Взрослая пора школьной жизни

      В комнате повисло неловкое молчание. Питер чувствовал, как к лицу подкатила краска, но всеми силами старался не показывать смущения. Судя по блеску в глазах и раздражающей ухмылке, Роман обо всём догадался. Конечно же, он догадался. Нужно быть полнейшим идиотом или слепым, чтобы не заметить журнал, открытый на развороте с обнажённой блондинкой, упаковку салфеток, тюбик смазки и, наконец, предательски выпирающий, так и не успевший упасть член. Тут и Шерлоком быть не нужно — вывод напрашивается сам собой. Какой чёрт принёс сюда Годфри так не вовремя?! Кто вообще заваливается к людям в окно посреди ночи? Проклятые избалованные богатеи.       — Похоже, я обломал веселье.       — Ага, убил весь настрой.       — Каюсь и готов загладить вину.       — Что, принесёшь письменные извинения на пяти страницах? — язвительно спросил Питер, стараясь держаться как можно более невозмутимо.       — Ну-у, — протянул Роман, коварно прищурившись, и провёл пальцами по обнажённому животу Питера, остановившись у резинки трусов. — Есть и другие варианты.       — Это уже домогательство, — оскалился Руманчек, с трудом сдерживаясь, чтобы не врезать зазнавшемуся засранцу как следует.       — Брось, мы же заперты в интернате для парней. Помочь другу расслабиться — обычное дело, — рука Романа скользнула ниже и слегка сжалась на набухшем бугорке.       От прикосновения чужой ладони член рефлекторно дёрнулся. Питер отскочил назад, как ошпаренный, и тут же упёрся в кровать. Почему в этих комнатах так чертовски тесно?       — Спасибо, конечно, за столь щедрое предложение, но я не гей.       — Я тоже, — невозмутимо ответил Роман, толкая Питера на постель. — Как и большинство здесь.       Через мгновение Годфри уже нависал над ним, одной рукой упираясь в кровать, а второй продолжая поглаживать затвердевший член сквозь тонкую ткань, то и дело сжимая пальцы. Питер невольно задышал чаще, чувствуя, как жар растекается по всему телу и заливает лицо.       — Если хочешь, чтобы я остановился, просто скажи, — прошептал Роман и надавил большим пальцем на влажную от выступившей смазки головку, показавшуюся из-под резинки трусов. Мышцы живота дрогнули, непроизвольно сократившись, а воздух с хрипом выбило из лёгких. — Так мне перестать?       — Сука, — выругался Питер, прикрывая глаза тыльной стороной предплечья и сгорая от стыда. Он наверняка совершал огромную ошибку, но кровь так громко стучала в ушах, что заглушала голос разума, оставляя только нестерпимое желание. — Нет… — тихо сказал он на выдохе, — не останавливайся…       Роман расплылся в победоносной ухмылке, облизал ладонь и с силой сжал член, освободив его из плена хлопчатобумажной ткани. Питер шумно выдохнул и выгнулся навстречу, пряча раскрасневшееся лицо руками. Свет маленького ночника казался ему теперь до неприличия ярким, слишком откровенным, невыносимо прямолинейным, как и сам чёртов Годфри, со спокойствием удава и дьявольским блеском в глазах сжимающий в своей ладони чужой член. Питеру ужасно хотелось скрыться в непроглядной темноте, чтобы никто не мог увидеть его таким. Таким открытым, таким уязвимым, таким… нетерпеливым. Роман двигался, то замедляя, то ускоряя темп, постоянно меняя силу сжатия, буквально выбивая из Питера тихие, сдавленные стоны, которые тот так старательно сдерживал. Когда кульминация уже приближалась, Годфри вдруг обхватил запястья Питера своими неправомерно длинными пальцами и поднял его руки над головой. Удовольствие дрожью прокатилось по телу, и Питер кончил, смотря в довольные зелёные глаза.       — Милая мордашка, когда кончаешь, — заметил Роман, вытирая руку бумажной салфеткой.       Питер в ответ с трудом показал средний палец, продолжая тяжело и прерывисто дышать. Всё тело наполнилось приятной слабостью, отчего сил и желания пререкаться с Годфри просто не было.       — В следующий раз я зайду через дверь, — бросил Роман на прощанье, выходя из комнаты.       — Можно подумать, он будет… — проворчал Питер ему вслед.       Через несколько дней Роман всё же вошёл через дверь. И Питер впустил его. А потом ещё раз. И ещё. Противиться его обольстительной улыбке и щенячьему взгляду оказалось невозможно. Но Питер установил строгие правила, с которыми Годфри приходилось мириться: только руки, никакого орального и уж тем более анального секса, никаких сопливых обнимашек или петтинга, а главное — никаких поцелуев. Романтика и привязанность были под строжайшим запретом, ведь всё происходящее — лишь средство для снятия напряжения. Не больше, не меньше. Так Роман стал появляться на пороге Питера раз в неделю, потом два и чаще, задерживаясь там всё дольше. Банальное удовлетворение желаний плоти постепенно обросло непринуждёнными разговорами обо всём подряд и ни о чём конкретном. Иногда Роман заходил просто поболтать или сделать Питеру массаж, размять измученные бесконечными тренировками мышцы. Питер всё чаще задумывался, кому ещё Годфри протягивает руку «помощи», и тёмное, колкое чувство поднималось в груди, но он тут же отгонял от себя глупые мысли, стараясь вкладывать как можно меньше эмоций в эту противоестественную связь. А ещё он задавался вопросом, почему Роман проявляет к нему такой интерес? Почему он выбрал его, замкнутого одиночку, который и умеет-то только быстро бегать? Будь это обычная школа, пытался бы он сблизиться так же настойчиво? Или, окружённый женским вниманием, даже не заметил бы непримечательного цыгана?       Тем временем начался декабрь, и Питер оказался погребён под грудой учебных долгов. Все выходные он был вынужден сидеть в библиотеке, обложившись книгами, конспектами и ещё кипой непонятных бумажек. Сдать всё до каникул казалось чем-то выходящим за рамки возможностей обычного, среднестатистического человека.       — Как ты вообще накопил столько хвостов? — удивлённо спросил Роман, осматривая длинный список работ, которые Питер должен был сдать.       — Когда бог раздавал мозги, спортсмены были на тренировке, — устало ответил тот, безуспешно пытаясь шутить.       Годфри и сам не отличался особыми успехами в учёбе, но всё равно вызвался помочь. Незаметно наступил вечер, библиотека стала пустеть, а дела всё не кончались. За целый день Питер даже не добрался до середины злополучного списка, и это чертовски угнетало. Он лёг на стол, отодвинув криво написанное от руки эссе о правах автохтонного населения на колонизированных территориях, и тяжело вздохнул. Казалось, мозги окончательно превратились в колышущееся желе и утратили все когнитивные способности.       — Всё, больше не могу.       — Можешь.       — Просто дай мне умереть…       — Так, ладно, поднимайся, — Роман похлопал его по плечу и встал, — идём.       — Куда ещё? — без энтузиазма спросил Питер.       — Будем тебя реанимировать, — коварно подмигнул Роман и, взяв его за руку, повел вглубь библиотеки.       Они шли, петляя среди рядов стеллажей, упирающихся в высокий потолок. До закрытия библиотеки оставалось около часа, большинство немногочисленных светильников уже погасли, и в полумраке она казалась жутким, бесконечным лабиринтом без выхода. Измотанный и совершенно сбитый с толку Питер продолжал послушно идти за Годфри. Всё лучше, чем писать эссе. Наконец тот остановился в одном из длинных тёмных проходов и прижал Питера к заполненным книгами полкам.       — Пришли, — прошептал Роман, расстёгивая ремень на брюках Питера.       — Совсем сдурел?! — прошипел тот в ответ, пытаясь убрать от себя руки.       — Чем больше ты шумишь, тем больше шанс, что нас поймают, — спокойно объяснил Годфри, источая непоколебимую уверенность, и положил руки Питера на полки. — Расслабься и получай удовольствие.       Горячая ладонь скользнула под ткань трусов и сжалась на члене, отчего Питер сдавленно охнул. Роман сел и, продолжая настойчиво поглаживать твердеющий орган, провёл языком по напряжённому животу.       — Сука, — тихо выругался Питер, чувствуя, как по телу разбегаются мурашки.       Роман исподлобья посмотрел на него своими горящими зелёными глазами, выводя витиеватые влажные узоры, а потом медленно лизнул головку.       — Какого!.. — начал было возмущаться Питер, но тут же стиснул зубы, сдерживая рвущийся наружу стон: Роман плотно обхватил его губами, заглатывая как можно глубже.       На мгновение в глазах потемнело. Питер сильнее ухватился за полку, чтобы удержаться на ногах, а другую руку запустил в волосы Романа, такие мягкие и гладкие, совсем не похожие на его собственные, жёсткие и вечно спутанные. Было слишком влажно, слишком горячо, слишком хорошо, чтобы быть правдой, и он кончил, изгибаясь, цепляясь пальцами до побеления костяшек, сбрасывая книги с полок, резко, отрывисто, с трудом помня как дышать.       — Проклятье, Роман, мы же договаривались, — сбивчиво прошептал Питер, сползая на пол.       — Разве правила созданы не для того, чтобы их нарушать?       — Да? И сколько ещё правил ты намерен нарушить?       — Кто знает… — ответил Роман, коварно улыбаясь, и облизал раскрасневшиеся губы. Блядски пухлые губы, на которые Питер уже никогда не сможет смотреть спокойно.