Яд или панацея?

Дазай курит. Курит много. Больше, чем следует. Он нервный и уже не в силах не подавить, не скрыть своих эмоций. Эмоции рождаются под давлением раздражителей. От негативных переживаний можно избавиться путем решения проблемы и устранения источника дискомфорта. Когда дело касается другого человека, дела обстоят сложнее, потому что контролировать чужие реакции проблематичнее. Особенно если речь заходит о Федоре. Казалось, все наладилось и встало на свои места. Откровения, взаимопомощь. Дазай рискнул и открыл свою душу, но что получил взамен? Лишь блядский холод. За пару дней Осаму с Мори общался больше, чем со Снежной Королевой по соседству. Достоевский почему-то закрылся от самоубийцы и опять перестал подпускать к себе, позволяя лишь развлечения в виде шахмат и других игр. Но даже так чувствовалась непробиваемая стена. Лишь иллюзия вовлечености и отстраненный интерес. Дазаю подобного недостаточно. — Заебал. Это уже седьмая сигарета. – Чуя выхватывает только-только начатую сигарету и подносит к собственным губам. — У тебя пара через пять минут начнется. – Дазай тянется в карман за пачкой, но и ее выхватывают и забирают себе, не смотря на недовольство и надувание губ. — У нас все с английским нормально, можно и проебать пару раз. Акутагава, стоящий рядом кивает, хотя действие выходит механически. Рядом с Дазаем он не больше, чем тень. Осаму прислоняется к курилке инститтута и качает головой, делая осуждающий вид, который успешно игнорируется. — Сборище распиздяев. — Ага, а предводитель стоит перед нами. – Чуя указывает сигаретой на Дазая. Осаму не реагирует и забирает сигарету обратно. Остатки выкурить разрешают. — Интересно, Федор все еще общается с Шибусавой? – задумчиво спрашивает он сам у себя. Просто мысли в слух, которые вырвались так не к стати. — Ну ебать, приехали. –Накахара закатывает глаза и последнюю затяжку забирает себе из-за очередной глупости скумбрии. – Тебе одного фрика мало? Или ты компашку собираешь? — Фриков много не бывает! — восклицает Дазай, будто это самое яркое, что могло произойти в его жизни. Серый цвет можно же считать ярким? Нет? Что ж, шатен поспорил бы. Акутагава хмыкает, привлекая внимание парней. — Ты разрушаешь все вокруг себя, поэтому не можешь найти покой в этом мире, ведь уничтожая других, ты не заполнишь пустоту, а скорее лишь расширишь её. В голове Дазая что-то щелкнуло, а глаза опасно загорелись. Его по собственной неосторожности задели, наплевав на последствия. Осаму делает шаг вперёд и наклоняется к Рюноскэ, но тот не реагирует. Уже знает, что его ждёт. Обжигаться привычно и смысла защищаться нет. Он готов. Он выстоит. — Напомнить, кем ты являлся до знакомства со мной? — шепчет он на самое ухо. Казалось, ещё чуть-чуть и Дазай вгрызется в горло, но Акутагава даже не меняется в лице. Шею подставить он готов тоже. — Скумбрия, прекрати. — Чуя пихает Осаму в плечо, выводя из состояния холодного и безжалостного ублюдка, но не помогает. Выходит лишь переключить внимание. Дазай теперь сверлит взглядом его и готовится к нападению. — А ты не смог защитить то, что тебе дорого. Не увидел вовремя предпосылки. — Осаму скалится, не особо понимая, что делает больно. Рефлекс. Самозащита. Очередной долбоебизм. Накахара раздраженно фыркает и отводит взгляд. Реагировать и нападать в ответ не хочется. Знает о причинах такого поведения. — Пошли напьемся, а? Дазай растерянно моргает, ожидая совершенно другой реакции. Чуя на удивление не реагирует и поворачивается к Рюноскэ. — Ты с нами? — Пожалуй, воздержусь. — Акутагава тут же спешит покинуть их, зная, что в данном случае он лишний. Дазай не откроет душу при нем, а суициднику сейчас это необходимо. Чуе он доверится, пусть и брыкаясь. Чуя один из немногих, кто может прикоснуться к его душе.

***

— ...с тех пор я стараюсь не лезть лишний раз на рожон. — Чуя передаёт сигарету Дазаю. Накахара прикрывает глаза, делая один из многочисленных глотков вина. Ради такого вечера он даже достал из своей коллекции одну из дорогих бутылок, которая вскоре была замещена сакэ. Однако, Чуя пил лишь вино, не желая смешивать. Алкоголь переносился слишком плохо, чтобы экспериментировать. Иногда компания Дазая не выводила из себя. Бывали и душевные вечера, как этот. Откровения и отсутствия подколок. Непривычная нормальность. Рядом с Осаму подобное и правда непривычно. В свое время шатен едва ли не сломал Накахару, который доверил ему самое дорогое — своё сердце. Обернулась уязвимость едва ли не трагедией, а потому между ними теперь дистанция и Чуя не собирается что-либо менять. Терпел Накахара долго. Терпел унижения и насмешки, но потом решил, что собственное ментальное здоровье важнее. Чуя Дазая любил, но тот умел лишь разбивать сердца на множество кусочков и склеивал их настолько криво, что осколки торчали и вонзались в душу, продолжая причинять боль. Дазай любил Чую, но адекватно показывать свои чувства давно разучился. Лучше всего он умел ломать, а потому в их отношениях царило разрушение, изредка разбавляемое спокойствием с целью дать передышку и возможность не ебнуться окончательно. — Я и забыл, как нам может быть комфортно вместе. — Дазай растягивается на траве, как довольный кот. Небо сегодня звёздное. Каждое небесное тело — кусочек одной большой прекрасной картины и истории бессмысленности бытия. Но если кто-то зажигает звёзды, то это кому-то нужно. Верно? Возможно, во всём этом есть свой непонятный искаверканному разуму смысл. — Да неужели? — Чуя улыбается и переворачивается на бок, чтобы взглянуть на Дазая. — Это точно ты говоришь? — Разве могут быть сомнения в моей искренности? Как грубо. — Осаму подползает ближе, кладёт руку напротив головы Накахары, нависая над ним и любуясь когда-то любимыми чертами лица. Ностальгия давит на сердце, заставляя его биться быстрее. Возможно, это просто алкоголь так действует и заставляет чувствовать давно забытое. Чуя наивно надеется, что подобное поведение лишь дружеская шалость. Мозг игнорирует взгляд, спускающийся на губы. Игнорировать дальнейшее не получается, ибо податливость в игре может привести к неожиданным последствиям. Накахара отворачивается и губы Дазая мажут лишь по скуле. Осаму поджимает губы и вглядывается в небесные глаза, которые смотрят куда угодно, но не на него. Хотелось увидеть в них знакомую взаимность. Она мимолётно улавливается, но быстро упрямо подавляется. Не смотря на вспыльчивость, Чуя умел контролировать себя, когда это реально необходимо. Почему Дазай хотел поцеловать Чую? Потому что Дазай мерзнет, поэтому цепляется за малейший огонек. Чуя такой горячий, живой. Его сердце настолько живое, что хочется поглотить целиком, без остатка. Поэтому он ломал, выжимал из него все соки. Но в какой-то момент Чуя набрался сил и оттолкнул, правда в последствии разбился на мелкие кусочки, потому что силы были последние. Осколки попали и на Дазая. Но он небрежно вытащил их из души и выкинул, как ненужную вещь, теряя всякий интерес и ушел. Сделал вид, что ничего не было. Сделал вид, что его это не касается, что не задело. Дазай себя ненавидел в тот день, а потому сделал то, что у него получается криво. Он попытался умереть. – Прости, Чиби, я облажался. — Осаму рассеянно проводит пальцами по своим волосам и наконец-то отстраняется, понимая, что зашёл слишком далеко. Очередной прогиб. –Потому что ты идиотская скумбрия.— Чуя садится нормально и хмуро смотрит на Дазая, пытаясь понять причины такого поведения. — А ты злобный гном. — он не сдерживает улыбку и опускает голову, скрывая ее. — Сказал однажды долбоеб. — Накахара закатывает глаза, но радуется, что ситуация на время разрешилась, а значит можно передохнуть. — Знаешь, о чем я мечтаю? — Чуя делает паузу, боясь очередных подколок. При Дазае душу открывать рискованно, но почему-то плевать. — Я хочу открыть приют для бездомных животных. — переходит он на шёпот и не может скрыть улыбки, хотя переживает из-за реакции. Осаму резко выпрямляется и удивлённо смотрит на Накахару, а затем начинает громко смеяться, согнувшись пополам. Чуя тихо ругается себе под нос и толкает его в плечо с такой силой, то он падает на землю, но смех не утихает. — Боже-боже, ты серьезно? — Дазай наконец-то успокаивается и садится обратно, стараясь не смотреть на Накахару, чтобы не засмеяться снова. — А ты о чём мечтаешь? — Чуя поднимает бровь и кривится в подобии улыбки. — Я? О.. — Вот и заткнись. — Я хочу уехать в Токио и начать жизнь с чистого листа. Без внутренних демонов. — всё же озвучивает Дазай и закрывает глаза, считая, что подобное — не больше, чем чушь, дурацкая иллюзия без шанса на реализацию. — Куда? — Чуя недоверчиво смотрит на Осаму и придерживает шляпу, пытаясь понять, серьёзен ли сейчас собеседник. Дазай пожимает плечами и падает на землю, представляя, что летит с крыши. Подобные фантазии он любил. — Или в другую страну. Какую-нибудь холодную. Хотя, я не люблю холод. Потому что сердце Осаму похоже на холодильник. — Пиздец. — шепчет Чуя и закуривает сигарету. Неужели Дазай и правда готов меняться? Неужели наступит день, когда Дазай не будет пытаться убить себя несколько раз в месяц? Это ведь не шутка? Чуе не показалось? Покажет только время. Иногда же можно поверить во что-то хорошее? Хотя бы на мгновение. Пожалуйста. — Согласен, холод — тот ещё пиздец. — бормочет Дазай и небрежно выхватывает сигарету у Чуи. Тот и не против. Накахара ложится рядом и взглядывается в усталые черты лица, измученные внутренней борьбой, о которой никому неизвестно. Сейчас Дазай спокоен. Обманчиво спокоен. Из-за закрытых глаз и поверхностного дыхания и вовсе создаётся впечатление, что он спит. — Надеюсь, у тебя получится. Чуя неуверенно протягивает руку и переплетает их пальцы. Ладонь Осаму покорно разжимается, позволяя моменту умиротворения случиться. Дурацкие перчатки хотелось снять и почувствовать кожу. Почувствовать тепло. Быть ближе. Дазай не настаивает. Не имеет права, ведь сам едва ли готов снять бинты, закрывающие от внешнего мира. Со своей бранёй расстаться он не готов. Не готов открываться миру. Не желает. Боится. Приятную атмосферу нарушает Фёдор, проходящий мимо. Русский кидает холодный взгляд, не желая остановиться или хотя бы поздороваться. Картина неосознанно вызывает лишь раздражение. Видеть этого не хотелось, как и чувствовать, что-либо. Почему сердце начинает снова чувствовать то, чего он не хочет и не может понять? Просто очередная глупость, называемая человечностью. Дазай настроение улавливает и подрывается с места, чтобы объяснить.. объяснить что? Что он просто общается с друзьями? Идиотизм. В объяснениях нет смысла, потому что он даже не сделал ничего плохого. Появившаяся человечность до добра не доведет. Чуя судорожно протягивает руку, желая схватить Дазая, но в пальцы сжимаются в воздухе, а с губ срывается тихое и жалобное "Дазай". Его снова кидают, как ненужную вещь, стоило только кому-то появиться. Кому-то более важному. Флешбеки появляются против желания без возможности контроля и накрывают с головой, даря липкий страх. Он не хочет возвращаться в прошлое и вновь разбиться. Собирать себя по кусочкам крайне трудно. Дазай останавливается и оборачивается, разрываясь между желанием остаться и догнать Фёдора. Последний едва подавляет желание обернуться и увидеть реакцию шатена и ускоряет шаг, стремясь поскорее отдалиться от сцены, которая вызывает лишь непонятное раздражение. Почему-то хотелось, чтобы Осаму оставил Чую и без колебаний выбрал его. Вот же.. Не оборачиваться. Не реагировать. Дистанция. Только дистанция. Выходит лишь притяжение, но Фёдор блокирует его и замораживает сердце, но оно бесконечно топит едва появившийся лёд, капая талой водой, постепенно превращаясь в кислоту и выжигая дыру. — Чуя, я.. — Дазай оборачивается на удаляющуюся фигуру Достоевского и поворачивается обратно к Накахаре, который закрыл уши руками, ведь флешбеки говорящие и голос принадлежит Дазаю. Он насмехается, унижает и наслаждается картиной, созданной им же. "Милый, милый, жалкий." — Дазай гладит Чую по голове и прижимается к его щеке. Бинты на голове Осаму шершавые и причиняют дискомфорт, но Накахара не реагирует и просто безэмоционально смотрит в пустоту. Смотрит на себя. Такой же пустой. Лишь оболочка. — Чуя. — Дазай трясет его за плечи и хватает за лицо, чтобы он сконцентрировался на нем, а не на своих мыслях. Накахара шумно выдыхает и вглядывается в лицо Осаму. Он в своем бежевом плаще, а бинтов чуть меньше, чем раньше. Это другой Осаму, пусть и демоны всё ещё при нем. — Ты ведь не оставишь меня? — Чуя поджимает губы и смотрит выжидающе, пытаясь спрятать надежду, но с треском проваливается. Дазай видит. Всегда видит. — Прости, Чиби. — он целует его в лоб и выдавливает улыбку. — Но я должен начать меняться и Фёдор может стать толчком. Следующий поцелуй следует в уголок рта. Старая привычка, которая так не во время дала о себе знать и заставила Чую в очередной раз вздрогнуть, как и сердце. Дазай всегда после слов целовал его лишь в уголок рта, умаляя проявление привязанности и давая лишь крохи тепла, совсем не стараясь залатать своего партнёра. Вот и сейчас он по привычке сваливает. К другому. К более важному человеку. Так спешит, что едва не срывается на бег. Чуя один. Снова один. Его собственные демоны пользуются минутной слабостью и нападают. Заставляют дрожать от страха. Скалятся, радуясь вмешательству Дазая и шепчат гадости, задевая и заставляя чувствовать агонию. — Акутагава! — Накахара едва ли не кричит в телефон, как только слышит голос друга. Он даже не помнит, как набрал номер и как взял в руки смартфон. — Пожалуйста... Я не.. Мне.. Мысли путаются, а слова выходят с трудом. Рот будто затыкают рукой и перебивают, смещая внимание на себя. — Скоро буду. Скидывай адрес. Акутагава спокоен и прекрасно догадывается о произошедшем. Он не раз спасал Чую от глупостей из-за состояния аффекта. Иногда Дазаю хотелось набить ебало, но тогда Рюноскэ ждут последствия. Приходится в очередной раз себя заткнуть и просто помочь Накахаре, разгребая последствия за Осаму. Такова их реальность. — Фёдор! — кричит Дазай, подбегая достаточно близко и останавливается, когда Достоевский всё же реагирует, пусть и окидывает равнодушным взглядом. — Послушай меня.. — Возвращайся к Накахаре. Тебе с ним комфортно. — отмахивается Фёдор и вот так просто продолжает путь, заставляя Дазая мёрзнуть из-за невидимых снежинок, которые с лёгкостью вонзаются во внутренности и отказываются таять. Дазаю с другими комфортно. Это нормально. Бесит. Фёдору с Николаем комфортно. Вызывает ответное раздражение у Осаму. Они друг другу никто. Ничем хочется назвать и чувства. Но Дазай хватает Достоевского за локоть, останавливая дальнейшую попытку отдалиться. Дазай ненавидит иррациональность, но повинуется дурацким чувствам. На заборах скоро напишут: "Дазай дурак." Снизу допишут имя русского. — Поверь мне, пожалуйста! Ведь я.. Осаму замолкает не ожидая подобной глупости. Как же жалко он звучит в попытках оправдаться. В попытках извиниться за несуществующую оплошность. Фантазиям Фёдор верит, а потому ожидаемо злится. За нормальность. За то, что у них могло бы быть, если бы не их принципы. –Что? Любишь? Не можешь без меня? — Достоевский улыбается, но руку отдергивает, демонстрируя непринятие попытки сгладить ситуацию. Баллончик встряхивают и начинают наносить текст на забор. –Ночь сегодня красивая. — Дазай достаёт пачку сигарет и протягивает одну Фёдору, надеясь на нормальный диалог. –Ночь красивая. — Достоевский кивает и поднимает взгляд к небу. Пасмурно. Звёзд совсем не видно. — Но мы никогда не увидим Луну. — Фёдор вздыхает и скрывается из виду, а Осаму так стоит с протянутой рукой. Его вновь отвергли. В последнее время это причиняет боль. Сигарета мнется в руке под тяжестью эмоций и падает на землю. Вторую сигарету убивают глубоко затягиваясь и выбрасывая, сделав всего пару затяжек. Принимаются за убийство третьей, последней сигареты, но скуривают до конца. Хочется вернуться к Чуе и залечить его раны. Сделать вид, что таким образом он не пытается восстановиться сам. От идеи приходится отказаться. Акутагава опередил его. Без Дазая всем лучше. Желание смерти возвращается с новой силой. Дазай перебирает в голове способы идет домой под шум мыслей вместо музыки в наушниках. Дазай не хочет чувствовать. Не хочет ничего. Не хочет быть. Хочет быть с Фёдором.