Взрослая пора школьной жизни

      Густые серые облака придавили город как тяжёлая бетонная плита. Колючий ветер дул в лицо, трепал волосы, резал глаза, отчего те болезненно слезились. Красная машина мчалась сквозь тёмный лес, уже тронутый смертельным дыханием осени. Питер не знал, куда они едут. Он боялся спросить. Мелкая дрожь волнами сотрясала тело, и он уже давно бросил попытки понять, вызвана она холодом или нервами, раскалёнными, напряжёнными, натянутыми до предела. Сигарета прилипла к губам. Он больше не держал её пальцами, предпочитая прятать окоченевшие руки в карманах потрёпанной куртки. Фильтр начал тлеть, и горький дым разодрал горло. Питер закашлялся, окурок упал на штаны, скатился на сидение. Питер, подскочил, торопливо схватил его, выбросил и в панике принялся проверять, не прожёг ли он дорогую обивку из натуральной кожи. Он не заметил короткий, встревоженный взгляд Романа, который тут же снова сосредоточился на скользкой дороге. Они продолжали неумолимо мчаться в неизвестность.       Лишь одно Питер знал наверняка — это целиком и полностью его ошибка. Он был осмотрителен. Он был бдителен. Он старался всё контролировать и держать себя в руках. Он пытался изо всех сил, но… не справился. Рядом с Романом вся его хвалёная выдержка летела к чертям. Как Роман смотрел на него, как прикусывал губы, как держал сигарету, как улыбался, как поправлял волосы, хмурился, смеялся, поджимал губы, морщил нос — любое, абсолютно любое его действие подтачивало самообладание, заставляло терять голову, забывать про осторожность. Он и сам не заметил, как стал позволять Роману двусмысленные прикосновения, как их шутливые разговоры перетекали в неприкрытый флирт, как они стали слишком часто появляться вместе, как быстро в привычку вошли долгие поцелуи в пустой аудитории. Слухи не заставили себя долго ждать. Они множились, разрастались, как сорная трава, но Роман ничего не замечал, а Питер не хотел ему говорить. Он видел, как глаза Романа вспыхивали радостным огнём при каждой встрече, сердце сжималось в груди, и он просто не мог ничего сказать. Не мог остановиться. Не мог признаться даже самому себе, что такие отношения, скорее всего, обречены.       Когда мисси Данн вызвала его к себе, Питер прекрасно понимал, о чём будет их разговор, хотя и совершенно не был к нему готов. Он не знал, есть ли у декана доказательства, нужны ли они ей вообще или ей хватит и пары жалких сплетен. В прочем, рано или поздно, всё бы раскрылось. Они не смогли бы скрываться вечно, но Питер так надеялся, что спокойное время продлится чуть дольше. Когда доктор Прайс внезапно заговорил с ним, когда осторожно намекнул, что стоит скрываться получше, Питер понял, что конец близко, что меч палача уже занесён. Но даже тогда он не смог остановиться. Теперь он понятия не имел, что делать дальше.       Заходя в тёмный душный кабинет, Питер чувствовал себя преступником, которого лишили даже права на адвоката. Дело казалось заведомо проигрышным не зависимо от исхода.       — Садитесь, мистер Руманчек, — стальной голос декана вонзился в тело сотней ледяных игл.       Миссис Данн продолжала заниматься бумагами и даже не удостоила его взглядом. Питер послушно занял приготовленный для него стул и стал ждать, не решаясь заговорить первым, да и отвлекать декана от важных дел казалось чем-то крайне неуместным. Оглушительно громкое тиканье напольных часов отдавалось эхом в ушах, резонировало с биением сердца. Мысли путались, во рту пересохло, и Питер никак не мог усидеть на месте. Ужасно хотелось сбежать. Сбежать, как он делал всегда. Сбежать, как бежал всю свою жизнь. Ведь в итоге только это он и умел.       — Может, я зайду в другой раз? — осторожно спросил он, продолжая лелеять надежду на побег.       — Не стоит, я почти закончила, подождите пару минут.       Питер понуро опустил голову и принялся привычно крутить кольцо на безымянном пальце. Он так и продолжал носить его, чем только сильнее раззадоривал сплетников, чья бурная фантазия давно вышла за рамки приличий.       — Полагаю, вы знаете причину, по которой вы здесь, — внезапно прервала молчание миссис Данн. Питер тут же ощутил на себе её цепкий, липкий взгляд.       — Нет, понятия не имею, — привычно соврал он. — Неужели студенты жалуются, что тренировки слишком тяжёлые?       — Дело вовсе не в тренировках, мистер Руманчек.       — Да? А в чём тогда? Я где-то успел накосячить?       — О, это я и хочу выяснить с вашей помощью. Вы где-то успели, как вы выражаетесь, «накосячить»?       — Нет, насколько мне известно.       — Вот как? — миссис Данн улыбнулась, но ни один мускул на её восковом лице не дрогнул. — Что ж, спрошу прямо: какие у вас отношения с мистером Годфри?       Громкая, пронзительная трель стандартной мелодии телефона сотрясла кабинет. Её навязчивые, цикличные перебивки звучали инородно и чуждо в этом оплоте сдержанной роскоши. «Роман» высветилось на экране. Помяни чёрта.       — Простите, — задохнувшись, выпалил Питер, торопливо сбросил звонок, отключил звук и запихал телефон в карман. — Какой был вопрос?       — Ваши отношения с мистером Годфри, — холодно повторила миссис Данн.       — Ах, да. У нас хорошие отношения.       — Насколько хорошие?       — Ну-у… Можно сказать, мы дружим семьями.       — Дружите семьями, — её глаза гневно сверкнули. — Очень интересно. И что же общего может быть у вас и вашей семьи с Годфри?       — Мы учились вместе какое-то время, — он постарался выдавить из себя улыбку, но в ней не было ни грамма дружелюбия. Телефон настойчиво вибрировал в кармане, действуя на нервы.       Миссис Данн поднялась и встала у окна, сцепив руки за спиной. Она смотрела куда-то вдаль, словно выжидала, когда придёт конвой, чтобы забрать нерадивого, провинившегося сотрудника, опорочившего своим поведением её Alma Mater.       — Вы помните, что я говорила вам, когда принимала на работу?       — В общих чертах, — Питер чувствовал, как собственный голос выходит из-под контроля. — Простите, вы много чего говорили. Не напомните?       — О, конечно, напомню. Часть про трудовую этику.       — Да-а, — протянул Питер, словно его только что осенило, и едва сдержался, чтобы не стукнуть себя по лбу. — Про соблюдение субординации, регламента и…       — И? — взгляд декана снова вонзился в него, пригвождая к стулу.       — И неуместности романов на рабочем месте.       — Именно. Тогда вы заверили меня, что уже несколько лет находитесь в счастливом браке. Всё верно?       Питер кивнул. Земля всё сильнее уходила из-под ног, один неверный шаг — и он рухнет в пропасть, из которой не сможет выбраться уже никогда.       — Скажите, мистер Руманчек, эта информация по-прежнему актуальна?       — А это имеет значение?       — Да, — коротко ответила Миссис Данн, продолжая сверлить его взглядом. Холодным, но в то же время обжигающим. — Я тщательно слежу за тем, какой пример наши сотрудники подают студентам. Вы должны знать, что система образования призвана не только обучать, но и воспитывать. Вероятно, некоторые сочтут мои взгляды несколько… старомодными, однако я пока ещё декан и не позволю нарушать установленные правила.       Шестерёнки со скрежетом крутились в голове, но подходящий ответ никак не находился. Питер чувствовал себя, как солдат, загнанный врагом на минное поле: малейшая ошибка может стать фатальной. Вибрация телефона давно стихла, но словно передалась его телу, и он дрожал. Дрожал, как загнанный, испуганный зверь. Какая же глупость. Почему он вообще должен терпеть эти допросы, отчитываться о своей личной жизни? Почему не пошлёт эту дамочку куда подальше? Уволит? И ладно. Он всегда может найти работу в другом месте, убраться подальше от этого захудалого городишки, пропитанного индустриальной тоской и многовековой безысходностью, с его мрачными лесами, предрассудками и стойкими консервативными взглядами.       Осознание прокатилось болезненной судорогой. Ну, конечно. Питер так цеплялся за эту работу, потому что не хотел уезжать из-за… Романа. Он стиснул пальцы, зажмурился, вздохнул. Ситуация казалась патовой, и всё же он должен был принять решение. Едва он открыл рот, чтобы ответить, как дверь в кабинет распахнулась. Воздух за спиной заискрил, навалился тяжестью на опущенные плечи. В глазах декана появился стальной блеск.       — Мистер Годфри, не припомню, чтобы у нас была назначена встреча. Закройте дверь с той стороны, будьте любезны, — сказала она спокойно, но лицо её дрогнуло, напряглось, уголки рта недовольно потянулись вниз.       — Обойдёмся без любезностей, — огрызнулся Роман и за пару больших шагов оказался возле Питера.       — Ваша наглость поражает, как и всегда. Позвольте напомнить: тот факт, что ваша семья владеет половиной города, не даёт вам права хозяйничать в моём колледже.       — А ваша должность декана не даёт вам права лезть в личную жизнь сотрудников, — процедил Роман в ответ. Питер ещё никогда не видел его таким злым. — Если у вас есть претензии к Руманчеку или ко мне, то можете обсудить их с моими адвокатами.       — Да как вы смеете?! — негодующе прошипела миссис Данн, раскрасневшаяся и растерянная. Такой оборот дел очевидно выбил её из колеи.       — А ещё лучше — напишите их на бумажке. Потом можете подтереться в туалете. Идём, — бросил он Питеру, схватил его за руку, и потянул за собой.       Вопреки голосу разума тело повиновалось: Питер покорно встал и пошёл. Миссис Данн что-то возмущённо прокричала вслед, но он не разбирал слов: их заглушали собственные мысли и гул в ушах. Питер смотрел под ноги, боясь столкнуться взглядом с любопытными студентами или преподавателями, но коридоры были пусты — все разошлись на занятия. Роман так и продолжал сжимать его ладонь, пока они не добрались до машины, в которую молча сели и так же молча поехали в неизвестном направлении.       Красный Jaguar остановился у бетонных останков завода, который смотрел на город своими пустыми глазницами. От реки тянуло сыростью и Питер засунул руки поглубже в карманы, словно так мог согреться. Не прошло и четверти часа с тех пор, как он сидел в удушливом тепле кабинета, пропитанного отвратительно сладким запахом духов, но казалось, что минула целая вечность.       — Вот же сука, да? — прервал молчание Роман.       — Что мы здесь делаем?       Роман пожал плечами, постучал пальцами по рулю, поправил растрепавшиеся волосы.       — Ну, здесь нас точно никто не увидит.       — Думаю, уже поздно об этом беспокоиться, — заметил Питер, всматриваясь в смутные очертания города на той стороне реки. Казалось, ещё немного, и облака опустятся так низко, что раздавят его, раскрошат в кучу камней и пыли.       — Да, наверное.       Молчание, такое густое и тяжёлое, что его можно было потрогать рукой, вернулось, растеклось по площадке, заполнило машину. Питер не знал, что будет дальше. И не хотел знать. Неопределённость пугала меньше, чем все возможные исходы, которые он смог представить.       — Лучше этому засранцу не попадаться мне на глаза.       — Брось, Томми тут не при чём.       Роман удивлённо вскинул бровь, его глаза округлились. Похоже, он и правда ни о чём не догадывался, не замечал косые взгляды преподавателей, тихие смешки и перешептывания студентов.       — Рано или поздно это всё равно бы случилось, — Питер смахнул с руки первые ледяные капли надвигающегося дождя.       Роман нервно кивнул. Он хмурился, морщинка залегла между бровей, губы надулись. Мысли в его голове шуршали так громко, что, казалось, Питер мог слышать их суматошное, судорожное движение.       — Ладно, слушай, всё будет в порядке. Я всё улажу.       — Да, конечно, — усмехнулся Питер, — уже уладил в кабинете декана.       Своей выходкой он буквально подтвердил все её догадки. Других доказательств ей и не надо. Теперь Питеру остаётся только подчиниться её воле: продолжать разыгрывать примерного семьянина, отказаться от общения с Романом и сохранить работу. Или уволиться и уехать. Битва проиграна. Война тоже.       — Прости, погорячился, признаю. Но что она сделает? Уволит? Да и к чёрту.       — Легко так рассуждать, когда для тебя колледж — лишь развлечение, а не основная работа. А мне что предлагаешь делать? Жить на пособии?       — Я вполне могу о тебе позаботиться.       — О, чудесно, всегда мечтал стать содержанкой при богатеньком папике. Спасибо, блядь, за предложение.       Питер злился. Он всем естеством ненавидел ситуацию, в которой оказался. Ненавидел себя за то, что срывался на Романа, который ни в чём не виноват, но ничего не мог с собой поделать. С каждой секундой эмоции всё меньше поддавались контролю, а жуткий холод лишь сильнее распалял пламя в груди. Правильно, к чёрту. К чёрту всё: декана, колледж, город, Годфри. Пошли они все! Сегодня же вечером Питер соберёт вещи и укатит куда подальше от всего этого дерьма. Нет таких проблем, от которых невозможно сбежать.       Ветер неистовствовал, дождь нагнал их, и теперь его капли били по лицу, по рукам, обжигали кожу, резали, словно нож. Пока Роман возился с механизмом, пытаясь поднять крышу, Питер плюнул на всё, выскочил из машины и побежал к заводу, надеясь укрыться хотя бы там. Роман что-то кричал ему вслед, но порывы воздуха уносил фразы за собой, оставляя лишь жалкие обрывки: «…итер… чёрта… куда… подожди». Питер не обращал внимания. Он слишком устал. Слишком замёрз. Он чертовски хотел спрятаться от холода. И от этого разговора.       Не вышло. Роман нагнал его, едва Питер пробрался внутрь. Мокрый, запыхавшийся, он молча шёл следом, хмурился, вздыхал, нервно курил сигарету за сигаретой, но не решался заговорить. Они брели по руинам завода в поисках места, где пронизывающий сквозняк бы не разгуливал, как у себя дома. Они всё шли и шли: через просторный зал, напоминавший заброшенную, монументальную церковь с грубой колоннадой, где когда-то возносили молитвы промышленному богу; через узкие, тёмные коридоры, которые тут и там были завалены строительным мусором, преграждавшим путь; через полупустые, давно лишённые жизни помещения, залитые дождём сквозь разбитые окна. Наконец, они добрались до архива, куда ни ветер, ни вода не смогли найти себе дорогу.       В тусклом свете телефонного фонарика металлические шкафы, изъеденные ржавчиной, казались жутким, мрачным колумбарием. Повсюду валялись бумаги, тетради, книги учета, пожелтевшие, разбухшие от влажности, словно маленькие гниющие трупы былого величия. Пахло пылью, сыростью и тлением. Было слышно, как свищет ветер, как натужно скрипят стальные пластины на крыше, как по ним остервенело хлещет вода. Питер положил телефон на стол, и голубоватый свет ударил в потолок, с которого свисали провода и одинокая ртутная лампа. Их искорёженная, неровная тень напоминала отвратительного насекомоподобного монстра из книжек Лавкрафта. Если бы они были в фильме ужасов, то точно не ушли бы отсюда живыми.       Роман остался стоять в дверях. Свет едва касался его, но в его сутулой фигуре угадывалась болезненная напряжённость. Питер старался об этом не думать, упорно отгонял тяжёлые мысли, удушающие эмоции. Он снял мокрую куртку, кинул её на стол, растёр плечи быстрыми движениями. Да, здесь было куда теплее, но этого было недостаточно, чтобы изгнать холод, засевший внутри, или унять дрожь. Время ползло, тягучее, медленное. Дождь не прекращался.       — Питер, — осторожно начал разговор Роман и нерешительно шагнул в бледное пятно света. — Я вовсе не…       — Хватит, — устало отозвался Питер, опираясь на стол руками. Он чувствовал, как взгляд Романа тяжестью наваливается на его спину, прожигает лопатки, бороздит по позвоночнику, проникая сквозь слои одежды, забирается внутрь. По телу пробежали мурашки. Питер втянул воздух, стиснул зубы. Грудь болезненно сдавило, в животе разрасталась пустота. — Всё кончено, — прошептал он, сам не веря своим словам.       — Кончено?! — крик эхом отскочил от каменных стен, повторно ударил в барабанные перепонки. — Ты прикалываешь?! Хочешь сбежать, поджав хвост, как только появились первые проблемы?!       Питер зажмурился. Он боялся повернуться и встретиться с Романом взглядом. Боялся увидеть в его зелёных глазах алые искры ненависти. Голова гудела, темнота вокруг казалась всё гуще и ближе, словно медленно подползала к нему со всех сторон, лизала кожу влажным холодом, жаждала поглотить свою жертву без остатка.       — И ты так просто откажешься от нас?!       — Нет никаких нас.       Он всё взвесил. Он сам всё решил. Он был уверен, что так будет лучше. Но почему же в груди неистово полыхало, глаза щипало, а голос предательски дрожал.       Роман рванул вперёд, схватил его за руку и резко развернул к себе. Пальцы впились с такой силой, что наверняка останутся синяки. Питер не возражал. Он даст себе время забыть о Романе ровно до тех пор, пока они не сойдут.       — Для начала отрасти себе яйца, чтобы сказать мне это в глаза, трусливый кусок дерьма!       — Да пошёл ты! — рыкнул Питер, отпихивая Годфри от себя. Злость жгучей лавой растекалась по венам, заставляя кровь закипать.       На мгновение они оба замерли, пристально уставились друг на друга. Воздух вокруг насытился электричеством, которого хватило бы, чтобы снова запустить мёртвое сердце старого завода. Жилки на лице Романа нервно пульсировали, губы были плотно сжаты, брови сдвинуты, ноздри раздувались, выталкивая воздух.       Вдох. Выдох. Вдох.       Оглушительный грохот сотряс повисшую тишину — одна из стальных пластин оторвалась под напором ветра и проскрежетала по крыше.       Выдох.       Они потянулись друг другу одновременно, пока мир вокруг громыхал и рушился. Ветер протяжно выл, стук капель прокатывался по крыше, погода бушевала, словно наступил самый настоящий конец света. Холодные губы Романа, его жаркое дыхание, горячий язык, изгибы его тела — Питер отчаянно хватался за всё, старательно высекая воспоминания на подкорке. Пульсирующие, кровоточащие царапины памяти — единственное, что у него останется.       Роман целовал его грубо, настойчиво, прикусывал губы, путался пальцами в мокрых волосах, болезненно тянул, заставляя запрокинуть голову. Питер торопливо скинул с него куртку — она с тихим шелестом упала на грязный, заваленный хламом пол, расстегнул рубашку дрожащими руками, вырвав с мясом несколько пуговиц, прижался ближе, продрогший, жадный до чужого тепла. Пальцы хаотично скользили по телу, цеплялись, впивались ногтями. Он пытался запечатлеть каждый миллиметр, запомнить мягкость дорогой ткани, переливы мышц под бархатистой кожей, умножить череду ранящих воспоминаний. Роман раздвинул его ноги коленом, надавил на пах бедром. Питер ударился о стол — воздух с хрипом вырвался из груди, — но тут же выгнулся навстречу, стремясь почувствовать Романа через плотные слои одежды. Роман так спешил, стаскивая с Питера футболку и свитер, что чуть не вывихнул ему плечо, но Питеру было плевать. Сейчас он хотел только одного: заполучить всего Романа целиком, до последней клетки, до последней капли пота и крови, до последнего атома.       Они кусали друг друга, царапали, словно маленькие, изголодавшиеся зверьки, сжимали с такой силой, что оставались следы. Происходившее больше напоминало драку, схватку, нелепое сражение обессиленных, а не акт любви. Боль вплеталась в разраставшееся желание, скручивала внутренности, смешивала мысли и эмоции в хаотичную кашу. Жар, заполнивший тело до кончиков пальцев, изгнал из него холод и сомнения. В свободных джинсах давно стало невыносимо тесно, налитый член болезненно подёргивался, тёрся о грубую ткань. Питер потянулся к ширинке, пальцы не слушались, и он с трудом справился с ремнём на брюках Романа, пока тот продолжал вгрызаться в его шею, оставляя глубокие следы от зубов и алые засосы, выбивая из него тягучие стоны, напоминавшие поскуливание загнанного волка. Рука Питера сжалась на ткани трусов, плотно облегавших затвердевший член, и Роман шумно выходнул. Он немного отстранился, быстро расправился с замком на джинсах Питера, резко развернул его и уложил на стол с глухим стуком. Бумаги разлетелись, словно испуганная стайка птиц, шелестя крыльями.       Внутри всё сжалось, зарокотало, когда Роман стянул с него штаны и трусы, ткнулся в него горячей, влажной от смазки головкой, прижался пахом. Мокрая кожа куртки липла к щеке, пока Роман с силой вдавливал его в стол, растрескавшийся край столешницы давил на обнажённую кожу, царапал, оставляя ссадины и заносы. Страх тяжёлым сгустком собрался внизу живота. Питер не сопротивлялся. Он сжал зубы, стиснул кулаки так, что побелели костяшки. Он приготовился к боли. Ничего, если Роман хочет выплеснуть злость таким образом. Пускай. Пускай они будут ненавидеть друг друга. Так будет даже проще. Горячий язык обвёл ухо, зубы сомкнулись на мочке, осторожно потянули. Питер непроизвольно дёрнулся, выдохнул через нос, с трудом уговаривая своё тело сдаться. Роман обхватил себя рукой, провёл головкой между ягодиц, скользнул ниже, просунул член между ног Питера.       — Сведи бёдра, — сбивчиво прошептал Роман, навалившись на него всем весом, отчего стало трудно дышать.       Питер сжал его, выгнулся, чувствуя облегчение и лёгкий укол совести за то, что посчитал Годфри способным на такой ублюдский поступок. Длинные пальцы погладили его член, вычерчивая каждую венку, надавили на головку, стиснули плоть. Роман начал двигать рукой, толкаясь бёдрами в такт. Сначала медленно, размеренно, потом всё быстрее и быстрее. Питер слышал его неровное дыхание, то и дело срывающееся на хриплый, приглушённый стон, чувствовал, как скользит член между ляжками, как капли пота падают на разгорячённую спину, и голова шла кругом. Он отчаянно стискивал пальцами свою куртку, цеплялся за край скрипящего, готового развалиться в любую секунду стола.       Вдох. Выдох. Вдох.       Мир плыл, окутанный призрачным, блёклым светом фонарика, растворялся. Звуки бунтующей природы больше не достигали его ушей, они тонули в стонах, хрипах, шлепках, пульсирующем биении сердца. Роман нащупал его руку, сжал, переплетая пальцы, снова склонился ближе, касаясь грудью его лопаток.       — Я не дам тебе сбежать, не в этот раз.       Волоски на теле поднялись, покрывая кожу россыпью мурашек. Толчок. Ещё толчок. Удовольствие волной сотрясло с головы до ног, он излился в сжимавшую его ладонь, и тут же почувствовал, как горячая жижа стекает по внутренней стороне бедра. Ножка стола с треском раскололась, вся конструкция покосилась, телефон слетел на пол, перевернулся, погрузив комнату в почти осязаемый мрак. Потеряв опору, измождённые, Питер и Роман не успели среагировать и свалились следом. Нервный, тихий смех встряхнул темноту, оцарапал стены пустых коридоров. Потребовалось время, чтобы успокоиться, прийти в себя и выкрутиться из неуклюжей и чертовски неудобной позы. Питер подполз к телефону и вернул жалкое, тусклое освещение. Роман уже успел встать и найти свою куртку.       — Будешь? — спросил он, махнув пачкой сигарет.       — Я бы предпочёл душ, — Питер всё ещё сидел на полу и боялся даже представить, насколько глупо и нелепо выглядел со спущенными джинсами, перемазанный спермой и пылью.       — Боюсь, что такой роскоши тут нет, — усмехнулся Роман, снимая с себя рубашку, о которую сам уже вытер руку, и протянул Питеру. — Салфеток тоже нет, могу предложить только это…       — Уверен?       — Ну, ты выдрал там половину пуговиц, так что хер с ней.       — Прости, — ответил Питер, забирая кусок брендовой ткани и отводя взгляд. Роман хрустнул шеей и закурил, с интересом наблюдая, как Питер пытается избавиться от следов их позорных деяний. Как только с процедурами было покончено, а джинсы и трусы — надеты, Роман прикурил вторую сигарету и протянул её Питеру.       — Будешь упрямиться и дальше?       Питер затянулся, устало потёр переносицу большим пальцем, выдохнул дым носом, встал, прошёлся по комнате, поднял кофту с футболкой, покрутил их в руках, потом тихо сказал:       — Ты не понимаешь. Всё кончено. Мы не сможем встречаться, если я продолжу работать в колледже. Уволюсь — придётся уехать.       — А ты не слишком драматизируешь? Найти другую работу — не такая большая проблема.       — В Хемлок Гроув?! Да здесь полгорода сидит без работы.       — Ну-у…       — Я не собираюсь работать на тебя.       — Почему нет? — Роман вопросительно вскинул бровь, но Питер в ответ лишь смерил его недовольным взглядом. — Слушай, я знаю, что ты мне не доверяешь. И у тебя даже есть определённые… основания, но тогда, в лесу, ты всё не так понял.       — Боже, — простонал Питер, натягивая одежду. — Давай не будем.       Он не хотел вспоминать о прошлом. Не хотел говорить о том, что было. Он долго взвешивал все «за» и «против» и решил начать всё с чистого листа, забыть предательство, вычеркнуть из памяти, не ворошить болезненные раны. Они изменились. Они стали другими. Роман и сам больше не поднимал эту тему. Так почему сейчас? Словно текущих проблем недостаточно.       — Тогда ты сбежал и даже не дал мне шанса всё объяснить.       — Не надо ничего объяснять. Жалкие оправдания сейчас ничего не изменят.       — А я и не собираюсь оправдываться, потому что я, блядь, ничего не сделал.       — О, ну конечно, я просто всё не так понял, — Питер бросил окурок на пол, затоптал его, схватил куртку и телефон и направился к двери.       — Я не отпущу тебя, пока всё не объясню, — Роман перегородил выход рукой.       — Серьёзно?! Может ещё свяжешь меня?       — Свяжу. Прикую наручниками, посажу на цепь, если потребуется. Я же настолько мудак в твоих глазах. Думаешь, я не заметил, как ты напрягся там всем телом? — Роман махнул в сторону стола. В его глазах блестели злость и негодование. — Скажи, ты серьёзно решил, что я могу войти в тебя вот так, без подготовки, без согласия?       Питер виновато потупил взгляд, краска прилила к лицу. Да, он ни на секунду не сомневался, что именно это и произойдёт. И даже согласился с таким поворотом событий.       — К чёрту, — он вздохнул, кинул куртку на пол и сел, — валяй, закрывай свой сраный гештальт.       Гром разнёсся по зданию, бетонные перекрытия гулом резонировали в ответ. От двери потянуло сквозняком, Роман невольно поёжился и накинул куртку. Он вздохнул, прикурил ещё одну сигарету и, наконец, заговорил:       — Не знаю, что ты там успел услышать, но никакого спора не было. Эти придурки делали ставки на то, пошлёшь ты меня или нет. Сам я в этом участвовал не больше твоего, — Роман говорил быстро, торопливо, словно боялся, что Питер сбежит, не дослушав. — Да и им надоело довольно быстро. Клянусь, когда я залез в твоё окно, они уже забили и нашли себе другое развлечение. Понятия не имею, почему Дин решил, будто я придавал какое-то значение их дурацким ставкам. А когда он полез целоваться, я удивился не меньше твоего. Серьёзно, я и не остановил его только потому, что не ожидал такого поворота, — он затянулся, выдохнул, почесал лоб. — Ладно, пару раз мы целовались по пьяни, признаю, но это было до твоего появления. И я даже не догадывался, что он что-то ко мне испытывает. Так что, чёрт возьми, да, ты всё не так понял.       Питер сидел молча. Пока он слушал запоздалую исповедь, лицо его постоянно менялось. Он хмурился, удивлённо поднимал брови, открывал рот, чтобы что-то сказать, но тут же замолкал. Слова Романа не укладывались в голове. Если всё действительно так, получается, он сам придумал проблему, сам себя накрутил, трусливо сбежал, а потом строил из себя обиженного страдальца. Чёртова королева драмы, не иначе.       — Блядь, — простонал Питер, закрывая лицо руками. Он чувствовал себя невероятно, чертовски, непростительно глупо. Хотелось сбежать, спрятаться или провалиться под землю от стыда.       Роман сел рядом, толкнул его плечом.       — Да ладно, я вообще считал, что ты умер. Вот это я, конечно, удивился.       — Гуглом пользоваться не пробовал? — усмехнулся Питер.       — Пробовал, — серьёзно ответил Роман, выдохнул струйку дыма и затушил сигарету. — Сначала заявили, что на борту была вся команда, никто не выжил, а потом я… просто не смог.       — Да-а… — протянул Питер и задумчиво почесал подбородок.       Несколько минут — две или двадцать — они сидели молча, пока ветер продолжал заунывно выть, а дождь — барабанить по крыше. Чёртов оркестр, в арсенале которого лишь хаотичная какофония, выворачивающая душу на изнанку. Питер вздрогнул, когда Роман мягко взял его за руку, провёл большим пальцем по сухожилиям, очертил костяшки, покрутил кольцо. Тянущее, сосущее чувство поселилось в глубине живота, растеклось по телу лёгкой дрожью.       — Всё ещё хочешь уехать? — спросил Роман, продолжая поглаживать его руку. — Хорошо подумай над ответом, я всегда могу прикупить наручники и цепи.       Питер тихо рассмеялся.       — Пожалуй, начну искать новую работу.       Над головой пророкотал очередной раскат грома, и дождь с новой силой застучал по крыше. Телефон пиликнул, жалуясь на низкий заряд батареи. Свет фонарика дрогнул и потускнел. Домой пришлось возвращаться на такси.