Ab igne ignem

Ещё грязь не смыта с кожи Только страха больше нет Потому затих прохожий Удивленно смотрит вслед А движения неловки Будто бы из мышеловки Будто бы из мышеловки Только вырвалась она За три слова до паденья За второе за рожденье За второе за рожденье Ты до полночи одна А в груди попеременно Был то пепел, то алмаз То лукаво то надменно Ночь прищуривала глаз А движения неловки Будто бы из мышеловки Будто бы из мышеловки Только вырвалась она Пикник - Мышеловка

Май 2012, Москва.

      Уже третий день болезнь не хотела отступать, Алису терзала лихорадка, и боль тысячами шил и иголочек пронизывала все её тело и днём, и ночью, крошила суставы и кости, выворачивала наизнанку. Терапевту не пришлось долго ничего объяснять, посмотрев на градусник и не вдаваясь в подробности, он открыл ей больничный лист и оставил стандартные рекомендации, даже заранее напечатанные на маленьком листке, для всех одинаковые, и это было к лучшему.       Она лежала поверх своей постели то в ознобе, то в горячке, не ела, почти ничего не пила, спать же было вовсе невыносимо. Едва она закрывала глаза и пыталась провалиться в забытье в надежде хоть немного отдохнуть от обжигающей и ломающей боли, как вновь и вновь кошмар липкими мерзкими щупальцами сдавливал шею, просачивался за грудину, от чего сердце холодело и начинало сбиваться с ритма, и боль многократно усиливалась и вгрызалась в каждую клеточку её тела. Лекарства почти не помогали ни от пульсирующих спазмов, ни от температуры, столбик термометра снова уверенно подползал к 40, девушка маялась уже которые сутки то с тихим скулением прижимая к подбородку колени, то скрипя сжатыми от судорог зубами.       Маму только чудом, имя которому притворство, удалось уговорить снова идти работу, Алисе было невыносимо видеть, какие страдания и тревогу доставляет её болезнь матери. Она была бы рада поменяться с ней местами, но не знала, чем ещё помочь дочери.       Не знала и сама Алиса. Ее мысли опять возвращались туда, где не было сил находиться: где чьи-то широко распахнутые побелевшие от ужаса или уже стекленеющие глаза смотрели прямо на нее, где от исступленного крика и гулкого треска автоматных очередей хотелось зажать уши, где в густом удушливом смрадном дыму вместо дыхания оставалось только выхаркать лёгкие, где обжигающие пули и острые осколки прошивали плоть, а беспощадный огонь пожирал то, что они не успели искромсать.       Она старалась отвлечься, думать о чем-нибудь другом, занять себя хоть воспоминаниями, хоть задачками по механике, но это не помогало. Раз за разом её мысли возвращались в тот ад, как привязанные, а тело мгновенно отзывалось. Но не думать было невозможно.       Её руки и ноги высохли, глаза провалились в тёмные синяки, губы покрыли болезненные трещины, весёлые пружинки кудрей клочьями вылезали, оставаясь на расческе и на подушке. Алиса понимала, что мучительный то ли сон, то ли бред или сделает из неё душевнобольную, или сожрет заживо, настолько навязчивым и неотступным он стал. Также она понимала, что видения, которые уже стали слишком реалистичными, и слишком сильно походят на явь, чтобы быть просто сном, она видит не просто так. Возможно, это какое-то будущее. Она вообще с детства замечала за собой, что часто предчувствует как плохое, так и хорошее, и думала, что у неё очень развита интуиция, и это ей передалось по наследству от бабушки.       Можно было считать это лишь одним из вариантов будущего, событием, которое необязательно сбудется, если как-то предостеречься или просто вовремя выбрать другой путь. Точка бифуркации – сразу же всплыло в голове определение – смена установившегося режима работы системы.       Можно было по-прежнему считать просто кошмаром на почве какого- то очень злого вируса или вышедшего из-под контроля воображения, хотя чем-чем, а мнительностью Алиса не страдала и вообще имела удивительно крепкие нервы.        Промелькнувшую было мысль обратиться к психологу с целью навести порядок в собственном сознании она отбросила сразу же, у неё уже был неприятный пример практически перед глазами. Маша Смирнова, смешная, наивная, немного не от мира сего, девчонка, чуть младше неё, которую она знала по фан-клубу Пикника, и с которой она частенько общалась. Но путаные новости из её города пришли в последний раз одна другой хуже. "Хорошая была, добрая, неглупая, фантазерка, конечно, а таким в нашем мире тяжело жить. Нафантазировала чего-то себе опять сверх меры, и сама же не справилась и поверила в это. Родной матери к ней бы потянуться и помочь, а она тупо отвела её к психологу, конечно, так проще, отдать всё на откуп чужому человеку, а тот – к психиатру, и закормили они на пару девку таблетками и угробили. Сломали об колено хрупкую куколку и выбросили. Нет уж, мою душу вы не получите, не будете, не разувшись, грязными ботинками там топтаться. Душу Богу не отдала, и вам не отдам! Сама, сама выплыву из этого дерьма. Вытяну себя за волосы, как Мюнхгаузен из трясины. Тем более, что выбираться нужно как можно скорее. Разум меня ещё не покинул, значит, будем работать, станем рассуждать логически, как бы в данном случае абсурдно это ни выглядело. Нужно разобраться, что, где и когда. Простая формула. Если найти ответы на эти три вопроса, мутная непроглядная неизвестность отступит, отступит и парализующий страх, а дальше станет легче, станет понятно, что делать, вполне возможно, что этого будет уже достаточно, чтобы вырваться из этого неотвязчивого ада. В конце концов, я своей душе и своему разуму хозяйка, и я должна навести там порядок, никакой морок и никакие наваждения не должны иметь надо мной власти. Значит, надо идти и наводить, идти туда, где страшно. Будет трудновато, не всегда получается, но надо пробовать."       Алиса как могла расслабилась и начала медитировать. Она уже проделывала это не раз, но ещё никогда не уходила в это путешествие по тонким мирам в таком разбитом состоянии. Войти в дерево, стать камнем, каплей, ветром было не так уж трудно, труднее было вернуться. Слишком сильно она рисковала, отправляясь в то жуткое место, которое и так не хотело её отпускать. Напрочь измотанной Алисе могло не хватить сил выбраться из этого ада назад, да ещё и в здравом уме, сознание разлучилось бы с телом навсегда и застряло бы между невидимыми слоями мироздания, а это всё равно что смерть. Пожалуй, только Данте Алигьери бы один её понял.       Постепенно все мысли покинули её голову, ощущения во всем теле из тянущих и ноющих стали почти ровными, дыхание квадратом отмеряло время. Она снова увидела себя там, где в её снах началась бойня, узнала стены, залитые ярким светом струящихся с высокого потолка люстр, множество дверей, но никого, кроме нее, не было, и отметила про себя, что за окнами темень, а значит время – ночь или вечер. "Скажи, пожалуйста, куда мне идти? - спрашивает Алиса. – А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот. – Мне всё равно... – сказала Алиса. – Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот." – почему-то вспомнила она любимую головоломную сказку.       "Но мне-то не всё равно. Я должна узнать, узнать что-то важное, без чего отсюда нельзя уходить."       Она осторожно пошла знакомым уже путём. Направо. Снова холл, уже поменьше. Опять направо. Зрительный зал, торжественно безмолвный и пустой. Подошла к сцене. Никаких зацепок. Она в жизни тут не была. Алиса обернулась. Холодный пустой зал с богатого цвета бархатными креслами был молчаливо торжественен. Под потолком дремали в пыли погашенные прожекторы. Она поднялась по боковым ступенькам на сцену и нырнула в закулисье. Алиса чувствовала, что идти надо вглубь этих лабиринтов гримерок и хранилищ. Чтобы не заблудиться, шла только прямо или сворачивала только направо, если была развилка. Она методично обшарила все уголки и ниши. Разглядывала стены коридоров, прислушивалась, даже принюхивалась. Опять вперед. Снова поворот. Ещё и ещё.       Вот и надпись "выход", она толкнула двустворчатую железную дверь руками и вышла на улицу. Алиса отошла подальше и окинула взглядом злополучное здание. Она огляделась по сторонам, ища глазами, за что бы зацепиться. Хоть какой-нибудь ориентир. Темно, тихо. "Долина. Река. Справа вдали жилой массив, плотный, из многоэтажек. Ещё справа и слева – огромные стеклянные кубы. Торговый центр, аэропорт?" Её взгляд остановился на знакомых очертаниях.       "Башня, с какой-то дурацкой стеклянной "Летающей тарелкой" наверху. Господи, да неужели это... Крокус!?" Она отбежала несколько шагов в сторону, панорама открылась ей полностью: промышленная выставка, известная всей Москве, здание правительства Московской области – та самая башня с тарелкой наверху, а район за рекой – это Павшинская пойма, Красногорск, дурацкая "лыжа" склона Снеж.ком, висящая посреди долины. Всё встало на свои места, она даже бывала тут несколько раз, на выставках и в гостях у однокурсницы в Красногорске, но не видела с этого ракурса раньше. "Значит, это Крокус-сити холл."       Алиса побежала, она торопилась. Теперь уже огибая здание, чтобы увидеть его главный фасад с надписью.       "Так и есть. Сразу за парковкой начинается МКАД, за ним – район Строгино."       Она ворвалась опять в концертный зал, прямо через центральный вход, под огромной вывеской с названием, сомнений у неё больше не осталось. От главного входа, от рамок детекторов повторила она снова этот путь, на каждом шагу теперь уже натыкаясь на убитых – мужчин, женщин, детей. Под ногами то там, то сям расползались красные лужи. Самообладание уже давало сбой. Она чувствовала, что скоро её хладнокровию конец, но уйти было нельзя. Она уже поняла где, но нужно ещё было понять когда. Вопрос что ставить перед собой не было смысла, и так всё более чем очевидно, да и не всё ли равно. "Ничего, ничего не бойся. Иди и смотри."       Алиса насколько могла спокойно обшаривала снова взглядом каждый закоулок почерневших от пламени и дыма помещений в поисках внятного ответа на этот вопрос, но взгляд так и норовил остановиться на чьём-то бледном мертвом лице или неестественно вывернутых руках.       "Ведь они все сюда шли не для того, чтобы умереть, а наверняка за чем-то хорошим и приятным – когда-то красивые, радостные от предвкушения, нарядные, даже с цветами в руках. Много, очень много. Много смерти, страха, много зла."       Девушка брела снова тем же путем, стараясь не смотреть под ноги и в проходы между кресел зала, повторяя про себя привязавшуюся мантру "Ничего, ничего не бойся", чтобы не ослабить внимания и не сломаться. Немного ежась, она постояла на сцене, откуда было видно вместо потолка в просвете обгоревших стропил над зрительным залом небо, было холодно. С неба капали слезы дождя.       Алиса спустилась и пошла туда, куда она уже возвращалась снова и снова, в фойе главного входа, где всё началось и для кого-то там же и закончилось навсегда. На стене просторного холла, когда-то заставленного удобными широкими диванами для ожидания, а теперь заваленного окоченевшими телами людей, которые, похоже, пытались спрятаться за ними в надежде остаться незамеченными и спастись или использовать в качестве щита, окружённый свисающими оплавленными лохмотьями обшивки остался почти невредимым билборд с афишей.

      "Пикник с симфоническим оркестром. Новое измерение. 22.03. Крокус-сити холл".

      На афише на первом плане красовался тот, кого Алиса безошибочно бы узнала и в гриме, и в очках, и без оных. В своей любимой позе, в цилиндре, со скрипкой в руках – маэстро Эдмунд Шклярский. Только несколько старше, чем он есть. Остальных участников она почему-то не узнала, но не стала разглядывать, тем более, это уже было неважно. Возможно, пришли какие-то новые люди или просто они все изменились, ведь судя по всему, произойдет это не в ближайшее время. Она теперь знала главное.       "Бедный мой, бедный Эдмунд. Если с тобой случится беда, сколько родных, близких, а ещё чужих и далёких будут оплакивать это горе, вряд ли ты представляешь, хотя и умен и ещё удивительно скромен. А если же минет тебя чаша сия, ты будешь вынужден оправдываться за это. За то, что ты жив. За то, что это вообще случилось. Просто потому что ты стоишь на первом плане на афише, стройный, красивый, с улыбкой и в чёрном. И ни о чем не подозреваешь. Ты всё странствуешь по непридуманным недоступным мирам, в твоих мыслях сплетаются музыка, невероятные образы, фразы, порождающие, электричество, только они тебя тревожат пока. За все ответ почему-то приходится держать тем, кто и так всегда держит свою голову достойно. Сколько змеиных языков сразу же захотят утопить твоё честное и достойное имя в грязи, которая никогда к тебе не прилипала, будешь ли ты отворачиваться или смотреть прямо, это всё равно. Будешь ли ты говорить, найдешь ли вообще какие-то слова, или будешь молчать, это всё равно. Град из камней будет лететь в тебя. Достанет ли у тебя сил? За что это тебе? А мне? "       Алиса отошла от афиши, подавленная и разбитая. Она узнала почти всё, хотя ей и не стало менее горько от этого.       "Но это ведь нескоро. Какой год? Год на афише не написан."       Девушка судорожно сжала голову руками и принялась обшаривать взглядом всё вокруг себя. Её мысль бешено работала, ей нужен был выход. Она принялась искать другие афиши или хоть какие-то надписи. Выхода не было. Алиса уже крутилась обезумевшим волчком по фойе, стараясь не смотреть на лица убитых, будто нарочно с укоризной смотревших своими мёртвыми глазами именно на неё. Она почувствовала, что скоро сломается, когда на её плечо мягко легла чья-то тёплая рука. Алиса немедленно обернулась. – Бабушка, родная! Мне так тебя сейчас не хватает! – она рванулась было обнять её, но отшатнулась. Бабушка стояла перед ней такой, какой была в её детской памяти: пожилая, но ещё не старая, очень красивая, с лучистыми глазами, и молчала. Она была будто из какой-то другой материи, не как всё, что сейчас окружало Алису. – Ты хочешь забрать меня? – серьёзно спросила девушка. Бабушка лишь отрицательно покачала головой. – Я... Я когда-то так умру? Здесь? – снова спрашивала она, показывая жестом на развернувшуюся картину массового убийства. Вместо ответа бабушка взяла её под руку и повела за собой туда, куда Алисе подходить не хотелось. Бабушка легко подошла и склонилась над кем-то из убитых и вытащила из скрюченной мёртвой руки какой-то тонкий сверток и развернула его. Это был распечатанный на простой писчей бумаге электронный билет на концерт. Алиса взяла листок и пробежала его глазами, остановилась на числах. В дате покупки билета значился 2024 год. Ещё раз прочла всё снова и убедилась, что с годом не ошиблась. Она подняла глаза на бабушку, которая так и не проронила ни слова.       Алиса рывком поднялась на кровати, она часто дышала, как при беге, по вискам и шее тек пот, жар быстро отступал. За окном уже вовсю цвел майский день, девушка прижала ладони к голове, в потом к лицу и отерла его, руки стали красными. У неё шла носом кровь. Кое-как отдышавшись, она поднялась с кровати и пошла умыться. Ей стало намного лучше, этого нельзя было не признать, но её раздрызганная за последние сутки психика уже отказывалась реагировать адекватно, и когда она встала напротив зеркала в ванной и открыла холодную воду, собственное лицо, измазанное в крови, и такие же руки вконец выбили её из колеи, и она горько и громко заплакала. Ей было не жалко себя и уже даже не страшно, она смертельно устала и измучилась. Кровь капала с лица, Алиса смывала её пригоршнями ледяной воды, кровь снова капала на ладони и на фаянс умывальника вместе со слезами. Рыдающая девушка подумала, что она, получается, кровью и умывается. И слезами. Вот ведь метафора. Только когда она вдоволь проплакалась и прокричалась, остановилось и кровотечение, и Алиса на ватных ногах без сил села на край ванны.       Уставшая, но уже порозовевшая Алиса вернулась в постель. Её не бил озноб, судороги не сводили тело, ей лишь ужасно хотелось спать. Руки и ноги налились приятной тяжестью, как после долгой силовой тренировки, глаза сомкнулись, и она наконец крепко и глубоко уснула, впервые за несколько последних дней. Снов она в этот раз не увидела. Зато проснувшись, обнаружила, что за окном всё так же светло. Только в недоумении несколько раз спросонья поглядев на экран своего телефона, она поняла, что это утро уже следующего дня, и она проспала не час-полтора, а почти целые сутки кряду.       Девушка немного ещё полежала в кровати, неторопливо прислушиваясь к ощущениям. Все системы организма отчитывались о работе в штатном режиме. На том порешив, что она вполне поправилась, и страшное уже позади, Алиса встала и пошла умываться и завтракать. "Война – войной, а обед по расписанию." Расправившись с низменными потребностями, она смогла сосредоточиться на важном, ей нужно было хорошенько обдумать, и разобраться, как поступить дальше. В памяти ясно впечатались "Москва, Крокус-сити холл. Концерт группы Пикник, 22 марта 2024 года." Алиса снова невольно содрогнулась от воспоминания последних ночей.       "Двенадцать лет форы – это, конечно, много, много воды утечет за это время, но тем же лучше. Этого хватит, чтобы подготовить несколько планов - a, b, c и даже d, чтобы точно ни один из них не провалился. Но сначала надо предупредить Эдмунда, он мистик, он мне поверит, не может не поверить. Надо найти способ выйти на него, и как можно скорее."        Полицию, ФСБ и прочие спецслужбы она не рассматривала: дальше пропускного бюро она не уйдёт, следующий её шаг будет в карету скорой психиатрической помощи, едва она раскроет рот.       "А если Эдмунд мне всё же не поверит или я не смогу с ним связаться? План b. Лихие друзья, владеющие оружием? Вполне могли подойти ребята из секции пулевой стрельбы, среди них дураков не было, но отнесся бы кто-то настолько серьёзно, насколько ей нужно? Несколько охотничьих карабинов, абсолютно легально хранящихся в сейфах на даче у парней – это уже очень неплохо. Время, место и цели есть, продумать небольшую операцию, например, вдвоем или втроем, залечь со снайперскими прицелами вокруг, хотя бы даже в машине, а потом аккуратно снять террористов на подходе – задача не самая сложная. Если все пройдёт чисто, победителей не судят, а даже если и осудят, это куда меньшая беда. В конце концов, план c. У отца на даче в сейфе тоже карабин, и разрешение и лицензия на оружие у меня есть, спасибо сборной родной альма-матер по стрельбе. Права на машину тоже, девочка – отличное прикрытие. У милой девочки в багажнике винтовка? В жизни не подумаешь. Один в поле – тоже воин.       А если всё же бред? Ну просто-напросто я сошла с ума, ну видела обыкновенные кошмары, ну придала слишком много значения, и тогда что? Да лучше в глазах Эдмунда Шклярского или ребят оказаться идиоткой сумасшедшей, чем потом рвать на себе волосы! Посмеются да и вздохнут спокойно, и я тоже, смеются – не плачут. Вместе посмеемся. А знать, что что-то мог сделать, но не сделал, потому что струсил, наплевал на всё, себя пожалел... Да как потом жить с этим? Если слышишь, что звонит колокол, он точно звонит по тебе. Права бабушка была: "Можешь сделать – делай, не спрашивай, почему я". Да, предупредить как можно раньше Шклярского – это верное и изящное решение. Вдвоём уже можно сделать больше. Главное, правильно выбрать человека, на которого можно опереться, довериться, с которым не страшно."       Алиса взяла со стола мобильный и открыла телефонную книгу. В трубке прозвучало уже 7 или 8 Гудков, прежде чем на том конце провода наконец ответили. – Алло, – прозвучало издалека. – Привет, Макс! Узнал сестру? – залихватски начала разговор Алиса. – Привет, Лиса! Конечно, рад тебя слышать, – ответил ей двоюродный брат. – Эх, не быть мне богатой. Братишка, у меня к тебе дело. Точнее, просьба. Нижайшая. Очень слёзно тебя прошу. – Выкладывай. Сделаю, что могу. – Макс, устрой мне, пожалуйста, встречу с Эдмундом Шклярским. Надо объяснять, кто это? На том конце провода повисла тишина. Максим, кажется, поперхнулся или просто потерял сознание. Возможно, вспоминал, кто это. – Лиса, ты понимаешь, о чем говоришь? – к брату вернулся дар речи. – Разумеется. Я прошу о возможности поговорить с ним лично, вне концерта, без свидетелей. Ты же сам играешь в группе, вращаешься как-никак в этой тусовке, ну найдутся же какие-то общие знакомые, знакомые знакомых. Максик, мне очень нужно. – Ну ты сравнила. Мою группу и его! Ты нам льстишь. – Просто ценю по достоинству, – пропела плутовка Лиса. – Алиса, это невозможно! Максимум, на кого я смогу выйти – это директор, и то исключительно по деловому вопросу, дальше – личное знакомство, и туда доступа чужим нет. У тебя же, я так понимаю, не деловой интерес, а сугубо личный? Фанатка. – Правильно понимаешь. И это очень-очень важно, ему в том числе. Ну расстарайся, братиш! Ну поищи выход на него, ты ближе, чем кто-либо: ты летом на "Окна открой" будешь? Ну и он, наверняка, тоже. Попробуй связаться по-вашему, по-музыкальному, неформально. Пожалуйста, – голос девушки стал просящим. – А если я не смогу? – Тогда я скажу твоим родакам, кто сдавал за тебя вступительные по смс. И кто прикрывал твой вечно приключающийся зад на каждой сессии, пока ты барабанил на сейшенах. И подружкам твоим скину компромат на тебя, у меня найдётся для каждой из них что-то интересное, если ты сам ещё в них не запутался и не погорел, кобель, – стальным голосом отчеканила она. – Это шантаж! – стал отбиваться взволнованный парень. – Да. Именно так, – и добавила после паузы. – Лиса, ты манипулятор, – смиренно произнёс Макс. – Это ещё не все мои достоинства, – озорно ответила Алиса, – ещё раз прошу: личная встреча, с глазу на глаз, не с директором, не с Маратом, а с Эдмундом Шклярским, не меньше получаса, не билет на концерт и не автограф, а встреча. Город не имеет значения. Как можно скорее, – подчеркнула она. – Хорошо. Я постараюсь, но ничего обещать не могу. – Я жду. В любое время звони, – отрывисто сказала Алиса. – Понял. Пока.       Макс повесил трубку. Теперь оставалось только ждать. Кроме как на него, больше ни на кого надежды не было, помощи ждать не откуда. Двоюродный брат, живший в Питере всю жизнь, с которым она проводила каникулы в деревне, был её надёжным другом, компаньоном в её детских шалостях и верным паладином, не смотря на то, что они жили в разных городах. Алиса всегда удивительно легко сходилась с мальчишками и мужчинами, ей было несложно быть с ними на одной волне. А с Максом они были ровесниками, кроме того, у них были общие интересы, так что делиться всеми секретами и мечтами или просить совета и поддержки они прибегали почти всегда друг к другу и не находили в этом ничего странного, ведь они были братом и сестрой, им было нечего делить. Зато какой фурор производили они, прогуливаясь под ручку, и как менялись в лице его приятели и бесконечные пассии, когда он, представляя её, говорил, что Алиса – его сестра. Она была частой гостьей на концертах его групп, которых он уже сменил множество, и часто захаживала в свои приезды в Питер на его выступления в клубах уровня Орландины или Меццо форте, где не то что не заработаешь, даже ещё и самому заплатить придётся, чтобы тебе дали сцену. Часто это наносило ущерб его учёбе в институте, ведь, чтобы обновлять инструменты и технику, а также иметь репбазу, нужны деньги, следовательно, приходилось искать возможности подработать плюс, пока группа не заявила о себе и никто не взялся за её раскрутку, выступать почти всегда приходится в убыток, так что это не могло не сказаться на его успеваемости, пока он учился в ИТМО, и Алиса и правда бессчетное количество раз выполняла по телефону или по электронной почте его расчетки и контрольные, находила у своих однокашников подходящие для него курсовые, благо, специальности были близкими, а сама девушка училась блестяще. Он прекрасно понимал, сколько ей должен, и её просьбы никогда не игнорировал. Такое безумное увлечение рок-музыкой в Питере более, чем естественно, но можно всю жизнь биться как рыба об лёд и дальше сейшенов в гараже не уйдёшь, и тогда кормить тебя всё равно будет твоя основная профессия, а музыка так и останется увлечением и баловством юных лохматых лет, а если ты пролетел мимо вышки как шифер над Парижем, винить в этом останется только себя. Можно повышать свой уровень как музыканта, учиться у лучших, но без везения тоже не обойтись. Тем не менее, на данный момент Макс нашёл себя как барабанщик в довольно интересной и перспективной питерской группе, и летом им предстояло выступить в шкуре новичков на нескольких фестивалях, в том числе дома, в Питере, на что Алиса и сделала ставку. Ближе него к рок-тусовке у неё никого не было.