Стаями

Рук не жалеет никого, не подбадривает, не пытается утешить. Рук просто, как будто... меняет мир своими словами? Скорее утверждает ту версию реальности, которая нужна. Говорит как факт: "Ты не боишься" – или: "Это не твоя вина", – и не объясняет – говорит, почему это действительно так. Ровно, чётко, спокойно и бесстрастно. Приправляя своей извечной незлой ехидной или дурацкой шуткой. Хотя, пожалуй, в случаях с Белларой и Эммериком ей явно сложно сдерживать сарказм, благо "большие дети" чаще всего этого не считывают. Тот единственный раз, когда Луканис видит, как её броня из уверенности, цинизма и спокойствия даёт трещину, случается после Вейсхаупта. Рук возвращается в столовую, когда все уже расходятся спать, сидит напротив еле-тлеющего камина, чуть покачиваясь в такт треску углей. Её чует Спайт, и это, в первую очередь, он выгоняет Луканиса из каморки. Луканис знает по словам Спайта – Рук пахнет грозой и морем – именно солью, не водорослями, – и ещё чем-то горяче-пряным с нотками яблок иногда. Сейчас Спайт чует горький полынный дым и холод, и это почему-то настолько нервирует Спайта, что Луканис понимает – лучше они выйдут в зал вместе, под его контролем, до того, как Спайт самостоятельно начнёт задавать вопросы. Луканис, пожалуй, впервые рад, что дверь, которую открывает он, скрипит – негромко, почти приятно, уютно. Так его вопрос звучит как будто чуть менее неловко. – Рук? Ты в порядке? – Рук молча качает головой, не прекращая почти механического движения. Спайт внутри внезапно резко бросается прочь, забивается куда-то подальше, словно обжёгшись – Луканис, не ожидавший этого, вздрагивает, но повторяет, – Рук? Рук всё ещё не срывается, как он бы ожидал, но в этот раз её усмешка и ровный, заторможенно-стеклянный тон отдают какой-то… безнадёгой? Не отчаянием, но пограничным с ним разочарованием, обречённой пустой усталостью. Чем-то максимально противоположным самой сути Спайта. - Я не знаю, что сказать в ответ на "мы не смогли победить, потому что были слишком отвлечены на свои проблемы", сказанное после Вейсхаупта. Понимаешь? Не знаю, как реагировать. Я понимаю, всё это важно. И, скорее всего, как минимум половина наших «личных» проблем наверняка связана всё с теми же богами. Я понимаю, как тяжело Хардинг. И Даврину. И тебе. Я понимаю. Но… я не могу понять где-то внутри. Где-то рядом с горящими доками Минратоса – моего сгоревшего города, понимаешь? – рядом со Змеем… на руинах Вейсхаупта… у меня нет нужных... слов? Рук молчит. «Разве они знают, чего мне стоило ремесло?» – он не помнит, кто и когда это сказал, помнит выражение лица и тон – тот же, что у Рук бывает почти всегда. Луканис ощущает непривычно-осторожное – почти испуганное? – недоумение затаившегося Спайта. И что ему самому тоже не хватает нужных слов. Рук молчит, угли темнеют, но ещё живут искрами, и потрескивают, уже не в такт – механическое покачивание ускорилось, пока она говорила. Луканис думает, что это нужно остановить. Луканис, кажется, знает, как, но… Луканис… боится? Он замечал и, в целом, понимал любопытство Спайта, который каждый раз подбирался ближе, когда Луканис взаимодействовал с людьми. Это было нормально. Это было подконтрольно, даже когда Спайт мог пробиться, чтобы что-то сказать. Но Луканис боится, потому что в какой-то момент заметил: рядом с Рук Спайт рвётся с «поводка» сильнее, и… «Спайт сейчас глубоко и явно не в настроении… Ты ведь всегда успеешь отстраниться, правда, Ворон?» Рук молчит, и несколько минут тишины разбивают быстрые осторожные шаги, едва различимый стук металлических вороньих клювов о спинку кресла и слабый скрип, шуршание ткани, сминающейся под пальцами… Луканис подходит со спины, мягко сжимает ладони на плечах, успокаивая движение, и прислоняется любом к её затылку. «Досчитай пересечения прядей в косе и дыши глубже». - У тебя неплохо получилось. Луканис мог бы сказать что-то про её оптимизм и спокойствие, про её уверенность и поддержку, про то, что всё в этой перемешанной команде всё ещё держится только потому, что она постоянно бегает от одного к другому и собирает вместе разрозненные кусочки… и неплохо дерётся. В том числе, пока кто-то из них отдыхает на Маяке. Луканис молчит и закрывает глаза, сбиваясь со счёта. Луканис чувствует солёную воду, пряности, одновременно горьковатые и сладкие, с лёгкой яблочной кислинкой, с мягким привкусом персика, и – где-то совсем далеко – дым и грозовой ветер. Сам Луканис чувствует. И плечи под руками становятся мягче: - Спасибо. …Луканис ещё раз осторожно сожмёт пальцы, отпустит и резко оттолкнётся от кресла в тот момент, когда Спайт рванётся вверх. Крылья не успеют вспыхнуть, Рук даже не заметит – он хочет в это верить, – запах останется вкусом шоколада с корицей и розовым перцем на языке. Луканис сделает кофе, как всегда. И Рук улыбнётся на его нескладную попытку пошутить, и ответит уже привычно спокойно-насмешливо: «О, давай оставим каждому свои роли – ты убиваешь богов и восхитительно нас кормишь, я – балагурю и делаю вид, что у меня есть план, и я всё понимаю». На секунду Луканис заметит: они со Спайтом улыбаются Рук вместе, одинаково, – но не придаст этому значения.