Приют для калек нижнего города

      Джейс Талис - это искусство. Прирученный домашний зверёк, которого с удовольствием гладят гости. Наверное, они даже приходят только ради него. У каждого человека же был период жизни, когда он приходил к кому-либо только ради собачки или кошечки?       Талис собака - французский пудель, который следит за собой. Его ванна переполнена различными склянками с маслами, кремами, масками и ещё кучей подобной ебурды. Этот человек проводит часы в ванной комнате, его воля - он проведёт там весь день, устраивая себе спа. Тёплая - хотя правильнее сказать ебать какая горячая ванна, в которой он нежится, размягчает смуглую кожу, нанося скрабы и втирая их так, словно желает заменить старую кожу ими, а после - контрастный душ. О, многое можно отдать, чтобы смотреть на то, как напрягается пресс под напором ледяной воды, после того как юноша уже размокнул в своём котле. Или услышать судорожный, тяжёлый вздох, который он издаёт, погружаясь обратно в негу.       Бёдра, скрытые полотенцем - насмешка. Если и есть толк скрывать хоть частичку этого тела, то придётся укутывать Джейса целиком, потому что он - ебучее искусство, нуждающееся в том, чтобы за ним ухаживали как за Мона Лизой в Лувре. – А я смотрю, ты не торопишься, – насмешка срывается с сухих губ совершенно привычно. Язвить Талису - золотой стандарт, которого Виктор придерживается. Золотой. – Прости, прости, Вик. Я клянусь, я старался закончить быстрее, – оправдания сыпятся так быстро, что мозг не успевает их обработать. А всё потому, что взгляд направлен нихуя не на губы - на шею. На каплю, стекающую по подбородку вниз. Она привлекает внимание, раздражает одним существованием. Эротично ли выглядит Джейс, вышедший из душа? Да, пиздец как. – Я же не задерживаю тебя? Я.. Я тебе должен ещё одну встречу, обещаю, в следующий раз я подготовлюсь заранее. Золотой ретривер - вот, кого ещё напоминает Джейс. Покладистый, хороший мальчик, который всегда протягивает лапу, лишь бы хозяин его похвалил и погладил по голове.       И Виктор гладит. Определённо не в том контексте, в каком хотел бы, но всё же - вскидывает руку, запускает пальцы в волосы и мягко зачёсывает их назад, поправляя причёску. – Не волнуйся, – кидает ленивый голос, наблюдая, как вздрагивает кадык от махинаций с волосами. Краем глаза он видит, как бегает чужой взгляд, как впивается в пол и это смешно - искренне смешно. До боли в коленях и катания по полу.       Да, это пёс. Никаких сомнений. Хорошенький, ласковый и прилипчивый. Он сам это начал. Сам позволил смотреть на него и восхищаться, а что остаётся делать Виктору? Обнять и плакать, разве что.       Ещё он похож на собственного пса. Ох, эта дурацкая лопоухая овчарка.. Как там ее? Плевать. Виктор продолжал раз за разом называть их пушистого дурачка Талисом. Виктор по природе своей экспериментатор. Сторонний наблюдатель. Называйте как хотите, но факт остаётся фактом - взглядом янтарных глаз вполне можно просверлить дыру в подтянутом теле.              Лопатки сходятся, когда объект исследования тянется, разминает плечи после приятного душа. От него чувствуется это тепло - дотронься сейчас до шеи - обожжёшься. Поэтому Вик только съедает взглядом, но не тянет руки. Им обоим надо остыть. Кому-то физически, кому-то морально.       Джейс Талис олицетворение красоты, искусства как такового - думается Виктору, когда он разглядывает широкую спину, идя вслед за хозяином просторной квартиры. Если быть точнее, то это подарок от его подружки, но это ебёт учёного в последнюю очередь. Так вот, спина. Виктор завидует белой завистью той даме, что раз в две недели мнёт это шикарное тело, избавляя студента от кучи неприятный ощущений после работы в кузнице. Джейс как-то упоминал мельком об этом… Пф. Как же он любит себя.

Стрижка каждые четыре недели, массаж каждые две, секс - каждую. Самовлюбленный сукин сын с золотой ложкой во рту.

И его вполне можно понять. – Что-то не так? – ноги расходятся совсем немного, но это уже проблема. Джейс просто обожает создавать проблемы Виктору, сам того не подозревая. Очки скатываются на кончик носа, стоило на секунду опустить голову и взгляд на широкую постель, а не широкие бёдра. – С чего ты взял?       Взгляд плавно уходит. Невозможно просто смотреть на этого человека и не сходить с ума. Он делает шаг ближе, помогает натурщику правильно лечь поперёк кровати, не стесняясь трогать везде, куда только дотянутся его руки. И каждый раз, стоит ему прикоснуться Талиса, как в голову лезут мысли о том, какой же он на его фоне бледный. Почти как сама смерть. В Зауне солнце - редкость. Оно покинуло его вместе с котом по имени Рио.       Присутствует ли зависть? Конечно, куда же без неё. Она не может не возникать, когда в сравнительном анализе ты проигрываешь по всем пунктам. Но даже зависть меркнет, когда речь о Джейсе Талисе, по которому можно писать грёбанный учебник анатомии. Про него можно писать самые нудные книги на свете, которые в академии искусств все поголовно ненавидят и читают через силу - и все мигом захлебнутся в слюнях и других телесных жидкостях, если там появится схема этого тела. – Ты смотришь.. Больше обычного. О, даже не смей заикаться об этом. Больше обычного? Даже приблизительно нельзя сказать, сколько Виктор тратит на изучение со всех сторон. И снова горло дёргается. – Мне нельзя смотреть? – Виктор спокойный. Точнее, мастерски строит образ спокойствия, скрывая восхищение, пока рука ведёт по напряжённому плечу. Кожа всё такая же разгоряченная. С ума сойти, как хорошо он сохраняет тепло. Или в комнате тоже слишком жарко? – Расслабься. Я изучаю тебя. И Джейс снова демонстрируют свою собачью натуру, повинуясь одному только слову. Парень наблюдает за тем, как взгляд сбегает к зашторенному окну. Наверняка он думает о том, какие же классные шторы купил. Лишь бы не смотреть на него, задохлика.       Пальцем Вик смахивает с шеи дурацкую каплю, что не давала ему покоя ещё в коридоре и мягко поддевает подбородок, чтобы натурщик запрокинул голову. Не нужно прикладывать никаких усилий - перед ним же Джейс Талис. Кожа чистая, почти что девственно нетронутая, оно очевидно: оставлять следы, кусаться - собачье дело. Поэтому на нём ни единой метки, хотя о его сексуальных подвигах и знает пол Академии. Дамский угодник, похититель сердец.. Можно придумать ещё с десяток прозвищ. Усмешка остаётся где-то в душе, так и невысказанной.       А затем Виктор опускает руку вниз и стягивает ненужную тряпку. И не смотрит.

Не сейчас. Не тогда, когда нет возможности скрыть ухмылку за преградой в виде широкого мольберта.

Рука остаётся на бедре. Ни в какое сравнение не идёт с чужими габаритами, отчего так и хочется смеяться. Вся ситуация - смех.       Как же хорошо быть художником в пубертате - любую хуйню легко приплести к тому, что того требует работа. Ладонью он ощущает мурашки и скользит рукой выше, корректируя положение ноги. – Тебе комфортно? Ты весь дрожишь. – Всё хорошо, – только и отвечает зашуганный мальчишка, вызывая смешок. У него всегда всё хорошо. Интересно, чем вызван румянец на его лице?       Виктор поднимается и встаёт за холст, теперь окидывая взглядом "композицию" целиком: Драпировка накинутая поперёк груди, виноград в одной из рук, отсылающий к греческому богу, поза, которую занял натурщик - здесь идеально всё. – Хороший из меня натюрморт, а, Вик? – Джейс улыбается слегка неловко, но не менее очаровательно, чем обычно.       А вот Виктор думает, что никогда не чувствовал себя более оскорблённым, чем сейчас - доводилось ли хоть кому-то желать трахнуть натюрморт? А, ему, как оказалось, доводилось. – Замечательный, – тем не менее, он вполне осознанно отвечает на вопрос, хоть тот, скорее всего и был риторическим. Художник практически уверен, что его голос сейчас был самым неожиданным звуком - обычно, погружённый в работу, он нем как рыба, увлечённый процессом. Но исключения всегда находят его, когда дело касается Джейса Талиса.       Рисовать Талиса - определенно значит получать удовольствие. Этот человек муза и вдохновение в одном лике. Виктор давится удовольствием, задыхается от одной только мысли, рассматривая всё, что ему дозволено сегодня лицезреть.       Как же просто работать с прилежным мальчиком. За малейший проступок такое благодушное извинение.. Бесподобно. Его пëс всего лишь сбил с ног калеку. Всего раз. Но теперь Виктор хочет упасть ниц ещё раз, разыграть целый спектакль, потому что знает, что последует дальше. Как забавно Джейс будет извиняться и просить прощения, предлагать свою помощь с разработкой чертежей для профессора или записями конспектов.

Или, как сейчас, удастся поймать ещё один миг, когда горячее тело уязвимо расположится для него на постели.

      Рисовать Талиса - наслаждаться процессом. Иметь возможность подойти, коснуться его иной раз, провести пальцем по линии челюсти, повертеть его голову, облизать свои пересохшие губы и возжелать поцеловать чужие, чтобы те красиво блестели. Да, только для этого.. Для красивой композиции. Хотя, если уж говорить о том, как выглядят губы Джейса, то с ними точно всё в порядке. Ну, объективно. Этот чёрт тратит время даже на макияж. Чёртова модель. Это возможность осторожно коснуться спины и прошептать "выпрямись", совсем мягко ведя ногтями меж лопаток.       Рисовать Талиса - тонуть в красоте, в искусстве. И Виктор утонул в который раз, засматриваясь на изгибы тела практически нагло, отчего его прервал блядский скулёж, и это даже не гипербола. – Вик, мне нужен перерыв. – А мне нужен хороший натюрморт, Талис. Ты сам предложил свою кандидатуру, чего же теперь отлыниваешь?       И парень мнётся, прикусывая пухлую губу, отводя свой взгляд. Позорно прячет его в складках простыни, которая не скрывала ровным счётом ничего. Дайте Виктору волю - в следующий раз ткань будет прозрачной. Щёки пылают, краска с холста словно перетекает в реальность, заливая скулы, слегка оттопыренные уши и массивную шею. Джейс вздыхает и комкает драпировку, впиваясь в неё пальцами. Виктор жалеет, что эти руки сейчас не на нём. Жалеет больше всего на свете.              Боже блять, как можно не думать об этих руках, честное слово? Тело Джейса - сплошная эрогенная зона для художника, медленно теряющего надежду на.. Да на что угодно. Задуматься на секунду, как его держат эти ладони. Как в себе они умещают его грёбанную талию, которой завидуют даже девчонки с их курса. Вспомнить прикосновение к плечу и просто расплыться от этой громадной разницы. Это до неадекватного соблазнительно, будь проклят этот человек и эти его..       И Виктор мог бы быть милосерден, не вынуждая Джейса говорить о своём очевидном возбуждении, но нет. Он не может лишить себя такой радости, поэтому садится на край постели и ведёт пальцами по груди, постепенно снимая ткань. – Так что такое? – Талис возненавидит его. Уже ненавидит, сто процентов. Быть таким идиотом - противозаконно. Но Виктор пользуется тем, что ему не возразят. Пользуется привилегиями. – Это, понимаешь.. Организм реагирует за меня, я не.. Это просто... Бог мой, – выражение лица можно было описать только одним словом: "очаровательно". Наверняка это первый раз в его жизни когда говорить настолько тяжело. – Это ужасно? – шепотом спрашивает натурщик после тирады нечленораздельных слов о том, как ему стыдно. Вик улыбается и мотает головой. – Как такое может быть ужасно, хм? Мы же взрослые люди, Джейс, что с тобой? Я полагал, что ты гораздо легче относишься к такому..       К этому невозможно относиться легче.       К Виктору не применимо это слово.       К его чёртовым ключицам, выглядывающим из под полу расстёгнутой рубашки, к его тонким запястьям, к прекрасным пальцам. Каждое прикосновение, сделанное во благо искусства, загоняло Талиса в могилу. Не смотреть на Виктора - преступление. Не думать о нём - кощунство. Не сходить с ума от одной только мысли, насколько он обнажён и открыт перед ним сейчас - выше его сил. Горло пересохло, словно он одинокий путник в пустыне, не видевший воду несколько дней. Хотелось не думать. Не дышать. Просто не существовать в момент, когда Виктор прильнул к нему вплотную, наваливаясь на широкую грудь. Из всего получалось пока только "не дышать". – Почему ты так покраснел, Джейс? Стыдно? Со стыдом нужно бороться. Виктор - самая ядовитая язва, которую только можно представить. Вот он, выходец Нижнего города во всей красе, посмотрите на него. Такой красивый, элегантный и донельзя саркастичный.       А ещё наверняка садист. И лучше Талису прекратить думать о том, что его, в теории, могли бы выебать на этой постели прямо сейчас. Если он не подрочит в ближайшие блять двадцать минут, то эти мысли будут преследовать его ещё ебучий месяц. Мысли о Викторе, лежащим под ним, откидывающимся на подушки. Джейс Талис проклинает больную ногу его художника, ведь он почти уверен, что сидеть на его коленях и душить, впиваясь бледными пальцами под самые скулы, бедняга не сможет. Сколько же теряют люди, с которыми, гипотетически, у Виктора складывался интим. Почти что кощунство. Джейс думает, и мыслей слишком много даже для его гениального ума - они с Виктором ведь любимчики профессора, они не могут быть глупцами - ещё немного, ещё мгновение, и придётся сдаться, упасть и скулить, сбежать, поджав хвост как мокрая шавка. – На моей памяти у тебя не было проблем с речью. Я могу помочь тебе разговориться, хочешь? – студент обрубает товарищу путь отхода - план позорно сбежать, оставив на ткани пятно - накрылся медным тазом, а ему постучали членом по лбу.       Взгляд всё также направлен на шторы, как единственное спасение от всепоглощающего, изучающего взора. Я изучаю тебя - в ушах звенело. Мозг снова и снова возвращался к этой фразе, вылизывал её, смаковал как вкуснейший деликатес, пока Талис ёрзал по постели.       Виктор - его смерть с косой. Подушечки пальцев мажут по ярёмной ямке, давят на ключицы и незамысловатым движением спускают драпировку, которая струями стекала по величественному телу. Теперь постановка похерена окончательно. Усмешка пронзила Талиса насквозь, заставляя его вывернуться и вскрикнуть непонимающе. Овчарка, кстати, тут же заскреблась в закрытую на замок дверь. Как хорошо, что Виктор заранее знал, что Талис не сможет усидеть на жопе ровно. Правда, даже самому неясно, про какого из Талисов он думал. – Бедолага. Он за тебя беспокоится, – гад смеётся, ведёт языком по линии губ, а затем наклоняется и. Джейс выполняет второй пункт - голова пустеет и становится так хорошо, но так смертельно стыдно..       Пара месяцев общения, с самого начала которого Виктор не упускал ни единой возможности отпустить колкую фразу, сделать комплимент со своим тупым-серьёзным лицом.              Господи, студент ненавидел это лицо. Ненавидел этот тон, ненавидел Виктора за то, как легко он может говорить что-то.. Такое. Он даже не пытался флиртовать, чёрт возьми, но раз в неделю находил повод кинуть невзначай смертоносное оружие. – Ты так красив, Джейс. Я так рад, что ты согласился быть моим натурщиком, – рваный вздох прерывает чужую речь, когда пальцы одной руки обхватывают всю длину Талису, а другой - поворачивают его лицо. Мягко, но настойчиво. Виктору не нужно просить, не нужно приказывать. В его руках абсолютно каждый станет податливой глиной, из которой умелый мастер слепит то, что нужно ему. – Посмотришь на меня? Ты весь вечер избегаешь прямого зрительного контакта. – Ты не даёшь мне и шанса на выживание, – бормочет Талис. Гигиеническая помада давно оказалась съедена, оттого губы - красные от покусываний, ободранные и слегка припухшие - казались ещё соблазнительнее, чем есть на деле. Виктор тянется вперёд, увлажняет их, зализывает ранки и парень натурально скулит, пытается уйти от удовольствия, когда по члену проводят ладонью. Руки мастера - в ссадинах. Юноша видит, чувствует царапины и укусы - котята постарались, играясь -, мозоли между средним и указательными пальцами, от того, как часто и активно Виктор что-то рисует, пишет, творит. Замечая непонимание в глазах напротив он опускает веки, не в силах смотреть. – Об этом я и говорю, на тебя невозможно смотреть, Виктор, – уточняет он шёпотом, его голос вздрагивает от ещё одного движения. – Тебя легко смутить? – со всем научным интересом спрашивает парень, не вкладывая в свой тон ни капли издевательства, но мученик имеет свои представления на этот счёт. Джейс дёргается в его руке, требует внимания к себе, и Виктор мажет большим пальцем, давит, руководствуясь исключительно собственными предпочтениями. В отличие от друга, его сексуальный опыт не был таким бурным. Не был как в принципе - о том, как всё происходит, студент знал разве что от Вайолет, но есть пару нюансов.       Но даже этого маленького движения хватает, чтобы махина вздрогнула всем крупным телом и, не находя спасения позади, рухнул на острое плечо, вжимаясь в изгиб шеи с тихим мычанием. – Я вижу, – продолжает он и совсем немного улыбается, замечая такую бурную реакцию. Неужели чувства так воспаляются, когда касания - чужие? – Мне казалось, после твоей активной половой жизни, у тебя должны были притупиться.. – На тебя это не действует, Виктор, пожалуйста, не говори ничего, пожалуйста, – Джейс задыхается в своих же словах - можно выгнать язвительность из голоса его дорогого друга, но выгнать её из действий - невозможно: во время, казалось бы, обычного (всего-навсего заставляющего уши гореть) вопроса заунец продолжает гладить эрегированный орган, не заботясь о том, что с каждым движением "вверх" выбивает всю рациональную часть.       Как оказалось - Виктор не садист. По крайней мере, не в данную секунду. Разве может он смотреть, как милый щеночек теряет себя, желая кончить?       Нет, конечно, может, но сейчас план несколько иной - он ведь невербально предложил свою помощь, так зачем огорчать Джейса?       Рука ведёт немного резче, Виктор не успевает сделать и трёх движений - собирается поцеловать Талиса, сжать его сильнее, но он уже пачкает его ладонь, капает слюной на чистую рубашку друга и дрожит. Парень поджимает губу, чувствуя на себя вес юноши, и опускает взгляд на ладонь. – В..виктор.. Боже мой, извини, я не, – в очередной раз кадык дёргается, когда Талис пытается начать говорить, сглатывает громко и крепко хватает плечо Виктора.              Виктор молчит. Думает о том, что произошло.. И о том, что если Джейс не отстранится, то его эрекция тоже станет очевидна. Ни то что бы это было какой-то проблемой, учитывая, как сейчас реагировал на всё происходящее его товарищ. – Тебе стало легче? – спокойно интересуется он и поднимает смуглое лицо, целует, всё-таки, с удовольствием задерживаясь, и ведёт по щеке. – Да, да, мне.. Мне гораздо лучше. Спасибо.. Виктор, мы ведь.. – Как насчёт сходить в ванну и привести себя в порядок? Мы продолжим после этого, что думаешь?       Несвойственная уклончивость явно смущает Талиса, но он не возражает - вести диалог в таком виде - точно убьёт его. Взгляд цепляется за пах, парень собирается спросить, но открывая рот слышит тут же: – Не беспокойся, я самостоятельный мальчик, в отличие от тебя. Если, конечно, ты не хочешь этого больше, чем я... Джейс подскакивает и скрывается за дверью. Смешной.       Теперь на лице царит ухмылка. Карманный бунт, благо, много времени не займёт, учитывая всё то, что он только что вытащил с Джейсом - кончить слишком легко, когда думаешь об умоляющем тебя заткнуться друге. Надо бы поговорить о произошедшем, когда Талис вернётся из ванной.