Мы встретились не знаю для чего

В лицо дыхнуло жаром, как только они выбрались на крышу. Точно горячим песком в глаза хлестнуло. Такая трескучая жара свойственна для предзакатных часов летом. Небо постепенно темнело, и по нему раскалённым северным сиянием пробегали перламутровые переливы. Лениво плыли ватные облака. – И зачем ты привёл меня сюда? –, Абрамов встал в уверенную позу, сложив руки на груди, пока Андрей расстилал плед. – Хорош пиздеть под руку. Так, а теперь садись, и глянь во-о-он туда! –, он указал на ровный порез горизонта, прямо над которым кружило полупрозрачное красное марево. Да, Бебур решил немного побыть романтиком в свои 30+ лет, для того кто воспринимает его как близкого друга. Не запрещено же, значит можно попытаться. Благо, на крышу офиса был незапертый выход. – И ещё вот что. –, он достал из рюкзака небольшой термос. Чёрный чай с бергамотом стал бы идеальным дополнением. Ваня помолчал с секунду, глядя то на небо, то на организатора вечера. И нет, не засмеялся, а молча откинулся на спину и прикрыл глаза. Всё началось вполне отлично. * – Слушай, ты грустный какой-то. –, Бебуришвили попытался завести новую тему, когда очередной короткий разговор закончился. – Нет, мне совсем не грустно. Я наедине со своими мыслями. –, его вымученной улыбкой можно было вскрыть вены на запястьях, – Просто, знаешь, от некоторых мыслей мне становится очень и очень тревожно. Типа, прям до рвоты, тревожно и всё тут. – Поясни, – глухо отозвался Андрей, недоуменно глянув на Абрамова, который кажется вот-вот ему душу изольёт, рискуя своей репутацией. – Вот смотри, к примеру, сейчас я думаю о том, как тут красиво, и что я в любой момент могу полететь вниз при любом неосторожном движении. У тебя, наверное, очень мягкие волосы, а ещё велика вероятность что ты меня даже за приятеля не считаешь. –, он увядал прямо на глазах, с каждой фразой становясь всё печальнее и печальнее, – Или, вот что чай пиздец вкусный, а я – идиот, раз подумал, что имею право портить тебе настроение своим нытьем. И хуже всего была не эта его речь, которая длилась как несколько самых долгих вечностей, а то, что наступило после неё. Молчание, перебиваемое его рваным дыханием. Это не то что неловко, это гораздо хуже, стало невыносимо стыдно и жалко одновременно. Стыдно за себя, а жалко, до ноющей боли в груди жалко, его, Ваню, человека который всегда был таким непоколебимо спокойным, а сейчас… даже у него сдали нервы, и это по-настоящему пугало, до чего же он сумел себя довести. И в этот момент его грузное молчание было намного громче и красочнее самого истошного предсмертного крика. Андрей вздрогнул, представив, что бы было, если бы тот закричал в этот момент. – Ты.. так удивлён, – он вдруг хмыкнул и снова глянул на догорающее солнце, совсем не щадя глаза, – Неужели я кажусь настолько бесчувственным? Было очень неловко соглашаться, но мужчина всё же неохотно кивнул, ожидая самой разной реакции. Да, всё время Абрамов выступает в роли бесчувственного саркастичного комика, которому с виду насрать на всё и на всех кроме ну очень близких людей. Конечно, Бебуришвили далеко так не считал, понимая, что Ваня как бы тоже человек, но всё равно даже не догадывался о том, что вообще-то его может что-то волновать. Сильно волновать. – Вот как. Знаешь, это правда странно. –, он вдруг поморщился от света, лёг на спину, закинул ногу на ногу, и преспокойно продолжил, – Вот я вроде и не скрываюсь особо. Мне ж и не нравится делать из себя то, чем я не являюсь, только ради того чтобы сохранить репутацию. Это так жалко, что-ли.. ну не в прикол притворяться. Было так странно безмолвно наблюдать, как такой сложный мужчина просто так изливает душу. Похоже, именно это называется доверием. Таким наивным и беспочвенным. Хотя, вспоминая, какой именно человек проявляет такое доверие, всё встаёт на свои места. Нет, это не глупость, и даже не наивность. Это самая настоящая безысходность. – Я, наверное, раздражаю тебя. Прости, я правда не хотел нагружать тебя. –, произнёс Ваня совершенно буднично, будто бы не поделился сейчас чем-то невероятно личным только что, и уже приподнялся на локтях, намереваясь встать. – Нет, стой, не раздражаешь ты меня, – Андрей очухался и несильно надавил на грудь Вани, препятствуя продолжению его движения. – Прошу, останься, это очень интересно. Оба замерли в липком оцепенении. – Погоди, что? Интересно? –, теперь уже он сам нехило удивился. – Да, блять, мне интересно слушать тебя. Потому что ты, твои слова и мысли, для меня важны. Я не думал, что это нужно проговаривать вслух, но ты меня.. сто-о-ой, нет, ну ты не серьёзно сейчас! Ледяные глаза Абрамова заблестели от слёз, он окончательно растаял и отошёл от шока как минимум внешне. Это было необыкновенное зрелище: видеть, как постепенно он переменился в лице, перебирая практически все до сели знакомые выражения, и тут – что-то совершенно странное. Сразу же вслед за этим последовал еле слышный всхлип. – Я конечно понимаю, что это сейчас не совсем уместно, но-о-о… –, Андрей помялся с секунду, а потом на одном дыхании выпалил, – Ты умеешь плакать?! Крупные капли быстро катились вниз по щекам, оставляя тонкие влажные дорожки. Мужчина издал ещё один тихий всхлип, прежде чем закрыть лицо ладонями и окончательно сесть. Бебуришвили больше не посмел ничего сказать. Молча приобнял за плечи, не понимая как ещё поддержать. Он в целом не был супер эмпатичным, в отличие от Вани, которого сейчас самого захлёстывает эмоции. Так что в таких ситуациях он выбирал просто быть рядом до тех пор, пока утешаемому не станет легче. Наконец, Абрамов затих и поднял голову. – Ты всё ещё тут? –, его голос всё ещё редко ломался, лицо было мокрое и слегка покраснело в области глаз. От такого глупого вопроса Андрей готов был на атомы разложиться, но додумался подудержать порывы. – Конечно, я тут. Не оставлю же я тебя тут, Ванюш, ну ёпт твою мать! –, всё же, он позволил себе немного возмутиться. А Ванюша только усмехнулся и невинно захлопал глазами. На его губах играла мягкая улыбка. На пылающий город падает тень.