Её зовут Маша, она любит Сашу...

Просторный зал гудел снующими между своих и чужих мест столиц-участниц саммита. Очередная неразбериха, куча непонятных слов и возгласов: от возмущения до явного ликования. Было похоже, будто присутствующих накачали одному Богу известным газом или же в том торте в самом деле было нечто иное, нежели медовая начинка. Итог: ранее не выводимый из себя ничем и никем Сенье, без устали блуждающий по всему залу, шепча под нос одному себе и понятные слова, со стороны больше походившие на проклятия, полный презрения и холодной отстраненности взгляд Днепровского и чумовые улыбки на лицах Романова и Московской, на которых тот и смотрел. Беседа выдалась оживленной, а вывод вовсе взорвал зал: оказывается, Россия всерьёз собралась разворачиваться прочь от старушки-Европы на сто восемьдесят градусов. Сколько ни говорили, как ни убеждали, какими только речами ни сыпали — предостережениями, шантажом, угрозами, — Мария даже взгляда в их сторону не перевела. Мускул не дрогнул на светлом лице, лишь легкая спокойная улыбка блестела на губах, сверкая ярче расписного золота волос под свечением шикарных люстр. Казалось, ей стало настолько всё равно на них, что попытки изъявить свою волю с их стороны для неё стали сродни детскому лепету, какого даже супруг в глубоком беспамятстве детства не выдавал. Романов, впрочем, сам держался отстраненно — взгляд серебряный прикован оказался к партнёрам восточным, которым оба и посвятили всё время своего нахождения на саммите. Платону на подобное мероприятия ехать хотелось меньше всего. Действительно — к чему присутствовать на таком ответственном событии, да ещё и далеко за пределами собственной страны обычному городу Подмосковья? Он давно уже не губернский город, от былых дел отошёл и теперь, можно сказать, в полной мере наслаждался тихой провинциальной жизнью под боком у Москвы. Редкие визиты матери проездом, областные собрания и семейные посиделки звёздной троицы — максимум, который он мог себе позволить. Но на этот раз причина была иной. Сегодня сюда приехала она. Высокая и статная, хороша собой, умна и очень умела, она приковала его внимание ещё при Империи. Тогда вместе с дядюшкой в Россию приехала и милая хрупкая девочка. Голубоглазая красавица с пышными вьющимися локонами цвета восточной ночи. Расписной наряд никак не шёл вразрез с учтивой кроткостью, кажущейся другим надменной отстраненностью и холодным нравом. В тот день, впервые встретившись с ней взглядами, он вдруг ощутил странное, неведомое чувство: в груди словно что-то кололось, теплилось, точно пушистый нежный зверёк, спавший до сих пор мирным сном и ныне просящийся на свободу, изнывая от тоски. Чувства мешались в груди, юное сердце трепетало, хотелось подойти ближе, узнать имя, но… он не сумел. Стеснение и робость, привитые воспитанием, оказались сильнее совсем ещё детской влюблённости. Тогда ему помог отец. Оказалось, Александр организовал этот визит, дабы урегулировать армянский вопрос и окончательно закрепить протекторат Империи, потому и была назначена встреча с главным городом сего государства — Ереваном. Тогда же и выяснилось: пленившая его разум девочка приходится ему племянницей. Имя её — Рузанна. Казалось, им не суждено будет встретится вновь. Революция, гражданская война и раздел страны стремились поставить крест на мимолетном увлечении подростков, помешать чувствам, подобно известной грустной повести… но судьба распорядилась иначе, и вскоре их страны объединились вновь, будучи уже в составе новой державы — Советского союза. Авоян за это время, как ему показалось, только похорошела. Светлые голубые омуты — невероятной красоты небесные глаза, что пленили его когда-то, ныне полностью поглотили его в цепкие свои сети, не давая ни шанса на спасение. Но ему это и не было нужно. Когда, встретившись они взглянули друга на друга, то долго не могли отвести взора. Лишь юркий локон русых её волос, озорливо коснувшись плеча и скрывая собою игривый блеск её глаз, заставил его оттаять и потянуться к ней рукой. Осторожно, почти невесомо коснуться тонкой пряди, легко смахнув её за плечо. Тогда светлое личико девушки озарилось лёгкой розовинкой румянца, и при виде её улыбки он понял, что не видит без неё своей жизни. Она знала о нём практически всё: что любит, чем бывает раздражен, что доставляет радость, а что причиняет боль. Наслышана была о подвиге подольских курсантов, и в тяжёлые времена битвы под Москвой переживала сильнейший для себя страх утраты. Что, если не вернётся? Падёт в смертельном бою подобно герою, грудью вставшему на защиту своего отечества? Погибнет, как уже погибли сотни тысяч советских солдат, кровью и слезами, телами своими закрывающих последние проблески мирного неба над головами родных? Она боялась и знала, что его потери не переживёт. Каково же было её счастье, стоило однажды получить письмо… На потертом пергаменте изящным почерком выгравирована была одна лишь фраза: « — Я жив ради тебя, милая Рузанна. Прошу лишь: дождись меня…» Она дождалась. Оба пообещали друг другу впредь никогда более не расставаться. И даже сейчас, когда мир вновь походит на пороховую бочку, не упускают возможности вырваться на очередной саммит, зная, что среди толпы столиц сумеют найти друг друга. Она стоит перед ним в строгом изящном платье, и кажется, будто искорки в её глазах наливаются живым трепетом, стоит окунуться в омуты его небесных глаз. В ней прекрасно всё: царственная осанка, изящные русые локоны, легко, почти невесомо лежащие на хрупких плечах, пухленькие губы, изогнутые в лучистой улыбке, принадлежащей лишь одному ему… В ней прекрасно всё. Но в особенности — она сама. — Здравствуй, Рузанна. Московский произносит это едва слышно, но ей оказывается этого вполне достаточно. — Здравствуй, T’ankarzhek, — улыбаясь. Неторопливо подходит ближе, склоняя голову в знак приветствия. — Я скучала по тебе… — Я тоже скучал, — честно. Хотя само слово «скука» является здесь явным стократным преуменьшением всего того вихря чувств, что приходилось ему чувствовать, находясь вдали от неё. — Как ты узнал, что я буду здесь? — интересуется не безосновательно. — Если мне не изменяет память, на таких мероприятиях ты… редкий гость. Платон потупил взгляд. Не будет же он раскрывать карты, выкладывая предшествующий поездке диалог с матерью, в которой старательно расспрашивал, какие страны будут присутствовать на предстоящем саммите! Мария тогда, сидя за очередной стопкой документов и ломая голову в попытках внести все необходимые правки в отчёт, подготовленный мальчишками в очевидной попытке подложить друг другу свинью, особого значения расспросам старшего сына не предала, а потому выяснение прошло быстро и безболезненно — Армения обязалась прибыть, что и стало его шансом. Вот только стремление поехать вместе с родителями знатно Московскую озадачило — она, хотя и не считала себя достаточно хорошей матерью, но всё же отчётливо знала, чем увлекаются её дети, и потому не могла уличить Платона в пристрастии к подобным мероприятиям, — однако препятствовать не решилась, и поехали на этот раз не вдвоём, а втроём, принципиально новым составом. — Надежный источник, — лукаво улыбнувшись. Авоян подобные речи заинтриговали. Склонив голову в любопытстве, игриво заметила: — Русский человек — настоящая загадка для любого, кто его встречает… — вздохнув без упрека. — Этим ты и покорил моё сердце. — Не могу не сказать о тебе того же, Рузанна.

* * *

Марии бесцельно бродить по залам с ковровой дорожкой уже запредельно наскучило. И чего она только тут не видела такого, чего нет у неё самой? Верно — разве что недовольных и вечно гнусящих себе под нос морд Пьера и ему подобных. Хотя, таковых и дома полно… но это — не морды, а лица. И не какие-то там заморские, чухонские — а свои, родные и любимые, даже если иногда и раздражают. Митя, как всегда, демонстративно проходит мимо неё, не бросив даже взгляда в сторону сестры. Юшенг умчался разбираться с автоматом, выдающим кофе и, очевидно, битву эту с треском проиграл, иначе объяснить его отсутствие длинною уже почти в два десятка минут не представляется возможным… Еще и Саша, жук эдакий, умчался куда-то в сторону государств Черноморского побережья, очевидно, вновь собираясь сокрушать Ибрагима в дуэли морского боя и доказывать сохранность за Россией былого величия и превосходства её флота. Ску-ко-та. Сидеть тоже надоело. Семейный чат — дело, конечно, очень веселое, но…

❤️ Семья ❤️

Головная боль ❤️ 14:02 — пацаны рассказываю прикол Максимус 😈 14:02 — От тебя любые приколы как услышишь, так считай что напрасно время потратил. Головная боль ❤️ 14:03 — будешь дуплом хрюкать, я те ниче и не расскажу Головная боль ❤️ 14:03 — короче прикиньте, ставим с Настей стирку, а в машине че-то белое плавает Головная боль ❤️ 14:03 — ну я решил глянуть, в чем трабл. смотрю, короче, а там москва)))))) Максимус 😈 14:04 — ТЫ ЧТО, ДЕГЕНЕРАТ? Арсюша 14:04 — Боже, ты слепой???? С ней все нормально??? Бориста 🍷 14:04 — Красава, я б ещё и Яузу закинул))) Максимус 😈 14:04 — Слышь, прилизанный, я ведь могу приехать и сам тебя закинуть. Головная боль ❤️ 14:05 — хахахахаха вы че, поверили? хахахаха Арсюша 14:05 —........ Больной. Головная боль ❤️ 14:05 — а че ты, арс, у тебя бы аллергии зато не было))) Максимус 😈 14:05 — У всего чата тут аллергия только на тебя. Головная боль ❤️ 14:05 — загугли дорогу на три буквы и сходи туда пж Столичный мой ✨ 14:06 — ВЫ ДОСТАЛИ СВОИМ ПИЛИКАНЬЕМ, УРОДЫ, НЕ ПИШИТЕ В ЭТОТ ЧАТ!!! Но ничего интересного не происходило, да и интернет на расстоянии ловил довольно слабо. Так что затею с телефоном тоже пришлось отложить. Допив любимый смузи и отложив прочь назойливый гаджет, решила вновь пройтись. Ноги устали от просиживания платья на совершенно недостойном подобного действия стуле, она уже успела пожалеть, что надела каблуки. Так старалась, столько денег отдала за причёску красивую, прекрасно зная, что сама сделать сумеет ничуть не хуже — а всё бестолку. Она же не знала, в конце концов, что такая скука смертельная будет! На очередном повороте вдруг замечает два знакомых силуэта. Какая неожиданность — Авоян тоже здесь! Видимо, вновь дядюшка с собой взял, чтобы дома скучать ей не пришлось. Ох, и чего она только находит в этих саммитах? Душно, скучно, все злые, недовольные, дай повод только поцапаться и в глотки друг другу вцепиться! Хотя это, пожалуй, как с людьми, любящими в грозу гулять, работает: сыро, холодно, тебя в любой момент молния может ударить, а ты идёшь, довольный и счастливый, горя не знаешь и жизнью наслаждаешься, будто бы родился заново. Но с кем это она разговаривает? Ещё и улыбается так… В глаза сразу же бросается золотистый блеск слегка вьющихся волос высокого белокурого юноши. Царственная осанка, идеальная солдатская выправка и гладко выглаженный пиджак — всё, как полагается рыцарю, дамскому угоднику и… Её сыну.

Платон?!

Это что же получается, они с Рузанной… Мило. Издав нечто нечленораздельное, означающее, очевидно, смесь радости, удивления и смертельного любопытства, Московская ретируется назад к ровным рядам стульев. — Саша! Романов не обращает на супругу никакого внимания. Судя по выражению лица Ибрагима, красного, как рак, ввиду нежелания, но вынужденной необходимости снимать пиджак из-за очередного проигрыша и кругленькой суммы напротив «позиций» Александра, играли вновь на деньги и одежду. Его бы с такими выходками в лотерею за билетами отправлять, и то толку больше будет. — Романов, я с тобой разговариваю! — А я тебя внимательно слушаю, — смерив товарища по игре хитрющим взглядом, жестом обозначил необходимость выложить ещё несколько купюр иностранной валюты. — Hile yapıyorsun, Romanov, — сквозь зубы цедит, сраженный наповал. — Проигрывать надо уметь, — сдержанно улыбнувшись. — Чтоб ещё раз я повёлся на эту авантюру… — Видишь, как оно бывает? Выходит, жизнь тебя ничему не учит… — Санкт-Петербург!!! С широко раскрытыми глазами замер даже много на своём веку повидавший Ибрагим. Московская редко срывалась, но если всё же злилась, к мужу обращалась исключительно по фамилии, дабы осознал тот скорейшим образом оплошность свою непростительную и немедленно меры предпринял по заглаживанию вины своей неоспоримой. Но чтобы вот так… по названию города… прямо на саммите… — Быстро поднялся и пошёл со мной! — схватив со стола Богом оставленные документы и прижав их к себе в знак бурлящей внутри злости, звонко топнула каблучком. — Сию же секунду!!! — Вот это да, — присвистнул, поднимается с места. — Ладно, благодарю за игру, но мне пора… — Полагаю, проигранное могу оставить себе? — Ещё чего, обойдешься! — брови тонкие хмуря, указывает в сторону стола, на котором красивым курсивом, единственным среди всех присутствующих, выгравировано величавое «Russian Federation. Saint Petersburg». — Лавры на стол победителю, будь так любезен.

* * *

— Что ты развопилась? — возмущение било ключом. У него там медным тазом накрылась такая авантюра по заработку, что вырученных средств хватило бы не то, что на реставрацию города, но и на закрытие всех долгов перед Москвой на ближайшие года три. — У меня матч был в самом разгаре! Что за срочность? — Твои кораблики могут и подождать, не обломаются, — буркнув. — Я, между прочим, такое увидела — тебе и во сне после десяти книг Пушкина не снилось! О, как… выходит, настало время перебирать варианты. — Дима назвал тебя по имени? — Ага, конечно. Мечтай, — закатила глаза. — Нет. — Неужто санкции сняли? — Нет. Да что это может быть, в самом-то деле? Вот вечно она так: заговорит загадками, а ему — гадай и голову ломай. Ладно, осталась последняя попытка. У него нет права на ошибку… — Коля женится?! — Боже, Саш, ты нормальный? Что ты несёшь? — вновь каблучком топнула от злости. Хотя… Между прочим, он очень близко. Только с определением личности немного не попал. А что плохого было бы в их женитьбе? Рузанна — девушка приличная, умная, хороша собой, на все руки мастерица и просто прекрасный по духу человек. Надёжная, уверенная, сильная — мечта любого, да только никого к себе не подпускает, хотя кавалеров и искать не надо, сами находят её, не в силах оторвать взгляда. Отдельный плюс Маша, конечно, в мастерство вкладывала: уж больно хороши ювелирные её украшения. Она даже, когда проездом останавливалась, с пустыми руками уехать не смогла, забрав с собой пару-тройку колец да браслетов, а любимые серёжки с бабочками, подаренные на годовщину свадьбы, Саша заказывал лично у Авоян! Чем не достойная партия их Платоше? — Хотя… ты очень близко. — Серьёзно?! — глазами хлопает оживленно. — И кто невеста? Если только Паулина Владимировна — я выиграл спор. — Да при чем тут твой Коля вообще! Не о нем речь! Иди за мной и всё уже! Дошли куда быстрее, чем с минуту назад Маша отчаянно пыталась до мужа достучаться. Стоит признать, знатно переживала, что за время их отсутствия ребята могли куда-то уйти. Впрочем, обнаружив обоих в компании друг друга за милой беседой, получила душевное успокоение. — Значит, слушай… — разворачивается к нему и со всей строгостью в голосе едва слышно произносит: — Я тебе сейчас скажу, куда надо смотреть, ты поворачиваешься и смотришь максимально незаметно. Ты понял? Чтобы вообще тебя видно не было! Боже, да что же там такого быть-то может, в самом деле? Делать нечего. Нацепив на лицо выражение полнейшего отсутствия связи с реальностью, Романов незаметно взглядом блуждает ровно в той местности, куда наказала ему смотреть жена… И с треском проваливает всю операцию, завидев сына в компании Рузанны. — О-о-ох, ты! — Тихо, Саша, ну… — буквально закричав это шепотом, едва не подпрыгивает на месте. — Боже! Сказала же «незаметно», бестолочь! — Да всё, всё, не смотрю я! — хмурится. — Они даже не поняли, что я тут стою! — Попробуй такой шкаф не заметить, — язвит. За мужа прячется, выглядывает, на парочку смотря, и глазки внимательно щурит, изучая. — Видишь, как они болтают? Выглядят очень даже… миленько, не находишь? — Предлагаешь за ними следить? — улыбаясь. — Почему сразу следить?! — хотела возмутиться, но тут же осознав, что ровно этим мгновение назад и занималась, угрюмо поджимает губки. — Чуть-чуть! Романов взгляд переводит. Сын в компании Авоян выглядел и вправду мило. Счастливо, он бы даже сказал. Платон сразу весь расцвел, заулыбался… Семья никогда прежде таким его видеть шанса не имела, ровно как и не представляла, какой забавной может быть игривая розовинка румянца на светлом его лице. — Что думаешь? По-моему, у кого-то намечается свидание-е-е! — радостно пританцовывая, качает головой Маша. — Сначала встречи невзначай, потом признания в любви, потом знакомство с родителями, а там и… У неё дыхание от счастья спирает. В мыслях ей уже виделись бегающие туда-сюда по просторным комнатам ребятишки, которым они с Сашей отдадут всю родительскую любовь, что только теплится ещё в молодых их сердцах. Свои дети выросли слишком быстро, Настюша тоже подрастает и скоро перестанет зависеть от них так, как прежде — чего ещё остаётся ждать? — А там и внучата! — и глазки светятся от счастья. Хитринка вмиг зажигается в них, и она личико лисье делает, не упустив возможности съехидничать перед мужем: — Дедушкой будешь, ты представляешь? Дед Саша, ха-ха… — Кто бы говорил, — улыбается со всем своим коварством, готовясь вернуть брошенную женой шпильку. — Баба Маша. Едва не срывается в хохот, стоит заметить, как меняется всё в Московской. Щёчки — краснющие, как стены Кремлевские, глаза раскрыла так, что вот-вот, и укатятся куда подальше. Документы сжала в ручках и ка-а-ак стукнет ему по макушке, чтоб не повадно было! — Ах ты гад! — стукнула. — Баба Маша! Вы посмотрите, на него, ещё и смеётся! Сашу распирало от хохота. Как мог, он закрыл рот рукой, дабы не привлекать излишнее внимание, хотя и без того было очевидно, что горе-наблюдателей давным-давно уже заметили. Но, черт побери, как же прекрасно звучит это «баба Маша»! — Ещё с такой интонацией, будто я ему — курица-наседка! Рожа бесстыжая! — T’ankarzhek, мне кажется, или там… твои родители? Рузанна изящно бровь светлую изгибает, смотря куда-то вдаль с лёгкой улыбкой. Очевидно, завидев подозрительное шептание за спиной Платона, решила проверить и проследить, все-таки, за нарушителями их беседы… как оказалось, не прогадала. Уже в который раз. Московский слегка оборачивается, взглядом блуждая точно по тому месту, куда с мгновение назад смотрела Авоян. Осознав, что обнаружена, Маша с громким вздохом, походящим на смесь дыхания дракона и шум выхлопных газов, с грохотом плюхается лбом мужу в плечо — очевидно, не придумав ничего иного, решила избрать самый гениальный из всех возможных вариантов маскировки. Для надёжности закрыла лицо стопкой документов. — Да… — легко усмехнулся. — Они самые. — Как думаешь, давно они за нами… — Следят? — перебивая совершенно бестактно, что не подобало его Имперскому воспитанию. — Могу только предположить, что… достаточно. — Интересно, считает ли Мария Юрьевна меня подходящей кандидатурой? — хихикнула, прикрыв ладонью пухленькие губки. — Всё-таки мы с ней знакомы едва ли… — Уверен, она не считает подходящей никого, кроме тебя, Sirelis. Так же, как и отец. — Вот, как? — смерила его благодарственным взглядом. Было заметно, что слышать подобные речи ей несравнимо приятно. — Выходит, нас может ожидать… — Откровенный разговор, — вновь перебивая. — Но я не сумею начать его, пока… Платон затихает. Тянется за чем-то в тонкую книгу. Открывает лёгким движением на нужной странице, и тотчас оказывается перед ней крохотный невесомый цветочек сирени. — Не получу от тебя согласия, — с улыбкой. Сирень… На языке цветов вручение букета сирени означает предложение любить друг друга. — Ох, это… — она хочет забрать драгоценность, но тут же замирает. Осторожно, словно стараясь спугнуть мгновение, Московский вдруг легко убирает крохотный цветочек ей за ухо. — Спасибо. Я… — румянец вновь окрасил белизну её щёк. — Обещаю дать ответ после окончания саммита. — Я буду ждать, Im luysy. — Тогда до встречи, — улыбаясь. — До встречи… Они расходятся. Платон ещё с минуту смотрит вслед упорхающей в глубину зала Авоян, не в силах оторвать взгляда от родного сердцу силуэта. С лёгкой ухмылкой решает обернуться, обведя взором стоящих неподалёку родителей… И тотчас встречается взглядом с блестящим гранитным серебром глаз отца. Обняв сгорающую от смущения и поражения мать, тот лишь с лёгкой улыбкой смотрел на сына. В груди теплились многие чувства: радость, волнение, где-то даже лёгкое смущение… Но ярче всего в этом коктейле выделялось одно единственное, спутать ни с чем иным его было невозможно — гордость. Гордость за сына. Им удалось воспитать в нем настоящего мужчину: вежливого, учтивого, внимательного, смелого и внимательного, но главное — относящегося с уважением к женщине. Юный Платоша в детстве видел, как отец ведёт себя рядом с матерью. Помогает ей, делает подарки и приносит завтрак в постель. Как бесшумно покидает покои, когда она спит, как дарит украшения, заставляя светиться от счастья небесную синь её глаз, как трепетно обращается с ней, когда она в ожидании их дитя… Своим примером он сумел воспитать в сыне человека. И в этом видел свою главную заслугу. Прежде всего — для счастья сына, которое, убежден Романов, тот полностью заслужил.