Призрачное отражение

      Свет настенных бра дробился в зеркале туалетного столика, рассыпаясь созвездием огоньков, пока Ева перебирала флаконы из темного стекла. От них исходил терпкий аромат — сплетение базилика, корицы и чего-то неуловимо экзотического, особая композиция, ставшая визитной карточкой бабушкиных зелий. Каждый пузырек украшала вязь витиеватого почерка на французском: «Pour les yeux brillants», «Éclat de la peau»… Бабушка при любой возможности напоминала об их происхождении — французская кровь виделась ей тайным ингредиентом в каждом рецепте.              Губы тронула улыбка, когда Ева взглянула на лежащий рядом на туалетном столике подарок, завернутый в красивую черную шелковистую бумагу. Она вручит его бабушке уже завтра, когда поедет на Рождество в Новый Орлеан. Воображение нарисовало картину: как бабушка будет изучать эту книгу английских рецептов, и ее неповторимое выражение лица — смесь скепсиса и снисходительного интереса — при виде «пудинга с почками» и «жаб в норке». «Mon Dieu, что за варварство!» — слишком явно представились ее слова.              Том даже не спросил о ее планах на Рождество. Просто кивнул, когда она сообщила, что уезжает к бабушке — коротко и сухо, будто речь шла о чем-то незначительном. Что ж, тем лучше. Пусть делает что хочет в эти праздники, ей все равно. В конце концов, он не сможет удержать ее в замке — даже если бы попытался. А он и не пытался.              Ева поймала свое отражение в зеркале и заметила, что между бровей залегла тонкая морщинка. Странно, как все изменилось за последние месяцы. Казалось бы, они с Томом стремились к одной цели — освободить Энтони. Вот только для нее это означало спасти любимого человека, вернуть его к жизни, которую он заслуживал. А для Тома… для него это был всего лишь способ обрести собственное тело, и его не волновало, сколько жизней будет разрушено по пути.              Она провела пальцами по прохладной поверхности флакона с зельем. Каждый их разговор теперь превращался в поле битвы — невысказанные упреки повисали в воздухе тяжелым туманом, а если они все-таки срывались с языка, становилось только хуже. Том считал ее слишком мягкой, слишком осторожной. А она не могла принять его готовность идти по головам ради своей цели.              Ева горько усмехнулась, вспомнив те несколько недель в начале осени, когда им почти удавалось… что? Ладить? Общаться, как нормальные люди? Были моменты, когда она почти забывала, кто он такой. Когда его острый ум и язвительный юмор вызывали у нее невольную улыбку. Когда ей казалось, что за маской высокомерия и жестокости скрывается нечто большее. Какая наивность. Том оставался Томом — темным магом, захватившим тело ее возлюбленного, одним из последователей Того-Кого-Нельзя-Называть. И то, что порой ей казалось, будто он начинает ей нравиться… это было просто помутнение рассудка. Ничего более.              Темно-синий шелк платья переливался в свете бра подобно ночным водам озера, золотая вышивка сплеталась в узор из крошечных звезд и полумесяцев — наряд, уместный для преподавателя Хогвартса. Ева поправляла длинный рукав, разглаживая едва заметную складку, когда оглушительный хлопок разорвал тишину комнаты, заставив вздрогнуть старинное зеркало в резной раме.              В центре возник домовой эльф, закутанный в наволочку, потрепанную частыми стирками. Его огромные глаза, напоминающие теннисные мячики, метались по комнате, словно выискивая невидимых соглядатаев. В них застыла такая тревога, что Ева мгновенно подобралась, готовая к неприятностям.              — Мисс Фонтейн должна быть начеку, — выдохнул он, комкая край наволочки с отчаянием провинившегося ребенка. Его длинные пальцы дрожали. — Хозяин… хозяин готовит… О, Добби не должен!              Эльф поперхнулся словами, его взгляд заметался по комнате, пока не остановился на массивном дубовом шкафу. С неожиданной прытью он метнулся к нему и с размаху ударился об него головой. Глухой стук эхом отразился от стен.              — Прекрати немедленно! — Ева рванулась вперед, чувствуя, как сердце сжимается. Она вцепилась в наволочку и оттащила его от шкафа. — Ты домовик Малфоев, верно? Я не позволю тебе себя калечить в моей комнате.              — Добби не вправе говорить! — голос эльфа дрожал, готовый в любой момент сорваться. Его уши безвольно обвисли. — Но мисс должна знать — хозяин Люциус… О, какой же Добби негодный, ужасный эльф!              Он рванулся к шкафу с неожиданной для тщедушного тела силой, но Ева удержала его железной хваткой. Практика взаимодействия с беспокойными духами пригодилась — она знала, как обращаться с паникующими существами.              — Тише, тише. Успокойся, — она приглушила голос до шепота. — Все в порядке. Я буду настороже, обещаю. Твое предупреждение уже помогло мне. Не нужно себя наказывать.              Добби застыл в ее руках. Его огромные глаза наполнились слезами размером с жемчужины.              — Мисс такая добрая. Мисс не должна пострадать. Добби не простит себе, если с мисс Фонтейн что-то случится… — его голос упал до едва слышного шепота. — Мисс должна беречься наследия Слизе…              Он растворился в воздухе с оглушительным хлопком, оставив после себя легкую дымку и гнетущее предчувствие, похожее на тяжелое одеяло в душную ночь. Намерения Люциуса Малфоя явно выходили за рамки обычного спиритического сеанса.              Ева медленно опустилась на банкетку. Слова домового эльфа подтвердили ее опасения — затея Малфоя с вызовом духа Слизерина таила в себе нечто большее, чем простое любопытство. Связь семейства Малфоев с Томом, их странные недомолвки и теперь это предупреждение — все складывалось в тревожную мозаику.              Пальцы сами собой сомкнулись на флаконе с успокаивающим зельем. Похоже, бабушкина предусмотрительность снова окажется кстати. В конце концов, эта опытная ведьма не зря твердила: «Лучше иметь при себе зелье и не нуждаться в нем, чем нуждаться и не иметь».              

***

             Большой зал изменился до неузнаваемости. Массивные дубовые столы, отполированные локтями сотен студентов, выстроились вдоль стен. В дальнем конце зала расположились небольшие столики под белыми скатертями — россыпь зимних цветов на каменном полу. В освободившемся пространстве в центре уже кружились первые пары — старшекурсники оттачивали танцевальные па. Ребята из музыкального кружка колдовали над инструментами: виолончель с маниакальным упорством подкручивала колки, будто готовилась к прослушиванию в Венской опере, а золоченая арфа изгибалась под настройкой невидимых рук, издавая томные вздохи.              В дальнем углу возвышался фонтан с пуншем — шедевр из хрусталя и магии. Гранатово-алые струи каскадом стекали в чаши, покрытые морозными узорами. Ева наблюдала с усмешкой, как профессор МакГонагалл наращивала защитный барьер — похоже, не питала иллюзий насчет старшекурсников и их познаний в области тайной добычи алкоголя.              — Вот так, мисс Фонтейн, — пропищал Флитвик, балансируя на стопке увесистых фолиантов. — Движение палочкой должно струиться, как падающий снег. Представьте, что рисуете снежинку в воздухе.              — Примерно так? — Ева попыталась сконцентрироваться, но мысли то и дело возвращались к появлению Добби. Домовой эльф преодолел свои запреты и установки, чтобы предупредить ее. Причина должна быть действительно серьезной.              — Почти! Еще немного практики, и вы превзойдете меня, — подбодрил ее Флитвик.              Наконец, заклинание поддалось — еловая гирлянда над главным входом заискрилась, припорошенная магическим снегом. Крупные снежинки, каждая размером с ноготь, вальсировали вокруг темно-зеленых веток в нескончаемом танце.              — А если… — Ева изящно изогнула запястье, добавляя новый элемент в чары. Снежинки вспыхнули золотистым сиянием, превратившись в рой мерцающих искр.              — Превосходно! — Флитвик дернулся от восторга, пошатнув свою книжную башню. — Признаться, за все годы преподавания я не видел такой изящной модификации. Десять баллов… — он замолк, сощурившись в притворной задумчивости, а потом лукаво подмигнул, — ах да, совсем забыл, что вы не студентка.              В зал влетел Снейп, неся за собой шлейф такого явного раздражения, что окружающие свечи поникли. Ева не удержалась от искушения:              — Профессор Снейп! Неужели мы не насладимся сегодня вашим исполнением венского вальса?              Снейп замер, будто ее слова были Петрификусом. Медленно обернулся, одарив ее взглядом, достойным василиска. Его черные глаза источали арктический холод.              — Мисс Фонтейн, — выдохнул он тоном шекспировского злодея, — я лучше предпочту провести вечер за сортировкой червей-пиявок, чем приму участие в этом… балагане.              Его мантия рассекла воздух подобно вороньему крылу, когда он развернулся и зашагал прочь. Флитвик прыснул ему вслед.              — Должен признать, — сказал он, промокая платочком выступившие от смеха слезы, — за тридцать лет в Хогвартсе я ни разу не видел Северуса танцующим. Хотя… — его голос опустился до интригующего шепота, — в студенческие годы Лили Эванс как-то раз уговорила его на вальс. До сих пор не верится!              Ева рассеянно кивнула, не особо интересуясь любовными историями мрачного зельевара. Ее взгляд прикипел к другой сцене — Том, окруженный стайкой студенток в праздничных мантиях, источал магнетизм, от которого даже парящие свечи, казалось, горели ярче, в противовес их поведению рядом со Снейпом. Джемма Фоули — высокая семикурсница с осанкой балерины и слизеринскими амбициями — та самая, что провоцировала его на уроке, теперь едва уловимо прикоснулась к рукаву элегантного черного сюртука Тома при очередной реплике. Он, похоже, простил ей ту прошлую дерзость.              «Виртуоз манипуляции», — усмехнулась про себя Ева, поднося к губам бокал глинтвейна. Пряный аромат корицы и гвоздики лишь оттенял горечь этой мысли. В рубиновой глубине напитка мерцали звездочки аниса — крошечные маяки в море обмана. Бедняжки, если бы они видели его истинное лицо под этой светской маской… Она опустила бокал на парящий поднос. Том встретился с ней взглядом через зал, и в его глазах промелькнул алый отблеск — или это просто игра света от гирлянд фонариков под потолком?              — Прошу прощения, леди, — Ева приблизилась к группке окруживших его студенток с безупречной улыбкой. Подол ее сапфирового платья — куда более дорогого, чем их наряды — прошептал что-то каменному полу. — Но этот кавалер обещал мне танец.              Губы Джеммы Фоули сжались в тонкую нить, а в глазах мелькнула плохо скрытая зависть. А вот Том расцвел улыбкой, будто только и ждал ее появления. И это было хуже всего — то, насколько естественно ему удавалось изображать влюбленного жениха.              — Как я мог запамятовать? — Он протянул ей руку. — Прошу меня простить, дамы.              Не дожидаясь реакции девочек, Ева увлекла его в центр зала, стараясь не вздрогнуть от прикосновения его пальцев. Музыканты настраивали инструменты для нового вальса. За этот месяц Том дважды намекал на последствия ее вмешательства в его планы — сначала из-за сорванной операции с трехголовым псом, потом из-за артефакта, спасшего Гарри Поттера на квиддичном матче. Его терпение истончалось, как тающий лед. В те моменты за маской галантного профессора проступало нечто темное и опасное, напоминая ей, с кем она имеет дело. И сейчас, глядя в его глаза, где таилась насмешка, она понимала, что снова балансирует на грани. Но, возможно, именно поэтому не могла устоять перед искушением подразнить Тома в рамках его же легенды — хоть как-то выплеснуть яд злости и растерянности, что копились в ней от этой роли его невесты.              — Ревность, дорогая? — выдохнул он, когда они заняли позицию. Вопреки ожиданиям, в его голосе звучало, скорее, веселье. Его дыхание обожгло ее шею. — Или спасаешь юных леди от моего пагубного влияния?              — Спасаю твою репутацию преподавателя, — отрезала Ева. — Мисс Фоули жаждет явно не обсуждения домашних заданий.              Его ладонь легла на ее талию — прохладная даже через шелк платья. Первые аккорды вальса наполнили зал.              — А может, я собирался использовать момент? — В его тоне сквозила напускная игривость. — Выведать кое-какие… подробности о ванной старост? Говорят, она идеальна для расслабления.              Он пытается разжечь в ней ревность? Как наивно — для этого требуются чувства, которых нет и быть не может, уж точно не к нему.              — О, не сомневаюсь, ты найдешь способ получить нужную информацию, не пятная репутацию, — она позволила себе кривую усмешку. — Хотя должна признать, твое обаяние неотразимо. Даже призраки в плену твоих чар.              — Похвала от повелительницы духов? Я польщен.              Их движения сплетались в безупречный узор, словно они танцевали этот вальс всю жизнь. Каждый поворот, каждое па рождались будто сами собой — и это пугало больше всего. То, как естественно им удавалось притворяться.              — Знаешь, — прошептал Том, его губы почти касались мочки ее уха, — порой мне кажется, что ты действительно ревнуешь. Не к этим девочкам, конечно. К тому, что я примерил маску твоего драгоценного Энтони и ношу ее лучше оригинала.              Ева не позволила себе сбиться с ритма, хотя внутри все заледенело. Гнев полоснул по сердцу острым лезвием. Как он смеет? Как смеет говорить об Энтони, словно тот просто костюм, который можно примерить?              — Не обольщайся, — выдохнула она сквозь натянутую улыбку, впечатывая пальцы в его плечо с такой силой, что побелели костяшки. — Я лишь слежу, чтобы ты не натворил глупостей. Мы оба понимаем — тебе нужно оставаться в тени.              — Какая заботливая партнерша, — он наклонил ее в резком па, и на мгновение мир размылся перед глазами. — Так и тянет признаться в любви.              Сердце колотилось так бешено, что слова застряли в горле. Было в его голосе что-то… что-то темное, почти интимное, отчего по коже бежали мурашки. Музыка оборвалась резким аккордом. Том отстранился, отвесил безупречный полупоклон. В насмешливом взгляде затаилась тень чего-то зловещего, и на миг Еве показалось, что карие глаза Энтони снова вспыхнули алым.              — Благодарю за танец, профессор Фонтейн.              Ева присела в реверансе. На коже, где недавно лежала его ладонь, растекался холод, будто след от ледяного ожога.              — Всегда пожалуйста, профессор Моретт.              Она отступила к обратной стороне мраморной колонны, прижалась спиной к прохладному камню. Том переместился к дальнему концу зала, где они со Снейпом склонились над столиком, о чем-то совещаясь. У Снейпа был такой вид, словно лишь его добыча в виде вина могла скрасить этот не особо приятный вечер. Голоса их тонули в гуле праздника, но Ева видела, как Том кивает. Ей казалось, или он в самом деле бросал на нее иногда взгляды искоса? В них читалось что-то новое, какая-то мысль, которую она не могла — и не хотела — разгадывать.              Раскат хохота разбил тяжелые мысли. За ближайшим столиком Оливер Вуд, встрепанный и возбужденный, энергично размахивал руками.              — …и тут этот бладжер мчится прямо на меня, как бешеный гиппогриф! — Вуд подпрыгнул. — Я вижу его в какой-то ладони от своего носа…              Неуклюжий разворот едва не закончился катастрофой — канделябр качнулся, разбрызгивая воск. Кэти Белл вцепилась в мантию Вуда:              — Тише, капитан! Другого вратаря у нас нет.              — Точно-точно, береги свой талант, — подхватил один из Уизли с хитрой усмешкой. — А то израсходуешь весь запас пафоса до матча.              — И что тогда? — поддразнил второй. — Придется играть как обычный смертный?              — О, профессор Фонтейн! — лицо Вуда озарилось при виде нее. Карие глаза сияли азартом. — Вы ведь придете на следующую игру? Обещаю, это будет незабываемо! Я так натаскаю команду, что профессор МакГонагалл прослезится от гордости.              — Если только вы не решите рискнуть жизнью ради эффектного трюка, — Ева изогнула бровь. — В учительской и без того хватает драмы.              — Мы? Рисковать? — Фред (или Джордж?) прижал ладонь к сердцу. — Как вы могли такое подумать?!              — Именно! — подхватил его близнец. — У нас все падения по расписанию. Вторник — левый загонщик, пятница — правый. В праздники падаем хором.              Смех вырвался легко, как пузырьки в игристом вине. Впервые за неделю Ева ощутила себя… настоящей. Живой. Но тут же почувствовала на себе взгляд Тома.              — А был еще случай на прошлой тренировке, — вмешался Оливер. — Когда Джордж…              — Вообще-то, я Фред.              — Да какая разница! Так вот, один из этих рыжих катастроф…              Ева убрала темные волосы за ухо, обнажая изгиб шеи. Боковым зрением она уловила, как напряглась фигура Тома, как его взгляд впечатался в нее тяжелым грузом. Что ж, пусть смотрит. Пусть убедится — она не та кукла, которой он может управлять.              — Оливер, — Ева подарила капитану такую улыбку, что румянец окрасил его скулы, — вы просто обязаны поделиться историей того легендарного матча с Хаффлпаффом.              Близнецы Уизли переглянулись с видом опытных интриганов. Их усмешки были настолько идентичны, что на миг пространство словно раздвоилось. Вуд выпрямился, расправил плечи и погрузился в рассказ с энергией первокурсника, только вкусившего первый полет. Ева поддерживала беседу, подбрасывала вопросы, но все ее существо ощущало присутствие чужого внимания. Том следил за каждым ее движением. Что ж, он сам бросил ей вызов. В конце концов, именно он преподал ей этот урок — атака лучше обороны. Теперь пришло время применить науку против учителя.              Увлекшись разговором с Вудом, она упустила момент приближения Тома — его пальцы сомкнулись на локте внезапным захватом. Одно стремительное движение — и вот они уже укрыты от чужих глаз колоннадой в нише между окнами. За высокими стрельчатыми рамами кружил снег, отражая свет праздничного зала, окутывал их уединение причудливой дымкой.              — Что. Ты. Творишь? — интонация сочилась ядом, но голос Тома оставался бархатным, и от этого контраста внутренности подернулись льдом.              — Общаюсь. Наслаждаюсь вечером, — Ева демонстративно расправила смятый рукав. — Разве не в этом суть праздника?              — Ты прекрасно понимаешь, о чем речь.              — Нет, правда, объясни, — она приняла вызывающую позу, уперев руки в бока. — Какое из школьных правил я нарушила?              Где-то на периферии сознания билась мысль о неразумности провокации. Ярость Тома была очевидна — она читалась в потемневшей радужке глаз, в четких линиях напряженных скул. Но хмель глинтвейна затуманивал рассудок, и ее захлестнуло желание столкнуть его за край, заставить изведать хотя бы частицу того отчаяния и гнева, что пожирали ее изнутри. В груди разгоралось мятежное пламя — наверно, она просто исчерпала лимит притворства. Сейчас, встречая его разгневанный взор, она упивалась острым, болезненным триумфом.              Том сократил дистанцию, вынуждая ее отступить к подоконнику.              — Прекрати заигрывать с Вудом, — в его голосе звенела сталь.              — А что не так с Вудом? — Ева вскинула голову, черпая храбрость в собственном гневе. — Он открытый. Настоящий. И, представь себе, не держит никого на привязи.              — Я держу тебя на привязи? — его смех заморозил воздух между ними. — Напомни-ка, кто наложил печать Барона? Кто связал нас этими узами?              — Чтобы спасти Энтони! — выпалила она. — У меня не было выбора. Это ты меня заставил!              — И как, спасла? — он наклонил голову набок, впиваясь в нее пронзительным взглядом. — Значит, ты еще помнишь о нем? О своем драгоценном Энтони.              Ева дернулась, но Том уже стиснул ее локоть, удерживая на месте:       — Ты моя, — процедил сквозь зубы. — Пока не найдешь способ все исправить. И даже помимо этого…              — Я не твоя, — выдохнула она, чеканя каждое слово. — И никогда не буду.              — Вот как? — он придвинулся вплотную, обдавая ее губы дыханием с нотками корицы и терпкого вина. От него веяло опасностью, как от затаившейся в темноте змеи. — А мне кажется…              — Ох, какая досада! — прозвучал рядом жизнерадостный голос Дамблдора.              Они отпрянули друг от друга, как от удара молнии. Директор возвышался в паре шагов, его глаза за стеклами очков-половинок сияли лукавством. Его взгляд устремился вверх — там парила волшебная омела.              — Боюсь, традиции нужно соблюдать, — директор развел руками с видом заговорщика. — Придется вам подарить своей невесте примирительный поцелуй. Знаете, в моей молодости омела считалась священным растением друидов…              Ева обвела взглядом окружающее пространство: студенты облепили колонны по обе стороны, привлеченные магией директора. Десятки любопытных глаз впивались в них, превращая интимный момент в публичное зрелище. Омела кружила над головами, рассыпая издевательски яркие искры. Дамблдор замер поодаль, источая безмятежность летнего полдня.              — Надеюсь, вы не заставите даму ждать, профессор Моретт? — в голосе директора звенело неприкрытое веселье.              Том шагнул вперед. В его глазах темнело предвкушение победы. В памяти Евы всплыл тот их странный поцелуй в коридоре третьего этажа — отчаянная попытка отвлечь Филча. Тогда Том окаменел от неожиданности, в его взгляде застыло изумление. Сейчас все было иначе.              Его пальцы впились в затылок, путаясь в волосах. Он сжал их до боли, словно метя территорию. «Просто перетерпи, — приказала Ева себе. — Как горькое лекарство. Как укус змеи». Том наклонился, и его губы накрыли ее рот — настойчиво. Умело. Слишком активно для того, кто якобы просто выполняет традицию.              Первые несколько мгновений она позволяла ему целовать себя, отстраненно отмечая, как его язык скользит по ее губам, пытаясь разомкнуть их и проникнуть в рот. А потом что-то щелкнуло внутри, словно сломался замок клетки. Раз ему так нужно это представление — она превратит происходящее в незабываемое зрелище. К черту покорность! Она ответила — зло, яростно, прикусывая его нижнюю губу до крови. Ее пальцы впились в его плечи, ногти царапнули через ткань мантии. Она вплавила в этот поцелуй всю горечь невысказанных обвинений, всю боль последних месяцев.              Том издал тихий звук, больше похожий на рычание. Его хватка превратилась в капкан, ладонь впечаталась в поясницу, вжимая Еву в себя — не нежность, а демонстрация превосходства. Поцелуй перерос в схватку — языки сплетались в противоборстве, зубы терзали губы. От него исходили волны ярости, желание подавить, сломить ее сопротивление. В ответ она рванула его за волосы, заставляя податься ниже, доказывая, что тоже способна на жестокость. Это уже не было показным выступлением для зрителей. Это была битва.              — Быть может, продолжите в более уединенном месте? — раздался поблизости ледяной голос МакГонагалл. — Здесь все-таки дети!              Ева отшатнулась. Зал накрыло оглушительное безмолвие. Она встретилась взглядом с Томом — его глаза заволокла чернота расширенных зрачков, а в глубине бурлило опасное варево из бешенства и восторга. Его пальцы застыли в ее волосах — хищник, не готовый выпустить добычу. Под ладонью гулко билось его сердце, на шее пульсировала вена, натягивая кожу. На нижней губе набухла рубиновая капля — метка ее укуса.              Тишину взорвал шквал свиста и улюлюканья. Кто-то из учеников зааплодировал, овация прокатилась приливной волной. Ева сделала шаг назад, разрывая связь. Ей необходимо было исчезнуть, пока еще оставались силы держаться прямо.              — Восхитительная рождественская традиция! — лучился довольством Дамблдор. — Не правда ли, Минерва?              МакГонагалл ответила лишь презрительной гримасой. Ева направилась к гриффиндорцам, застывшим с отвисшими челюстями. Близнецы Уизли синхронно вскинули большие пальцы. Она физически ощущала, как взгляд Тома прожигает спину, и понимала — он об этом не забудет. Но сейчас это не имело значения. Она выстояла в этом раунде. Только Ева не знала, что за привкус застыл на губах — победы или поражения?              Пламя сотен свечей заливало Большой зал мягким светом, а под сводчатым потолком кружились заколдованные кристаллы льда. Ева сидела за столиком с гриффиндорцами, рассеянно очерчивая пальцем кромку бокала с вином. Близнецы Уизли, перебивая друг друга, увлеченно делились очередной квиддичной историей.              — И тут бладжер мчится прямо на Вуда! — Фред размахивал руками с таким энтузиазмом, что едва не опрокинул свой кубок.              — А я что? — подхватил Оливер. — Жить-то хочется — ушел в пике, закрутил мертвую петлю…              Голоса доносились приглушенно, будто сквозь вату. Ее взгляд притягивало к другому концу зала, где Том неторопливо беседовал со Снейпом. Он больше не пытался подойти или отчитать ее — просто наблюдал. На его губах играла едва заметная улыбка хозяина, чей своенравный питомец наконец получил заслуженное наказание. От этого снисходительного превосходства внутри все переворачивалось.              — Мисс Фонтейн, вы еще с нами? — Оливер помахал рукой перед ее лицом. — Прием!              — Что? — Ева выпрямилась. — Да, конечно. Просто размышляла о… новой программе по артефакторике.              — Ну да, — протянул Джордж с лукавой усмешкой. — «Артефакторика» сегодня знатно вас потрепала под омелой.              — Ой, да бросьте, — она закатила глаза, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. — Это просто дурацкая традиция.              — Просто ради традиции так не целуются, — подмигнул Фред.              Щеки опалило жаром. Воспоминание вновь нахлынуло — требовательные губы Тома, его язык, сплетающийся с ее, жесткая хватка пальцев в волосах. В этом не было ничего показного. Том целовал ее как свою — с той опасной страстью, от которой подкашивались ноги. И что мучительнее всего — она поддалась, ринулась навстречу. Растворилась в этом поцелуе, позабыв обо всем на свете.              — Прошу прощения, — Ева вскочила, чуть не расплескав вино. — Нужно проверить… декорации в холле.              Она торопливо покинула зал. Прохлада коридора немного отрезвила. Прижавшись к каменной кладке, Ева зажмурилась. Что творится с ней? Она должна его ненавидеть. Бояться. Но тело предавало ее, отзываясь на каждое касание, а мысли путались от одного его присутствия поблизости.              — Чистое безумие, — выдохнула она в полумрак. — Полное помешательство.              Но где-то в глубине души шевельнулось темное, почти греховное наслаждение. Возможно, именно эта опасность делала все происходящее таким… дурманящим. Как шаг в пустоту, как прикосновение к раскаленному металлу — обжигает, но невозможно оторваться.