В кабинете моего коллеги

Глава 4

(Не)равнодушный

Надо мною упрямо сомкнётся

Тень наших прошлых бесед.

И что мне ещё остаётся?

Без тебя и меня больше нет.

      Он шёл через длинный коридор, изредка оглядываясь по сторонам и морщась. Отец настаивал, что держаться следует ровно – "как подобает настоящему мужчине". Он ненавидел эту фразу, но верно выполнял каждое её дополнение:

"Не крутись за столом"

"Не плачь"

"Бери пример с брата"

      Наверняка, в том, как говорили ему, была виновата тётушка (он очень на это надеялся, ведь не может папа упрекать собственного сына в недостатке мужественности). Они, верно, не знали, как больно бывает получить портфелем по голове в часы задумчивой грусти. Эти люди не были детьми, а если и были, то в совершенно другое время и окружённые совершенно другими сверстниками.       В текущей таблице успеваемости, тем временем, стояла неудобная "Н". Мальчик нахмурился – брат успевал всё. Брат был лучше: сильнее, умнее, популярнее. Брат стойко выдержал последний экзамен. Возможно, в том, что Фантомхайв младший сейчас ещё учится в этой школе, была именно его заслуга. Разные взгляды на жизнь и собственное будущее разделили их на два класса с углублённым изучением китайского или немецкого. Сиэль спокойно выражался на французском и азиатских языках. Китайский давался ему легче, чем остальной группе. Он объяснял это близким общением отца с иностранными партнёрами по бизнесу. Мишель не объяснял это ничем. Прежний учитель ругал произношение, учитель до него – корявый почерк. Мальчик понимал, что и сейчас вряд-ли что-то изменится.       Вчера тётушка снова вспомнила про итоговые оценки и аттестацию. Времени до этого события было ещё много, но она никак не могла успокоиться. Ей нравилось быть идеальной во всём, в этом они с Сиэлем были похожи. Им это давалось просто.

***

      Себастьян безусловно понимал, что потерял всё. И собственную натуру – тоже. Почему люди были смертными? Разве это честно?       – Я рад видеть вас на уроке в целости и сохранности, – улыбнулся Михаэлис, мельком глянув на смущённого от всеобщего внимания Фантомхайва.       – Это взаимно, спасибо.       Некоторое время учитель помолчал, переваривая звучание чужого голоса. Он казался лишь смутно похожим на оригинал, и мужчина понял, как глупо сейчас выглядит.       – Platz nehmen. Öffnen Sie Ihre Hefte und schreiben Sie das Thema bitte auf.       – Ja, Meister! – отозвался класс. Заскрипели стулья, и скоро шелест страниц перебил дыхание собравшихся. Начался урок.       – Sie wissen, dass es viele verschiedene Hobbys und Freizeitmöglichkeiten gibt. Bitte sagen Sie uns, was Sie im Herbst tun möchten.       В классе повисло молчание. Несколько слов оказались совершенно непонятными, однако после повторения с задних парт раздался робкий голос:       – Im Herbst sammle ich Pilze...       – Wunderbar. Machen Sie das jeden Herbst?       – Was?       – Господин Михаэлис спросил, – с самодовольной улыбкой заметила Женя, – Как часто ты их собираешь.       – Каждую ли осень, – поправил Мишель.       – ...Я это и сказала.       Мальчик пожал плечами.       – Herr Phantomhave, erzählen Sie uns bitte, was Sie im Herbst gerne tun. – взгляд брюнета в ожидании застыл на ученике. Как часто один и тот же ответ звучал сквозь зубы... Теперь привычного рычания не было. Да и ответ был другим.       – Meine Eltern und ich gehen manchmal im Herbst wandern.       

      "Ich arbeite in meinem Büro."

      Со звонком, стоило отпустить детей, мужчина добавил заметку в записную книжку. Чтобы найти могилу адресата, ему предстояло сделать ещё много дел...       – Не знаю, слышал ли ты о традициях нашей школы. Мне и самому не нравится то, что сказали, – вдруг раздался за спиной голос чучела. Раздражённо нахмурившись, Михаэлис обернулся.       – О чём вы?       – Я говорю о походе. Неужели вы не умеете пользоваться простейшими мессенджерами? Информацию об этом разместили в общем чате. Наши классы совместили. Боюсь, придётся применить всё ваше обояние, чтобы не мешать детям насладиться отдыхом. Осенний поход с классом – традиция. К сожалению, руководство решило, что это поможет усилить нашу и без того крепкую дружбу с вами, господин Пи... Михаэлис.       Себастьян почувствовал, как на лбу медленно появляются морщинки – явный признак того, что попытка сдержать удар по чужому лицу окажется тщетной.       – Я рад провести время со своими учениками, но не думал, что мне придётся присматривать ещё и за таким большим малышом, – мужчина похлопал блондина по плечу.       – ...Иди нахуй.

***

      – Дополнительная домашняя работа?.. – Себастьян сверкнул чуть заалевшими глазами, – Конечно.       Мишель благодарно и даже с каким-то облегчением выдохнул:       – Спасибо. Что я могу выполнить?       – Сочинение. Meine fernen Vorfahren.       – ...Что?       – Meine fernen Vorfahren, – повторил Михаэлис чуть медленнее.       – Мои далёкие предки?       – Верно. А теперь ступайте. Уточните у отца или брата. Кажется, его успеваемость выше?       Мальчик нахмурился, и учитель довольно улыбнулся. Эту эмоцию на лице одного знакомого он обожал.       – Впрочем, вы без его помощи справитесь. Особенно углубитесь в историю вашей фамилии. Чем более качественно будет выполнена работа, тем выше награда. Ведь вы рассчитываете на "отлично" не только в четверти, но и в году?       – Да. Да, благодарю вас. Я выполню всё к...       – Четвергу.       – Да, – Мишель сжал губы, – К четвергу.

***

      Машина двинулась с места, и Себастьян опустошённо выдохнул. Последние два дня не давали ему покоя. Он почти добрался до тайны исчезновения адресата писем, но в голове отчего-то крутился не только он. Это чучело не достойно носить имя того идиота. Надоедливый придурок вечно оказывался не в том месте и не в то время, приходил на работу абы как и совершенно не признавал своей вины. Он курил на рабочем месте! Он спал и ел на рабочем месте! Михаэлиса охватила нервная дрожь. Как мож...       – Боже!       Машина резко остановилась, и водитель срочно выбежал на дорогу, наклоняясь над лежащим почти под колёсами человеком. Последний отвернулся от фонарика, придерживая ушибленную руку.       – Блять... Гх...       – Господи, люди такие хрупкие. Хорошо, что вы живы. Вы ранены? Я... Бард?! Какого... Что ты тут делаешь?!       – Убери фонарь, прям в ебучку светишь, кончай уже...       Блондин, не сумев сдержать болезненного стона, попытался встать или хотя бы присесть, но попытка отказалась безрезультатной. Он взглянул на коллегу, кажется, желая о чём-то попросить. Промолчал.       – Твою ж мать, как от тебя несёт, Бард, что это? Сколько ты выпил?       – Отъебись. Просто отвали. Я не буду писать заявление, успо...       – Бард, – повторил брюнет строже.       – Не помню.       Попросить о помощи не позволяла гордость, но через полминуты, когда лежать стало невыносимо, Брукс ткнулся лбом в колено водителя. Себастьян несколько опешил. Сухие губы трудовика попросили совсем тихо:       – Подними меня. Я не могу.       Мокрая дорога нехотя отпустила чужое тело, напоследок поцеловав его грязью по всей одежде. Михалис бегло осмотрел чумазое лицо.       – Можете ходить?       Пострадавший сделал шаг и вцепился в плечо мужчины единственной рабочей рукой. Коллега поддержал его за спину и без усердия осмотрел ноги.       – Я отвезу вас в больницу... Полагаю, ушиб или перелом, но...       – Не сегодня. Я заебался...       – Где вы живёте?       Бардрой буркнул что-то неразборчивое. Язык заплетался, и мысли в голове путались совершенно также. Себастьян не без сожаления заметил, что пострадавший закрыл глаза,       – Бард? Господин Брукс? Вот ведь... Не засыпайте сейчас, иначе я оставлю вас умирать на дороге.       – Спасибо.       Водитель раздражённо выдохнул и осторожно оттащил пьяного в салон автомобиля.       – Куда мы... едем? – произнёс тот с усердием.       – А куда ещё я могу тебя отвезти? В больницу! Мужчина тихо всхлипнул и попросил тише:       – Себастьян... Я не хочу туда. Я потом всё объясню. В голове взрыв какой-то...       Михаэлис цокнул и как-то... послушался. Машина свернула на перекрёстке, отъезжая в противоположную от поликлиники сторону. Он сходит с ума, идёт на поводу у такого же психа. Точно.       И снова лязгнули чугунные ворота. Едва ли восстановленный сад (если можно назвать полянку без мусора таковой) с тоской наблюдал за тем, как автомобиль направился в гараж. Запахло сырым деревом, и с крыльца мужчины вошли в дом.       Моника, как и полагается главе дома, лениво взглянула на гостя в руках Себастьяна, но подниматься не стала – слишком много чести для каких-то людей.       – Где мы?       – В моём доме, – Михаэлис стянул с Брукса грязную куртку и осторожно устроил его на диване в гостиной, – Покажи руку.       Бард шокированно раскрыл глаза и ткнул здоровым пальцем в локоть коллеги, – Ты что?! – возмутился он, – Не знаешь где твоя рука? Вот же она!       – Ты сейчас серьёзно это говоришь?.. Свою руку покажи. Где болит?       Блондин чуть погрустнел. Он вовсе не шутил – пьяный мозг благополучно скрыл первоначальное значение чужих слов. Брюнет слегка вытянул его локоть, молча осматривая. Бард поморщился.       – Извини, не понял сначала... – промямлил заплетающийся язык, – Вот эта. И нога. И ещё я дома же обои спалил... Я спалил обои. Я их... Ик! Я их потом... Как-нибудь...       Лицо Себастьяна сделалось строже, но после некоторых раздумий смягчилось. И если опьянение передаётся воздушно-капельным путём, он бы смог объяснить своё желание обмануть самого себя.       – Что с твоей квартирой сейчас? Ты поэтому ушёл? – учитель взглянул в помутневшие голубые глаза.       – Нет, это было на прошлой неделе, на этой нет. Я курил, а потом... Гха, я не помню...       – Хорошо, хорошо. Дай посмотрю ногу. Надеюсь, не сломал.       Осмотр продолжался спокойно и размеренно. Бард лишь изредка вздрагивал, морщась от боли. Алкоголь в крови действовал в качестве очень неплохого обезболивающего. Тянуло в сон. Брюнет улыбнулся, заметив, как голова коллеги склонилась на плечо, а после – на спинку дивана. Чуть приоткрытые губы продолжали нести чушь. В этой своей чуши Бардрой мог показаться больным, но таким красивым... Перед глазами снова возникла фигура. Всё тот же старый, пропахший дымом, родной силуэт. И кажется, что замыленное пятно стирается, приоткрывая завесу прошлого. Он с долгожданным раздражением смотрит на колючую щетину, хочется лично пихнуть в чужие зубы сигарету, забив хуй на попытки избавиться от противной привычки. Он был бы готов ещё хоть сотню лет терпеть провонявшие табаком наволочки и, чего таить, самого себя, но вернись. Вернись обратно... Забери его с собой.       – Бард, – вдруг спросил Себастьян чуть тише. Лицо его спряталось за чёрным ручьём волос, – Ты слышал о легенде про перерождение? Что думаешь об этом?       – Я ничего не делал, – буркнул мужчина. Себастьян поднял его на руки, быстро пересаживая на кресло и постелив на диване. Грязные брюки тоже стянули, бросили в стирку.       – Я знаю. В этом и проблема. Спи.       – А ты сегодня будешь спать? Или как обычно?       – Что значит "как обычно"? – опешил Михаэлис, – Если это шутка, то она не уда...       – Ну, весь в делах... Занятой...       В груди его что-то ёкнуло, оборвалось и забилось бешенно. Сон.       – Бард... Мы с тобой когда-нибудь были знакомы?       Блондин прижался щекой к мягкой подушке. Самому её хозяину казалось, что она наоборот – слишком твёрдая и её следовало взбить. Коллега засыпал на ней так просто... Это не укладывалось в голове. Весь от разговоров не укладывался в голове.       – Да. Вчера были знакомы... Позавчера были знакомы, поза-позавче... Да, и тогда тоже.       – Спи. Спасибо за ответ.       Скоро свет погас. Хозяин дома поднялся в собственную спальню, оставляя гостя на диване. Сон никак не шёл – недавний диалог прокручивался в мыслях раз за разом. Нужно было что-то делать, нужно было забыть и выбросить размышления о прошлом. Но как можно, когда лицо, запах, имя и даже привычки – всё совпадало. Всё напоминало о светловолосом идиоте с пулемётом на кухне. И почему люди живут не вечно? Почему такие, как он, должны нести с собой груз вечной памяти? Что-то упрямо не даёт забыть. Не хочется.       Моника, топая лапками, которые несли её грузное тело, пронеслась мимо соседней комнаты, лестницы и двери. Послышался глухой плюх – она водрузилась на своё законное место, а именно – на живот Михаэлиса.       – Доброй ночи, моя принцесса.       Кошка мявкнула в ответ, и дом стих. Листва за окном, ещё не опавшая и жёлтая, баюкала его мелодичным шуршанием. От звучания её песни веки наполнялись чем-то тяжёлым и приятным. Дождь совсем прошёл, и теперь ничто не могло сбить воцарившую идиллию.

– Гха, Бляяять!

      На первом этаже раздался громкий удар и незамедлительные ругательства. Учитель соскочил с места, невольно становясь причиной испуга малышки Моники.       – Бард? С тобой всё нормально? – Винтовая лестница скрипнула. Михаэлис сбежал по ней вниз и скоро оказался рядом с коллегой.       – Ох, Бард...       Мужчина поднял блондина с пола, помогая ему снова лечь в постель. Руки его горели. Стоило коснуться лба, ситуация немного прояснилась.       – У тебя температура. Ты сильно ушибся?       Пострадавший не ответил. Он лишь крепче сжал в ладони плечо спасителя, склонил голову и простонал невнятно.       – ...Я дам тебе градусник. Подержи, хорошо? Не убирай.       Когда поставили ртутный термометр, лихорадка уже усилилась. Не дожидаясь результатов, Себастьян вышел в аптеку.

***

      – Бард! – учитель немецкого снова подбежал к упавшему на пол телу. Больной всхлипнул от наступившей агонии, но позволил себя поднять. Взгляд зацепил градусник.       – 38,8... Для людей это может быть опасно. Я должен вызвать скор...       – С-себастьян... Я не поеду в больницу. Блять... Ааа...       Брюнет поднёс к губам коллеги таблетку и стакан воды.       – Давай, пей. Хорошо...       – Мне холодно, Себ... Гха! Кха!       – Я знаю, – кивнул хозяин дома, – Я знаю...       И лестница приняла уже двоих. Бардроя устроили в постели на втором этаже. Моника покосилась на него с недоверием.       – Мне... Каждую ночь... Снишься... То есть... Снится мужик, короче, – внезапно заметил больной, – Аа! Ахуеть! Себастьян! Ты ведь мужик?!       Но лихорадочный бред упорно игнорировали.       – Там мужик такой был... Знаешь, во фраке и весь такой выёбистый. На тебя похож... Я сразу подумал что это ты. Говорю ему: "а ну иди отсюда!" А он так... Так смотрит на меня, улыбается ласково...       Холодную тряпочку устроили на лбу Брукса, спрятали падающие на лицо прядки за уши.       – Ты спи, спи... Ты человек. Людям нужно спать.       – Ложись.       Себастьян послушно, словно по старой привычке, опустился рядом. Воздух наполнился атмосферой сна и усталости, какая обычно возникает после долгого рабочего дня.       Взгляды мужчин встретились. Брюнет слабо улыбнулся, заметив несколько неосознанную и умоляющую трогательность в глазах коллеги. Одеяло накрыло их обоих, и Бард вжался в его грудь. Пахло уже выветренным одеколоном, лекарствами, которых Михаэлис развёл не один стакан. Пахло автомобильным салоном, Моникой, бумагой и самим Бардроем. Его запах был другим. От волос несло табаком и дешёвым шампунем, от кожи – спиртом, пóтом и хозяйственным мылом. Нос ткнулся в светлую макушку, Себастьян вдохнул поглубже и поймал себя на мысли о том, что скучал, что прямо сейчас испытывал то, что вовсе не свойственно существу вроде него и что побледневшая печать на тыльной стороне ладони приятно пульсирует, напоминая о прошлом, хотя это, наверное, психосоматика. Иначе невозможно. Адресат многочисленных писем мёртв, приказов нет, нет поместья и планов на вечер. Хотелось обманываться. И если раньше это вызывало отвращение, насмешки с собственной стороны, казалось бредом и роскошью людей, то сейчас он ничем не отличался от них. Он также врал самому себе, также прятался от мыслей и оттягивал момент чего-то важного. Впрочем, Михаэлис был и не против примерить на себя особенную роль. Роль того, кому свойственно умирать, любить, рыдать и просто жить. Роль человека.       Спустя ещё два с половиной часа, когда больной окончательно уснул, комната уже не казалась абсолютно пустой, да и старый и совсем потёртый зелёный диван выбросили. Пусть табуретка ломается. Пусть от неё отвалятся ножки, это вовсе не так важно. В кладовке ожидала банка свежей краски, гвозди и даже несколько досок. Всё на свете когда-нибудь заканчивается. Себастьян знал, что и сам уже не бессмертен.       Завтра, когда Бард протрезвеет, они забудут о сегодняшней ночи. Сделают вид, притворятся. Трудовик забудет по-настоящему – о себе даст знать почти сошедшая лихорадка и далеко не одна бутылка выпитого алкоголя. Но это будет завтра. А сегодня... Сегодня он вовсе не учитель. Михаэлис, в общем-то, тоже. И засыпают они не в полу-пьяном бреду, не в двухэтажном доме, принадлежащем исключительно Себастьяну. И на дворе не 21 век.        Это крохотная комната с небольшим окном, шкафом и кроватью. Комната, которая слышала больше правды и стонов, чем даже самый жёсткий конрактор. Кажется, здесь они попрощались. Или нет? Или их прощание случилось задолго после этого?       Бардрой прижимается ближе, и сегодня его не оттолкнут.       Ему можно.