Secret friend / Тайный друг

Гарри молча сидел за кухонным столом, раз за разом проводя ножом по гладкой поверхности разделочной доски. Лезвие бесшумно входило в мякоть картофелины, рассекая её на ровные кусочки, но мысли его были далеко отсюда. Том. Он снова думал о нём. О том, как Том рассказывал про свои планы, про деньги, про побег. Гарри невольно стиснул губы. Кто бы мог подумать, что его друг окажется... вором? Он знал, что не должен так думать. Том не делал этого из жадности или ради забавы. Он не крал ради того, чтобы купить себе сладости или игрушки. Он делал это, чтобы выжить. Чтобы не остаться в приюте, не попасть на войну, не стать одним из тех, о ком говорят шёпотом, вспоминая лишь имя, высеченное на памятной доске. Гарри понимал. Но всё равно внутри что-то царапало, оставляя неприятный осадок. Лезвие ножа со звоном ударилось о деревянную доску, когда он слишком резко нарезал очередной кусочек картофеля. Тётя Петунья, стоявшая у плиты, бросила на него раздражённый взгляд. — Поттер, не порти ножи, — холодно сказала она. Гарри ничего не ответил. Просто глубоко вдохнул, опустив взгляд на свои руки. Они дрожали. В голове крутились слова, которые он слышал с детства. О том, как важно быть «хорошим мальчиком», не нарушать правила, держаться в тени. Он прекрасно понимал, что другому сироте, особенно такому, как Том — без семьи, без поддержки, без даже самой призрачной надежды на заботу — добыть деньги честным путём почти невозможно. Но... но ведь должен же быть другой способ? Гарри покачал головой. Конечно, должен быть. Том умный. Он мог бы что-то придумать. Если бы захотел. Но разве он хотел? Гарри сжал кулаки. Том не видел в этом ничего неправильного. Он говорил об этом с той же лёгкостью, с какой можно обсуждать погоду. Для него это не было чем-то плохим — это было просто... необходимостью. Гарри вспомнил, как дядя Вернон и тётя Петунья всегда строго внушали ему, что воровать — это недопустимо. Что воры — это отбросы общества, что за такие вещи наказывают. Он мог почти слышать глухой голос дяди Вернона: «Если ты когда-нибудь возьмёшь что-то чужое, тебя сразу же посадят в тюрьму. Таким, как ты, там самое место.» Но Том не был отбросом. Гарри сжал пальцы на рукояти ножа, чувствуя, как горячий ком подкатывает к горлу. Том был его другом. Единственным другом. И Гарри не хотел его терять. Даже если для этого ему придётся закрыть глаза на то, что Том делает. — Мальчишка, ты там работаешь или нет?! — Визгливый голос тёти Петуньи ворвался в мысли Гарри, будто острый нож, разрывающий плотную ткань сна. Гарри вздрогнул, неохотно выныривая из своих размышлений, и снова принялся нарезать картошку для пастушьего пирога. Лезвие тихо шуршало по разделочной доске, оставляя после себя ровные, аккуратные дольки. В груди что-то неприятно кольнуло. Раздражение. Совсем слабое, но заметное. Он ведь думал... думал о Томе, о том, что ему нужно сказать, о том, как правильно подобрать слова, а тут... Гарри передёрнул плечами. Раздражение быстро угасло, сменившись тяжёлым, липким чувством на затылке. «Используй свои способности, навяжи им свою волю.» Том говорил это так просто, так легко, будто речь шла не о живых людях, а о шахматных фигурках, которые можно переставлять по своему усмотрению. Гарри сглотнул. Иногда Том был... жутким. Не в том смысле, как взрослые с глазами-щёлочками, которые смотрят сквозь тебя, или как Дадли, когда злорадно ухмыляется, подкарауливая его после школы. Это было... другое. Том говорил такие вещи, от которых внутри становилось не по себе, но при этом... Гарри верил, что тот не хотел зла. Просто, наверное, его никто не учил, что хорошо, а что плохо. Эта мысль почему-то согрела Гарри, и он даже немного улыбнулся. Конечно. Всё дело в этом. Гарри отложил один нарезанный клубень и взял следующий, работая уже бодрее. Ему просто нужно как-то объяснить Тому, что так нельзя. Не спорить, не ругать, не говорить, что он делает что-то ужасное — Том может обидеться. Гарри не хотел, чтобы тот злился. Но как сказать ему это так, чтобы он понял? Чтобы не воспринял как критику? Гарри нахмурился. «Наверное, это будет сложнее, чем я думал.» *** Том сидел в самом дальнем углу библиотеки приюта, скрытый от посторонних глаз, и медленно, почти машинально, водил пальцами по гладкой чешуе маленькой змеи, свернувшейся кольцами у него на ладони. Нагайна. Его крошечный шпион, его единственный настоящий союзник в этих холодных стенах. Тёмно-зелёная чешуя приятно поблёскивала в приглушённом свете, и Том пристрастился к этим минутам — к спокойствию, к ощущению власти над существом, которое беспрекословно слушалось его. Но сейчас даже это не приносило облегчения. Том смотрел в окно, за которым шумел ветер, и внутри всё сжималось от глухой, щемящей тоски. Гарри. Имя вспыхивало в мыслях, оставляя после себя странное, беспокойное тепло. Мальчик из его снов. Мальчик, который предупреждал его о грядущей войне. Мальчик, который почему-то делал его сильнее… но одновременно и слабее. Том всегда гордился своей способностью контролировать себя. Сдержанность — это сила. Это власть над своими эмоциями, а значит, и над теми, кто ими движим. Но когда Гарри исчез на два года… Сначала была боль. Сырая, неприкрытая, словно у него вырвали часть души. Потом — злость. А затем… Безразличие. Том почти убедил себя, что ему всё равно. А потом, едва увидев Гарри вновь, понял, как сильно лгал сам себе. Тоска накатила с новой силой. Теперь, когда он снова знал, каково это — говорить с Гарри, слышать его смех, чувствовать это странное, тёплое присутствие рядом… Как теперь снова терпеть одиночество? Том нахмурился, сжимая руку в кулак. — Как же глупо, — прошептал он себе под нос, сердито щурясь. Ему не нравилось это чувство. Не нравилось осознавать, что он зависит от кого-то. Что он боится. Он стиснул зубы. Нет. Он больше не позволит себе чувствовать себя беспомощным. Он найдёт способ. Найдёт путь. Он — Том Реддл. А значит, рано или поздно мир прогнётся под его волю.