Приключения Звёздного Трио

      Из всех созданий Эру Мелькор — единственный был больше всего похож на Отца. Сложный как личность. Многогранный и изменчивый. Его Эру сотворил первым. В него вкладывал все свои надежды и тщания. И в конечном итоге вложил слишком много, сотворив не собственную копию, но создание отличное от себя. Наделённое свободой выбора и способное пойти против воли Отца.       Эру хотел не этого. Для успешного сотворения мира Ему нужны были инструменты достаточно разумные, чтобы действовать вне Его прямого контроля, но при этом не способные возражать Ему. И Мелькор оказался главным разочарованием Создателя. Неверной нотой в Его симфонии. Глазами, отказавшимися не вглядываться в бесконечность Эа и не видеть Тьмы, лежавшей за пределами.       Создавая уже его братьев и сестёр Всеотец учёл эту ошибку и пытался исправить изъян. С переменным успехом. Старшие Стихии — пятеро Аратар, наречённые позже Владыками Арды, получились… разными. Одни действительно не видели того чего Он не хотел. Другие просто делали вид, что не видят. Кто-то пытался бунтовать и одумывался, кто-то хранил нейтралитет, однако в любом случае все они так или иначе подчинялись Ему. Пусть с неохотой, и не всегда по доброй воле, но подчинялись, воплощая Его Тему и Его Замысел. Они не были личностями в полной мере этого слова. Лишь отражениями граней Его существа. Его продолжениями в Арте.       В отличие от Мелькора. Единственный живой в королевстве кривых зеркал Тёмный Вала страдал из-за этого по многим причинам. И непонимание и отвержение были лишь одними из них. Несчастному было попросту не с кем поговорить. Другие Валар пребывали в перманентном состоянии не ведающего блаженства и не могли стать достойными собеседниками для него — познавшего всю скорбь мира. И даже исключения из этого правила — трое Феантури, скорее прислушивались к старшему собрату, чем наставляли его.       Про Сотворённых и Детей и говорить не стоило. Все они либо отворачивались в ужасе, либо тянулись к нему. Слушали его, внимали ему, искали его общества и мудрости. «Тано, объясни. Тано, научи. Тано, подскажи» — снова и снова. Из века в век. Из эпохи в эпоху. И и он объяснил, учил, подсказывал. Направлял. Помогал найти Путь, а некоторых так и вовсе вёл по нему чуть ли не за ручку. Мелькор был хорошим Учителем. Но он так же ещё были и живым. И нуждался в обществе равных. Тех, кто смог бы понять.       Этого ему не могли дать даже самые близкие. Даже Ортхэннер с Эленхель. Первый либо уподоблялся волку, начиная выть о том, что слишком слаб, раз не может помочь Тано. Вторая либо убегала, считая себя недостойной, либо принималась пытать унимать его боль. А Изначальный не хотел, чтобы его лечили или, тем более опекали. Ему нужно было с кем-то поговорить. Облегчить душу.       Но за все эпохи мира он так и не нашёл равного себе собеседника. Потому каждый раз, когда становилось плохо, когда порождённое бессилием чувство безысходности вновь наваливалось на него, Тёмный Вала замыкался в себе. Уходил от всех, ища спасения в диких землях и пустошах. В те, дни когда мир ещё был юн, таких мест было предостаточно. А теперь почти не осталось.       Пролетая над Эндорэ на крыльях ветра Мелькор, удивлялся тому, как далеко расселились люди. Бывшие когда-то чужаками, вынужденными выживать в отвергавшем их мире эльфов, его дети расселились по всей Арде. Он видел их поселения на склонах гор и в долинах по берегам рек, озёр и морей. На севере, юге, востоке и западе. Эльфы угасали. Осталось всего несколько крупных поселений, обескровленных жестокой войной. Люди же напротив — вошли в силу, готовясь унаследовать мир. Так как он и хотел.       Они были повсюду. Мелькор слышал их голоса. Их надежды и страхи, мечты и сожаления эхом отдавались в голове Тёмного Валы, заставляя его уходить всё дальше. В поисках покоя он забрался на север, но даже там — в почти лишённых жизни пустошах обитали полудикие племена, пасущие стада оленей на суровых просторах тундры. В отчаянии Изначальный рванулся вперёд, проносясь над водой чёрной кометой и внезапно… оказался на небольшом острове, отделённом от материка лигами студёной воды.       В первый момент Мелькор не понял, что за нелёгкая его сюда занесла, но стоило ему оглядеться, как гнев и отчаяние покинули мятежную душу. Сменились пониманием и скорбью Старой, как возвышавшиеся над его головой скалы. Он стоял посреди безбрежного поля такого густого, чёрного цвета, как будто само небо раскололось над этим местом и сквозь треснувшую оболочку атмосферы на землю пролилась Тьма. Столько Тьмы, что почва не смогла впитать её всю. Не сразу он понял, что это были маки.       Их бархатные лепестки действительно были чёрными. Как пепел сгоревшего дома, как тьма всех ночей, что прошли после разрушение Гэлломэ. А в сердцевине, если вглядеться не глазами плоти, но внутренним зрением, можно было увидеть лицо того, чью душу олицетворял тот или иной цветок. Водоворот чувств, не отпускавший Мелькора с тех пор, как он увидел Элхэ в объятьях Ортхэннэра, вдруг улёгся и он ощутил усталость. А одновременно с ней — смирение. Чувство, изначально чуждое Восставшему.       — Будь, что будет, — вздохнул Мелькор, начиная идти. У него не было цели. Он брёл без цели и смысла, пересекая равнину из конца в конец. Ему уже давно хотелось пройтись вот так, вслушиваясь в голоса чёрных маков. Касаться пальцами их бархатных лепестков, вдыхать сладостно-горький аромат и просто идти, подставив лицо ветру. Ничего впереди и ничего позади. И никого вокруг. Лишь бесконечный чёрный простор, звёздная арка ночного неба над головой и облака, похожие на призрачные полотнища.       Маковое поле раскинулось на многие лиги, а у самого горизонта темнели обломки горной цепи, давно ушедшей под воду. Мелькор смотрел на них и вспоминал Хэлгор. Свою первую первую крепость. Шпили из чёрного льда, скребущие небо, основания которых зимой утопали в снегу, а летом — в алых ликующих маках. Память Бессмертного не выцветала с годами, но сам он как будто бы умалился и теперь с трудом верил, что когда-то мог создать нечто настолько грандиозное, но одновременно лёгкое и изящное.       Силясь сморгнуть не пролитые слёзы, Мелькор случайно разрушил и видение, выстроенное памятью. Перед ним вновь расстилалось лишь поле и обломки окаймляющих побережье скал. Всё, что осталось от его первого дома. Напоминание о малодушии.       Всколыхнувшаяся боль потери прорвалась криком, что достиг небес и, казалось, заполнил собой весь мир. Громкий и страшный, он пронёсся над полем, всколыхнув скорбные цветы. Мелькор кричал, но не устами, а Голосом, что от рождения дан всем Поющим. Он не понимал, что делает, так как перед внутренним взором встала уже другое видение. То, чего не было, но что могло бы быть, если бы он принял другое решение. Если бы решился защитить своих детей, запятнав руки в крови собратьев. Решился испачкаться.       Из стрельчатых окон Хэлгора потоками хлынула Тьма. Она вырывалась наружу, растекаясь по небу клубами не сажи и даже не дыма, а чистой, рафинированной темноты. Отдельные струи сливались воедино, образуя растущее пятно. Нависающую над землей тучу, что заполонила собой, заволокла всё небо обернувшись исполинской фигурой в чёрной, трехзубой короне. Его фигурой!       Тот другой Мелькор простёр чёрную длань, сметая с лика Арты колонны светлого воинства. Валинор — Изначальные и Сотворённые не смогли устоять пред мощью Властителя Тьмы. Они просто замерли, как испуганные дети, понимавшие что нет смысла бежать от этого Зверя, вырастающего в небесах над полем чёрных маков. Что он всё равно настигнет их, и погасит Свет навсегда.       Два провала открылись во тьме, обжигая холодом и пронзая жаром. Ужасные, нечеловеческие глаза, видевшие каков был мир до Начала Времени. Взглянув в них Тёмный Вала на мгновение увидел, увидел себя таким, каким рисовали его сторонники Света.       Воздух в лёгких вдруг резко закончился и Мелькор рухнул на колени, зарываясь пальцами в землю. Его трясло — от ужаса, от разочарования. Он страшился того, кем мог стать, и сожалел о том, что не стал им, до конца цепляясь за свою мнимую праведность.       — Здесь я останусь, — сказал себе Тёмный Вала. — Мне нет места в мире. Я больше ничего не могу. Зря они вернули меня.       Призрачные голоса, неотчётливо различимые в шелесте маковых лепестков не согласились с ним. Возразили ему, попытались отговорить, но сегодня даже их шёпоту оказалось не под силу заглушить другой голос, звучавший в голове Изначального.       Ну что, доволен? Нашёл новый способ оттолкнуть тех, кто тебя любит? Сбежал? — вопрошал он не скрывая своего осуждения.       — Прекрати, — исцелённые от ожогов пальцы глубже зарылись в землю. — Так будет лучше для всех. И ты знаешь это.       А ты сам-то знаешь? Или просто боишься? Боишься потерять. Боишься боли. Ты трус. И слабак. Малодушное ничтожество.       — Не мучай меня, — тучи сгустились над островом. Сверкнула молния и раздался первый раскат грома. Приближалась буря.       Ты сам себя мучишь. Я — это ты. И я тебя знаю. Ты трус. Ты боишься будущего. Даже призрак возможной потери пугает тебя настолько, что ты гонишь её от себя. Всё надеешься, на новое возрождение. Ещё один шанс. Его тебе дали и что? Что ты сделал?!       — Я сказал: хватит! Замолчи... — очередная вспышка молнии, распоровшая тучи над головой Мелькора, сверкнула на пол неба.       Ты добился своего. В этот раз бедная девочка действительно уйдёт. Сколько можно терпеть твоё пренебрежение? И останется с твоим сыном. Его ты тоже всю жизнь от себя гнал. И когда он пришёл к тебе гнал, и потом. Уверен, они найдёт общий язык. Доволен?       — Нет! — поднявшись с колен, заорал Тёмный Вала, подставляя лицо струям дождя. — Я не доволен. Ты это хотел услышать?       Слишком поздно… — скорбь, насквозь пропитавшая эти слова, была его скорбью, ибо Мелькор наконец понял, что любит Элхэ!       С ним всегда было так. Чувства пробуждались в нём постепенно. Первой была тоска, когда он, лишённый имени, томился в Безлетных Чертогах Отца, тоскуя по имени и сущности, которые были у него отняты. Потом была радость обретения и не-покой. Жажда принести и собратьям то, что он открыл в Эа. Озарение, творческий полёт, непонимание, гнев, одиночество, обретение, предчувствие, скорбь, боль, ненависть и даже простая человеческая усталость — всё это пришло к нему не сразу, а со временем.       Всеотец желал сотворить орудия, умные но бесчувственные. И до определённой степени преуспел в этом. Изначальные появились на свет ущербными. Эмоциональными калеками. Лишь благодаря нотам Мелодии Эа, которые Мелькор вплёл в Великую Музыку они получили шанс измениться. Обрести чувства. Не все воспользовались этой возможностью. Лишь нескольких в Валиноре можно было назвать по настоящему-живыми, но даже Тёмный Вала испытавший больше них всех, оставался неполноценным.       Не способным любить. Не абстрактной любовью Изначального духа, но простой человеческой. Теперь это чувство пришло к нему. Или даже скорее созрело и проросло в нём. Словно семя, посеянное жертвой тёмной эльфийки, и политое заботой смертной девы. Оно вызревало медленно, складываясь из коктейля таких сложных и противоречивых эмоций как вина и нежность, сожаление и заинтересованность, притяжение и скорбь. Теперь всё это сложилось воедино. Словно мозаика на расстоянии. И он осознал.       — Я не доволен… я хочу, чтобы она была со мной… всегда! Элхэ… — глухой, задушенный рыданиями голос утонул в рёве бури.       — Я люблю её, — Мелькор закрыл лицо руками, размазывая грязь по бледной коже, а затем завалился на бок. — Элхэ…       Дождь обрушился на остров сплошной серой. Холодные, твёрдые капли хлестали с такой силой, словно кто-то пытался размыть этот клочок суши. Погрузить на дно. Море клокотало вокруг, вздымая волны чуть не до самого небосклона, по которому стремительно неслись тяжелые, наполненные влагой тучи фантастических форм. Казалось, что во всем мире не осталось ничего, кроме вставших на дыбы вертикальных стен соленой воды и перечерченных ветвистыми молниями черных облаков. Свирепое завывание бури смешивалось с монотонным рокотом волн и непрерывными раскатами грома, создавая симфонию. Первобытную, яростную.       Стена дождя укрыла нескончаемое поле маков, окрашивавших землю ночной чернотой, и свернувшегося в клубок, Мекльора. Арта не желала, чтобы кто-то увидел его таким, поэтому смывала слёзы с лица и заглушала рыдания, укрывая ото всех остальных…

***

      В то время, как Мелькор страдал, в очередной раз предаваясь самокапаниям, двое его преданных учеников переживали не менее скверный опыт. Гортхауэр замер в кресле неподвижной, угольно-чёрной тенью, вид которой способен был отпугнуть даже Назгулов. Первому Ученику всегда было свойственно винить себя в ошибках и неудачах. Быть излишне строгим к себе и считать недостойным Тано. Однако все его прошлые ошибки — начиная от спонтанного сотворения троллей, принёсших, впоследствии, немело бед другим народам Арты, и заканчивая создание мрачного культа мелькоропоклонников в Нименорэ, меркли в сравнении с тем, что он сделал сейчас. Ведь Сотворённый, фактически, одним неосторожным действием разрушил счастье любимого Учителя.       Он это понимал и не находил себе оправдания. Он не мог даже Элхэ в глаза посмотреть хотя она находилась рядом. Стояло возле окна, глядя на бескрайние, мордорские просторы и выпивая который уже по счёту кубок вина. По крайней мере она замолчала, исчерпав запас проклятий, накопленных за бессчётное количество воплощений. Пожелания скорой злой и вечных страданий эльфийка произносила в пространство, не обращаясь к кому-то конкретному, однако охваченный чувством вины Гортхауэр каждое принимал на себя. И с каждым же мысленно соглашался, признавая что достоин тех ужасных вещей, что говорила Элхэ.       По крайней мере это было проще, чем бесконечное, тягостное молчание. Тишина плотной подушкой давила на уши и её не мог рассеять даже рокот Ородруина, выплёвывающего в небо столбы огня. Время от времени в кабинет к Властелину заходили на доклад подчинённые. Орочьи разведчики, посланные отыскать Тано, вернулись ни с чем и чуть ли лбами пол не пробили, бормоча ненужные извинения. Твари так боялись, что Гортхауэр убьёт их за не удачу, что ему в самом деле захотелось сделать это. Отвести душу. Но он не стал опускаться до этого и просто погнал дураков прочь. Та же участь постигла и вернувшихся ни с чем Призраков Кольценосцев.             Впрочем… на что он рассчитывал? Отыскать того, кто создал Тьму Мира когда тот не желал быть найденным? Хорошая шутка.       — Ну и? Что делать будем? — привлекла внимание Гортхауэра Элхэ, выбросив серебряный кубок в окно. По её задумке он должен был улететь в пустоту, вращаясь и сверка в лучах огненного зарева, но порыв ветра прибил его обратно и тот зазвенел по фасаду крепости. Вышло очень глупо и эльфийка, понимая это, поморщилась, слушая как он позвякивает, падая всё ниже и ниже.       — На меня не смотри. Это ты не смогла его найти, — Гортхауэр ненавидел себя за эти слова, но выйти из образа Тёмного Властелина Мордора оказалось не так просто. Особенно после краха, к которому привёл последний приступ откровенности. Хорошо, что Элхэ больше не был той ранимой девчонкой, которая замыкалась в себе и бежала от сложных разговоров и резких слов.       — Я вернулась, потому что это бессмысленно. Арта укроет его от наших взоров, — взяв в руки бутылку, остроухая огляделась в поисках кубка и, вспомнив что сама только что выбросила его в окно, приложилась прямо к бутылке. Прямо как кабацкая девка.       — Сколько ты уже выпила? — неожиданно даже для себя спросил Сотворённый. Поведение подруги его беспокоило. Немало его людей спивались, не вынеся войны, а Элхэ как у лесной эльфийки была ещё и предрасположенность к злоупотреблению вином.       — Слишком мало, что на это подействовало, — огрызнулась так, утирая губы рукавом платья и запинаясь на ровном месте. Её же слегка пошатывало, но сереброволосая пока что держалась на ногах и могла передвигаться по залу не придерживаясь за предметы.       — Мы ничего не можем сделать, — сказал Гортхауэр, понимая что Элхэ не примет совета. — Сейчас нам остаётся только ждать.       — Ждать? Чего?! — в ярости остроухая швырнула бутылку в камин, о дальнюю стенку которого та и разбилась. Пламя вспыхнуло, а в комнате остро запахло вином. — Пока Тано вернётся? Пока Валинор нападёт? Или его поймает Охотник? Что же случится раньше?       — Думаешь я не беспокоюсь?! — потеряв терпение Властелин Мордора вскочил на ноги. — Это ведь из-за меня он ушёл!       — Не из-за тебя. И не из-за меня. Никто не виноват. Это просто… непонимание, — голос Элхэ прозвучал на удивление мягко. Утешительно, успокаивающе. А встретив её взгляд, фаэрни понял, что она специально выводила его, чтобы помочь раскрыть душу.       — Не виноват? — даже понимая, что его провели, он не мог остановиться. — Не виноват?! Да только я один во всём и виноват! Я ушёл тогда… оставил его, позволил одному пройти через это. Судилище, пытки, казнь… Ты была рядом с ним на каждом шагу, облегчала боль, спасла от вечной муки, а я… я не смог даже распорядиться тем, что он мне оставил! Никого не осталось. Я никого из вас не смог сохранить. Кланы Ириана умалились и захирели, а мои собственные ученики… ну ты сама видишь, чародеи, колдуны, убийцы, призраки, орки… всё, в чём обвиняли Тано сделал я. Я это сделал. Только чтобы его вернуть! А теперь сам всё разрушил.       То, что прежде лишь висело в воздухе между, теперь было сказано вслух. Открыто и честно. Признавшись, Гортхауэр ощутил не облегчение, но опустошение. И странную слабость. Воздух как будто вышел из него и он рухнул обратно в кресло, закрывая лицо рукой. Было мучительно-стыдно за мгновение слабости. За то, что отдал часть ноши, которую должен был нести только он один.       — Ты не виноват. Ты остался один в очень сложное время и делал то, что пришлось. Ради Тано, — Элхэ не отвратила от него лица. Быстро приблизившись, она коснулась его плеча узкой ладонью. То ли поддерживая, то ли пытаясь сохранить равновесие.       — Что пришлось… — эхом повторил он, продираясь сквозь кровавый кошмар мелькавших перед глазами воспоминаний. — Да откуда ты знаешь, что именно я творил? Какие ужасы привёл в мир, который клялся защитить. Те фанатики в Нумэнорэ, которые приносили жертвы Мелькору в надежде, что он избавит их от смерти… они же эльфов и верных им людей заживо сжигали.       — Помню. Сгорела на одном из таких костров, — голос Элхэ дрогнул от воспоминаний о предсмертной боли, но она быстро взяла себя в руки и пояснила. — Это было до твоего прихода. И меня, кстати, в тот раз за мелькоропоклонничество и сожгли. Представляешь? Ладно, это я к тому, что нуменорцы всегда своих врагов сжигали. Не это придумал, и не ты заставил их. Они сами.       — А война. Представляешь сколько живых погибло из-за меня? — упорствовал Гортхауэр, не желая чтобы его оправдывали.       — Нет, — честно призналась эльфийка. — Я никогда не могла увидеть войну. Сколько бы я не вглядывалась, всегда видела только кровь. Капли крови на земле, которые становятся лужами и затопляют всё вокруг. Кровь, огонь и дым. Войны всегда ужасны.       — Сотни тысяч. Даже я сбился со счёта. Таких чисел, наверное ещё не придумали. И все они на моём счету, — скрежеща когтями перчаток Тёмный Властелин воскликнул. — Если бы я только не слушал их, можно было бы найти какой-то другой путь.       — Их? — остатки опьянения мигом слетели с эльфийки. — Кого их? Кого ты привёл себе в помощь? Пожалуйста, скажи что не касался Пустоты. Серьёзно, нам только Твари вроде доморощенной Унголианты здесь не хватает. Скажи, что это не она, Гортхауэр.       — Да не Пустота это! — вскричал Сотворённый, разгневанный и испуганный одновременно. — Что я по-твоему, совсем дурак?! Но я ничего скажу. Манвэ слышит нас. Из-за того, что рассуждал вслух, когда был один, он узнал о возвращении Тано, понимаешь?       Элхэ прикусила губу, понимая сколько близко к краю они подошли в этот раз, и помотала головой растрепав серебряные пряди.       — Хорошо. Обсудим это потом. Сейчас надо найти Тано. Подумай, куда он пойдёт, если ему плохо и не с кем разделить боль.       Несколько мгновений эльфийка и Сотворённый задумчиво глядели друг на друга, а затем хором, в один голос, воскликнули:       — Поле Чёрных Маков, — одно из немногих мест уцелевших в затопления Белерианда. Где ещё было быть Мелькору как не там.