Раскалённый

Тейлз всё ещё прокручивал в голове слова друга. Они застряли в его сердце, будто невидимая нить, натянувшаяся до боли. Возможно, если бы он был один, слёзы сами потекли бы по щекам, но не сейчас. Они шли домой по вечерним улицам, залитым золотыми лучами солнца. Тёплый ветер лениво трепал их волосы, прохожие спешили по своим делам, а машины размеренно катились мимо, оглашая воздух приглушённым гулом моторов. Тейлз шёл чуть позади, глядя себе под ноги, его руки были глубоко засунуты в карманы школьной формы. В каждом шаге его друга чувствовалась лёгкость, а вот у него самого ноги словно налились свинцом. В голове всё ещё звучали те самые слова. — Эй, ты вообще меня слушаешь? — раздался рядом голос друга. Тейлз вздрогнул и поднял голову. Он чуть вздрогнул, и перед ним уже стоял Соник, внимательно глядя прямо в глаза. — А… да, я задумался, — пробормотал Тейлз, быстро отводя взгляд. — Много думаешь, — хмыкнул Соник, качая головой. — Да… возможно, ты прав. — Я говорю, пойдём ко мне домой, игруху новую заценишь! — Соник не стал ждать ответа, ухмыльнулся и легко дёрнул его за рукав, будто вытаскивая из мыслей. Тейлз машинально пошёл за ним, ловя взглядом, как в синих волосах друга застревают осенние листья, подхваченные ветром. Соник шагал быстро, почти пританцовывая, а Тейлз всё ещё чувствовал тяжесть в груди. И всё же… что-то в этой лёгкости друга казалось заразительным. Сердце билось быстрее.

***

Они сыграли несколько раундов, но удовольствия от этого не получили. — Ну и скукотища, — раздражённо протянул Соник, бросая геймпад на ковер. — Кто вообще придумал этого Марио? Прыгает, бегает, опять прыгает… да когда уже что-то интересное начнётся? Тейлз покосился на него, стараясь не улыбнуться. — Ты просто не умеешь терпеть, — спокойно заметил он, снова нажимая на кнопки. — Я умею терпеть, но не скуку! — фыркнул Соник, раскидываясь на диване. — Всё, с меня хватит, плевать на эту игру. Тейлз вздохнул, но спорить не стал. Он тоже не был в восторге. В итоге они выключили консоль и пошли в комнату хозяина дома, раз уж игра не принесла ожидаемого веселья. — Я сейчас, — бросил Соник, исчезая за дверью. — Принесу чего-нибудь попить. Тейлз кивнул, но не стал ждать его сидя. Кровать выглядела слишком удобной, и он просто лёг, вытянувшись поперёк, прикрыв глаза. Тёплые солнечные лучи падали сквозь окно, заливая комнату мягким золотистым светом. Они касались его кожи, делая её почти прозрачной, как у фарфоровой статуэтки. Светлые волосы рассыпались по подушке, сливаясь с солнечными бликами, а длинные ресницы дрожали при каждом выдохе. Он даже не заметил, как матрас под ним чуть прогнулся, когда Соник вернулся. И очнулся лишь тогда, когда почувствовал тёплые губы на своих. Тейлз даже не сразу понял, что произошло. Обычно Соник спрашивал перед этим, но сейчас… Он моргнул, фокусируя взгляд на друге. Тот замер над ним, будто сам только что осознал, что сделал. В его глазах мелькнуло что-то странное — лёгкое волнение, будто он на секунду засомневался в правильности своих действий. — Эй, ты чего такой напряжённый? — Тейлз приподнял бровь, глядя на него снизу вверх. — Да просто… — Соник на секунду отвёл взгляд, потеребил прядь своих волос, потом снова посмотрел на него. — Обычно ты сначала спрашиваешь, — напомнил Тейлз, усмехнувшись уголком губ. — Да знаю я… — тот фыркнул, но было видно, что он всё-таки чуть взволнован. — Ну, раз уж поцеловал, чего завис? — бросил он, чуть приподняв голову. Парень моргнул, но в следующее мгновение его губы снова нашли чужие — уже увереннее, привычнее. Губы тёплые, лёгкие, будто ветерок, что врывался в приоткрытое окно. Не требовательные, не жадные — скорее, внимательные. Будто Соник смаковал сам момент, изучал, запоминал ощущения. Тейлз выдохнул сквозь поцелуй, пальцы непроизвольно сжались в простынях. Он не был против, никогда не был, но на этот раз что-то было иначе. Обычно их поцелуи были… проще? Лёгкие, почти мимолётные, часть их странных, но привычных отношений. Но сейчас Соник будто не торопился. Чужие пальцы скользнули по его щеке, дальше — по линии скулы, запутались в волосах. Кончики чуть зарылись в золотистые пряди, пропуская их между пальцами. Тейлз чувствовал тепло этих прикосновений, его сердце билось чуть быстрее, но он не спешил отстраняться. Соник слегка сменил угол, углубляя поцелуй, но при этом оставался таким же неторопливым. Тейлз чувствовал, как кончик языка чуть коснулся его нижней губы, пробуя, проверяя границы. Дыхание сбилось на мгновение, и он ответил, приоткрывая губы, позволяя поцелую стать глубже.и даже не заметил, когда его руки сами поднялись, когда пальцы осторожно легли на плечи друга, ощущая под ладонями знакомую силу. Кровать чуть скрипнула под их весом, а где-то внизу на кухонном столе оставались забытые напитки, которые Соник так и не принёс. Соник двинулся чуть ближе, и их тела соприкоснулись сильнее, заставляя Тейлза тихо, едва слышно выдохнуть — короткий, дрожащий звук, почти неуловимый, но ощущаемый между ними. Это заставило Соника замереть на долю секунды, прежде чем он чуть сильнее сжал пальцы в золотистых волосах и снова наклонился, погружаясь в поцелуй ещё глубже. Комната была наполнена лишь мягким светом заката, еле слышным гулом телевизора, что теперь казался далёким и незначительным внизу. Мир сузился до этих ощущений — тепла, дыхания, движения. Кровать мягко скрипнула, когда Соник сменил положение, одна его ладонь легла на талию Тейлза, пальцы чуть сжались, чувствуя под тканью тонкую, горячую кожу. Он с трудом перевёл дыхание, приоткрывая глаза, но столкнулся только с зелёными, чуть потемневшими от освещения. В этом взгляде было что-то… новое. Тейлз не мог ни отвести взгляда, ни пошевелиться. Ему казалось, что всё вокруг словно растворилось, оставив только их двоих, только это тепло, только этот взгляд, в котором таилось что-то необъяснимое.Пальцы на его талии чуть сильнее сжались, и Тейлз снова тихо выдохнул, на этот раз с едва слышным стоном. Он не думал о том, как это прозвучало, не думал о том, как это могло восприняться. Всё, что он ощущал — это чужие губы, что медленно двигались по его собственным, тёплые, неторопливые, но одновременно уверенные. — Ты дрожишь, — вдруг тихо сказал Соник, его голос прозвучал чуть ниже обычного, тише. дрожал, но не от холода. В нём боролось слишком многое — глухая боль, страх перед тем, что этот момент однажды закончится, и безумное, почти безрассудное желание запомнить его, запечатать в себе, чтобы никогда не отпускать. Он считал себя влюблённым тупицей, и, наверное, так оно и было. Он знал, что не может владеть этим мгновением вечно, что когда-нибудь игра кончится, реальность снова отнимет у него это ощущение, и им, возможно, придётся разойтись в разные стороны. Этого было мало. Он почти с отчаянием потянулся вперёд, прижимаясь сильнее, целуя настойчивее, требовательнее. Он хотел большего — тепла, прикосновений, этого близкого дыхания. Хотел услышать, как собьётся чужой ритм, как задержится вдох. Соник ответил. Крепче сжал его в объятиях, глубже впустил в поцелуй, и от этого Тейлз чувствовал себя… хорошо. По-настоящему. Никаких мыслей о будущем, никакой тревоги, только это тёплое здесь и сейчас Руки двигались почти инстинктивно. Кончики пальцев касались спины, пробегались по ключицам, дрожали, но не останавливались. А потом он услышал это — тихий, едва слышный вздох, почти стон, сорвавшийся с чужих губ. Тейлз замер. Его сердце пропустило удар, а затем забилось быстрее. — Мне мало, — выдохнул он, не зная, слышит ли Соник, но в следующий момент почувствовал, как его сжали ещё крепче, сильнее, будто соглашаясь, будто говоря то же самое. Поцелуй был слишком глубоким, слишком отчаянным, слишком многозначительным. Будто каждая эмоция, каждое чувство, которое они не озвучивали словами, сплелось воедино и отразилось в этом прикосновении. Тейлз не помнил, как это случилось, но теперь он сидел на Сонике, плотно прижавшись к нему бёдрами, а его руки были обвиты вокруг шеи парня. Он ощущал, как дрожат его собственные пальцы, сжимаясь в прядях, и как бешено колотится сердце. Соник держал его крепко, пальцы уверенно сжимали тонкую юношескую талию, будто боясь, что если ослабить хватку — Тейлз исчезнет. Он тянул его ближе, жадно вжимая в себя, не оставляя ни сантиметра между ними. Их дыхание смешивалось, перехваченное эмоциями, а губы снова и снова находили друг друга. Тейлз чувствовал себя любимым. Важным. Нужным И плевать, если однажды он окажется с разбитым сердцем. Он сам сделал этот шаг, сам подошёл к этому огню и теперь готов был сгореть заживо в пожаре своей любви. — Ближе, — сорвалось с его губ в тихом, почти беззвучном шёпоте. Партнер будто услышал его без слов — руки сжались крепче, губы скользнули по его шее, оставляя на коже горячие, затягивающие прикосновения. Блондин застонал, едва слышно, едва уловимо, но Соник почувствовал это. Почувствовал, как он выгнулся чуть ближе, как его пальцы сжались на затылке, не давая отстраниться. Ему было мало. Больше прикосновений. Больше поцелуев. Больше всего, пока этот момент был их, пока не существовало ни завтра, ни потом, а только они вдвоём, захваченные вихрем чувств, от которого буквально взрывалась голова. Соник провёл ладонями вверх по его спине, запуская пальцы в мягкие золотистые пряди, впиваясь в них чуть сильнее, чем стоило бы. Тейлз застонал — коротко, сдавленно, почти неосознанно. А Соник будто только этого и ждал. Он резко перевернул их, прижимая Тейлза к постели, опускаясь над ним, удерживая ладонями запястья. И ещё одно мгновение — и оба снова сливаются в поцелуе, прежде чем упасть, оставаясь так, лежа, чувствуя, как горячее дыхание смешивается в этом тесном пространстве между ними. Они не шевелятся, не говорят — просто ловят момент, запоминая каждую деталь. Как пересекаются взгляды, как тепло ладоней ощущается сквозь тонкую ткань одежды, как дрожь пробегает по коже от лёгкого касания пальцев. Светловолосый тяжело дышит, щеки раскраснелись ещё сильнее, а в груди всё сжимается от переполняющих чувств. И плевать, что пот стекает по виску, что сердце колотится, как бешеное. Важно лишь то, что любимый сейчас смотрит на него так... так, будто никто другой не важен. Он чувствует лёгкое прикосновение губ к своей щеке — тёплое, короткое, но от него внутри словно взрывается рой бабочек. Щёки вспыхивают, кажется, ещё сильнее, он точно сейчас просто превратился в олицетворение макового поля. — Ты слишком увлекаешься… — пробует выдохнуть светловолосый, приподнимаясь, чтобы поправить футболку, но ему не дают уйти. Ловят, тянут обратно, и он снова падает на спину, только теперь в ещё более тесные объятия. — Уж прости… — голос Соника звучит так невинно, но на его лице играет хитрая улыбка. Но ему мало. Мало поцелуев, мало касаний, мало этого момента, который он жадно хочет растянуть. Поэтому он снова наклоняется, снова целует — в губы, в шею, в нос, в каждую веснушку, прячущуюся на светлой коже. — Эй, это щекотно! — Тейлз хихикает, дёргается, пытается увернуться, но не слишком старательно. — Не моя вина, что ты такой милый. — Ну, раз так, то придётся терпеть, — звучит в ответ с тихим вздохом, и их губы снова встречаются. Глубокий вдох, короткая передышка — и тейлз всё же находит в себе силы, чтобы чуть приподняться, опираясь ладонями о постель. Его дыхание сбито, движения немного неловкие, но он пытается вернуть контроль над своими ощущениями. Но тот, кто сидит за его спиной, не спешит отпускать. Как только светловолосый садится, соник тут же следует за ним, устраиваясь ближе, теплом своего тела обволакивая, почти сливаясь с ним. Тёплые ладони ложатся на талию, мягко, но уверенно, удерживая, не давая уйти слишком далеко. Склоняется ближе. Лёгкое прикосновение губ к затылку. Тёплое дыхание касается кожи, заставляя Тейлза вздрогнуть, запрокинуть голову назад, выдохнуть прерывисто и глубоко. Его губы дрожат, пальцы сжимаются, будто он пытается удержаться за этот момент, не дать ему рассыпаться, не дать реальности вторгнуться в эту хрупкую, но такую бесценную связь. Он ощущает себя чем-то хрупким, чем-то, что сейчас просто тает в руках другого, но это не пугает, не тревожит. Он ощущает себя лёгким, будто невесомым, а внутри него разливается тепло — мягкое, согревающее, растекающееся по венам, впитывающееся в каждую клетку. Он не хочет двигаться. Не хочет говорить. Не хочет разрушать эту тишину, в которой слышны только дыхание и удары сердец, сливающиеся в единый ритм. Да, он счастлив. — Что мы делаем? — голос дрожит, но Тейлз старается держаться уверенно. — Целуемся, — ответ звучит просто, почти буднично, но в нём столько мягкого, тёплого упрямства, что сердце глухо ударяется о рёбра. — Какой гениальный ответ, — он закатывает глаза, но это уже больше для вида, потому что дыхание предательски сбивается, когда пальцы снова скользят по его талии. — А если серьёзно… — Голос становится чуть тише, ниже, губы приближаются к уху. — Я думаю, что делаю это не только потому, что ты так хочешь. Тейлз замирает. — То есть?.. — Я это делаю, потому что хочу, — руки крепче сжимают его талию, — потому что хочу тебя целовать. Хочу обнимать. Хочу смотреть… и ощущать. Поцелуй касается чувствительной кожи под ухом, горячий, мягкий, неторопливый. Он должен что-то сказать, но не может. Все мысли стираются, оставляя только ощущение лёгкого жара, который стекает вниз по позвоночнику, путается в пальцах, цепляется за сердечный ритм. Он должен радоваться, правда? Должен ответить, должен признать, что этого тоже хочет, но язык не слушается. — Мне бы хотелось в это верить… — А ты не веришь? Он сжимает пальцы на ткани чужой футболки. — Просто я не думаю, что ты смог бы так же быстро полюбить… меня в ответ. Это так странно, на самом деле. — Почему? — Потому что ты… ты всегда был таким. Лёгким, свободным. Тебе никогда не нужна была привязанность, а теперь… Руки со спины сжимают его крепче. — А может, я просто раньше не встречал того, к кому хотелось привязаться? Воздух между ними вдруг становится горячее, плотнее. Блондин тяжело глотает, не решаясь поднять взгляд. — И ты правда хочешь этого?.. В ответ — поцелуй. Тихий, мягкий, на этот раз в висок. — А ты сам? И вот они снова пришли к этой точке. Тейлз не может не задуматься: может, Сонику просто нравится играть с ним? Нравится видеть, как он снова и снова признаётся в своих чувствах, как его голос дрожит от эмоций, как его сердце бьётся быстрее, пока он произносит эти слова — «я люблю тебя» — каждый раз с новой силой, с новой болью, с новым страхом. А Соник... Соник никогда не отвечает так же. Он уходит от прямого ответа, ловко скользит между фразами, будто ему всё ещё нужно время, будто он ещё не уверен, будто боится чего-то. Он смотрит на Тейлза, касается его, притягивает к себе, но слова так и не срываются с его губ. Он даёт намёки. Смутные, прозрачные, как вода. То взгляд, задержавшийся на долю секунды дольше, чем нужно. То тёплая ладонь, скользящая по спине. То лёгкий поцелуй в висок, такой мягкий, такой осторожный, будто извиняющийся за что-то. Но никогда — «я люблю тебя». Тейлз чувствует, как этот груз тянет его вниз, как каждый такой момент оставляет в груди пустоту. Он ведь знает, что если бы Соник действительно любил его так же сильно, то сказал бы, верно? Тогда почему он всё ещё здесь? Почему удерживает его? Почему не отпускает? Тейлз задумывается: насколько его любви хватит? Насколько долго он сможет питать Соника этим чувством, наполнять его, отдавать без остатка, пока тот не насытится, как вампир, высасывающий последние капли? Он чувствует, как внутри него что-то медленно, но верно рушится. Соник спускает все рычаги, стирает границы дозволенного, словно хочет вытянуть из него всё, что только можно. Словно требует этого слепого возмещения в свою сторону — без конца, без предела. И Тейлз позволяет. Позволяет, даже когда это больно. Он раз за разом рвёт кусочки своего сердца и преподносит их, как дар. Складывает их на чашечку, как жертву, как единственное, что у него есть. А Соник принимает. Всегда принимает. Но никогда не отдаёт взамен. Но Тейлз сам согласился на эти правила. Сам принял условия игры. Сам решил, что не имеет права требовать ничего взамен, потому что Соник ему ничего не обещал. Тогда в чём смысл? Разве не проще было просто смириться, забыть об этом и жить дальше? Но зачем тогда Соник говорит такие вещи? «Возможно, я нашёл кому привязаться». Опять эти двусмысленные фразы, обёрнутые в чувства. Опять эта зыбкая надежда, которая не даёт покоя. Тейлз не выдерживает. — Я давно дал ответ. Я признался. Я дал понять, что мои чувства искренни и что я готов всецело отдать себя… — он опускает взгляд, мешкаясь, сердце колотится слишком громко. — Я готов на что угодно. — На что угодно? Всё происходит слишком быстро. Соник хватает его, резко переворачивая на спину, и нависает сверху. В глазах плещется что-то, чего Тейлз не может понять — вызов, игра, искренность? Тёплое дыхание касается губ, а затем шёпот: — На что именно? Тейлз застывает. Он не знает, что ответить. Не знает, чего на самом деле хочет Соник. Если он имеет в виду это, то почему внутри вдруг так остро, так обжигающе кольнуло страхом? Он же говорил от сердца. От чувств. Он был готов отдать всё. Но тогда почему сейчас… так страшно? Голубые глаза наполняются слезами. Они дрожат, но он сдерживается. Не моргает, чтобы не дать ни одной капле упасть. Губы подрагивают, голос пропадает, тело предательски трясётся. Что делать? Оттолкнуть его? Встать, уйти и больше никогда не возвращаться? Забыть и жить с этим отвратительным чувством внутри? Или… Тейлз задерживает дыхание, вглядываясь в Зеленые глаза будто тот может дать ответ вместо него. Но тот только смотрит в ответ, изучающе, почти загипнотизированно, словно сам не до конца понимает, что делает. Или понимает? Тейлз не может сказать. Он чувствует тепло рук, которые удерживают его, чувствует мягкость, с которой Соник касается его лица, но внутри всё стучит тревожным набатом. Сказать «нет»? Но ведь он сам этого хотел, разве нет? Тогда почему сердце стучит так быстро? Почему руки дрожат? Соник наклоняется ещё ближе, его губы почти касаются, и Тейлз зажмуривается. — Ты боишься. Это не вопрос. Тейлз медленно кивает, и Соник замолкает. Тишина давит, словно воздух стал слишком густым. Потом… лёгкое движение. Губы касаются его лба. Тёпло, нежно, без намёка на прежний напор. Руки больше не удерживают, не заставляют, не требуют. Соник просто прижимается лбом к его лбу, его дыхание ровное, успокаивающее. Тейлз не понимает, почему у него перехватывает горло от этого. Почему слёзы, которые он сдерживал, всё-таки проливаются, горячие и беззвучные. — Я шучу. Соник улыбается, но в его глазах нет насмешки, лишь мягкость и едва заметное беспокойство. — Что ты… — Тейлз не успевает закончить фразу. — Мне ничего не нужно, — Соник смотрит прямо в его глаза, серьёзно, без тени колебаний. — Ты прав. Я не знаю, люблю ли тебя так, как ты этого хочешь. Но я говорил правду, когда сказал, что мне нравится целовать тебя, нравится обнимать, нравится всё, что мы делаем. Тейлз смущается от этих слов, обдумывает их, но Соник не даёт ему времени на долгие размышления. — Я не хочу разбить тебе сердце, — он произносит это тихо, но твёрдо. — Поэтому и не говорю того, в чём не уверен. Тейлз ловит его взгляд — открытый, честный, без намёка на ложь. — И уж точно у меня нет намерения делать с тобой что-то, чего ты сам не хочешь. Я не хочу обманывать тебя или разочаровывать. Он проводит ладонью по руке Тейлза, легко, почти успокаивающе. — Но мне нравится твоё присутствие. А это всё, что у меня есть сейчас. Он замолкает, словно подбирая слова, а Тейлз ждёт, не перебивая. — Я думаю, что некоторые мои порывы… возможно, это просто гормоны или что-то в этом роде, хотя я не уверен, — Соник чуть хмурится, будто сам пытается разобраться в своих чувствах. — Но я могу дать слово: я не причиню тебе вреда. Тейлз всё ещё смущён, но в его глазах больше нет тревоги. Он ищет в лице Соника подвох, сомнение, но находит лишь искренность. Соник осторожно касается его щеки, большим пальцем проводя по коже, и Тейлз чувствует, как от этого лёгкого касания его пробирает тёплая дрожь. — Я просто хочу, чтобы ты знал это, — добавляет он. Тейлз кивает. Теперь он знает.