Stranger things: the beginning of the end.

      13 апреля 1985 года.                     Здание угрюмо возвышалось над углом шумного перекрестка. Оно выглядело довольно строго – фасад из тёмно-красного кирпича с рядами одинаковых узких окон придавал ему властный вид.              На первом этаже находился вход с тяжелыми стеклянными дверями и нескромной вывеской – «Omni Severin». Она горела слишком ярко для такой старой гостиницы, словно старательно компенсировала выцветшие стены и облупившиеся колонны по бокам.       Воздух гудел от голосов, обрывков музыки и звона уличных продавцов, торгующих сладкой ватой и горячими сосисками. Парковка рядом с гостиницей превратилась в живой хаос – кто-то искал место, кто-то отчаянно сигналил, высунувшись в окно старого седана, кто-то спорил с парковщиком, размахивая бумажным билетом, а кто-то, махнув рукой на поиски свободного места, просто ставил машину прямо на тротуаре, рискуя нарваться на штраф.              Вайолет высунулась в окно, прищурившись на заходящее солнце. Тёплый ветер тут же взъерошил её русые волосы и ворвался в салон вместе с запахом выхлопных газов. «Omni Severin» казался ей одновременно величественным и настораживающим — высокий, строгий, словно застыл в своей суровости и не желал никого впускать.              — Кажется, кто-то из нас говорил, что высотки скучные, — лениво заметил Стив, ведя машину одной рукой и изобразив преувеличенно скучающую мину.              Вайолет ничего не ответила, лишь улыбнулась, прикусив губу. Она повернулась к чертыхавшемуся Харрингтону и наблюдала за его попытками найти парковочное место среди безумной толпы.              — Почему именно сегодня, — пробурчал он, хмурясь, — Весь город решил собраться у этого чёртового отеля. Это не парковка, а филиал ада на асфальте.              — Я думаю, это просто типичный день для этого города, — заметила Картер, — Все здесь, и все торопятся.              — А нам это даже на руку, — вставил Хендерсон с заднего сиденья, — В такой толпе никто и не заметит, что мы следим за Мистером Харрингтоном.              — Если мы вообще его найдем, — Стив покачал головой, — Я даже его машину не видел.              — Можем разделиться, — предложил Дастин.              Харрингтон резко выкрутил руль и буквально втиснул машину в крошечный зазор между двумя массивными джипами, чуть не задев зеркала. Заглушив двигатель, он бросил взгляд на Хендерсона.              — Можем, — согласился Стив, — Рация при тебе?              — Конечно! — Дастин поднял её, как трофей, и кивнул с заговорщицкой улыбкой.              Затем он протянул рацию Вайолет, и та взяла её с лёгкой настороженностью. Устройство оказалось неожиданно тяжёлым — с потертыми кнопками и длинной антенной, как из фильма про агентов спецслужб. Картер пару раз нажала на кнопку, прислушиваясь к тихому треску.       — Смотри, Вай, всё проще простого, — начал Хендерсон, слегка подтолкнув её локтем, — Нажимаешь вот эту кнопку, говоришь, отпускаешь. Если кто-то отвечает, слышишь сразу.              — Я поняла, спасибо, — кивнула Картер, поправляя рацию в руке.              Её взгляд снова скользнул к гостинице. «Omni Severin» выглядел так, будто знал больше, чем готов был рассказать. Эти старые кирпичные стены наверняка хранили не одну историю — не все из них были приятными. Лёгкая тревога кольнула где-то под рёбрами. Вайолет глубоко вдохнула и повернулась к Стиву.              — Что дальше? — спросила она.              Харрингтон провёл рукой по волосам и посмотрел на каждого по очереди.              — Разделяемся. Хендерсон, ищи серый «Кадиллак». Я – отца. Ты держись неподалёку от гостиницы. Если заметишь его – одного или с кем-то – сразу по рации. Дальше я разберусь.              Вайолет молчала. Внутри застряло ощущение: скоро всё рухнет. Харрингтон нервно дёргал молнию – вверх-вниз, вверх-вниз, как будто эта маленькая механическая привычка могла удержать его голову в порядке. Глаза у него метались, ловили невидимые тени. Сценарии, версии, догадки. Он гонял их по кругу, как заевшую пластинку.              Стив так и не сказал, что будет делать, если слухи окажутся правдой. Если отец действительно появится здесь с какой-то женщиной. Но Картер видела, как он сжимается каждый раз, когда думает об этом. И всё же он молчит. Держит карты при себе, будто это хоть как-то может его защитить.              — Принято, — Дастин хлопнул дверью и растворился в толпе.              Вайолет не торопилась. Она сидела в машине и смотрела на Харрингтона. Он не торопился тоже. Будто что-то в нём сопротивлялось этому шагу – последнему, после которого уже не вернёшься. В салоне стало душно, и дело было не в погоде. Воздух между ними сгустился, стал плотным, как сироп.              — Ты уверен? — её голос прозвучал тише, чем хотелось. Но в этой тишине было больше смысла, чем в любом крике.              Стив вздрогнул. На долю секунды она увидела его настоящего – не героя, не болтуна, а парня, который вот-вот сломается. Он выдохнул, коротко кивнул, взялся за дверную ручку.       Вайолет схватила его за рукав, не давая выйти. Он замер, взгляд стал жёстким, как будто она перешла черту. Картер почувствовала, как его мышцы напряглись, но не отпустила.              — Ты можешь увидеть что-то, что тебе не понравится. Ты уверен?              — Мне кажется или ты что-то знаешь? — он спросил это почти шёпотом.              Вайолет не знала, что сказать. Только сильнее сжала его руку, как будто могла физически удержать его от этого шага в пропасть. Он почувствовал это. И освободился из ее хватки.              — Я ничего не знаю. Я предупреждаю тебя.              — Предупреждаешь, — фыркнул он, — Знаешь, Картер, ты мне не нужна, чтобы меня предупреждать. Всё, что от тебя требуется, – это стоять у дверей и не отсвечивать.              В его голосе не было злости, но в нём была сталь. Та, что режет не хуже ножа. Стиву было страшно. И чтобы скрыть это, он строил стену — из грубых слов и отточенных фраз.              — Что ты делаешь? — Харрингтон резко провёл рукой по волосам.              — Пытаюсь подготовить тебя к последствиям, — буркнула Вайолет.              Он резко обернулся. Губы сжаты в линию. В глазах – туман ярости и страха.              — Последствия? — он посмеивался, — Ты правда думаешь, что я могу просто взять и сказать себе «хватит»? Развернуться и поехать обратно в Хоукинс? Закрыть глаза и забыть? Ты правда считаешь, что это так работает?              Картер молчала. Потому что знала – не работает.              — Просто следи за входом, — сказал Стив. Кинул ей ключи и вышел.       Вайолет осталась одна. Сердце стучало так громко, что заглушало уличный шум. Всё это – не её дело. Не её драма. Не её отец. Но почему тогда ей так чертовски страшно за Харрингтона?              Она зажмурилась, на секунду пытаясь выбросить его лицо из головы.              С каких пор ей не всё равно, что там у него внутри? С каких пор она стала вглядываться в его трещины, вчитываться в его тишину? Это не её война.              Картер резко открыла дверь. Ей плевать на фестивальную суету, на случайных зевак, на запах карамели и бензина. Всё это – фон. Бесполезная декорация.              Для неё в этом городе был только «Omni Severin».       И Харрингтон.       И его долбаная семейка.       Подойдя к отелю, она чувствовала, как здание словно следит за каждым её шагом, её движениями. Взглядом Вайолет прошлась по стеклянным дверям, по колоннам с грубыми бетонными поверхностями, и ощутила, как в её голове всё сложилось в одну картину – Картер и это здание, будто они оба были частью какой-то неведомой игры Харрингтонов, где не было выхода.       Она была убеждена, что Стив был не просто уверен в своем решении – он был одержим им. И несмотря на всю свою настороженность и внешнюю сдержанность, Картер знала, что за этим поиском скрывается что-то намного более личное и тревожное.              Вайолет присела на край скамейки. «Omni Severin» возвышался над ней, давил своей тяжестью – тёмный, строгий, как застывший монумент чьих-то ошибок. Сквозь шум толпы доносились обрывки смеха, музыка с ярмарки, гул моторов, но всё это звучало приглушённо, как будто кто-то накрыл город тяжёлым стеклянным куполом.       Она увидела их почти случайно.              Двое вышли из гостиницы – мужчина и женщина. Виктор Харрингтон сразу бросался в глаза своей выправкой, этим особым холодным взглядом, который Картер узнала бы из тысячи. Странно, но она не почувствовала злости – только пустоту. А потом её взгляд зацепился за спутницу Виктора. Женщина с медными волосами и слишком ровной осанкой для человека, которого жизнь била по лодыжкам.       В нескольких метрах от нее, улыбаясь Мистеру Харрингтону, шла Аманда Бертон.              У Вайолет перехватило дыхание. Горло сжалось так, что она почти закашлялась, но звук застрял внутри, как комок холодного воздуха. Аманда улыбалась – не натянуто, не вежливо, а по-настоящему. Она смеялась над чем-то, что сказал Виктор, чуть наклоняя голову, чтобы лучше его слышать. Это был не тот взгляд, которым смотрит женщина, потерявшая сына. Это был взгляд человека, который давно оставил прошлое позади. Или сделал вид, что оставил.              Картер не двигалась, только смотрела, пока её мысли с треском рассыпались внутри черепа. Её мозг отказывался складывать это в цельную картину. Аманда, та самая Аманда, которая стояла с ней у пустого гроба в церкви, сейчас шагала по тротуару рядом с Виктором Харрингтоном, будто так и должно быть. Будто не было Макса.       Картер непроизвольно сжала края лавочки. Невозможно было поверить своим глазам. Она смотрела на женщину, с которой связана была её жизнь, и не могла понять, что она делает здесь, еще и с Мистером Харрингтоном. Несколько секунд Вайолет просто сидела, наблюдая за сценой, не в силах сдвинуться с места.       Ей нужно было сообщить Харрингтону о своей находке. Сбежать подальше от странной картины, выходящей за рамки ее восприятия. Это было выше ее сил. Аманда, та самая женщина, которую она видела буквально пару месяцев назад в другом состоянии – потерянную, грустную, с разочарованным взглядом – сейчас выглядела совсем иначе.       Картер сглотнула, пытаясь собрать свои мысли, но что-то продолжало сжимать её грудь, не позволяя ей дышать спокойно. Внезапно ее рука задела лежащую в кармане куртки рацию.              Вайолет подскочила от неожиданности, почувствовав, как устройство соскользнуло и едва не упало на землю. Это было как встряска, как напоминание о том, что ситуация уже давно вышла из-под контроля. Пальцы нащупали холодный пластик, кнопка подалась под давлением, и её голос прорвался наружу, хриплый и сорванный:              — Я вижу его. Твоего отца. Он не один. Они… они идут к парку.              Рука Картер дрожала, в такт пульсу в ее висках. Все внутри сжалось в ожидании ответа Харрингтона.              На другой стороне было тихо. Слишком тихо.              Вайолет снова нажала кнопку, повторила сообщение, но в ответ лишь короткий треск помех. Ветер всколыхнул её волосы, запах выхлопных газов смешался с ароматом карамели, но ей было плевать. Она сидела, вцепившись в рацию, как утопающий в обломок доски, и смотрела им вслед.              Аккумулятор сел.       — Черт, — Картер ударила кулаком по колену, будто это могло помочь.              Вайолет встала с лавочки, решив, что не может сидеть и смотреть. На мгновение ей показалось, что всё вокруг замедлилось, как если бы она оказалась в самом центре события. Аманда и Виктор продолжали идти в сторону парка, их шаги плавно сливались с гулом города.              Картер заставила себя идти за ними, не думая о последствиях. Все её действия теперь были результатом импульса и внутренней тревоги. Ее шаги становились быстрее, и, хотя она пыталась сохранять спокойствие, внутри было ощущение, будто что-то невыразимо тяжелое вот-вот рухнет.              Толпа у входа в парк становилась всё гуще – дети тянули родителей к прилавкам с воздушными шарами, подростки сбивались в шумные компании, а пожилые пары медленно пробирались к своим заранее приготовленным складным стульям, которые гордо заняли первые ряды у импровизированной сцены.              Почему-то всё происходящее казалось ей частью какой-то несмешиваемой смеси из сюрреализма и реальности, как будто всё это было неправдой, но настолько настоящим, что не оставило ей выбора.              Фонтан в центре парка встретил её гулом воды – как в старом радиоприёмнике, настроенном на пустую волну. Бертон смеялась, держа в руках ком розовой ваты. Виктор наклонился к её уху, что-то сказал, и она снова засмеялась – легко, как чужая женщина, а не та, которую Вайолет помнила.              Картер сжала рацию до скрипа пластика, и тут в толпе её развернуло чьей-то рукой. Она встретилась глазами со Стивом.              — Я сказал ждать у входа! — он сжал ее плечо.              Вайолет инстинктивно попыталась вырваться, но хватка была слишком сильной. Его голос был низким, почти угрожающим, а карие глаза бегали по ее лицу.              — Я видела его, — сдавленно сказала она, словно каждое слово вырывалось с трудом, но Картер старалась быть спокойной. Она всё ещё держала в руках рацию, но уже не могла вспомнить, когда именно перестала пытаться восстановить связь с ним, — Он был не один. С женщиной. Это мама Макса.              Харрингтон замер. Его рука ослабла, и взгляд стал настолько интенсивным, что казалось, он пытался проникнуть в её сознание. На мгновение Вайолет почувствовала, как воздух между ними стал тяжелым. Он искал в её глазах что-то, но не мог найти.              — Что ты сказала?              — Аманда, — прошептала она, — Она с ним. С твоим отцом. Я не знаю, что это значит. Но они были рядом. Прямо передо мной. Вместе. Смеялись Я… пыталась связаться с вами. Рация села.              Стив сглотнул, и в его глазах появился тот самый холод, который она часто видела – он полностью закрылся от эмоций, как если бы внезапно выстроил стену между собой и миром.              — Где? — Харрингтон звучал жестко, почти механически.       — Ларек с сахарной ватой, — Картер сделала шаг назад, чтобы не быть слишком близко.              Харрингтон быстро осмотрел толпу, и его глаза пронзили пару, стоявшую у прилавка. Аманда и Виктор. Они стояли слишком близко друг к другу, обменивались какими-то словами, их тела будто говорили на языке, который Вайолет никак не могла понять.              Стив выдохнул, как будто ему стало труднее дышать. Его губы поджались, но взгляд уже не был таким уверенным, как раньше. Картер видела, как он пытается собрать свои мысли, как он пытается закрыть все двери в своей голове, не впуская эмоции. Но они все равно прорывались.               — Ты издеваешься? — его голос сорвался.              — Я не знала, что она здесь, — Картер оправдывалась, но выходило плохо.              — Серьезно? — его рука сомкнулась сильнее, — Теперь понятно почему ты так быстро согласилась. Понятно, к чему были эти вопросы. Ты знала с самого начала и хотела увидеть этот спектакль в живую.              — Нет! — запротестовала Вайолет, — Клянусь, я не…              — Хватит врать! Надо же, не успела похоронить сыночка, а уже…              Картер не дала ему договорить, с размаху дав пощечину. Ее ладонь обожгло, но это было ничто по сравнению с тем, как обожгли ее слова Стива. Он резко отшатнулся, будто не ожидал, что она осмелится так ответить. Толпа вокруг них словно растворилась – остались только они двое, их дыхание, их взгляды, наполненные гневом и болью.              — Не смей, — голос Вайолет дрожал, но не от страха, а от ярости, — Не смей говорить так о ней. Не смей обвинять меня в этом. Я не знала. И уж точно не собиралась смотреть на это… это… — она махнула рукой в сторону Аманды и Виктора, которые продолжали стоять у ларька, будто время для них текло в другой реальности.              Харрингтон провел рукой по лицу, будто пытаясь стереть с себя всё это. Ему было больно – Картер видела. Стив отпустил ее, не сказав ни слова.              Вайолет замерла, ощущая, как его молчание начинает давить, как будто его глаза – это целый мир, в котором нет места для неё. Время растянулось, и всё, что она могла сделать, – это стоять, не двигаясь              Наконец, Харрингтон сделал шаг в сторону, как будто она не стояла здесь, как будто её вообще не было. Просто прошёл мимо, чуть задевая её плечо, но не замедляя шаг.              Картер замерла, словно прикованная к месту, ощущая, как шум ярмарки становится глухим фоном. Её ладонь всё ещё пульсировала от удара, а внутри всё сжималось от этой тишины, в которой Харрингтон исчез. Она не смотрела ему вслед – не могла.              Глоток воздуха давался с трудом. Слова, которые он сказал, застряли где-то в горле, и Вайолет вдруг поняла, что это не злость, не обида – это страх. Страх, что они больше не смогут вернуться. Что этот тонкий мостик, который они строили из боли, шаткого доверия и взаимных придирок, просто рассыпался в пыль.              Картер сжала пальцы до боли, но вместо привычного металлического каркаса рации там было только пустое место. Рация лежала под ногами, её корпус треснул, как будто и она не выдержала этого вечера.              Вайолет шагнула назад, одна, посреди чужого праздника, среди чужих жизней, которые не трескаются от каждого слова.              Она не знала, куда идти. Но знала, что обратного пути нет.       

***

             Харрингтон увидел их ещё до того, как Картер успела всё рассказать. Просто не поверил сразу. Мозг, как магнитофонная плёнка, прокрутил это мимо – не может быть, нет, не может. Его отец – слишком правильный, слишком скучный, слишком… такой, каким Стиву его всегда рисовали. Отец был человеком, который ненавидел спонтанность, презирал риск и ставил галочки напротив каждого пункта в своей жизни, будто это корпоративная проверка.              И вот он стоит здесь – смеётся, держит женщину за локоть, покупает ей чёртову сладкую вату, как будто ему снова восемнадцать. Как будто у него нет жены. Как будто у него нет сына. Харрингтону стало физически плохо. В горле стоял сладкий привкус тошноты, будто эта вата прилипла к нёбу. Он не сразу понял, почему. Только когда внутри что-то хрустнуло, он сообразил – это не отвращение. Это зависть.              Отец живёт так, как сам Стив боялся даже мечтать – легко, свободно, без оглядки на кого-то ещё. Без тех цепей, которыми он сам когда-то заковал собственного сына.              Харрингтон всегда был для него проектом. Сначала – маленьким, неприятным сюрпризом, который случился слишком рано. Потом – инвестиционным планом. Надо вырастить, надо воспитать, надо вложиться, чтобы потом гордиться. Но никто никогда не спрашивал, хочет ли сам Стив быть этим проектом. Его детство – это набор инструкций, которые менялись в зависимости от настроения отца. Спорт – значит спорт. Учёба – значит учёба. Прическа – как положено. Девушки – только те, что одобрены. Будущее – как расписание поездов на вокзале.              Свобода всегда была где-то за пределами. За закрытой дверью, на которой висела фамилия Харрингтон.              Стив шёл, не замечая, как его шаги терялись в ритме толпы. Он был как корабль без компаса – двигался по инерции, но не знал, куда. Все эти лица – знакомые и чужие одновременно. Харрингтон был один. Совсем один.              Щека горела от пощечины, но сильнее жгло то, что он даже не попытался увернуться. Как будто ждал. Как будто заслужил.              Вайолет.              Её имя звучало в голове слишком мягко, слишком привычно. Даже, если он ни разу не говорил его вслух. Это имя впаяли ему под кожу – глубоко, намертво, без наркоза. И от этого становилось только хуже.              Стив не знал, чего он хочет на самом деле. Закричать на неё или замолчать навсегда. Обвинить её или себя.              Харрингтон чувствовал, как всё, что годами держал под замком, теперь расползается по швам. Боль за себя – острая, живая. Гнев на отца – тяжёлый, как камень в груди. И Картер – посреди этого хаоса, с глазами, полными сломанной надежды.              В памяти снова всплыло её лицо, когда она сказала про Бертон. И это было даже не удивление, а тишина. Та самая, что бывает после удара, когда воздух ещё не вернулся в лёгкие. И это убивало его больше, чем любая правда.              Злость резала горло, как обломок стекла. Но сильнее он злился на себя – за то, что опять не сдержался. За то, что руки сжимались в кулаки не от желания ударить кого-то, а потому что больше не знал, как удержать себя в одной точке.              Харрингтон думал о отце. О том, как однажды в детстве стоял перед ним в коридоре, в рубашке, которую выбрал не сам, и туфлях, что натирали ноги. Виктор застёгивал его манжеты – быстро, грубо, будто ставил галочки не только в списке, но и на самом Стиве. Вот так выглядит приличный сын. Вот так выглядят хорошие мальчики.              Эти воспоминания были как пломбы в зубах – старые, залеченные, но стоило коснуться, как разрывалась боль.              Вся его жизнь была борьбой за то, чтобы быть тем, кем хотел отец. Порой это выматывало больше, чем тренировки, больше, чем учёба. Каждый раз, когда он пытался сделать что-то для себя, ему напоминали: «так не положено». Не тот выбор. Не та музыка. Не та мечта.              Ему нужно было место, где можно дышать.              Ноги сами привели его к старой деревянной беседке, похожую на одно из укрытий из детства. В такой же он однажды прятался с разбитым локтем, потому что знал: показывать слабость нельзя. В такой же он впервые выкурил сигарету, которая на вкус была мерзкой, но свободной. Здесь он мог быть собой, даже если не понимал, каково это.              Стив сел на скамейку, обхватил голову руками и медленно выдохнул. Лоб горел, пальцы дрожали, в висках стучало. Тело наконец почувствовало себя в безопасности, и сразу отпустило всё – злость, боль, страх. Всё вывалилось наружу, как карманы, вывернутые наизнанку.              Харрингтон больше не хотел злиться. Он хотел понять.              Почему отец может жить как хочет, а ему это запрещено? Почему Стив всю жизнь носит чужую кожу, а свою боится даже примерить?              Этот разговор с Виктором будет. Это неизбежно.              Но впервые за много лет Стив понял, что он может решить – кем он будет в этом разговоре. Проектом, который отчитается перед инвестором. Или человеком, который скажет: «Я больше не твой план. Я сам решу, кем мне быть».              Хрипение рации вырвало его из этой вязкой тишины, как резкий вдох после долгого погружения под воду.              — Стив, прием, я нашел машину, — голос Хендерсона звучал раззадорено, будто он, наконец, решил одну из многочисленных головоломок, что были ему по зубам, — Что делаем дальше?              Харрингтон поднял рацию к губам, но не сразу нажал кнопку. Горло было сухим, слова не хотели складываться в звуки.              — Найди Картер, — голос хрипел, будто он только что пробежал несколько кругов по полю, — Она была у фонтана в парке. И ждите меня у машины.              — Ты в порядке?              — В полном.              Он сам не поверил в это «в полном». И Хендерсон, судя по его молчанию, тоже.              — Ты где? — Дастин сделал паузу, словно решал, продолжать или нет, — Я найду Вай, и мы придем.              — Не надо, — Стив резко вскинулся, слишком резко, чтобы это прозвучало спокойно, — Просто… дай мне пару минут. Я подойду сам.              Хендерсон не стал спросить. Просто отключился, оставив его в тишине.              Харрингтон снова сел, уткнувшись локтями в колени, и задрал голову к небу. Где-то над ним шумели деревья, тихо скрипели доски под ногами. Он вспомнил, как когда так же сидел в подобном месте с Томми, оба втихаря пили пиво, и Стив, пьяный на полбутылки, рассказывал другу, как ненавидит эти семейные ужины, где его постоянно подправляют: «Стивен, поправь галстук», «Стивен, не сутулься», «Стивен, перестань болтать ерунду».              Тогда Томми засмеялся и сказал: «Чувак, ну ты же Харрингтон. У вас даже дышать по инструкции».              Стив тогда тоже засмеялся, но внутри стало холодно. Потому что Томми был прав.              Стивен Харрингтон родился в семье, где дыхание шло по регламенту, а улыбка должна была соответствовать протоколу. Это стало частью его кожи, его походки, его взгляда, которым он встречал своё отражение в зеркале. Он знал, как правильно стоять, как правильно кивать, как правильно говорить «спасибо», даже если внутри всё скручивало в узел.              И он правда старался. Честно. Снова и снова. Но каждый раз это был не он. Это был Харрингтон.              В тот вечер, когда он сидел с Томми в старой беседке, пиво тёплое, воздух густой, а небо казалось слишком большим, чтобы его можно было обнять взглядом — в тот вечер он впервые задал себе вопрос: «А если я не Харрингтон? Кто тогда?»              Ответа не было.              Сейчас, сидя в этой новой – и такой же старой – беседке, Стив понял, что ответа всё ещё нет. Только вопрос стал громче.              Кто он, если снять фамилию, как неудобный пиджак? Если перестать быть хорошим мальчиком, проектом, инвестиционным планом? Если перестать быть тем, кого удобно показывать соседям за ужином?              Харрингтон чувствовал это кожей – страшную, леденящую, но пьянящую свободу. Свободу не знать. Свободу искать.              Стив снова вспомнил, как отец застёгивал ему манжеты. Как давал советы, которые были приказы. Как «правильная жизнь» обернулась несвободой в дорогой обёртке. И как он сам стал тенью этого человека, даже не осознав.              А потом – этот парк. Эта сладкая вата. Этот смех.              Человек, который создал все эти правила, теперь просто жил. Как будто эти правила никогда не существовали. Как будто он должен был соблюдать их за двоих.              Харрингтон чувствовал, как в груди поднимается не просто злость, а какая-то тяжёлая, старшая сестра злости — разочарование. В отце. В себе. В этом мире, где правила важнее счастья.              Стив почти засмеялся.       Потому что вдруг понял: вся его жизнь – это попытка заслужить любовь человека, который сам не знал, как любить.              И если Виктор умеет жить только по правилам или только в бегстве от них, то он хочет по-другому. Стив хочет найти свой путь – без галочек, без костюмов по размеру, без чужих ожиданий, встроенных под кожу.              Харрингтон поднялся, чувствуя, как доски под ногами издают тот же скрип, что и тогда, в детстве.              Только теперь он больше не ребёнок. И он не сбежит.       Стив пойдёт к машине. Поговорит с Картер – если хватит смелости. Харрингтон не знает, как правильно. И это больше не пугает.              Потому что теперь он знает – правильных Харрингтонов не бывает.              Он просто Стив. И впервые – это достаточно.              Руки всё ещё дрожали, но шаги были твёрдыми. Шаг за шагом, Стив выбирал себя.       — Хендерсон, приём, — голос всё ещё хрипел, но внутри была странная тишина. Чистая, как воздух после грозы, — Я иду к вам.              Рация треснула коротким «понял», а дальше была только дорога.       Его дорога.       

***

                    Вайолет не знала, сколько прошло времени. Она сидела на капоте машины, глядя на залитую разноцветными огнями улицу. Шум ярмарки постепенно утихал, будто её внимание само по себе вырезало этот звук из реальности. Всё вокруг казалось чужим и далёким, как в тумане.              Её руки замёрзли – то ли от вечерней прохлады, то ли от того, как сильно она сжимала пальцы. А может, от пустоты внутри, от которой больше не спрятаться. Рядом лежала рация с треснутым корпусом – напоминание о том, что этот вечер давно вышел за пределы её привычного мира.              Мысли метались. Разговор со Стивом был ударом, как и всё остальное. Больше всего болело не то, что он наговорил, а то, как он смотрел – с отчуждением, с недоверием. Он не поверил ей.              Картер взглянула на ладони. Кожа на одной пульсировала после удара. Словно память вцепилась в неё, не отпуская. Забыть? Сделать вид, что ничего не случилось? Невозможно. Аманда и Виктор – это не случайность. Это часть чего-то большего. Она знала это так же, как знала, что не должна была бить Харрингтона. Но в тот момент просто не могла иначе.              Шаги вывели её из оцепенения. Подняв глаза, Вайолет увидела приближающегося Дастина.              — Ты как? — голос Хендерсона был тихим, но в нём чувствовалась тревога. Это был не дежурный вопрос.              — Нормально, — солгала она, — Как поиски?              — Нашёл «Кадиллак», — Хендерсон гордо кивнул, — Пытался выйти с тобой на связь, но Стив сказал, чтобы я нашёл тебя.              Картер отвела взгляд. Не хотелось объяснять, почему рация разбита, почему она сидит тут одна, будто вылетев за борт.              — Села батарея, — сказала она, протягивая устройство.              Дастин молча взял его, заметил трещину, но вопросов задавать не стал. Просто убрал в рюкзак.              — Стив велел ждать здесь.              Вайолет уставилась в свои кеды. Земля под ногами была усыпана конфетти и бумажными лентами – остатками праздника, который уже казался далёким, чужим. Сейчас она хотела только одного: чтобы всё это кончилось. Вернуться домой, в привычную, пусть и далёкую от идеала жизнь. Без семейных драм, фестивалей и Харрингтонов.              Повисло неловкое молчание. Только отголоски закрывающейся ярмарки пробивались сквозь него. Картер чувствовала себя уязвимой под взглядом Хендерсона — будто он видел её насквозь.       — Что случилось? — тихо спросил он.              — Я видела Мистера Харрингтона. С Амандой. Мамой Макса, — она выдохнула, не дожидаясь, пока он закончит вопрос, — Он изменяет своей жене с Бертон. И я сказала об этом Стиву. А он… он решил, что я знала всё с самого начала. Что специально поехала с вами, чтобы насладиться этим цирком. И я дала ему пощёчину.              — Оставить вас вдвоём на минуту нельзя, — вздохнул Дастин.       Вайолет фыркнула.              — Чушь.              — Да вы с ним с декабря как кошка с собакой, — пожал он плечами, — Может, пора уже поговорить нормально? Я подожду.              — Поговорить? О чём? Мы общаемся только, когда ты рядом.              — А мне это уже надоело, — Хендерсон сел рядом, — Вы как магниты одного полюса – отталкиваетесь, но тянетесь друг к другу. Задолбали уже.              — Бред.              — Ни капли, — он ухмыльнулся, — Вы просто боитесь это признать.              Щёки Картер вспыхнули. Хотела огрызнуться, но слова застряли в горле.              — Это никому не нужно, — пробормотала она, — С каких это пор ты психолог?              — С тех пор, как устал смотреть на это со стороны, — Дастин вздохнул, — Иногда сбоку виднее.              Вайолет отвернулась, уставившись в тёмное небо. Его слова разозлили, но ещё больше – испугали. Потому что он попал в самую точку.              Она боялась не Стива, не сплетен, не чужих слов. Картер боялась себя. Признать, что ей не всё равно. Что за этими ссорами и колкостями прячется нечто большее. Привязанность. К Стиву Харрингтону – самому опасному человеку для неё.              Еще в декабре, когда они впервые нормально заговорили, когда она искренне поблагодарила его. Вайолет тогда почувствовала эту странную тягу. Как будто всё внутри неё знало: он может разрушить её привычный мир.              Вайолет не хотела привязываться. Это всегда казалось ей чем-то опасным – словно добровольно протянуть кому-то нож и ждать, когда тот воткнёт его в спину. Привязанность – это слабость, это зависимость, это открытая дверь для боли. Она видела это на примере Макса, на примере Мисс Бертон, да и, если честно на примере самого Стива.              Харрингтон, который когда-то держался за своих друзей, за свою популярность, за свою Королеву, как за спасательный круг, а потом потерял всё это в один момент. И всё же – он остался. Не сломался. А она… Картер не была уверена, что смогла бы пережить еще один удар.              Сколько раз Картер ловила себя на том, что смотрит на него дольше, чем нужно? Сколько раз ей хотелось сорваться и сказать что-то важное, настоящее – а она каждый раз сворачивала в очередную колкость, потому что так проще?              Вайолет боялась признаться себе, что этот страх – не просто страх потерять нечто похожее на дружбу или шаткое доверие. Это был страх потерять его. Потерять Стива Харрингтона.              И если это правда – если он ей действительно нужен так сильно, – то всё это больше не игра. Это реальность. Живая, болезненная и пугающая реальность, где от одного шага зависит слишком многое.              — Ты ведь знаешь, что я прав, — тихо сказал Дастин, будто прочитал её мысли.              Вдалеке послышались крики. В свете фонарей ссорились Стив, его отец и Аманда. Голоса сорвались на яростный шёпот.              — Нам нужно что-то сделать? Или просто ждать?              — Он сказал, что разберется сам, — его взгляд переключился между Вайолет и тем, что происходило на противоположной стороне дороги.              — А ты согласен?              — Конечно нет. Пошли.              Он потянул её за руку, и Вайолет сорвалась с места. Кеды громко шлёпали по асфальту. Плевать. Внутри всё сжалось в тугой узел. Этот вечер давно перестал быть просто ярмаркой. Это был момент, когда граница между ложью и правдой, безопасностью и хаосом, «мы просто знакомые» и чем-то настоящим трещала по швам.              — Что будем говорить? — спросила она на бегу.              — Без понятия! — Дастин оглянулся на неё, — Импровизируем, как всегда!              «Как всегда» – эти слова выбили её из колеи. С каких это пор они стали «как всегда» действовать вместе? Когда именно она вылезла из своего кокона и стала частью их сумасшедшей банды? Когда именно Харрингтон перестал быть просто раздражающим идиотом – и стал кем-то, за кого сердце вот так подло ёкает, когда он стоит напротив Виктора, стиснув зубы так, что скулы побелели?              Они остановились у тротуара. Харрингтон – старший говорил что-то холодным голосом, Стив сжал кулаки, Бертон молчала, бледная.              Вайолет и Дастин подошли к ним и остановились на мгновение, оценивая ситуацию. Стив стоял, как каменная статуя, но в его глазах сверкала ярость. Виктор, высокий и жесткий, говорил что-то, что явно раздражало его сына. Аманда, сбоку, выглядела потерянной, ее лицо словно теряло цвета с каждым словом, произнесенным Мистером Харрингтоном.              Картер почувствовала, как холодок пробежал по коже, и этот момент стал для неё почти физически ощутимым – ощущение напряжения, которое висело в воздухе, было настолько густым, что его можно было бы разрезать ножом.              Хендерсон подал ей знак и шагнул вперед, готовясь вмешаться. Вайолет чуть замедлила шаг, но всё же пошла за ним.       — Хочешь сказать, я всё это себе придумал?! — голос Стива был сорван, почти хриплый, — Всё это – враньё, измены, твои грязные тайны? Это я всё выдумал, да?! Смешно, пап. Очень смешно.              Виктор даже не вздрогнул. Спокойный, с лёгкой презрительной усмешкой, он смотрел на сына, как на шумного щенка, который лает, но укусить не способен.              — Ты всегда был истеричным, — холодно бросил он, — Это твоё фирменное. Делать из мухи слона.              — Иди к чёрту, — выдохнул Стив, сделав шаг вперёд. — Всю мою жизнь я старался быть таким, каким ты хотел меня видеть. Мистер идеальный сынок, мистер "улыбнись, когда к нам приходят твои партнёры". Мистер "не позорь фамилию". А знаешь что? Пошло оно всё!              Он сорвался, голос задрожал, стал почти криком.              — Ты сам — главный позор этой фамилии! Ты мразь, которая готова переспать с кем угодно, наплевать на свою жену, на свою семью, лишь бы потешить своё чёртово эго! И при этом ты смеешь говорить мне, как жить?!              — Когда повзрослеешь, поймёшь, что в жизни нет места детским истерикам, — Виктор произнёс эти слова с лёгким презрением, словно в его глазах сын был всего лишь очередной капризной подростковой проблемой.              Стив не сдержался. Он шагнул вперёд, и слова срывались с его губ, полные ярости.              — Да заткнись ты! — его голос сорвался в крик, — Ты вообще меня когда-нибудь видел?! Видел, кто я на самом деле, а не кем тебе хотелось меня сделать?!       Картер услышала, как Дастин тихо охнул рядом. Внезапно всё внутри неё затихло. Стив был на грани, и они все знали: если что-то не изменится, он действительно сорвётся. Вайолет даже почувствовала, как её руки сжались, и в животе заклокотало от напряжения.              — Ты преувеличиваешь, — спокойно сказал Харрингтон- старший, поправляя рукав пиджака, как будто это был важнейший элемент их разговора, — Ты всегда любил драму.              — Драму?! — Стив шагнул ближе, его руки задрожали, — Ты и мать все детство относились ко мне, как к дерьму. Это не драма, это жизнь, в которой я вырос!       — Ты понятия не имеешь, что значит «вырос», — сказал он, — Я работал, чтобы ты мог кататься на своей машине и бегать за девками. И не тебе меня учить жизни.       — Да скажи ты хоть что-нибудь по-человечески! — крикнул Стив. Его голос срывался, ломался на грани истерики, — Просто, блядь, скажи, зачем?! Почему?! Почему мне всегда приходилось быть идеальным, пока ты творил всё, что хотел?! Почему я всю жизнь боялся тебя разочаровать, если тебе плевать?!       Он стиснул зубы. В глазах сверкнуло что-то опасное – ярость, боль, обида, всё намешалось в этом взгляде, и Вайолет, ещё стоя в стороне, поняла: ещё чуть-чуть – и он не сдержится.              И в момент, когда Стив был готов ударить собственного отца, Вайолет поняла, что не могла просто стоять в стороне. Она в два шага преодолела расстояние между ними и схватила его за запястье. Сильно. До боли.              — Он именно этого и хочет, — её голос был тихим, но твёрдым. В глазах в её глазах не было привычной насмешки или злости, только понимание, — Не поддавайся.              Харрингтон застыл. Дыхание сбилось, грудь резко вздымалась и опадала, как будто он пробежал марафон.              — Не лезь, — прошипел он, но ее пальцы даже не дернулись.              — Поздно, — почти прошептала Картер. Он был на грани, и Вайолет видела это. Его лицо было искажено злостью, и она не могла его остановить. Но и не могла позволить ему сделать это, — Приди в себя, герой, не превращайся в антагониста.              Стив остановился. И она почувствовала, как его тело ослабло. Харрингтон не хотел сдаваться, но и не мог продолжать. Харрингтон смотрел на Картер, как будто он впервые начинал слышать. Слышать ее.              Вайолет видела, как он сдавливает челюсть, как Стив борется с самим собой, с этим хаосом, который разрывал его изнутри. И, наконец, он сделал шаг назад.              — Смотри-ка, уже девки решают за тебя, — бросил Мистер Харрингтон с насмешкой.              — Я тебя ненавижу, — сказал Стив так тихо, что это прозвучало страшнее крика.              Он выдернул руку, развернулся и пошёл. Не оборачиваясь.              — Стив! — позвал Дастин, но Харрингтон даже не замедлил шаг.              — Пусть идёт, — бросил Виктор с ленивой усмешкой, — Вечно он так – хлопнет дверью, а потом приползёт.       Картер почувствовала, как внутри всё сжалось от гнева. От его голоса, от этой мерзкой самоуверенности, от того, как легко он смял все эмоции сына в один циничный комментарий. Ей хотелось сказать что-то, выпалить в лицо этому человеку всё, что накопилось за последние часы. Но вместо этого она глубоко вздохнула – не для Виктора, для себя. Чтобы не сорваться.       — А вот это вряд ли, — вместо неё сказал Хендерсон. Его голос был неожиданно твёрдым, почти взрослым, — Он не приползёт. Не в этот раз.       Виктор взглянул на него с лёгким недоумением – будто не понимал, зачем вообще разговаривает с каким-то мальчишкой. Но Дастин не отвёл взгляд. Он просто развернулся и пошёл следом за Стивом. Вайолет задержалась на секунду, всё же не удержалась:              — Честно, я думала, что найти кого-то хуже Стива, у меня никогда не получится. Но вы, Мистер Харрингтон, превзошли все мои ожидания.              Её голос был ровным, спокойным, но за ним скрывалась та самая сталь, которая в ней жила с детства. Та, что помогала выживать. И та, что сейчас давала ей силу развернуться и уйти, не дожидаясь ответа.       Вернувшись к машине Картер, они не обнаружили там Харрингтона.              — Ну класс, — выдохнул Хендерсон, пнув камешек на обочине, — И где его теперь искать?              Вайолет молчала. Внутри всё было натянуто до предела, словно невидимая струна. Она прекрасно знала, куда обычно идут люди, когда им срочно нужно утопить ярость, обиду и собственную слабость. И у неё было подозрение, что Стив не стал исключением.              — Ближайшие бары, — наконец сказала она, — Надо проверить там.              — Бары? — Хендерсон скривился так, словно его только что заставили съесть что-то отвратительное, — Серьёзно? Ты же знаешь, я… — он замолчал, не договорив. Но Картер всё поняла.              Он ненавидел пьяных. Ненавидел всё, что было связано с алкоголем. Слишком хорошо помнил, как отец приходил домой в стельку, как пахло от него дешёвым пивом и бессилием. И сама мысль о барах вызывала у Дастина почти физическое отвращение.              — Тогда давай так, — предложила Вайолет, — Мы сначала снимем номера в мотеле, чтобы у нас был хотя бы ночлег. А потом я одна пойду искать Харрингтона. Ты останешься там.              — Ты хочешь оставить меня в мотеле? — Дастин скептически прищурился, — Я вообще-то не ребёнок.              — Я знаю, — фыркнула Картер, — Но я не собираюсь тащить тебя по всем этим вонючим забегаловкам. И если я тебя оставлю с телеком и снэками, ты не сдохнешь от скуки.              Хендерсон закатил глаза, но спорить не стал. И, честно говоря, был даже рад, что ему не придётся лезть в свои личные кошмары ради очередной спасательной миссии.              — Окей, — сказал он, — Только выбери нормальный мотель, а не очередную дыру с тараканами.              — Ты думаешь, я похожа на человека с претензиями? — усмехнулась Вайолет, но внутри было не до шуток.              Потому что мысль, что она вот так одна будет прочёсывать ночной Индианаполис в поисках Харрингтона, её саму пугала. Не потому, что боялась его не найти. А потому, что боялась найти его в таком состоянии, в котором не знала, что сказать. Не знала, как помочь.              Они нашли мотель на окраине. Номер был маленький, пахнул старой мебелью и каким-то прилипшим временем, но им было всё равно. Пока Дастин разбирался с телевизором, Картер облокотилась о дверной косяк и пару секунд просто дышала. Ей предстояла неприятная ночь.              — Ладно, я пошла, — сказала она, поправляя рукава куртки, — Если я не вернусь к утру – звони Хопперу.              — Ага, — пробормотал Хендерсон, уже погрузившийся в просмотр какой-то комедии, — Удачи.              Когда дверь за ней закрылась, Вайолет впервые за вечер осталась одна. Без Стива, без Дастина, без всей этой безумной круговерти чужих скандалов и тайн. И от этой тишины внутри скрутило живот.              Она вышла на улицу, вдохнула холодный воздух. И пошла. Вперед, в ночь, в поисках того, кого боялась найти. И кого не могла не искать.              

***

      Стив сидел на высоком барном стуле, криво опираясь локтем о стойку. Пальцами лениво водил по мокрому стеклу с остатками дешёвого виски. В глазах плавала усталость, перемешанная с обидой – коктейль, который ни один бармен не умеет правильно смешать. Весь вечер сжался в тугой ком и застрял где-то в горле.              — Вот скажи, мужик, — голос у Харрингтона уже дрожал от выпитого, — Почему это так сложно, а? Я что, многого хочу? Просто жить нормально, чтобы никто не крутил у виска, чтобы отец не смотрел на меня, как на кучу мусора. Чтобы хотя бы раз кто-то сказал: «Харрингтон, ты нормальный».              Бармен, мужчина лет сорока с широкими плечами и привычной хмурой мордой человека, который за годы смен слышал всё, молча протирал стакан. Не первый парень, вываливающий свою жизнь на барную стойку, да и не последний.              — Я всегда думал, — продолжал Стив, — Что если буду хорошим, правильным, всё получится. Поступлю, женюсь на какой-нибудь симпатичной девчонке, заведу детей, буду ходить в гольф-клубы по выходным, как мой старик. Ага. Чёрта с два.              Взгляд мужчины всё чаще цеплялся за Стива. Без жалости, скорее с любопытством – куда выведет этот поток сознания?              — А теперь всё летит в тартарары. Отец — скользкий тип, мать — вообще призрак, друзья… да кто они мне теперь вообще? Ну, кроме этих мелких. И знаешь, вишенка на торте? — Стив наклонился вперёд, понизив голос, как будто собирался поведать жуткую тайну, — Меня влепила пощечину девчонка, которая меня вообще терпеть не может.              Бармен едва заметно усмехнулся:              — Терпеть не может, говоришь?              — Ну да. Она меня достаёт, я её. Вечно какие-то приколы, шпильки, как будто у нас турнир по сарказму. А сегодня… — Харрингтон хлопнул ладонью по стойке, — …Сегодня она схватила меня за руку. Вот так.              Он сжал собственное запястье, как будто снова чувствовал её пальцы.              — И сказала: «Не поддавайся». Представляешь? Она! Картер! Та самая Вайолет Картер, которая не может пройти мимо, чтобы не отпустить колкость про мои волосы или ещё что-то.              — Ты ведь знаешь, что она не просто так за тобой бегает, да? — вдруг сказал мужчина. Голос у него скрипучий, прокуренный, как будто он сам уже часть этого бара – сросся с деревом стойки, пророс пылью и сигаретным дымом.              — Кто? — Стив медленно моргнул, словно не до конца понимал, о чем с ним говорили.              — Эта девчонка. Которая тебя от отца оттаскивала, — Бармен сделал паузу, протер стакан чуть дольше, чем надо, — Такие не лезут просто так.              Харрингтон хрипло посмеялся, больше похоже на вздох, чем на смех.              — Даже если и так, мне это неинтересно.              Собеседник усмехнулся краем рта, поставил стакан на полку, хлопнул мокрой тряпкой по стойке, как будто подчёркивая: «Ты можешь мне тут не врать, парень».              — Ну конечно, неинтересно, — протянул он с той самой ленивой интонацией, которая только сильнее бесит, когда ты уже и так на грани, — Поэтому ты вот уже минут пять твердишь про неё.              Стив сжал пальцы в кулак, соскреб со стойки рассыпавшуюся соль или, может, крошку, которую так и не убрали.              — Я не про это пришёл говорить, окей? — его голос дернулся, как стартер на убитом моторе.              Бармен пожал плечами и закурил прямо за стойкой – похоже, тут плевать на все запреты.              — А про что ты пришёл говорить? Давай, выкладывай, — он сделал глубокую затяжку и сощурился сквозь дым, — О плохом отце? О сломанном детстве? О том, что тебе надоело быть хорошим мальчиком?              Харрингтон молчал.              — Знаешь, сколько вас тут таких сидело? — Бармен кивнул куда-то вглубь зала, туда, где давно погас свет, и где за столами наверняка когда-то сидели такие же «сыновья своих отцов», — Все одинаковые. Сначала злые. Потом пьяные. Потом злые, потому что пьяные. И каждый думает, что его история самая особенная. А она – такая же.              — Спасибо, — Стив качнул головой, — Отличная терапия.              — Я не терапевт. Просто знаю: если не выскажешь это кому-то, кроме своей печёнки, к утру крышу сорвёт.       Харрингтон долго молчал. Потом обвёл взглядом бар. Пара мужиков резалась в кости, кто-то дремал, уткнувшись в стол. Музыка – старый блюз, в котором больше боли, чем нот.              — А знаешь, — выдохнул Стив, устало растирая лицо ладонями, — Я больше всего на свете ненавижу тот момент, когда ярость проходит. Когда ты уже накричался, накрутил себя, разнёс всё к чёртям в голове… а потом сидишь вот так, в тишине. И ничего.       Мужчина за стойкой кивнул, но ничего не сказал. Слишком много таких видел.              — А самое страшное – понимаешь, что кричать больше не на кого. Всем плевать.              В этот момент дверь бара со скрипом открылась. Стив даже не поднял головы – не до того. Но бармен сразу вскинул взгляд и чуть прищурился.              — Вот и твой кавалер подъехал, — пробормотал он себе под нос с лёгкой ухмылкой.              Картер стояла в дверях – волосы спутаны ветром, руки в карманах, взгляд – такой же уставший, как у самого Харрингтона. Она прошла вперёд, огляделась, с порога крикнула бармену:              — Только не говорите, что он напился в хлам.              — Нет, — хмыкнул тот, — Он ещё на стадии философии и самобичевания.              — Чудно, — вздохнула Картер, подходя ближе. Она встала рядом со Стивом, но не села. Просто стояла, глядя на него сверху вниз.              — Ты закончил? Или выпьешь ещё чего-нибудь?              — Где Хендерсон? — буркнул Стив, даже не оборачиваясь.              — Ждёт тебя в мотеле, — заявила она спокойно, как будто констатировала погодные условия, — Слушай, я объездила уже три бара, и, честно говоря, у меня нет сил пререкаться с тобой. Поэтому пошли.              — Нет.              — Я не ослышалась?              — Заканчивай.              — Нет, — покачала головой Вайолет, — Это только начало.              — Чего?              — Твоей новой жизни, Харрингтон, — она подтолкнула его локтем, — Жизни, где ты больше не один. Так что, пошли отсюда, пока ты не начал заказывать караоке или обниматься с барменом.              — Эй, — обиделся мужчина, — А что плохого в караоке?              Они оба хрипло засмеялись – коротко, почти на выдохе. Слишком усталые для настоящего смеха, но слишком живые, чтобы совсем не смеяться.              Стив взял рокс с недопитой янтарной жидкостью и залпом осушил его.              — Повтори, — он обратился к бармену.              Картер накрыла ладонью стакан и отодвинула подальше от него.              — Ему нет двадцати одного, кстати.              Бармен вздохнул:       — Парень… А я ведь почти проникся к тебе.       — Хочешь жить – умей вертеться.              Бармен задумчиво протёр стакан.              — Может, и так. Но со мной это не сработает.              Харрингтон опустил плечи. Вайолет не садилась рядом – держала дистанцию, но не отступала. Просто стояла, облокотившись на стойку, не отводя от него взгляда. Сила её присутствия была очевидной. Хотя и усталая, и отчаявшаяся, но всё же с каким-то непостижимым внутренним стержнем, который, похоже, хватало для того, чтобы тянуть его за собой.              — Знаешь, что самое смешное? — произнёс Стив, неожиданно повернувшись к ней. Голос звучал почти беспомощно, как у ребёнка, который только что понял, что взрослый мир не так уж и прост, — Я действительно хочу, чтобы ты просто ушла. Ушла и оставила меня в покое. Потому что это всё – какая-то дурацкая игра, и я, по ходу, её проигрываю.              Она не отреагировала, не сделала шаг назад, не обиделась. Только качнула головой, почти с жалостью, как будто Картер уже давно знала, что он скажет это.              — Ты хочешь остаться один, потому что так проще. Это не решение. Поверь мне. Я знаю о чем говорю.              — Дай угадаю, ты сейчас о Б…              — Да, — Вайолет не дала ему закончить, прекрасно понимая, о ком он хотел сказать, — Сколько бы я не закрывалась у себя в комнате, я все равно думала только об одном. Не замечала, что вокруг меня жизнь идет своим чередом. А когда поняла это, чуть не потеряла все.              Харрингтон молча уставился в стол. Его глаза, мутные от усталости и алкоголя, скользнули по поверхности, но взгляд всё равно был направлен внутрь себя. Он мог бы возразить, привычно огрызнуться или оттолкнуть её словами, как делал сотни раз. Но в этот раз не получилось.              Тишина затянулась, тяжёлая, густая, будто воздух в комнате стал плотнее.              — Ты права, — его голос сорвался, как будто слова резали по горлу изнутри. — Только я не знаю, что с этим делать.              Картер наклонилась ближе. В её голосе прозвучала неожиданная мягкость, но под ней угадывалась привычная твердость.              — И не нужно знать. Прямо сейчас – не нужно. Просто хватит притворяться, что всё в порядке. Ты не один, даже если тебе до чёрта хочется, чтобы это было так.              Он стиснул зубы, пытаясь переварить её слова, как горькую таблетку. Да, она права. Но сказать это вслух – значит сдаться. А сдаваться он так и не научился.              — Ты ничего не понимаешь. Всё это… чушь, — выдохнул Стив, натягивая на лицо маску раздражения, — Я не накручиваю себя, если ты об этом. Я просто пытаюсь жить нормально. Но это "нормально" – не для меня.              Вайолет не отвела взгляд.              — Нормальность тебе давно не светит. Тем более с твоей предысторией. И пока ты цепляешься за чужие правила и страхи, ты даже не начнёшь жить своей жизнью.              Харрингтон замолчал. Её слова застряли у него в голове, как осколки стекла в ладони. Больно, но выковыривать их ещё страшнее.              — Я не умею по-другому, — почти неслышно сказал он.              — Ну так начнём учиться, — бросила она. — Для начала – поехали в мотель.              Он почти не помнил, как они вышли из бара. Помнил только, как бармен равнодушно кивнул им вслед – видимо, видел уже слишком много таких, как Стив. Пьяные, разбитые, потерянные. Те, кто уходил отсюда ещё более пустыми, чем пришёл.              Картер не обращала на него особого внимания, просто шла рядом, придерживая его за плечо. Она не пыталась его спасать, но и не оставляла одного, как обычно бы делали все остальные. Не было ни попыток утешить, ни осуждения – просто тишина между ними.              Выйдя на улицу, они пошли к машине. Вайолет открыла ему пассажирскую дверь, и он сел в салон, оглядываясь на улицу, где слабо горели уличные фонари, а ночной воздух был холодным и свежим. Стив попытался сосредоточиться на дыхании, но мысли всё равно продолжали витать, как и раньше. Всё, что он только что сказал, звучало как бред, и всё, что было в голове — не имело смысла. Но стоило Картер сесть за руль, и как будто всё немного устоялось, даже если не на долго.              Приехав к мотелю, они шли в его номер молча. Единственное, что было слышно это пыхтение Вайолет, которая с усилием вела его заплетающиеся ноги.              Пара шагов до двери, она открыла ее, и они вошли в номер. Темнота встретила их, пустая и выжженная, как внутри них обоих. Лишь одинокий свет у кровати напоминал, что когда-то здесь кто-то жил.              Стив рухнул на постель, скинув куртку – будто сбросил с себя часть этих суток.       — Сколько ты весишь? Тонну? — задыхаясь, прошипела Вайолет.              Она не села рядом, только прислонилась к столику, наблюдая за ним. Он медленно повернул голову, поймал её взгляд.              — Плюс – минус, — пробормотал Харрингтон.              Стив снова опустил голову, откидываясь на подушку, и закрыл глаза, хотя понимал, что даже с закрытыми глазами не уйдёт от своих мыслей. Но что-то в её присутствии успокаивало, как будто она могла бы быть тем тихим островом среди этого бескрайнего океана неразрешённых вопросов.              — Ты не знала про Бертон, — тихо сказал он.              — Не знала.              — Тогда пощечина была заслуженной.              Картер не ответила сразу. Она просто стояла, облокотившись на столик. В её молчании было больше смысла, чем в любых словах.              — Не заслуженной, — наконец ответила она, почти шёпотом, — Ты придумал это сам. Потому что легче считать себя виноватым, чем признать, что тебя сломали.              Стив медленно повернул голову к ней. Сквозь усталость и алкоголь пробивалось что-то новое – хрупкость, которая пугала сильнее, чем боль.              — Зачем ты пошел к ним? Не проще было перенести этот разговор на следующий день?              Харрингтон закрыл глаза, пытаясь подобрать слова.              — Я так и планировал, — его голос был едва слышен, как если бы эти слова слишком тяжело ложились ему на язык, — Но, когда шел к вам, столкнулся с ним, знаешь, как в дешевой мелодраме, и началось.              — Вся эта поездка. Затевалась для того, чтобы ты высказал ему все, что накопилось? — Вайолет присела на кровать, и она слегка качнулась под её весом.              Харрингтон медленно, почти нехотя, перевёл взгляд на неё. Его лицо было усталым и напряжённым, как будто каждая клетка тела требовала отдыха, но мысли не давали ему покоя.              — Ради свободы.              — Свободы… — она повторила это слово, будто пробовала его вкус, — От него?              — От него, — Стив медленно сел, встретился с её взглядом.              — Ты уверен, что именно это ты ищешь? Свободу от отца, или ты просто пытаешься найти какой-то способ уйти от того, что с тобой происходит?              Он не выдержал. Потянулся к ней – не за поцелуем, не за страстью, а просто чтобы почувствовать её кожу, её тепло, хоть что-то настоящее. Его лоб уткнулся в её плечо, а носом он скользнул по её шее. Груша.              Харрингтон вдохнул глубоко, как тонущий, поймавший воздух.              Картер напряглась, но не отстранилась. И это оказалось страшнее любого отказа.              — Я просто хочу, чтобы всё закончилось.              — Оно закончится, когда ты начнёшь отпускать, — тихо ответила она, — Он вливал яд в твою кровь, но теперь только ты решаешь – носить его дальше или искать противоядие.              Стив горько усмехнулся, но не поднял головы.              — С каких пор ты такая умная?              — У меня было время поразмыслить.              Харрингтон отстранился, посмотрел ей в глаза – и впервые увидел в них её собственную боль.              — Значит, в тебе тоже был яд?              Вайолет кивнула, едва заметно касаясь его носа своим.              — И как ты его вытравила? — прошептал он, боясь нарушить хрупкую тишину момента.              — Бежала. А потом вернулась. И начала говорить. О боли. О страхе. О всём, что пыталась забыть. Дастин тянул меня наверх, пока я сама не научилась цепляться. Даже … ты помог.              Харрингтон удивлённо моргнул.              — Я?              — Я начала говорить об этом, Стив. Это было самое страшное. Говорить о том, что меня разрушало. Признать, что это произошло, что это часть меня, но это не определяет меня. И ты помог мне не молчать, ты заставил меня отстаивать себя, даже когда я этого не хотела.              Он смотрел на нее, пытаясь осознать сказанное. Его губы дрогнули в слабой улыбке. Слова Картер казались глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере его сознания. Харрингтон всегда думал о себе, как о потерянном, сломленном, недостойном. Но сейчас, глядя в ее глаза, он увидел отражение другого себя – того, кто способен помогать, даже не осознавая этого.              — Не помню такого, — тихо ответил Стив, чувствуя, как в груди зарождается странное тепло, — Я был слишком занят собой.              — Кто бы сомневался, — она улыбнулась ему, отводя взгляд.              — Так значит, мне нужен кто-то, кто научит меня говорить?              Она кивнула. Совсем чуть-чуть. И снова повернулась к нему.       Когда их взгляды встретились, что-то в нем сломалось. Харрингтон не знал, что именно произошло, но в какой-то момент, словно под действием силы, которую он не мог контролировать, он наклонился к Вайолет.              Его губы коснулись её, мягко, почти осторожно, как если бы Стив сам не верил, что делает. Но в её молчании, в этом простом прикосновении было что-то болезненно знакомое, что заставило его потерять всякую бдительность.              Отодвинувшись, Харрингтон увидел её расширившиеся глаза, как если бы её мозг не успел осознать произошедшее, а сердце уже билось быстрее.              — Сделаем это в первый и в последний раз, Бхрамари? — прошептал он.              Харрингтон не дал ей времени на ответ. Просто действовал. Взяв её за шею, он притянул её к себе с такой силой, что она едва успела вздохнуть.       Вайолет не отпрянула, и это подтолкнуло его вперёд. Он не мог точно объяснить, почему его руки тянулись к ней, почему он обвивал её талию, притягивая её к себе на колени. Всё происходило на автомате, как если он был слишком напуган, чтобы разобраться во всем этом.       Стив провел языком по ее нижней губе, будто спрашивал разрешения. Его руки крепче сжали ее, подгоняя. Картер приоткрыла рот, позволяя ему углубить поцелуй. Его язык коснулся ее, сначала едва заметно, затем уверенно. Он чувствовал, как ее тело дрожит в его руках, как она цепляется за его плечи, словно боясь упасть.       Поцелуй был яростным, жгучим, без всякой нежности – они захлёбывались друг другом, как будто пытались утопить в этом единственном моменте всю боль, все невыносимые воспоминания.       Стиву нужно было больше. Он запустил руку ей под футболку. Касаясь разгоряченной кожи, Харрингтон проводил кончиками пальцев выше прямо к ребрам. В его голове стучало одно: «Забыться. Забыться. Забыться.»              Её вкус не успел стать привычным, её дыхание не успело смешаться с его – как Вайолет оттолкнула его, с силой, неожиданно для самой себя.              — Хватит, — голос её сорвался, но глаза горели страхом.              Харрингтон замер. Он не видел её — только себя, своё отражение в этой тёмной комнате, в этом чужом теле, которое не могло спасти его. Он вдруг понял, что всё это время тянулся не к ней — а к спасению, которого не существовало.              Картер дышала часто и сбивчиво, будто пробежала марафон. Она вскочила с него, и отступала к двери, шаря рукой по стене в поисках выключателя.              — Слушай, я… — выдохнул он, но слова застряли где-то на полпути, проваливаясь в бездонную пропасть между ними.              Вайолет не слушала. Её руки всё ещё дрожали, она прижимала их к груди, как будто хотела защититься, хотя Стив и не предпринимал попыток остановить ее. Он только смотрел пустым, поломанным взглядом, в котором не осталось ни желания, ни смысла.              Её ноги подкашивались, но она всё равно шла назад, словно любое промедление могло снова затянуть её в это зыбкое болото – туда, где он, где его боль, его ярость, его зависимость от чужого тепла, как последней дозы.              — Вайолет, — позвал он её, но голос сорвался на шёпот.              Она даже не обернулась. Дёрнула дверь и выскочила в коридор.              Харрингтон упал на подушки, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Он не знал, сколько времени прошло, пока в комнате снова не воцарилась тишина – та самая, от которой он пытался сбежать.              И тогда он понял – он снова остался один.              И самое страшное – может быть, именно этого он и добивался.