дальнейшего пребывания в клинике. И чем больше информации Конрад ему давал, тем сильнее дичал Вульфвуд. — Это тоже профессия, Николас, — будничным тоном расписывал Уильям будущее Вульфвуда, сидя напротив койки. — Высокооплачиваемая, не пыльная, с долгими отпусками. Разве не все мальчишки мечтали о таком? — Ты больной ублюдок, кто мечтает убивать людей за деньги?! — Николас срывался на истеричные возгласы, боль в руке он не чувствовал. — Верни меня обратно в "Упование"! — Кто-то делает это бесплатно. А мы даём двадцать пять процентов от суммы, обеспечиваем безопасность и предоставляем бесплатную медицинскую помощь, — ровным тоном, каким на собеседованиях выдвигают условия, говорил доктор. Николас рассмеялся, надрывно и нервно: — Что ты несёшь, выпусти меня отсюда! Конрад тяжело вздохнул, Вульфвуд видел его пустой и равнодушный взгляд. — Я не могу. Ты теперь все знаешь. Позже вы с Легато начнёте тренировки. В восемнадцать лет ты должен знать и уметь всё, что нужно. — Мне насрать! Выпусти меня, сука! — Николас дёрнулся в его сторону, но сдерживаемый кольцом наручников, не сумел дотянуться. — Я не буду убивать! Вы меня не заставите! Ответом был все тот же пустой взгляд: — Посмотрим. Страх. Он стал постоянным спутником, перманентными чернилами въелся на подкорку мозга, разъедая рассудок по крупицам. Николасу было всего пятнадцать, когда жизнь аппетитно зажевала его в своей зубастой пасти. Первую неделю его держали в наручниках, и Николас искренне верил, что это из-за желания сломить его и унизить, поэтому он изо всех сил старался создать впечатление, что он смирился. Когда Конрад снял наручники, Николас разгромил палату. Он зверем бросался на тех, кто пробовал войти к нему, чтобы успокоить. На третьи сутки без сна и еды, организм насильно увёл его в сон, позволяя персоналу навести порядок в палате, убрав большую часть мебели. Его дикое рвение разорвать каждого, кто сунулся бы к нему, закончилось спустя пару месяцев на пустой каше без соли и стакана воды в день. Истощенный и вымотанный организм не справлялся, приковывая Николаса к кровати без помощи наручников. Когда к нему присылали молодую медсестру, у него не было даже сил попробовать убежать. Знал, что ноги его подведут. В один из дней к нему пришёл Конрад. Он с искренним удовольствием рассмотрел трясущегося от холода Вульфвуда. — Знаешь, почему я выбрал тебя? — начал он. Хрипотца его голоса резала железом по стеклу. Николас оскалился. — Твой взгляд. Пусть твоё тело тебя предаёт, но спустя пару месяцев я все ещё вижу, что ты готов вцепиться зубами мне в горло. — Я.. я лучше подохну тут.. чем стану выполнять твои приказы, — просипел Николас, сжимая тонкими пальцами простынь. — Не делай вид, что ты способен на то, чтобы убить себя. Будь так, ты бы уже давно нашёл способ, верно? — Конрад разочарованно вздохнул. — Тебе же есть ради кого жить и желать уйти отсюда. Интересно, если он будет ближе к тебе, ты станешь покладистым мальчиком? Ослабевшее за месяцы сердце болезненно сжалось догадкой, вырывая из сухого горла стон: — Ты не посмеешь.. — Я же обещал тебе, — улыбнулся Конрад. — Разве я могу нарушить обещание? Звериное рычание, сорвавшееся с губ, затонуло в хриплом кашле. — Плевать мне, что ты обещал. Не.. смей приближаться к нему.. — Ливио Д. Фанг явно будет более восприимчив к манипуляциям, — Уильям поднялся со стула, игнорируя Николаса, поправил белый халат и направился к выходу. — Он не будет раздумывать. Николас чувствовал, как мутило сознание, напуганное мыслями, что Ливио окажется в этом месте. Его заставят решать, и он точно выберет полную покорность на жизнь Вульфвуда. — Б-блять! — вскрикнул он. — Хорошо. Я буду.. я сделаю… Но его.. не трогайте.. Слабый организм, треснутая изоляцией и страхом психика не держала эмоции под контролем, давая им выход. За мутной пеленой слез Николас не увидел одобрительной ухмылки. На ужин ему принесли мясо. Вульфвуд познакомился с Легато Блусаммерсом, когда его организм снова окреп. От парня, которому на вид было лет двадцать пять, несло кровью — Николас был уверен, что ему больше казалось, чем так и было, но металлический привкус во рту ощущался так явно, что тошнило. Выжигающий взгляд этого синеволосого чучела оценивающе осматривал набравшего за ещё один месяц вес мальчишку. Легато казался Николасу самым отбитым уебком из всех, что здесь обитали. — С завтрашнего дня ты будешь ходить со мной в спортзал, — оповестил Блусаммерс в один из дней. — Не думал, что чтобы поднять пистолет, нужны мускулы, — огрызнулся Николас. — Ты ещё щенок, который ничего не понимает, — усмешка на его лице вышла злой. — Ты не только будешь держать пистолет. В нашей профессии много нюансов, и я покажу тебе их все, подготовлю ко всему, что может произойти. Однажды ещё спасибо скажешь. Николас закатил глаза от явного нарциссизма. Он ещё не понимал, что конкретно имел в виду крашенный парень, но ещё через месяц ему пришлось с этим столкнуться. Вульфвуду нравились тренировки в спортзале. Благодаря им он чувствовал силу в своём теле, а вместе с тем появлялась уверенность, подпитываемая искренней злостью. План в его голове был чертовски прост — пережить весь этот кошмар и, когда ему будет позволено покидать клинику, первым делом направиться в полицию. А потом он найдёт Ливио и они исчезнут. Но в тот день Легато повёл его не в спортзал. Они прошли мимо того помещения, миновали длинный коридор и зашли в небольшую пустую комнату. Тусклая лампочка под потолком мигала светом на последнем издыхании. Блусаммерс закрыл дверь за ними на замок, и Николас седьмым чувством ощутил веющий по ногам холод. Что-то произойдёт. Что-то очень нехорошее. — Что самое опасное в работе наёмника? — спросил, растягивая слова, Легато. Его взгляд из-под синей чёлки оценивающе прошёлся по Николасу. — Быть пойманным, — сказал наугад Вульфвуд. От страха тяжелело тело. Не было ни дня, чтобы он расслаблял вокруг горла свои острые когти, но сейчас его концентрация стала в разы сильнее. — Неправильно, — Легато засунул руку под пиджак, и Николас услышал звук, который не смог распознать. — Самое страшное в нашей работе — самим стать жертвой. В руке Блусаммерса был пистолет. Чёрный, бросающий блики даже от тусклого света. Вульфвуд видел, как напряглось чужое запястье, что показывало внушительный вес оружия. Инстинкты велели бежать, но бежать было некуда — они заперты в пустой комнате без возможности хотя бы спрятаться. — Ты должен научиться оказывать себе помощь сам. Должен знать, что происходит с телом и рассудком, когда в твоём теле оказывается пуля. Ты должен знать биологию, чтобы понять, куда она попала и сколько у тебя времени, — Легато дёрнул затвором, вскинул пистолет, направляя его дуло куда-то в живот Николаса. — Я решил начать сразу с него, чтобы последующие тренировки проходили легче. Когда есть с чем сравнить, происходящее не будет казаться таким уж значимым. Вульфвуд выставил руки вперёд, словно они спасли бы его от летящей с огромной скоростью пули. Паника застряла тошнотой в горле, а слова запутались где-то на языке, ударились об зубы и слетели с искусанных губ хрипом. — Если ты умрёшь, мы просто возьмём другого. Докажи, что Конрад не ошибся в тебе. Не позволь им забрать Ливио на свое место. Прозвучавший в маленьком помещении выстрел оглушил, заставив крупно вздрогнуть от неожиданности и закрыть руками уши. Николасу было всего пятнадцать, когда в него первый раз выстрелили.

×××

Николасу шестнадцать. Он знал, что происходит с организмом, когда в него попадает пуля. Как ведут себя нервные окончания, когда острое лезвие ножа с лёгкостью режет плоть, как масло, разливая ручьи крови. Как тяжело передвигаться с переломом ноги за ограниченное время. Как не слушается тело после удара электрошокером. Запах, вкус и температура вытекающей крови стали обыденностью в его долгих днях в клинике. У койки все чаще стояла капельница, медсестры с равнодушными лицами все реже давали обезболивающее. Вульфвуд превратился в сплошной сгусток боли и травм. Изрезанные руки, жёсткие нити швов, грубо стягивающие края ран, не дающие спать и лежать в определённой позе продолжительное время. Легато семь месяцев назад был прав — по сравнению с пулей, застрявшей в его теле, все последующие "тренировки" казались терпимыми. В какой-то момент дни "экзаменов", как обозначил их Блусаммерс, стали спасением. После успешно пройденных испытаний, в которые Вульфвуд бросал все силы на спасение своей жизни, его не трогали по полмесяца, позволяя восстановиться и отдохнуть. Психолог у "Око" был не менее конченным, чем остальные. Он не давал психике Вульфвуда разлететься на миллиард осколков, но склеивал их неправильно, выворачивая ситуацию так, что проповедь этой ёбнутой секты ложилась в сознании Николаса новой Библией. И расшатанное нынешней жизнью психическое здоровье Вульфвуда гибко и послушно подстраивалось под эти правила. Смерть — это неотъемлемая часть жизни. Люди убивают друг друга каждый день, и причины у этих поступков разные. Люди убивают бесплатно. Чтобы выжить, надо быть хищником даже в цивилизованном и прогрессивном мире. Простая математика, детский пазл, примитивная загадка. И Николас кивал, соглашаясь со словами психолога. Он будет уравнителем, поставщиком людей, чья судьба была доверена в его руки, к самому дьяволу. И в этом нет ничего страшного. Смерть — это нормально. Наемный убийца — это профессия. Вульфвуд кивал. Воспоминания о Ливио медленно стирались из памяти, и это причиняло куда больше боли, чем выстрел из крупнокалиберного револьвера в печень. Истерзанные тренировками руки уже не помнили тепло чужой кожи, пепельные волосы, растрепанные от быстрого бега по двору приюта, таяли, превращались в пыль. Он слишком быстро сдался. Почему он позволил себе покорно принять свою судьбу? Он должен бороться. Он должен отсюда выйти. Плана не было. Николас был слишком сломан, чтобы перенаправить мозг с примитивной мысли "хочу уйти" на этапирование своих действий, чтобы приблизиться к этой цели. Оставалось импровизировать. Швы и раны ещё болели, когда Вульфвуд приступил к выполнению. Видеть, как безэмоциональное лицо очередной медсестры вытягивалось в испуге перед Николасом, бросающимся диким зверем на неё, доставило какое-то больное удовольствие. Она особо не сопротивлялась, когда Вульфвуд вытащил из её кармана ключ-карту и стремительно вылетел из палаты. Он понятия не имел, где располагался лифт или лестница, но понимал, что скорее всего в том крыле, куда его никогда не водили. Отсутствие окон подсказало ему, что он на цокольном, следовательно, нужно было искать выход наверх. Николас почти покинул этот чёртов коридор с ярким белым светом диодных ламп, но звук выстрела, за котором последовала острая, разгорающаяся в плече боль, сшибла его с ног. Не столько от боли, сколько от отчаяния он взвыл, срывая голос, попытался встать, игнорируя отказавшую из-за травмы руку. — В спину ты ещё не получал, — раздался надменный голос Легато. — Хотя это более распространенная травма у наёмников. Некоторые боятся делать контрольный выстрел, а потом получают пулю в позвоночник или затылок. Считай, тебе повезло, что я попал в плечо. Перед глазами от боли плыл коридор, шли волнами стены и мылилось изображение. Желание подняться было придавлено тяжёлой подошвой берцев Блусаммерса, и контакт протектора со свежим пулевым ощущался ядерным взрывом, расщепляющим на атомы. Боль ослепляла и оглушала, швыряла рассудок Николаса по замкнутому пространству, в котором не было выхода. — Ты так ничего и не понял, — сквозь собственный вой звук голоса Легато почти не слышался. — Тебе отсюда не уйти. Ты будешь трудиться на "Око" честно и славно, беспрекословно выполнять каждое поручение, следовать правилам. У тебя нет выбора. Ты был избран. — Пошёл ты.. нахуй, хуило.. — прорычал Николас, еле слыша себя. — Я.. убью каждого.. из вас.. Вы своими руками.. делаете из меня своего убийцу.. — Что-то подобное я и предполагал, — разочарованно хмыкнул Блусаммерс, и давление ноги на плече стало сильнее, снова вырывая крик. — Не удивительно, что нам пришлось.. — Легато, — послышался строгий голос Конрада. Нога с плеча пропала, но боль никуда не делась — Николас чувствовал себя липкую и горячую кровь, разливающуюся по спине. Тело медленно гасило сознание, чтобы уйти от боли, но Вульфвуд держался, не позволяя себе отключиться. — Я как раз шёл к тебе, чтобы рассказать тебе что-то, что способно наконец-то наладить наши отношения, — Уильям присел на корточки перед ним. Он был так близко, что Николас, приложи чуть больше усилий, действительно вцепился бы в его шею зубами. Но ранение было слишком серьёзным, чтобы хотя бы попытаться. — Помнишь, что я тебе обещал? — спросил Уильям. — Что убьете меня.. если я откажусь.. работать. Так давайте.. я убью.. кого-то из вас.. Я сделаю это с удовольствием. — хрипло рассмеялся Николас, пугаясь собственной реакции. Рассудок таял. Тело становилось ватным. Боль, обволакивающая и шумная, вводила в истерику каждый нерв в нем. — У тебя хорошие результаты, чтобы избавляться от тебя, — признался Конрад. — Я обещал забрать твоего брата. Вульфвуд тут же вынырнул из болота, в которое погружался ещё секунду назад, почти сдаваясь под натиском уставшего бороться организма. Адреналин кипятил кровь, дарил силу, но воспользоваться ей все равно не позволял в достаточной мере. — Нет.. Нет! Не посмеешь! — Николас, будто забыв про раненую руку, оперся на неё в попытках подняться. — Я убью тебя! — Приходи в себя, Николас, — пожелал ему Конрад, поднимаясь на ноги, и обратился к столпившимся медсестрам: — Помогите ему. Когда Николас обнаружил себя на своей койке, лежащим на животе, первое, о чем он подумал — Ливио. Уильям врал, Ливио не мог быть здесь. У них же был договор. Который Николас нарушил. Конрад читал какую-то книгу у его койки. Заметив, что Николас пришёл в себя, он отложил книгу в сторону: — Как ты себя чувствуешь? — Где Ливио? — после наркоза язык не слушался, слова получились глухими, тонули в сухих сглатываниях. — Он здесь, — не стал врать Конрад. Ещё немного, и Николас готов был сойти с ума. Это же все нереально? То, что продолжается уже полтора года, было каким-то страшным сном, затянувшимся кошмаров. Такое просто не бывает — тайная организация, наёмники, убийства, травмы.. И Ливио в этом ужасе. — Чёртов ублюдок.. Ты же.. Он не должен быть здесь! — пока действовали обезболивающие, он мог напрягать плечо, в которое выстрелил Легато, поэтому немного приподняться не составило ему труда. — Он, блять, не должен быть здесь! Я выполнял всё, что вы хотели! Конрад в Вульфвуде угрозы не видел. Он внимательно следил за его судорожными попытками подняться, но даже не отодвинулся в сторону. Уильям его не боялся. Потому что теперь в его руках был рычаг давления и Конрад был именно тем человеком, который не раздумывая его дернет. — Как я и говорил, твои результаты с каждым разом только растут. Ты быстро учишься, быстро набираешь мышечную массу, умеешь обращаться с оружием. И как ты сказал, в какой-то момент ты можешь стать опасным для нас. Мне же необходимо контролировать своих работников, чтобы исключить своего рода инциденты. — Блять.. И ты притащил его, чтобы контролировать меня? Да я убью тебя, как только меня отпустит обезболивающее. Но Конрад проигнорировал громкие заявления: — Ливио был очень рад, когда я вернулся в "Упование". Несмотря на то, что ты не навещал его полтора года, он жаждал поскорее увидеться с тобой. Николас не верил, хотел не верить, но откуда-то знал, что эти упыри притащили Ливио в обитель зла. И весь запал на расправу в миг утонул в ватном действии анестезии. — Дай мне увидеть его, — взмолился Вульфвуд, теряя остатки былой гордости. — Прошу, пожалуйста.. Конрад издевательски долго думал, слыша, как рыдания прорываются сквозь плотно сжатые зубы. Перед Уильямом сейчас был покалеченный подросток. И из такого состояния вполне возможно сотворить что-то угодное "Око". — Только что ты обещал убить меня. Как же мне тебе верить, Николас? Ты же попытаешься… — Нет! Нет, не попытаюсь! — перебил его Николас, получая удовлетворенную улыбку в награду. — Если все же ты попытаешься — я убью его, а потом и тебя. Через время. Чтобы ты немного пожил с этим чувством. Вульфвуд активно закивал, полностью принимая ответственность и понимая риски. Он ни за что не допустит, чтобы Ливио пострадал из-за него. — Поднимайся, — приказал Уильям, и Николас поспешил исполнить. Боль в плече давала о себе знать, но он её не замечал. Все, что имело сейчас значение и ценность — Ливио. Он так по нему соскучился, и никакая рана не способна отвлечь его от предстоящей встречи. Конрад осторожно вытащил иглу капельницы, помог накинуть халат, изображая заботливого дядюшку, и повёл за собой. После операции и анестезии передвигать ногами было чертовски сложно, перед глазами плясали чёрные пятна, но Вульфвуд покорно шагал за Конрадом, который так беспечно и маняще открывал ему свою спину. Задушить бы его поясом от халата, раскромсать стареющее тело хирургическим скальпелем. Но у Николаса не было ни единой возможности сделать это. Палата, подобная палате Николаса, находилась в конце коридора. Конрад ввёл код на сигнализации, и дверь с лёгким щелчком открыла замки. Уильям отошёл в сторону, пропуская Вульфвуд вперёд. Не сомневаясь, ни секунды, Николас проковылял в палату, чувствуя, как бешено билось его сердце. Он никогда не думал, что комок из одеяла на койке доставит ему долгожданное облегчение. — Ли.. Ливио.. — позвал Николас и, когда комок зашевелился, испытал на себе те самые чувства, которые подарил ему первый поцелуй. — Нико? Протянутые к нему руки стирали начисто тот факт, что Ливио уже было пятнадцать лет. Он заметно вытянулся, окончательно потерял детскую округлость лица, взлохмаченные всегда волосы теперь струились по плечам. Но перед собой Николас видел напуганного ребёнка. Вульфвуду было плевать на обострившуюся боль в плече, на ватное состояние после наркоза, на пережитые полтора года ада. Пока тонкие руки Ливио снова крепко обнимали его, а запах его тела щекотал нос, все остальное теряло смысл. Николас прижимал худое тело к себе, хаотично водил руками по спине, прятал лицо в воротнике рубашки и не мог поверить, что Ливио был прямо здесь, в его руках, сжимал пальцы на его спине и трясся как осиновый лист на ветру. — Все хорошо, все хорошо, — шептал Николас, давясь этой ложью. — Я тут, с тобой, я здесь. Найти в лабиринте ужаса и пыток что-то родное, обрести почву под ногами заново и чувствовать, как желание жить набирает силу было высшим вознаграждением за всё то, с чем пришлось столкнуться Николасу. Он потерял счёт времени, пока прижимал Ливио к себе, зарывался пальцами в пепельные волосы и вдыхал аромат кожи с его шеи. — У.. у тебя кровь, — прошептал испуганно Ливио, но Николас не разжал рук, только теснее вжался в него, чтобы не напугать изрезанным ранами телом. — Плевать, — равнодушно бросил он. — Ливио, послушай меня. Тут ад. Тут сраная преисподняя. Но я вытащу нас.. я обязательно что-нибудь придумаю.. Он ослабил объятия, отпрянул от Ливио и обхватил ладонями его лицо, заглядывая в глаза: — Мы выдержим. Что бы с тобой не делали, пожалуйста, держись. Ливио не моргал, смотрел в его глаза, как в ту последнюю ночь, пытаясь насмотреться. И Николас снова стирал большими пальцами дорожки слез и шептал обещания. — Я так скучал, — проскулил Ливио, окончательно разбивая Николасу сердце. — Прости, что я не вышел попрощаться. Его словно не беспокоило то, что Вульфвуд пытался ему донести про творящиеся в этих стенах зверства. Он ничего не слышал, только смотрел и сжимал пальцы на тонких запястьях. — Ты дурак, Господи, какой же ты дурак, — Николас прильнул лбом к чужому лбу, боясь оставлять поцелуи на щеках под пристальным взглядом Конрада позади. — Ты не должен быть здесь. Пожалуйста, прости меня, Ливио. Когда Вульфвуда буквально вырвали из цепких рук, Николас продолжал кричать, что обязательно вытащит его. Конрад сопроводил его обратно и перед тем, как зайти в палату, Николас спросил: — С ним будет то же самое, что вы делаете со мной? — Мы проведем несколько тестов, чтобы понять, на что он способен. Если он хорошо ладит с техникой, будет хакером. Если он не боится ран и крови, будет врачом. Мы выявим его сильные стороны и определим направление, в котором будем двигаться. — Пф.. У меня не было никаких тестов. — Потому что по взгляду видно, что ты наёмник, Николас. И тесты бы это только подтвердили.

×××

Николасу семнадцать. С появления Ливио в "Око" он был сраным паинькой. За особо хорошее поведение и растущие показатели на тренировках, ему позволяли встречаться с Ливио, выделяя им по полчаса. Николас не представлял, как Ливио держался молодцом в такой атмосфере, но пока с ним не делали ничего из того, с чем столкнулся Вульфвуд. Он всегда улыбался, когда Николас к нему приходил. После расспросов о том, чем Ливио занимался то время, в которое они не виделись, они в основном молчали, обнимаясь на тесной койке. Перед каждой встречей Вульфвуд боялся. Боялся увидеть Ливио, прикованным к кровати, потому что Блусаммерс теперь "тренирует" и его; боялся узнать, что в робком и зашуганном мальчишке доктор разглядит безжалостного убийцу. Но пока он этого не слышал и не видел, Николас благодарил бога, безжалостно распределившего их в руки дьявола. — Сегодня главный экзамен, — объявил Легато по пути в ту самую пустую палату, ставшую обителью пыток и боли. — Он покажет нам, что ты можешь переходить на следующий этап. Николаса никогда не посвящали в планы, все травмы были для него неприятным сюрпризом. Он ожидал чего угодно — не смертельный выстрел в голову, критическое количество сломанных костей, самостоятельное зашивания раны на спине. Но перед самой дверью Легато остановился и протянул ему пистолет. За два года Николас неплохо научился стрелять. Он попадал в "десятку" движущимся мишеням, учил язык тела, предугадывая следующее движение наперёд, попадал пейнтбольными пуля в нужные места на экипированном сопернике, чтобы обезвредить и иметь преимущество. Но для стрельбы у них был отдельный зал, с механизмами для манекенов, с шумоизоляцией и выбором оружия. В десятой палате обычно пистолет был у Легато и направлен он всегда был на Николаса. Вульфвуд неуверенно взял пистолет, автоматически проверяя патронник. Одна пуля. — Ты будущий наёмник, — напомнил Легато, и в этот момент Николас начал понимать. — И твоя первая цель здесь. Стрельба из пейнтбольного автомата по манекенам и живому, но защищенному шлемом и бронежилетом человеку воспринималась на уровне игры. Жестокой, с серьёзным подтекстом, но игрой. Из огнестрельного оружия Николас ещё не стрелял в человека. — Помни, что стоит у тебя на кону, — Блусаммерс открыл дверь и отошёл в сторону, пропуская Николаса в палату. Удивительно, как меняются приоритеты, принципы и изворачивается психика, когда разум подвержен ежедневному страху и давлению. Удивительно, как сильно и жестоко размазали Вульфвуда, делая из него подобного себе отморозка. Моральные устои, которые дало ему "Упование", превратились в катакомбы, по которым гулял Николас, рассматривая уничтоженные когда-то крепкие постройки. Он прошёл в палату, и дверь за ним с тихим щелчком закрылась. Вульфвуд почему-то ожидал увидеть связанного человека, обездвиженного и сильно избитого, как показывают в фильмах. Но мужчина на другом конце палаты лишь затравленно смотрел на пистолет, сжатый в руке. — Вижу вопрос на твоём лице, — сладко протянул Легато. — Твои цели никогда не будут связаны. Чаще они будут в движении и на том расстоянии, на котором смогут дать тебе отпор. Они будут больше тебя, опаснее, ведь нет никого сильнее загнанного в угол зверя, который просто обязан бороться за свою жизнь. Мужчина, выше и крупнее Вульфвуда в два раза, оставался на месте. Он не пытался напасть, просто выжидал. Николас выдохнул, мысленно благодаря Конрада — даже до такого докатился, сука — что перед ним не женщина и не ребёнок. Зная, насколько больными были люди, работающие в "Око", они запросто могли дать Николасу на растерзание перепуганную девушку, которая не угодила каким-нибудь влиятельным пузатым мудакам. — Парень, че тут происходит? — пробасил мужчина, делая шаг к Николасу. — Я пришёл вас убить, — произнёс на выдохе Вульфвуд, не узнавая собственного голоса. Как сильно бы не исказили представление о добре и зле, Николас понимал, что в его руках оружие, способное забрать жизнь лёгким нажатием пальца на крючок. Щелк — и человек исчезает. — Это какая шутка? Квест? — нервно рассмеялся мужчина. — Мне жаль, — Вульфвуд направил пистолет чётко в голову, фокусируясь на прицеле. Мужчина вдруг резко сорвался с места, стремительно сокращая дистанцию. Трех прыжков хватило бы, чтобы его рука успела бы дотянуться до пистолета, но Николас, натренированный до идеала на движущихся манекенах, нажал на спусковой крючок раньше, чем мужчина завершил второй прыжок. Его голова резко дёрнулась назад, движимое инерцией тело завалилось вперёд, падая на белый кафель бетонным блоком. Кровь, покидающая простреленный череп, океаном разливалась под ногами Вульфвуда. — Ва-а-у, тренировки не прошли зря, да? — очень довольно сказал Блусаммерс, открывая дверь и подходя к нему. Николаса вывернуло завтраком. Оставшийся день его никто не трогал, медсестра вколола успокоительное и принесла по расписанию обед. От еды и встречи с Ливио Николас отказался — не хотел пачкать фантомной кровью на своих руках. Его лихорадило, он сжимался нервным комком на койке, пытаясь не выцарапать себе глаза дрожащими руками. Его первое убийство покадрово отложилось на сетчатке его глаз, заевшей пленкой гоняя изображение в голове от и до из раза в раз. Даже когда открылась дверь, Николас не повернулся на пришедшего, упирая взгляд в стыки плитки на стене. Тонкий матрас койки прогнулся под чужим весом, в загривок уткнулись мягкие губы, тёплые тонкие руки нежно обняли. И Вульфвуд разрыдался. Громко, захлебываясь воздухом и нелепым скулежом в свои ладони. Ливио молчал, но его присутствия было достаточно. Николас держался только благодаря ему, благодаря знаниям, что Ливио не трогают и не подвергают таким пыткам, через которые он прошёл. — П-прости меня.. — проскулил Николас, поворачиваясь к Ливио и пряча лицо у него на груди. — Блять, прости меня, Ви. Я затащил тебя сюда.. Из-за меня мы тут.. Из-за меня все это происходит!.. Ливио только крепче обнял его, утыкаясь губами в волосы. Его самого трясло, Николас чувствовал, но сейчас Ливио не позволял себе быть слабым. Из них двоих он был сильнее. — Нам дали целый день и ночь, — прошептал Ливио, невесомо проводя руками по дрожащей от рыданий спине. — Я буду с тобой целую ночь, Нико. Только Вульфвуд знал причину такой щедрости — Ливио был его наградой и поощрением. Николас был его последним спокойным днем. Если дни в "Око" вообще можно было назвать спокойными.

×××

Николасу восемнадцать. Легато Блусаммерс пожал ему руку, и Вульфвуду безумно захотелось сломать её в трех местах. Легато вёз их обратно в "Око", чтобы доложить Конраду о первой и успешной миссии Николаса. Цель пусть и была простой, но действовать в открытом мире было немного страшнее и сложнее, чем убивать в стенах цокольного этажа клиники. Убийства, которые стали для Николаса еженедельным подтверждением хорошего выбора Хозяев и тренировочным материалом, перевалили за десятки. Его долгое время тошнило, ему в драке выбивали челюсть и ломали руки, он дважды убивал женщин и один раз в него стреляли из выбитого из рук пистолета. Николас немного завидовал этим людям — они боролись, они хотели жить, у них была надежда, что они выйдут из пропахшей смертью палаты, если сами убьют Вульфвуда. Клиника, как и всегда в выходные дни, была забита обычными посетителями. Николас же видел в них цели. Проходящая мимо женщина вполне могла стать его следующей жертвой, если кто-то сделает на неё заказ. Ему везде мерещились люди с простреленной головой, а в стыках кафеля казалась густая кровь. Конрад расщедрился на похвалу. Хвалил, как собаку, сумевшую сделать "зайку". Плевать Вульфвуду на деньги в конверте, который протянул ему Уильям, все, что он хотел: — Я хочу увидеть Ливио. Ливио определили в наёмники, чем Вульфвуд был неистово взбешен. Он проходил испытания. Не такие жестокие и кровожадные, как Вульфвуд, но не менее страшные и болезненные. Три дня назад Легато перешел по сложности от электрошокеров и ножа до огнестрельного оружия. Блусаммерс действовал по иным принципам, не так грязно и грубо как с Николасом, но это ни в коем случае не компенсировало его ублюдочность. Ливио как раз восстанавливался после ранения. От вида беспомощного и ослабшего парня, у Николаса внутри все упало. Он опустился на колени перед койкой, кладя руки на матрас. Ливио был под обезболивающими, едва ли осознавал происходящее, но запах сигарет, которыми несло от Вульфвуда за километр, вдыхал с полусонной улыбкой. — Нико, — когда-то яркие и ясные глаза затянуло пеленой, делая их мутными стекляшками. — Привет, лохматый, — прошептал Николас, убирая взмокшие волосы с чужого лба. — Тебе легче? Ливио зажмурился, шумно сглотнул и тяжело задышал ртом. Нихуя ему не легче. Он очень сильно похудел, становясь чуть ли не вдвое тоньше Николаса. Вульфвуд знал, что Легато тоже измывает его тренировками в зале, но повреждения забирают слишком много ресурсов у слабого тела. Наверное, поэтому Ливио даже в каком-то плане щадят. — Я хочу домой, — еле слышно прошептал севшим голосом Ливио. Он устал. Николас устал не меньше. Впереди Ливио ждало только худшее, а Вульфвуд ничего не мог с этим сделать. — Ещё две успешные миссии и мне выделят квартиру, — попытался приободрить его Вульфвуд. Как будто в их ситуации вообще можно было чему-то радоваться. — У нас будет свой уголок. Ливио улыбнулся, и Николас знал, каких усилий ему это стоило. — Место, где нас не найдут? — его голос ослаб, звучал сонно и тихо. Вульфвуд поднёс к его рту бутылку с водой, осторожно дал сделать маленький глоток. — Да. Мы наконец-то станем свободными. Мы будем в порядке, — пообещал Вульфвуд, зная, что в порядке они уже никогда не будут. Он провел пальцами по волосам, расчесывая длинные пряди. Боже, дай ему сил пережить весь этот пиздец.

×××

Николасу двадцать. И жизнь оказывается не так уж и плоха. У них есть небольшая квартирка в соседнем городе, стабильная работа, на которую вызывали раз-два в месяц, весомые суммы на счетах и время. Время, в которое они ведут себя как самые обычные люди. — Нико, — раздался шёпот совсем близко, и дыхание с запахом зубной пасты мазнуло по щеке. — Уже десять. Николаса поцеловали горячими губами в обнажённое плечо, спустились к шее, поцеловали в чувствительное место за ухом и оставили последний поцелуй в уголках губ. Вульфвуд протестующе замычал, цепляясь за сон. Хотелось бы напомнить, что это из-за Ливио он поздно лёг, а теперь не мог проснуться, но холодные ладони, оказавшиеся под одеялом, легли на тёплую поясницу, бессовестно вырывая из сна. — Ла-а-адно, — сонно протянул Николас, смаргивая дрему. — Я проснулся. — Кофе? — Ливио так и остался немногословным, но Вульфвуд рад, что он вообще разговаривал. После первого убийства Ливио долгое время пробыл в нервозном состоянии, с тех пор сидел на антидепрессантах и молчал. Он выходил из душа с разодранными от жёсткого трения мочалки руками, и Николас заботливо обрабатывал царапины и раздражение успокаивающим кремом. Вульфвуд тогда сцепился с Блусаммерсом и, как же повезло, что ни у кого из них не оказалось под рукой пистолета. Отделались ушибами и примитивными рассечениями. Утренний душ взбодрил, начало "отпуска" позволяло выдохнуть — в ближайшее время вряд ли их дёрнут в "Око", Николас только вчера завершил задание, а Ливио вообще редко вызвали — он нужен был только тогда, когда требовалась ищейка. Цели не всегда просто найти, хакеры работали сутками, чтобы найти хотя бы фрагмент, где цель бы засветила бы лицом, чтобы определить примерное местоположение. Остальную работу брал на себя Ливио и такие, как он. Ливио как раз разливал кофе из турки, когда Николас вошёл на их тесную кухню. Ливио было девятнадцать, он хорошо вытянулся, но все равно оставался ниже Николаса. Длинные пепельные волосы он решил не стричь и часто собирал их в низкий хвостик, чтобы они не мешались. Из-за генетической худобы и почти прозрачной кожи он казался хрупким, несмотря на рельефные мышцы и спортивное тело. Когда он сжимался в комок, Николас отчётливо видел в нем уязвимость. Вульфвуд подошёл к нему со спины, оставляя долгий поцелуй на сгибе плеча и вдыхая аромат геля для душа и кофе. — Во сколько мы должны быть в приюте? — спросил Николас, осторожно стягивая резинку для волос. Пепельные волосы расправились, накрыли плечи, заблестели на пробивающихся через жалюзи солнечных лучах. — В час. Николас нежно отодвинул его волосы в сторону, проводя носом по шее: — Давай останемся дома. Вчера.. мне тебя было мало, — оставляя поцелуй за ухом, прошептал он. Ливио засмеялся от щекотки. У него был звонкий и приятный смех, и в этом звуке растворялась вся боль, которая копилась в Вульфвуде. — Мы не спешим, — сказал Ливио, отставляя чашки подальше, чтобы случайно не разлить кипяток. Он развернулся к Николасу, позволяя утянуть себя в чувственный и медленный поцелуй. Конрад создал им легенды. У них на руках действительно были дипломы, в списках колледжа в соседнем штате они тоже числились, теперь оба значились сотрудниками клиники "Око". По документам у них была прекрасная и вполне обычная жизнь, но за купленными корочками крови было на небольшое море. Шрамы, разбросанные по телу, ныли по ночам. Сломанные кости предсказывали погоду. А растерзанная психика присылала панические атаки и нервные срывы. Ливио плохо спал. Он часто просыпался по ночам, ему снились кошмары, его трясло даже если удавалось уснуть. Комок из одеял, подушек и Николаса редко, но спасал, и тогда ночь проходила более менее спокойно. В их спальне почти каждую ночь горела слабым тёплым светом неоновая лента под потолком, булькал увлажнитель воздуха и тихо работал телевизор. Вздрагивать и осыпаться в страхе от чьих-то шагов в подъезде, от звука открытия соседской двери и глухих разговоров за стеной было им бонусом в фальшивой жизни среднестатистических людей.

×××

Николасу двадцать два. И, кажется, они не справляются. У них двоих был ужасный месяц — под "Око" начали рыть. В клинику ежедневно наведывалась полиция и вышестоящие службы, клиенты — их клиенты — отменяли заказы, боясь попасться, а Конрад велел всем внутренним сотрудникам искать зачинщика. Хакеры ночевали в клинике, менялись по часам, ищейки шли по следам, наёмники находились на низком старте. Кто-то предполагал, что это были конкуренты, что для такого "бизнеса" не было удивительным. Помимо этого, оказалось, что Блусаммерс притащил в "Око" не сироту. Мальчишка попал в приют после смерти матери, но Легато не уточнил у администрации детского дома, были ли у ребёнка возможные родственники, которые могли бы его искать. Как оказалось позже — были. Ливио эта ситуация выбивала из равновесия, и он постоянно спрашивал, что с Ролло и вернули ли его тёте? Но кто позволит его вернуть, когда пацан уже был в курсе внутренних дел клиники и мог спокойно указать на Легато и Конрада при допросе. Тяжёлый месяц, за которой устоявшаяся жизнь, угрожающе шаталась под натиском спецслужб, чей визит мог окончиться их массовой смертной казнью. Они не ночевали дома. Ливио засыпал в машине Николаса, пока ждал, когда тот вернётся с вылазки в "Око". Они возвращались к Конраду с пустыми руками, понимая, чем это может им всем грозить. Пока однажды все не прекратилось. Полиция перестала следить за каждым из них, люди в деловых костюмах снова были обычными клиентами клиники, а не государственными шпионами. Позже Заззи Беаст, их новый молодой, но достаточно сильный хакер, рассказал Ливио, что их подмяли. Для них это мало чего меняло, разве что стало больше заказов. — Я больше так не могу, — сказал Николасу Ливио, кутаясь в тёплый шарф, хоть в салоне старенькой хонды и так было тепло. Вульфвуд заглушил двигатель и погасил фары. В свете мигающего фонаря он видел как падали крупные хлопья снега. — Ты же знаешь, что мы не можем ничего сделать. Если мы попытаемся уйти, данные о нас попадут в ближайший полицейский участок. Мы сядем на пожизненное, Ви. Если мне предстоит выбирать, я оставлю всё как есть сейчас, зная, что ты в безопасности и рядом со мной. Ливио слабо кивнул в ответ. — Иди сюда, Ви, — Николас перегнулся через подлокотник, чтобы легонько поцеловать Ливио. — Я что-нибудь придумаю. Надо бы поговорить с медсестрой, пусть увеличит дозировку антидепрессантов для Ливио. В ту ночь Ливио накрыла сильнейшая паническая атака. Он не подпускал к себе Николаса, не слушал и слышал его, забившись в угол в их спальне, и натурально выл, захлебываясь воздухом. Сердце разрывалось от этой картины, а Николас никак не мог ему помочь. Элендира приехала спустя полчаса, когда Ливио не то, что бы успокоился, но хотя бы дышал, а не клочками рвал воздух вокруг. — Дай мне больше этих препаратов. — потребовал Николас, когда им все же удалось вколоть ему успокоительное и уложить в кровать. Вульфвуд курил прямо на кухне в приоткрытое окно, плевав на их правило дома. Нервов у самого осталась как кот наплакал. Рука с сигаретой крупно дрожала. — Я ваша страховка, а не наркодилер, волчара, — огрызнулась Элендира, стряхнув пепел в пепельницу. — Пусть ложится в клинику, отдохнёт, прокапаем. — Хуй я ему позволю туда вернуться. Ты же видишь, что он не вывозит. Ещё немного, и я из петли его доставать буду. — Естественный отбор никто не отменял, — равнодушно произнесла девушка. — Ты забыла с кем разговариваешь, мелочь? — прорычал Вульфвуд, чувствуя как песком сквозь пальцы сыпятся остатки нервной выдержки. — Я не посмотрю, что ты трахаешься с Конрадом, разберу тебя по запчастям прямо здесь и скормлю собакам во дворе. Элендира была мерзкой двадцатилетней сукой, которая думала, что у неё неприкосновенность. — И ты тоже веришь в эти сраные слухи? — усмехнулась девушка. — Я честно и славно работаю на "Око" и не собираюсь попадать под подозрение, если твой милый лапки протянет из-за передоза. Как его вообще выбрали, по нему же видно, что он не нужен в организации? Николас сильно толкнул её в плечо, сдерживаясь в последний момент, чтобы не ударить в голову: — Пошла отсюда. Давай, вали нахуй, чёртова подстилка! Эта сучка даже не представляла, через что они прошли, почему спокойствие превратилось для них в детскую сказку, а Ливио с каждым годом становилось хуже.

×××

Николасу двадцать четыре. Им дали ещё одну квартиру, поближе к "Око", в которую они заезжали, когда приходилось часто мотаться в клинику во время заданий. Она была просторнее, новее, со свежим ремонтом. Ливио в ней нравилось, но как только задание заканчивалось, они возвращались обратно, домой. Элендира выбила у психотерапевта увеличения дозировки, и изменения в Ливио Николас заметил сразу. И не все они были в лучшую сторону. Ливио много и крепко спал, уходил от реальности в сериалы и книги, и если это его спасало, Николас был только рад. Но он замыкался, меньше разговаривал о том, что его тревожит, реже проявлял хоть какие-то эмоции, превращаясь в призрака. Он постоянно что-то забывал, перематывал серию чуть-чуть назад и вставал позже Николаса по утрам. Вульфвуд требовал от Конрада, чтобы он позволил Ливио выйти из "Око". Он уже давно понял, что Ливио попал в клинику по его вине, чтобы на Вульфвуда было воздействие. И Конрад действительно был прав, определив Николаса в наемных убийц, но Ливио было не место здесь. Уильям разводил руками даже на громкие клятвы, что он, Вульфвуд, не уйдёт, останется работать на него, только бы Ливио стало легче. — Поговори со мной, — попросил Николас, водя рукой по длинным волосам. Ливио лежал у него на коленях с закрытыми глазами, но не спал. Присутствие Вульфвуда внушало ему спокойствие, усиленное препаратами. — Я устал, — эта фраза звучала так часто, что стала синонимом "нормально".— Я так хочу забыть всё, что происходило и происходит. Я просто.. хочу отдохнуть. Николас никогда прежде не испытывал такой боли в сердце, как в тот год. Ливио угасал. Ливио становилось хуже. И каждый визит Вульфвуда к Конраду заканчивался мольбами. Даже сука Элендира смотрела на него с жалостью, но ничего не докладывала о состоянии Ливио. Сухие факты, но ничего, что помогло бы Вульфвуду надавить на Конрада. Он возвращался домой, обнимал крепко и впервые хотел, чтобы Ливио хотя бы заплакал. Его жизнь рушилась вместе с рассудком Ливио.

×××

Николасу двадцать пять. Ливио не был дома уже три дня. Ушёл на задание и не вернулся. "Око" бросило все силы на поиск своего сотрудника. Заззи просматривал камеры с того дня, кидал Вульфвуду точки, где засветился Ливио в последний раз, но он будто сквозь землю провалился. Николас надеялся, что он сбежал. Что Ливио удалось найти выход из этой мёртвой петли и что теперь он в безопасности. Вульфвуд этой мыслью жил, но продолжал наворачивать круги по району, в котором Ливио был в последний раз. Заззи скинул ему данные последней цели Ливио, и Николас нашёл этого человека, живого и невредимого. Даже под дулом пистолета эта офисная сошка не знал ничего про Ливио, никогда его не видел и не подозревал, что на него готовилось покушение. Николас даже приезжал в "Упование" в надежде, что он там. Но пожилая Мелани развела руками. И без лишних вопросов на просьбу Вульфвуда шёпотом пообещала, что, если Ливио придёт к ним, они его спрячут. Ливио нигде не было. Квартира без него казалась пустой и чужой. Николас курил на кухне и вздрагивал от шагов в подъезде, ожидая, что сейчас затрещит в замочной скважине ключ, и Ливио войдёт в прихожую. Конрад запрещал заявлять в полицию. Отмахивался, что лучшие хакеры и ищейки сейчас рыскают по всему штату в его поисках, а люди в погонах только шороха наведут. "Око" начало искать после первых суток, но никакого результата не было. На пятые сутки Вульфвуд почти смирился с мыслью, что Ливио правда сбежал. Выбрался из замкнутого круга смертей и насилия. И эти мысли придавали ему сил — если это действительно было так, то он просто надеялся, что сейчас Ливио в безопасности, и в его жизни встретятся люди, которые ему помогут. Спустя неделю его разбудил звонок от Элендиры, и почему-то Николас уже знал, что услышит. Он не помнил, как одевался, не помнил даже закрыл ли дверь ключом, не помнил, как надрывно рычал холодный двигатель, не слышал протяжный сигналы напуганных его опасной ездой водителей, не помнил, сколько пришло потом штрафов за превышение. Но помнил, как сковывал страх, укрывая плечи колючей бетонной шалью, как расплывалась перед глазами дорога, а сердце гулко и часто билось в глотке. Помнил, как не мог перестать читать молитву хриплым голосом, не слыша слов, слетающих с губ из-за шума крови в ушах. Как с мольб и сиплых просьб перешел к обвинениям. Николас бросил машину прямо у входа, плевав, что её скорее всего эвакуируют через минуту, пробежал к лифтам, матом наорал на посетителей клиники, выталкивая их всех из кабины, и спустился на цокольный, с третьего раза введя правильный код, где у лифтов его уже ждала Элендира. Какой бы сукой она не была, её взгляд выражал слишком много для неё эмоций, и Николас сломался уже там, перед ней, не способный вдохнуть. Элендира шептала извинения, но Вульфвуду на них было насрать. Ошиблись. Они все, наверное, ошиблись. Ну не может же быть такого, да? В отделении морга всегда холодно. Этот холод иной, проникающий под кожу, смешивающийся с кровью, бьющий в голову болезненным звоном. Отбирающий последние отголоски тепла. Конрад, кажется, впервые не смотрел ему в глаза, изображая равнодушие и показывая свою отстраненность. На это была другая причина. На хирургическом столе, прикрытое белоснежной простыней, тело. Николас, пытаясь удержаться на ногах, упёрся руками в металлический стол, но воздуха было чертовски мало, он был в гребаном космическом вакууме. — М..М-можно?.. — Николас кивнул на простынь, и Конрад медленно откинул её. Ноги перестали его держать. Кафель больно ударил по коленям, казалось, что хрупким стеклом разбилась каждая кость в теле, превращая Вульфвуда в бесформенный мешок с месивом внутри вместо органов. — Н-нет.. Худое, осунувшееся лицо казалось белым, под цвет простыни. Длинные ресницы не дрожали, как всегда это было, когда он спал. Умиротворение и спокойствие, гипсовой маской застывшие на лице, воспринимались издевкой. Пепельные волосы, небрежно уложенные по поверхности железного стола, были жёсткими, будто искусственными. — Ну не-ет же.. — Вульфвуд судорожно хватал воздух ртом, ощущая как обжигало в этом холоде лицо. — Нет.. Ливио. Его солнечный лучик, который на протяжении долгих и страшных лет спасал его одним лишь своим существованием, лежал перед ним холодным и серым безжизненным телом. — Ви.. Ливио.. Истерика, настигшая его в ту же минуту, тупым ножом на живую вырезала из его груди сердце, агрессивно и рвано разрезала плоть и ломала ребра, пытаясь добраться до жизненно важного органа. Кровоточащая, грубая рана не сравнится ни с одним пулевым ранением. В тот день на хирургическом столе в отделении морга он опознавал свою жизнь. Его пустое существование затянется на два года, в которых будет и море алкоголя, и конские дозы антидепрессантов, и капельницы, и мозгоправы от "Око". В заключении патологоанатома в карте Ливио Д. Фэнга будет стоять равнодушное "самоубийство". В его смерти Николас найдёт виноватого в отражении разбитого зеркала в ванной.

×××

Николасу двадцать семь. И он снова оказывается на пороге той самой квартиры, до сих пор хранящей в себе тепло человека, который когда-то был Николасу всем.