В омуте зелёных глаз

Этот вихрь неудержимый, сносящий всё на своём пути, этот сгусток эмоций и клубок нервов возник на пороге смазанным силуэтом и разрушил почти до основания всё то, что Сэм с таким тщанием выстраивал эти годы. Кажется, он всё ещё чувствует приятную тяжесть чужого тела на своих бёдрах, ощущает прокатившуюся по телу волну возбуждения, чувствует, как бешено колотится под ладонью сердце, а жар чужого дыхания оседает на коже. И память тут же услужливо подкидывает картинки, которые Сэм загнал в самый дальний уголок своего сердца: скользящие по обнажённому торсу ладони, капельки пота на висках, хриплый шёпот возле самого уха, зубы, смыкающиеся на ключице, и прикосновение горячего языка. Но как бы там ни было, Сэм не готов идти за ним, не готов бросить свою уютную гавань, в которой он пытался начать всё заново, отбросив всё то, что могло утянуть его обратно. Но потом лёд даст трещину, и Сэм уступит. Но причиной тому послужат вовсе не слова о том, что отец ушёл на Охоту и не вернулся. И как бы прискорбно это ни было, Сэм вдруг осознает, что ему плевать совершенно на то, что случилось или не случилось с Джоном Винчестером. Тот выкинул его из жизни, захлопнул за ним дверь и лишил того немного, что у Сэма в жизни было, — семьи. «… но не хочу…» Он сдастся лишь тогда, когда услышит от Дина эти слова и осознает, что тот не хочет проходить через это в одиночку. Любые другие доводы и аргументы вряд ли бы тронули Сэма и вынудили сорваться с места и отправиться чёрт знает куда в призрачной надежде узнать хоть что-то о том, кто оставил его за порогом собственной жизни. Сэм увидит эти полные какой-то глухой безысходности зелёные глаза, которые всегда с таким превосходством на мир окружающий смотрели, услышит нотки отчаяния и усталости в голосе, заметит, как весь подберётся и дёрнется Дин, когда услышит, что сам может справиться с этим. Он мог, Сэм ничуть в этом не сомневался, но вот хотел ли? Это уже совсем другой вопрос. Дин редко являл миру свою открытость и уязвимость, и оттолкнуть его в этот момент Сэм не мог. Он поставит точку в этой истории потом, когда Дин домой его вернёт, а пока позволит иллюзии, что всё хорошо, что они снова вместе, как когда-то давно, в прошлой жизни, кажется, завладеть собой: будет втягивать носом запах Дина, этот разгорячённый летним зноем аромат сосен, будет тонуть в омуте его глаз, слушать этот голос с лёгкой хрипотцой, дурацкие шутки и музыку, которая безнадёжно устарела. Сэм осознает, что приезд Дина есть одновременно и возвращение, и прощание. И каждая минута этой поездки неумолимо приближает их к концу. Словно обухом по голове ударит осознание того, что всё это в последний раз. Теперь в их истории точно будет поставлена точка. Никакой больше агонии, никаких воспоминаний. Отныне их дороги по жизни разойдутся, будут идти параллельным курсом, не соприкасаясь. Именно поэтому он будет наслаждаться каждым проведённым мигом, впитывать любые мелочи, записывать всё на подкорку воспоминаний собственных. Но Сэму хочется знать лишь одно: зачем Дин вернулся, зачем потащил его с собой? Он будет думать об этом всю дорогу, слова будут жечь изнутри, зудеть под кожей и буквально вертеться на языке, пока наконец не вырвутся из глотки: — Почему, Дин? На мгновение всего Сэм пожалеет о своём вопросе, ему покажется, что Дин отмахнётся от него, сделает вид, что не понял, или просто мастерски уйдёт от ответа. Но ничего этого не происходит, Дин лишь сильнее сжимает пальцами кожаную оплётку руля, впивается взглядом в чёрную ленту дороги и молчит. Эти мгновения растягиваются на минуты, кажутся Сэму вечностью, а потом Дин точно отмирает, сбрасывает скорость и съезжает на обочину. — Я был зол, Сэмми, — заговорит он через минуту, может, две, когда Сэм начнёт в нетерпении, точно ребёнок в ожидании подарка, ёрзать на сидении. Он будет всматриваться в профиль Дина, ловить малейшее проявление эмоций, что извечно прячутся под маской бравады, грубости и недоступности. — Чертовски зол. На отца за то, что поставил тебе ультиматум и выгнал из нашей жизни. На тебя… за то, что ты решил уйти и оставить меня одного, а ведь мы всегда были вместе… На себя… потому что не нашёл в себе силы пойти за тобой. Я струсил. Оказался слишком слабым, не смог пойти против воли отца. Я хотел ненавидеть тебя, казалось, так будет легче. Но не смог. Сэм замирает на месте, кажется, не дышит даже. Его точно придавило тяжестью этих слов. Никогда ещё Дин Винчестер не был столь откровенен, столь открыт этому миру. Никогда прежде не показывал, насколько раним и хрупок на самом деле. И Сэму хочется лишь протянуть руку, дотронуться до Дина, дабы убедиться, что всё это не сон, что всё это наяву происходит. Здесь и сейчас. И, будто читая его мысли, Дин поворачивается к нему. И в этих зелёных глазах, что впиваются сейчас в лицо Сэма, лишь боль и тоска. В них безысходность и отчаянная, немая мольба, на которую он, Сэм, так хочет сейчас ответить. Пусть на мгновение всего, но мелькнёт мысль послать всё к чёрту и пойти за Дином, стать его тенью, наслаждаться его близостью. Просто быть. Рядом. Как раньше. Но Сэм отмахивается от этой мысли, загоняет её в самый дальний уголок сознания. И осознаёт вдруг, что тоже зол. Все эти годы внутри него жила злость и обида на того, кто дороже жизни был, кто смыслом её стал. А потом всё закончилось. И не потому, что он ушёл, выбрал другую жизнь, а потому, что Дин за ним не пошёл, принял решение остаться с тем, кто превратил их жизнь в извечную борьбу со злом. И сейчас Сэм ничего не скажет, хотя слова так и будут проситься наружу, требовать выхода, царапать глотку и причинять почти физическую боль. Он лишь сглотнёт судорожно, подавляя порыв внезапный притянуть к себе Дина и прижаться лбом к его лбу, судорожно выдохнув в приоткрытый рот. Кончики пальцев будет покалывать от желания пройтись по этим скулам, задержаться на губах. Но Сэм лишь сильнее сожмёт пальцы в кулаки, чувствуя, как впиваются ногти в ладони. Закусит уголок нижней губы и отвернётся к окну. Момент упущен. Раз и навсегда. В разговоре поставлена точка. И взвизгнут шины на мокром асфальте, и Импала сорвётся с места, разрезая ночную мглу светом фар. Больше они не произнесут ни слова до конца поездки. Взгляд Сэма будет скользить по стеклу, раз за разом цепляясь за Дина, за пальцы, лежащие на руле. Дин будет казаться удивительно спокойным и даже каким-то умиротворённым, но Сэм уверен в одном лишь: всё это сплошь напускное и фальшивое, там внутри, за этим невозмутимым фасадом, сейчас бушует буря. И если — когда, мысленно поправляет сам себя, — она прорвётся за стенки, то снесёт всё на своём пути, не разбирая, кто прав, а кто виноват. И, лишь затормозив возле дома Сэма, Дин выйдет из этого состояния анабиоза и бросит на Сэма долгий взгляд. И взгляд этот скажет намного больше, чем все те слова, что они так и не сказали друг другу. В нём не будет больше ни обвинений, ни злости, ни тоски, лишь нежность одна и любовь. — Когда потерял тебя, — Сэм вздрогнет от звуков чужого голоса и не сразу даже поймёт, что обращаются именно к нему, — весь мир перевернулся с ног на голову. Думал, всё снова встанет на свои места, если верну тебя. Но… это ведь конец, да, Сэмми? И у Сэма дрожь прокатится по телу от этих слов. Но ведь он же сам этого хотел, сам собирался поставить точку, оборвать эту связь. Тогда почему сейчас так… больно? Почему зарождается внутри это ощущение пустоты? Сэм ничего не скажет в ответ, лишь схватит сумку и выскочит из машины. Он не обернётся даже, не бросит на Дина взгляд прощальный. Так и будет стоять возле ступенек, пока не услышит визг шин. И только после этого позволит себе выдохнуть и обернуться, чтобы увидеть, как скрывается Импала за поворотом. Мир на мгновение померкнет перед глазами, Сэм точно в вакууме окажется: ни звуков, ни ощущений, лишь чернота. Но уже секунду спустя он встряхнётся псу огромному подобно, мотнёт головой, сбросив оцепенение. Ноги сами понесут его по ступенькам в ту жизнь, о которой он всегда мечтал. В жизнь, в которой отныне не будет места ни страху, ни опасностям, в которой лишь Хэллоуин будет напоминать ему о том, что монстры существуют. И в этой жизни не будет больше Дина, лишь Джессика одна. И дни побегут за днями, складываясь в недели, месяцы, годы… Сэм будет пребывать точно во сне, от которого очнётся резко, в одно мгновение, вглядываясь в голубые глаза, что так доверчиво смотрят на него снизу вверх. Он будет смотреть в них и вдруг осознает, что вместо этого моря, заключённого в границы радужки, ему хочется тонуть в затягивающей в себя зелени; ему не нужна станет эта гладкая безупречная кожа, лишь россыпь золотистых веснушек под кончиками пальцев; а вместо приторно-сладкой ванили и кокоса так отчаянно хочется втянуть носом совсем другой запах. И мир его, тот, что он так тщательно выстраивал вокруг себя последние годы, рухнет, погребёт его под обломками своими, когда где-то в недрах бардачка зазвонит телефон. То единственное напоминание о прошлой жизни, которое Сэм позволил себе оставить. Сэм будет слушать эту трель, забывая дышать и кусая губы, пока не найдёт в себе силы протянуть руку и ответить. Трубка отзовётся молчанием и едва различимым тяжёлым дыханием. Но Сэму не нужны будут слова — он и так всё поймёт. — Как? — единственное слово, что сорвётся с его губ, упадёт вниз и разлетится на тысячи осколков, точно неосторожно задетая кем-то стеклянная ваза. Сэм плохо запомнит всё то, что говорил Бобби. Все слова его будут словно размываться в окутывающем его мареве, истончаться и терять смысл, пока не останется самая суть: Дина больше нет. А потом будут какие-то лихорадочные сборы, непонимание во взгляде Джессики и долгая дорога, что вытянет из него остатки сил. Думал ли он когда-нибудь, что всё закончится вот так? Что однажды ему позвонят и скажут, что брат его не вернулся с Охоты? Сэм гнал от себя эти мысли, старался не пускать их в свою жизнь. Почему-то ему казалось, что Дин, его Дин, будет жить вечно, ведь нельзя убить героя и легенду. Это же невозможно просто. Он же Винчестер, мать вашу! А они так просто не сдаются, идут до конца, напролом, зачастую вопреки всему и вся. Но его величеству случаю плевать на все эти домыслы и размышления. У него своя логика. И, лишь прощаясь с Дином, оборачивая его тело белым саваном, Сэм осознает, сколь многое он упустил за эти долгие пятнадцать лет с последней встречи с братом. Никогда больше ему не услышать этот голос с лёгкой хрипотцой, никогда не увидеть озорной блеск в зелёных глазах и лёгкую усмешку на пухлых губах, никогда не втянуть этот одуряющий запах чужой кожи. У него не останется ничего, даже воспоминания со временем померкнут и патиной покроются, точно старое, давно не чищенное столовое серебро. Все его мечты, все чаяния и надежды, что прятал Сэм от самого себя, унесет вместе с пеплом от погребального костра ветер. И в груди зародится чувство: странное, глубокое, удивительное и не поддающееся объяснению, точно вырвали оттуда что-то очень важное, но вернуть забыли. И это просто поразительно неприятно — ощущать всю затопившую его мгновенно боль, эту агонию, что бежит по венам и изнутри выжигает буквально, не оставляя после себя ничего, лишь голую пустошь, и лишая даже малейшего шанса на спасение.