Касание жреца

      

***

       С той поры миновало вот уже несколько дней. Жрец, конечно, не раз сталкивался с Ладой во время жертвоприношений или обрядов, но старался не засматриваться на нее подолгу, дабы не смущать. И делал, как ему казалось, правильно. Но разве мог он помыслить о том, что девушка буквально не находила себе места от того, насколько сильно изголодалась по его особенному вниманию, сильным рукам и горячим губам. Нет, по началу она не понимала по чему именно тоскует, ведь жгучий стыд за произошедшее в мыльне не давал молодой жрице покоя. Но шли дни, и она мало-помалу стала ощущать острую потребность в этом серьезном мужчине. Девичьи щеки моментально вспыхивали, а кончики ушей горели, стоило ей только вернуться мыслями в парилку, где Волот открыл для нее целый мир, наполненный никогда прежде не испытываемым удовольствием. Но самым невероятным она считала именно то, что первооткрывателем стал именно он. Такой неприступный, холодный и нелюдимый. Молодой жрец, что не страшится тумана и нечисти, сокрытой в нем. Это будоражило. Все боялись его, сторонились, с опаской оглядываясь, а она шагнула прямо в крепкие объятия и сделала бы это снова, да вот только мужчина вдруг стал отстраненным. Не то чтобы это было чем-то новым — он никогда и не отличался особым дружелюбием или болтливостью, но все же ранее Лада частенько ловила на себе его пристальный взор, ощущала немую поддержку и даже заботу. Сейчас же все было сухо и строго по делу. Неужели разочаровала? Но отступать девушка не намеревалась. Да, пускай у нее практически нет опыта в любовных делах, но она ведь чувствовала, что дорога ему. Не ошиблась ли?

***

Наступила ночь Ивана Купалы и на широкой поляне, обступленной величественными деревьями, уже развели большой костер, возле которого задорно танцевали молодые девицы, а в их числе была и Лада. Сегодня она старалась отвлечься от своих бед и душевных терзаний и даже нарядилась в самый красивый сарафан, вышитый красной нитью, а на светлой голове покоился венок из полевых цветов. Но молодая жрица не заметила, как мрачная тень Волота сопроводила ее от дома до поляны, а сам мужчина предпочел остаться в тени могучего дуба, издали наблюдая за девушкой, которую ему неожиданно сильно захотелось спрятать. Он видел, как Драган смотрит на нее, скользя хмурым, но заинтересованным взором по точеным изгибам. А этот сарафан будто был выбран ею нарочно, дабы приковать как можно больше взглядов и свести немого надзирателя с ума. Нет, внимание кузнеца ему совершенно не нравилось, но он был не единственным. Озар тоже присоединился к веселью, сев неподалеку от кострища, и принялся рассматривать Ладу, которая перестала танцевать и отошла к Тате, пригубив немного медовухи. «Бросить бы обоих к кощеям» — подумалось хмурому жрецу. Он привык держать чувства при себе, никогда не показывать того, что на сердце творится, однако с недавних пор его снедали тяжкие думы о случившемся в бане. Как мог позволить себе такое? Что вдруг на него нашло? И почему сдержаться не сумел? Но яркие и непотребные картины, которые мужчине щедро подбрасывала память, убеждали его, что иного исхода быть попросту не могло. Волот хорошо помнил вкус медовых губ, жар юного тела и порочные красивые стоны — и все это она, Лада. Доверилась, руками ласковыми такой огонь развести сумела, что теперь гореть ему денно и нощно приходиться, но не смеет жрец о томлении своем заявить. Напугать страшится, ведь понимает хорошо, что то первый опыт был у нее. А тем временем ночные гуляния сместились к реке на окраине деревни, которую предварительно заговорили, чтобы жители могли очиститься от всяческой скверны и оздоровиться. И серьезный мужчина незаметно отправился следом за шумной толпой захмелевших, не теряя из виду молодую жрицу. Возле водоема все принялись избавляться от одежд — пареньки оставались в одних портках, а девицы в легких нижний платьях, после чего погружались в прохладную воду. И то, что Волот увидел дальше, ему совсем не понравилось. Его Лада, сняв сарафан, тоже побрела к реке, постепенно заходя все дальше, а взоры кузнеца и волхва ни на секунду не покидали девичьего стана и это явилось последней каплей для терпения жреца. Он решительно и порывисто вышел из густого леса, направившись прямо к воде. Разум застила жгучая пелена ревности и все, о чем он мог думать, это о том, что ее нужно немедленно забрать, дать понять всем, что мужчина не позволит так бесстыдно раздевать жрицу глазами. Нет, это только для него, она только для него. Волот вошел в водоем, не теряя времени на то, чтобы скинуть одежду и быстро оказался возле девушки, которая стояла к нему спиной и даже не заметила, как массивная фигура выросла позади нее. А он не медлил. Крупная ладонь по-хозяйски легла на плоский живот, а вторая зацепила край длинной накидки и укрыла ее от посторонних взоров. Волна шепотков прошлась волной от реки до берега, а девичье сердце пропустило удар, безошибочно определив человека, который так ревностно прижимал ее к своему напряженному телу. Мурашки колючим табуном покрыли ее нежную кожу, когда возле самого уха прозвучал грубый, негромкий голос: — Не делай так, с ума сведешь. Воздух в одно мгновение покинул легкие, вырвавшись на волю тихим полустоном, а голова закружилась от столь нежданной, но желаемой близости. — Это же просто праздник. — робко ответила жрица, прикрыв вмиг отяжелевшие веки. — Напраздновалась. Мужчина всегда был последователен, и потому, надежнее укутав продрогшее тело, повел Ладу к берегу, где прихватил ее сарафан, после чего они скрылись за широкими стволами деревьев.

***

Шли недолго и в полном безмолвии, а вскоре добрались до избы жреца, внутрь которой Волот завел девушку, что пробила мелкая дрожь, но то было совсем не от холода. Он отстранился и хмуро оглядел молодую жрицу, которая обхватила себя руками, засмущавшись пуще прежнего. Зачем привел ее сюда? Почему не к родителям? Чего надобно от нее? Эти и прочие вопросы беспокоили, но куда больше Ладу волновало непривычное поведение мужчины. Он ведь пропал, затаился и что же тогда изменилось сегодня? — Я дам тебе сухую рубаху, переоденься. Баню натоплю. От последнего заявления у нее перехватило дыхание. Баню девушка запомнила хорошо, даже слишком. В мельчайших подробностях и весьма внушительных деталях, отчего в одно мгновение зарделась, опустив светлые глаза к половице. Жрец, как и сказал, принес для нее свою рубаху, дабы Лада не продрогла еще больше и не захворала, а затем вышел из дома, отправившись топить мыльню. Он знал, что Сирин сегодня проведет всю ночь в лесу, собирая в большой праздник целебные травы, как делала всегда, а потому не переживал за скорое возвращение ведьмы. Однако его по-настоящему волновала та, что осталась в избе. Волот заметил, как она закрылась от его взора, хотя он и не позволял себе спуститься ниже ключиц, а еще он видел, как ее бархатные щеки налились румянцем, стоило ему лишь упомянуть парильню. Неужели боится его? Даже после того, что случилось между ними? Прошло некоторое время и жрец вернулся за девушкой, заприметив на ее безупречном теле свою рубаху, которая доходила ей почти до колен, что вызвало едва заметную улыбку. Да, ему определенно понравился такой вид и он был бы рад видеть ее такой как можно чаще. — Готово, идем. Жрица кивнула и безропотно последовала за Волотом, ощущая, как с каждым шагом, ноги постепенно слабеют и подкашиваются, но отступать она не собирается, нет. Наоборот, предвкушение и ожидание чего-то большего подстегивают ее продолжать этот короткий путь. Зайдя внутрь, мужчина снял с крючка веник, а с полки достал глиняную плошку, с заранее подготовленной мазью. — Я буду в избе. Недоумение и легкая вуаль разочарования отразились на девичьем лице и тогда она набралась смелости, чтобы задать единственный и очень простой вопрос: — А ты разве не хочешь помыться? Молодой жрец резко остановился у самого порога и крепко зажмурился, борясь с невыносимым желанием откликнуться на ее зов, ведь он хорошо понимал, что сдержаться у него не выйдет, как и в прошлый раз. И ответ сорвался с его губ почти мгновенно. — Хочу. Он отступил от двери и повернулся лицом к девушке, что будто бы без капли стеснения начала стягивать с себя его рубаху, оставшись обнаженной. Но на самом же деле, Лада была готова сгореть со стыда. А мужчина взгляд отвел быстро и сам принялся избавляться от одежд, тогда как девушка уже прошла в парильню, прихватив с собой веник и мазь, после чего села на скамью, с большим волнением ожидая Волота. В этот раз она не стала прикрывать упругую грудь длинными волосами, а напротив, в каком-то неизвестном для себя порыве, откинула пряди назад, словно желая того, чтобы он разглядывал ее, изучал. Впрочем, так оно и было. Не прошло и пяти минут и вот, жрец уже внутри мыльни, где воздух намертво пропитался ароматом березы и меда, а едва заметная поволока пара размыла убранство. Он разместился рядом с зарумяневшейся девицей, как и в первый раз, но пах закрыть не решился. Она ведь не испугалась увиденного тогда, значит, можно позволить себе немного расслабиться. — Почему увел меня? Тихий вопрос вынудил мужчину плотно сжать челюсти и шумно выдохнуть раскаленный воздух носом. Что сказать ей на это? Признаться, что вынести не смог взоров чужих? Не сумел с ревностью сильной справиться? И что нуждается в ней, как ни в ком и никогда?.. — Они смотрели. — Кто смотрел? — Кузнец этот и волхв. — выплюнул Волот, стиснув кулаки до побеления костяшек, но он не заметил, как широко заулыбалась молодая жрица, и как склонила голову, рассматривая идеальный, мужественный профиль. Не разглядел он и того, как засияли светлые глаза и не услышал, насколько отчаянно затрепетало девичье сердце, согретое той малостью, что он успел вымолвить. Она не удержалась и робко уложила аккуратную ладошку на могучее плечо, отчего мужчина чуть вздрогнул, никак не ожидая прикосновений, и обратил пораженный взгляд на Ладу. — А ты наблюдал за мной, выходит? — Уберечь хотел. Все ее естество тянулось к нему, желало объятий целомудренных и не очень, осторожных и страстных, успокаивающих и едва не ломающих кости. Каких угодно, лишь бы сильные руки вновь сомкнулись на осиной талии, а губы, мягкие и настойчивые, целовали ее где им только заблагорассудится. Но как заявить о подобном? Как дать понимание того, что тоскует, изнывает без него? Она не знала. И Волот тоже не знал. Вернее знал, но боялся напугать невинную девицу своим напором, страшился боль причинить, поддавшись инстинктам животным, или того хуже разочаровать. Он был опытен и знал хорошо, что большой очень, а она вон маленькая какая, и это нравилось ему слишком сильно. Представлял уже не единожды, как телом юным овладевает, ночами мучился от жажды неуемной, возвращаясь в мгновения те сладострастные, когда ладонями широкими блуждал по бархатной коже и горел, горел.. Подорвался со скамьи резко и в березовый веник вцепился, стараясь унять свои помыслы, а жрица следом поднялась, подступив к массивной спине. Не понимала от чего он вдруг переменился, будто спрятаться от нее хотел. — Давай я. Она осторожно забрала веник и стала водить им по высеченному из мускулов стану, вниз и вверх, затем принялась похлопывать теплыми листьями, гадая о думах его. А мужчина так и замер, плотно смыкая веки и поджимая губы. Хочет ли она его так же сильно, как и он ее? Волот ведь не только телу, но и сердцу девичьему желает властелином стать. Настроен серьезно, но воспримет ли она его чувства, не оттолкнет? Стоит признаться, что ему еще никогда прежде не приходилось так отчаянно метаться. С другими все было просто — редкие встречи, никаких обязательств, лишь нужда плоти, но с Ладой дела обстояли иначе, и именно поэтому он не позволял себе набрасываться на нее голодным зверем, чего несомненно желал. Еще немного и жрец не сдержится, но готова ли она к тому, что он может ей дать? Ему казалось, что нет. А потому в два широких шага он вылетел из парильни, оставив девушку одну. Но она видела его борьбу, ощущала каждой клеткой, что он тянется к ней так же, как и она к нему. Но чего боится? Ведь показал уже не раз насколько дорога ему стала. Короткого разговора оказалось достаточно, чтобы все понять и его так же хватило для того, чтобы жрица отбросила веник и решительно отправилась следом.

***

Юная жрица обнаружила его в избе. Волот сидел на скамейке, перекинув через нее одну ногу, и выверенными движениями точил свой нож, стараясь успокоиться, но он не мог не заметить вошедшую внутрь гостью. Он на долю секунды поднял взгляд, заприметив на женском теле все ту же рубаху и продолжил занятие. А Лада на мгновения замялась, однако незримое притяжение само привело ее к могущественной фигуре, подтолкнув к дальнейшим действиям, которые удивили обоих. Момент, и она располагается напротив жреца, сев точно так же как и он, а затем подается вперед, в почти невинном касании накрывая его губы своими, отчего дыхание перехватывает, а сердце принимается с бешеной скоростью колотиться о ребра. Мужчина замирает, пораженный столь неожиданным порывом, а она резко отстраняется, думая лишь об одном: Дурная, какая же я дурная.. Но вот, слышится лязг металла вместе с глухим ударом камня для заточки, а потом грубые руки на тонкой талии и умелые уста на девичьих губах. Его порывистое движение и она уже сидит сверху мускулистого тела, а чужой язык толкается внутрь горячего рта, сметая все на своем пути. Они изводят друг друга голодными поцелуями, нетерпеливыми движениями бедер и блуждающими всюду ладонями. Мужчина хаотично перемещается по девичьему стану, страстно сжимая его в своих объятиях, а она в отчаянии цепляется за его хлопковую рубаху, притягивая еще ближе, хотя ближе уже попросту некуда. Пути назад больше нет, все мосты сожжены, когда Волот поднимается вместе с легким, словно перышко, телом и в несколько размашистых шагов оказывается в своей комнате, где укладывает охваченную пламенем жрицу на постель, наваливаясь сверху. Он возбужденно трется о ничем неприкрытую промежность и попутно ласкает пальцами твердый сосок, иногда стискивая упругую грудь в своей огромной ладони. Стеснению места совсем не осталось и тогда Лада не сдерживается, издав томный стон, который был тут же пойман требовательными губами. Он забрал его себе, как и ее душу. А жрец ведь и правда сходит с ума в эти самые минуты, спускаясь к лебединой шее и осыпая ту влажными лиловыми отметинами. Принадлежность. Так он присваивает ее, дает понять, что эта девушка не нуждается во внимании других, а если кто-то не уяснит, то он обязательно все объяснит. Мокрые дорожки ведут дальше к ключицам, а широкие ладони задирают рубаху, открывая новые области для испепеляющих ласк. Язык обводит соски, а зубы слегка прикусывают их, вынуждая жрицу красиво и нежно стонать и это лучшее, что ему когда-либо приходилось слышать. Ей нравится, она готова принять все, что мужчина может предложить и даже больше. Лишь бы не прекращались эти изводящие тело движения, лишь бы сладкая тяжесть внизу живота, до которого уже добрался Волот, распространялась и усиливалась под его напором. Она не боится, наоборот, только ему готова отдаться. А мужчина скользнул ниже, широко разводя стройные ноги, а руками впился в бедра, на мгновения задержавшись помутневшим взором на розовых блестящих складках, а затем прильнул к ним губами, отчего Лада едва не задохнулась. Разве могла ожидать подобного? Нет, совершенно. Откуда ей было знать, что близость может быть и такой? Она вцепилась в простынь и изогнулась, когда язык размашисто провел по ее лону, лаская каждый участок кожи. Он хорошо знал, что делает с ней и дурел сам от вкуса, запаха и от того знания, что девушка была никем до него не тронута. Первым станет и единственным. Собственная плоть к этому времени уже буквально молила о прикосновениях, просила оказаться внутри, но еще слишком рано. Жрец обязан быть внимательным и бережным. Хотя бы в первый ее раз, а потом он обязательно отпустит себя, дабы показать каким он может быть, как ему нравится и что бы он хотел с ней сделать. Вне сомнений, Лада будет гореть, хотя она уже горит. Волот сместился к самой главной точке, принявшись кружить и надавливать языком, чтобы довести ее до самого пика, но юной жрице этого было мало. Она нашла его голову и обхватила скулы, вынуждая посмотреть на себя. И он посмотрел. Светлые глаза заметно потемнели, их заволокло пеленой неумной страсти в точности как и его. — Я хочу.. хочу, как было в тот раз. Тихая мольба взбудоражила и без того хмельной рассудок мужчины и он не посмел медлить. Приподнявшись, избавил себя от одежды и помог девушке стянуть рубаху, а затем разместился между женских ног, начав свободно скользить по мокрым складкам. Он не отрывал голодного взгляда от этого действа, а жрица с каждым движением издавала все более громкие стоны, запрокидывая голову. Но терпение Волота постепенно улетучивалось, и потому он стал задерживаться головкой у самого входа, слегка толкаясь внутрь, тем самым подготавливая Ладу к тому, что неминуемо произойдет. С каждым разом, плоть погружалась все глубже, растягивая тугие мышцы, но ему удалось так хорошо ее разогреть, что девушка не испытывала боли. Однако оба знали — это неизбежно. — Волот.. ты можешь. Задыхаясь от происходящего простонала жрица и он наконец дождался ее дозволения. Преграда была сорвана вместе с болезненным стоном, а внушительный член оказался внутри, заполнив собой промежность до отказа. Мужчина наклонился ближе, чтобы поймать губами ее слезы, а сам почти окончательно одурел от осознания — она теперь его. Он замер, давая им обоим привыкнуть к ощущениям, а Лада чувствовала несильное жжение внизу, но постепенно оно прошло, уступив место бешеному желанию. Она сама начала двигаться, пускай неловко, но Волоту сделалось настолько приятно, что выносить это он больше не мог. Толчок, за ним второй и третий. Не быстро, но ритмично. Он ловит ее зацелованные губы своими, языком ныряя глубже, а она отвечает, сомкнув ладони позади сильной шеи и притягивает ближе. Раствориться. Прочувствовать его обнаженной кожей. И в конце концов слиться воедино. Телом, душой. Сладострастные стоны, его тяжелое дыхание, чувственные движения, которые с каждой минутой лишь ускорялись, подводя обоих к самой пропасти. Девушка гналась за тем ощущением, но в этот раз все было иначе. Она познала нечто ранее неизведанное и это случилось именно с ним. Да, только Волот, что всегда пугал ее, которого страшилась вся деревня, смог вызвать этот невозможный трепет. Только ему подвластна и только он один знает, как лучше сделать, как правильно приласкать, не говоря и слова. А молодой жрец уже затерялся в тумане непомерного наслаждения, уже вкусил и больше не отпустит ту, что теперь считает своей. Он сделает все, что потребуется: заберет Ладу к себе, женится в конце концов, но не отдаст ее. Нет. Обучит всему, что знает сам и убережет от всякой нечисти. Мужчине сложно держаться, ведь узкое лоно так плотно обхватывает его каменную плоть, а жар женского тела дурманит не хуже самой забористой медовухи, но он дождется, он поможет ей познать блаженство. Только с ним и именно на его плоти она будет сладко сжиматься, а извиваться исключительно в его сильных руках. Он отрывается от сахарных губ, выпрямляясь, и перемещает одну руку к клитору, начав умелые движения и их требуется совсем немного. Хаотичные сокращения мышц и распахнутый в красивом протяжном стоне девичий рот дают понять, что жрица умирает и заново рождается прямо здесь и сейчас. Едва ли это сравнится с тем, что было в бане, нет. Невозможно. И Лада осознает мгновенно, что готова тысячу раз вот так рассыпаться под этим мужчиной для того, чтобы потом снова собирать себя по крупицам. До бесконечности повторять его имя в полубреду. Экстаз ее долгий и неимоверно яркий. Такой, что глядя на охваченную пожаром девушку, жрец едва успевает выскользнуть из промежности и излиться на ее плоский живот, издав сдавленный рык. Он расслабляется и роняет голову на ее колено, задерживаясь так и старается привести себя в чувства, ведь такое соитие случилось с ним впервые. То было не просто утоление голода, а подлинное слияние не только тел, но и душ, сердец, заходящихся от безумной погони и трепета. Любовь ли? Наверняка. Волот возвращает себе рассудок и заботливо обтирает нежную кожу лоскутом, а затем укладывается возле Лады, которая до сих пор приходит в себя. Надежные руки окутывают размякшее тело, прижимая ближе, а губы снова находят ее, чтобы поведать о том, как сильно он впечатлен, насколько ошеломительным оказался этот опыт. Он повторят сотню раз, рассказывая обо всем безмолвно, а девушка отвечает жрецу тем же. Уже светает, а двое продолжают упиваться друг другом так, будто бы это их последние мгновения.