Сага о Саде. Выживут самые дерзкие

      Наконец спустя несколько томительных часов зал гранд-кафе опустел. Бензли присел в углу на диванчик неподалёку от бара и оглядел локацию — по ней будто тайфун прошёл: первый в истории Америки ураган, названный мужским именем. Кругом все было усыпано конфетти и блестками, ни один предмет мебели, казалось, не стоял на своём месте, внутри ринга разбросанный валялся спортивный инвентарь, которым развлекали гостей, а на каждой горизонтальной поверхности грудились, словно фигурные башни, пустые стопки и бокалы.       Бензли потер лоб, пытаясь унять ноющую боль в голове. Он не только ужасно устал от внешнего гама и внутреннего напряжения, но теперь, к концу вечера, еще и остро ощутил опоясывающее грудь чувство разочарования.       Тусовка прошла спокойно, и это было плохой новостью. Бензли ждал идиотской выходки, спланированной атаки, нападения исподтишка, даже попытки убийства в лоб — чего угодно, чем мог бы проявить себя дилер, но ничего не произошло.       Никто, если верить свидетельствам охраны и глазам самого Бензли, не пытался ни продать, ни подарить, ни даже показать кому-либо из жертв хоть что-то, похожее на отраву. Более того, Вудкастер вообще не общался на тусовке ни с кем, кроме ближайших друзей, а Артур и подавно не заговорил ни с одним гостем.       Объяснений было всего два. Либо дилер разгадал план Олдоса и Бензли и затаился — о чем последний думать категорически не хотел — либо просто не явился на вечеринку по каким-то личным причинам.       Из всех приглашённых, помимо шишек, не почтивших вниманием простых смертных из-за повышенного чувства собственной важности, чего Олдос и Ройе и не ждали, тусовку пропустили лишь пара игроков в поло из Пало-Альто, какой-то выскочка из Долины и Дэмьен Марлоу.       Изучая списки, на его имени Бензли остановил взгляд. Причин не являться у Дэмьена не было — вся его братия была сегодня в сборе и в ударе. Но тянул ли он на дилера-убийцу? С натяжкой, но все же риски были.       Впрочем, был и ещё один риск, на который Бензли теперь грешил сильнее всего, после своей нерасторопности, конечно. Закрытой тусовкой с участием Артура он надеялся выманить самого заказчика, связать ему руки и заставить их замарать. Однако он предполагал, что убийца мог и догадаться поосторожничать. Так или иначе, а с соблазном прикончить Уэстбрука и Грэга он, видимо, справился, значит, стоило пробовать взять его похитрее.       Бензли снова вспомнил разговор с Артуром. Все началось с одной из тусовок Уоттса, где заказчик услышал о плане О’Берли. Да, у Кэмерона в особняке как правило собирался всякий сброд, но интуиция четко подсказывала Бензли — замешан кто-то из своих.       Кто-то из тех, кто знал Сесила и заговорщиков не просто лично — близко и очень хорошо. Как ни крути, но Ройе не мог понять одного — мотива. Кому вообще было дело до Чемпиона, если говорить по существу? Да, семья и любящие друзья могли хотеть защитить его — но мстить? Что за мотив должен был быть у убийцы, замысливший такой длительный, выверенный и хитрый план мести?       Нет, одного расположения тут явно было мало. Заказчиком двигало что-то еще, что-то интуитивное, неутоленное. Такой же внутренний монстр, какого Бензли распознал в Сесиле-старшем. Он вновь задумался.       Олдос, вот единственный, кто совершил попытку нападения на одного из заговорщиков этой ночью — иронично, однако. Была ли его ярость такой уж неожиданной? Или этот вечер, который Бензли устроил с его подачи, был лишь одним из тщательно продуманных ходов?

***

      — Танцуй!       Дэмьен произнес это до того не своим голосом, что на мгновение стало даже не по себе.       Она подошла ближе, музыка заполонила комнату, Хантер закружилась, держа в руках бокал, расплескивая алкоголь на пол. На все было плевать, кроме его пристального взгляда.       Она приблизилась вплотную, только теперь сумев сквозь двоящееся рассмотреть его лицо, Дэмьен был совершенно невменяем, вряд ли даже смог бы сказать, где он, но вот с кем он, он, кажется, знал отменно, потому что она услышала свое имя и опустилась ему на колени.       Такие вечера, когда они оба едва соображали, что происходит, от обилия наркотиков, были не редкостью, но каждый раз, как это происходило, Хантер было необъяснимо хорошо от одной мысли, что ими владело нечто неосознанное, почти инстинктивное.       Дэмьен расстегивал брюки, целуя её в подбородок, Хантер закрыла глаза, отдаваясь во власть одного осязания. Она испытывала какой-то особый кайф оттого, как они оба были беспомощны, а особенно Марлоу перед ней. Он как раз впился в нее поцелуем, привлекая ближе, трогательно крадясь ладонью под чашку бюстгальтера.       Она и не заметила, как быстро привыкла быть с ним, во всех отношениях, последний месяц она, пожалуй, оказывалась с Дэмьеном каждую ночь, если этой ночи предшествовал вечер в его компании. Марлоу и сам был сродни какой-то тяжелой наркоте, манящий, несомненно очень плохой, тянущий на дно, но ему невозможно было противостоять, и Хантер в который раз, едва различая происходящее, в полумраке стягивала с себя белье, шепча, что готова отдать ему всё.       Спустя секунду она всё получала и не стеснялась дать ему это понять.       Дэмьен уложил её на простыни, оказываясь сверху, неторопливо раздевал, покрывая поцелуями плечи и промахиваясь мимо губ, Хантер смеялась, не узнавая своего голоса.       Он ловил её ногу под коленом, тянул к себе, желая быть ближе, а Хантер от этого задыхалась.       Почти никогда они не помнили подробностей наутро, но сейчас ей словно врезалось на подкорку каждое его порывистое движение. Она вообще уже не помнила, как это не ложиться рядом с ним, не просыпаться наутро, едва осознавая, что вокруг. Каждая ночь, что они в полном затмении проводили вместе, была как будто неотъемлемой частью пути.       Его ладонь скользнула по подбородку, большим пальцем Дэмьен провел по её губам, а Хантер не упустила шанса укусить его, задержав во рту, обняв губами, словно передавая какое-то тайное сообщение. Хотелось визжать от восторга, но она только протяжно стонала, наблюдая, как от этого набираются густой страсти его глаза.       Неизвестно, сколько всё это длилось, всегда казалось, что целую вечность, но под конец она всегда изнывала от жары, прижимая его к себе. На сей раз прижималась сама, сидя сверху у Дэмьена на коленях, чувствуя спиной жар его тела и ладони, скользящие сверху вниз. Невесомо обернулась, чтобы поцеловать его, ощущая, как он тянется навстречу, как слепой котенок. Ладонь сдавила её волосы на затылке, Хантер ощутила напряжение, которое медленно сковывало обоих, запрокинула голову ему на плечо, чтобы не пропустить ни мгновения.       Каким-то образом она все-таки пропустила. Все мгновения с тех пор, как в дымке растворилось происходящее, и до того, как она открыла глаза наутро.       Она привычно лежала в постели Марлоу, в панорамные окна, выходящие на карьер, сквозь небрежно задернутые шторы полоской пробивался солнечный свет. Хантер с трудом поднялась на локтях, оглядывая локацию, и впервые не смогла вспомнить, что предшествовало сну.       Вокруг кровати валялась одежда, какие-то упаковки, осколки, прямо у ног что-то было разлито, судя по всему, бывшее алкогольным. Дэмьен спал, как обычно, зарывшись в подушки, под утро он всегда выглядел слегка, как труп, Хантер не стала его будить. Она поднялась и пошла в ванную комнату, пытаясь восстановить память, когда из коридорчика, ведущего к лестнице, ей навстречу неожиданно вышла Равенна.       — Мисс Данн… — кашлянула неловко Хантер, вспоминая, что она в одном белье и прижатой к груди наволочке от подушки.       — Хантер! — обрадованно расплылась в улыбке Равенна. — Что подать к завтраку? Я передам на кухню.       Нелепость этой сцены зашкаливала, Хантер натянуто улыбнулась, пробормотав что-то про ростбиф, и Равенна, хвала богам, наконец оставила ее в одиночестве. С тех самых пор, что мать Дэмьена узнала фамилию Хантер, ничем другим, кроме как елейной улыбкой, она не встречала ее в своем доме, в каком бы состоянии она ни вваливалась (а она вваливалась в тех еще состояниях), и Хантер от этого ощущала одновременно и гордость, и стыд.       Вползя в ванную, она осмотрела себя в зеркало, и тогда же прошибло первое воспоминание — ночью Дэмс что-то там вещал ей про отца. Что именно — она не могла сообразить, но во всяком случае вспомнила, как именно попала в Омбражи.       «…Он твердил, что я обязан поехать в Атертон…» — вспыхнуло где-то на подкорке.       Точно! Отец Дэмьена звал его в Атертон, потому что собирался с концами перебраться туда со своим женихом. Почему же Марлоу был так сердит?       Хантер тщетно напрягала голову. Наркотики, алкоголь и крепкий сон перемешались, создав настоящий яд для воспоминаний, впрочем, как и для хорошего самочувствия.       Она потерла пальцами кожу на лице, стоя перед зеркалом — давно ли это у нее такой серый цвет лица?       Нет, что-то важное вчера прозвучало, Хантер хорошо запомнила чувство, которое вызвала эта информация — внутреннюю дрожь. Слезы ударили ей в лоб, когда она услышала это, и волна нежности к Дэмьену. С этого, кажется, все началось.       Он приехал к гранд-кафе, едва не разворотив ворота, будучи сильно под кайфом, и когда Хантер спросила, что он принял, даже не смог вспомнить. Он хотел отвезти ее к себе, но Хантер настояла сесть за руль. В Омбражи он был совсем плох, а потом оба закинулись порохом, и обоим стало намного, намного лучше.       Приняв душ, Хантер постаралась восстановить если уж не воспоминания, так хоть мыслительную деятельность.       Вчера ей поступило очень ответственное предложение от Олдоса — слава богу, о нем она все еще помнила. Стоило придумать план, как воплотить его максимально продуктивно, притом не только ради Сесила, но и ради себя. С каждой подобной миссии Хантер пообещала себе вознаграждение в виде ценного опыта или информации для себя любимой. Теперь ей дали карт-бланш на довольно заманчивую тему, ставки — это могло быть очень полезным. Первым, кто мог бы рассказать ей что-то о четверке, на которую она нацелила свои зубки, был Дэмьен, как минимум потому, что лежал в соседней комнате. Понежившись в горячей водичке, Хантер перевязала волосы полотенцем и полностью обнаженной, помолившись не встретить прислугу по пути, юркнула обратно в спальню.       Дэмьен уже проснулся, вид ему очень понравился, но Хантер остановила.       — Мне нужен твой совет, — заявила она, разлегшись рядом с ним и вытянув ноги.       — Какой? — невнятно пробормотал он, целуя ее в шею.       — Близится матч Крика и Тафта, — вспомнила Хантер. — Если бы ты решил сделать ставку на кого-то из них — на кого бы поставил?       — Ты решила увлечься тотализатором? — промурлыкал Дэмьен, забираясь ладонью ей между бедер.       — Дэмс! — одернула она. — Нет. Сосредоточься.       Он повернулся на спину, закинув руки за голову, и присвистнул.       — На кого бы поставил… сложно сказать, — пожал плечами Дэмьен. — Матч ставочный, есть шанс поднять что-то крупное, нужно подумать…       — Почему ставочный? — настороженно спросила Хантер.       — Не большого перевеса, — объяснил ей он. — Если бы, скажем, играли Сесил и Тафт — перевес был бы большой, вероятность, что Тафт выиграет — минимальна, а значит, коэффициент Сесила был бы малюсеньким, а Тафта — огромным, но и шансов на куш мало. На Сесила же ставить нет смысла — все и так знают, что он победит.       Звучало сложно, но Хантер впитывала почти как на лекции — экзамен по этой науке будет ей дорого стоить.       — То есть, чем более бесталанные игроки, тем больше ставки? — усмехнулась Хантер.       — Нет, — покачала головой он. — Дело не в мастерстве, а в разнице уровня подготовки. Самые ставочные матчи между игроками, чей уровень примерно равен, большие коэффициенты — большие деньги. Если играть будут Сесил и Вудкастер — вот это будет жара.       Теперь она поняла, почему на прошлые матчи не было ажиотажа, и Сесил взял ее в оборот только теперь.       — Значит, независимо от того, победит ли Тафт или Крик, те, кто ставили на победителя, сорвут куш? — уточнила она.       — Да, — кивнул Дэмьен. — Здорово, что ты напомнила, вброшу что-нибудь на Тафта.       — Почему на него? — прищурилась Хантер.       — Он славный малый, — ухмыльнулся Дэмьен и снова полез к ней, зарываясь пальцами в волосы.       На сей раз она не стала противиться.       Хантер поняла одну простую вещь — рядовые жардановцы ставили деньги так же, как и играли в покер, по одной простой логике: ради развлечения. Сесил-старший же говорил о других, тех, для кого ставки были не просто весельем. И не просто способом прибыли — самыми опасными игроками были те, кто ставил из принципа.

***

      В доме Сесилов с утра сгустились грозовые тучи. Эндрю вернулся ночью, рассерженный, а даже Лайла, которая служила в Шато де Перль всего ничего, успела уяснить, что если молодого хозяина что расстроило — вся семья оседала в опале.       Наутро обычно ничего не менялось, Эндрю отказывался от тренировок и завтрака, срывался на каждую мелочь и проводил полдня в постели с жуткой мигренью. Отец его в эти редкие дни ходил чернее тучи, о чем-то шепотом совещаясь с женой. Уже через пару недель после того, как это случилось при ней впервые, Лайла поняла, о чем шепталось все поместье. Кажется, юный Сесил был чем-то болен, а семейство не только не распространялось об этом в поселке, но и самому Эндрю не сообщало.       После часа дня она зашла в спальню с ланчем, который передали с кухни, и обнаружила Сесила в постели, свернувшегося калачом и глядящего в одну точку.       — Все в порядке, сэр? — не выдержала она.       Вообще-то Лайла старалась не говорить с хозяином с той встречи на корте, чтобы не отсвечивать, но не смогла смолчать — так плохо он выглядел. Эндрю поднял взгляд и кивнул, чтобы она поставила поднос на тумбочку.       — Что-то еще, сэр? — спросила Лайла.       Он не успел ответить, в комнату вошла Элен, она принесла сыну какого-то чая.       — Поднимайся, милый, довольно тебе лежать, — наказала она.       Элен всегда общалась с Сесилом так во времена его так называемой хандры: ласково, чтобы не разозлить, но с металлом в голосе, чтобы не смел перечить. Он и на сей раз поднялся, одеяло сползло с плеч, и Лайле представилась еще одна возможность оглядеть обнаженный торс хозяина дома.       Решив не злоупотреблять удачей, она коротко кивнула Элен и собралась пойти прочь, когда Эндрю выпрямился.       — Стой, — коротко приказал он, и Лайла по одному его тону поняла, что ничего хорошего ее не ждет.       — Да, сэр? — дрожащим голосом спросила Лайла.       Одному богу известно, почему она так его боялась. Когда на нее орал Грэг и даже когда увольняла его несносная близняшка, Лайле было максимум не по себе. Теперь же она буквально обмерла от страха. Разумеется, терять последнее толковое место работы в Жардан было страшно — но не до такой же степени?       — Как тебя зовут? — вскинул подбородок Эндрю.       — Лайла, сэр, — сглотнула она.       — Ты прогуляла вчера работу, верно? — произнес он.       — Да, сэр, я отлучилась всего на пару часов, чтобы посмотреть игру.       Элен, смотревшая все это время непонимающе, на сей раз сузила глаза, разом переключившись из заботливой мамочки в высокомерную хозяйку дворца.       — Мы платим горничным не за прогулки, Лайла, — напомнила она. — Тебе ведь известно, как строго мы отбираем прислугу. Тебе не хочется у нас работать?       — Очень хочется, мэм! — воскликнула Лайла. — Прошу вас, простите меня, этого больше не повторится!..       — Мне известно, что раньше ты работала в Диаман Флувьяль, что за проблема возникла там? — строго вопросила Элен.       — Мисс Вудкастер меня уволила, — ответила, как научили девочки из особняка, Лайла.       Обычно, говорили они, к этой формулировке вообще ни у кого не возникает вопросов. Элен смягчилась, поджав губы, даже Эндрю понимающе усмехнулся.       — Мэм, эта работа для меня очень важна, — отчего-то разоткровенничалась Лайла. — У меня… нет больше крыши над головой, потому я и пошла на пансион, понимаете? Дома кошмар, и…       — Меня это не волнует, — мотнула головой Элен.       Удивительно вежливо и без эмоций — Лайла даже не смогла оскорбиться. Казалось, Элен сказала именно то, что должна была, и тем самым устыдила её!       — Но прислуга поручилась за тебя, — наконец продолжила Элен. — Последний шанс, Лайла, возьми себя в руки и сосредоточься на работе. Нам нужен слаженный надежный персонал.       — Я обещаю, вы не будете разочарованы! — горячо пообещала Лайла.       Элен кивнула, позволяя ей идти, напоследок Лайла успела лишь кинуть взгляд на Эндрю. Он проводил ее глазами совершенно невинно, будто бы не оставил только что ее жизнь висеть на волоске. Она вновь убедилась в первом своем и, как оказалось, самом правдивом впечатлении об этих людях — всех тех, кто не был одного с ними круга, они вообще не считали живыми. И Сесил, о котором гуляла слава как о самом благороднейшем из падших, ничем на самом деле от них не отличался.

***

      К тому моменту, как в Жардан Рояль поутихла шумиха относительно последнего матча и его неформального продолжения, некоторые особо впечатлительные жители стали впадать в меланхолию от неприглядного вида залитого дождями Лос-Анджелеса, пожухлых лужаек под окнами особняков и промозглого сквозняка, бродящего, казалось, по всему поселку.       Как правило, в это время года те, кто мог позволить себе ненадолго оставить дела, отправлялись в отпуск вместе с семьей, а иногда сразу несколькими семьями.       Подобная традиция бытовала и у держателей Сада — вернее, появилась она у Марка и Арне.       Мэтьюз познакомился с другом вдали от родины, во время отпуска на Нью-Провиденс — красивейшем из Багамских островов. Он поклялся тогда сам себе, что отложит все дела, чтобы расслабиться, но нарушил свой же обет, появившись на одном из местных шикарных сборищ — ювелирной выставке. Прикинувшись, что хочет просто прикупить подарок жене, Марк постарался выудить как можно больше полезных знакомств, среди которых было одно, на первый взгляд совершенно бесполезное.       Рядовой работяга Аарон звезд с неба не хватал, продавал авторские украшения с молотка, но Марк, как он это часто делал, поддался зову интуиции и остался посмотреть на торги. И не разочаровался — улыбчивый, красивый парень, которому на вид было не больше тридцати, продал абсолютно все, что привез, заработав на глазах Марка почти двадцать штук за четверть часа. Не то чтобы Мэтьюз выбирал себе друзей по ловкости в делах — вначале он выбрал Арне в деловые партнеры. Однако друзьями они стали очень быстро, особенно когда Марк познакомил его с Бензли. Тот, человек суровой закалки, юрист до мозга костей, мало кого из знакомых Марка воспринимал положительно, всех презрительно называл «дельцами», а Мэтьюз снисходительно спускал ему то, что Бензли наверняка то же самое думал и про него.       Арне ловчее всех поднялся на щедрых жестах помощи Марка, из простого парня из Эл-Эй, мечтавшего о большем, превратился в серьезного бизнесмена, навсегда покинув средний класс, а благодаря своей принципиальности, тактичности и харизме он стал единственным «дельцом», который пришелся Бензли по душе, и этим только приумножил расположение Марка. С тех пор каждый год, если позволяла работа, Мэтьюз и тер Пэриш вместе с семьями хотя бы на несколько дней непременно выбирались на Нью-Провиденс, в память о месте, где их свела судьба.       Теперь Арне кстати напомнил Марку, что пора бы наведаться на Багамы, и, хотя дел было невпроворот, Мэтьюз решил выкроить хотя бы пару дней и заодно свозить погреться на солнце детей.       А после подумал, что погреться и расслабиться хотя бы на пару дней не помешает не только детям.       — Бензли, дружище, — уговаривал он. — Поедем с нами, тебе необходимо немного отдохнуть, ты совсем себя загнал с этим расследованием. Оставь распоряжения конторе, никуда работа не сбежит!       — Убийца сбежит, — безрадостно напомнил в трубку Ройе. — Впрочем… я все равно еще не знаю, что предпринять следующим шагом… Я подумаю, Марк. Спасибо за приглашение, рад, что для вас с Арне я не обуза.       — Ну что ты! Конечно, нет. Но вот что еще, Бензли… — поджал губы Марк. — Я и Арне решили, что нам стоит собраться всем вместе, ты понимаешь.       — А, без Сесила не обойдется, — мрачно осознал тот. — Мы в последнее время даже почти не на ножах, так что, может и выйдет неплохой отдых.       Он посмеялся, а Марк с довольным видом повесил трубку. Он достаточно знал Бензли, чтобы сделать ставку на его гордость — Ройе уж точно не потерпит, чтобы на традиционную поездку Марка и Арне вырвался Сесил, в то время как он — нет. Теперь Бензли наверняка в деле.       Новость о поездке на Багамы была как бальзам на душу для Мануэлы. Она любила Нью-Провиденс, в отличие от Джонатана, она сопровождала родителей каждый год. Мэтьюз-младший с возрастом стал все чаще пропускать: был в поселке досуг поинтереснее, но на сей раз собирался с особым рвением — ему явно пришлась по душе идея провести с любимой пару дней на островах.       Обоим подрезала крылья новость о том, что их сопроводят два самых нежелательных спутника из возможных — Аделия и Сесил.       — Какого?.. — выдохнула, не сдержавшись, Мануэла прямо за завтраком в поместье, услышав об участии Сесилов. — Только не это!       Луз и Арне одновременно обернулись на нее пораженно. Даже Гаспар уставился, вскинув бровки — еще бы, Мануэла в жизни не отзывалась о чем-то в их присутствии так темпераментно, а уж тем более о своем лучшем друге и самом любимом спортсмене.       — Мануэлита, крошка, — осторожно спросила Луз. — Вы с Эндрю что… поругались?       — Нет, — буркнула она, запихивая в рот вилку спагетти и гневно пережевывая. — Просто… папа, это же традиция, твоя и Марка Мэтьюза! К чему там еще кто-то?       — Милая, что такое? — обеспокоенно спросил Арне. — Ты не говорила, что у тебя какие-то проблемы с Сесилами?       — У меня нет проблем, — мрачно ответила Мануэла. — Надеюсь, мы хотя бы не поедем на виллу?       Все предыдущие разы тер Пэриши и Мэтьюзы останавливались на прелестной одноэтажной уютной вилле на побережье, и как бы она ни нравилась Мануэле, для них четверых целый мир был теперь мал, не то что это маленькое поместье.       — О нет, — покачал головой с улыбкой Арне. — Заселимся в Провиденс Пэлас… семь звезд, тебе понравится!       «Сомневаюсь, ох, сомневаюсь», — подумала про себя Мануэла.       Вопреки ожиданиям, Сесила и Аделию, новость, напротив, порадовала, пускай они получили ее по отдельности. Первый как раз отошел от смертельной обиды, нанесенной Мануэлитой, и уже жалел, что сорвался на нее. Он подобрел и хотел немного расслабиться, заодно погревшись на солнце и сменив обстановку. Адель, отчего-то бродившая на нервах все последние дни, тоже решила, что ей не помешает отдых, и даже компания Сесила и его верной подружки не сбавила воодушевления. «Плевать на всё, — решила Аделия, — там будем только я и океан».       Сборы были ускоренными, никто из взрослых не хотел надолго отлучаться от дел, так что уже в конце недели во всех четырех особняках собирали чемоданы. Адель запихивала в дутую сумочку спонжи для снятия макияжа, какую-то косметическую мелочь, а под конец машинально швырнула на дно пачку Тампакс, только после осознав, что сделала.       — О, нет! — ахнула она, вспомнив о своем календаре. — Нет-нет-нет, только не сейчас!       Схватив телефон, она стала рыться в приложениях по здоровью, умоляя небеса, чтобы цикл не пришелся на отпуск — сидеть под зонтиками, пока другие будут рассекать по волнам ей точно не улыбалось. Открыв наконец нужную страничку, Аделия вперилась взглядом в баннер «+2 дня задержки» и на мгновение замерла.       — Хм, — проронила она шепотом. — Повезло…       И решив, что удача нынче на ее стороне, смахнула приложение с экрана и стала собирать вещи дальше. Отпуск — значит отпуск, а это явно хороший знак. На Багамах она будет думать только о хорошем, а эту, последнюю мысль Аделия тщательно запихнула в ящичек под названием «потом», который не намеревалась открывать до самого своего возвращения.

***

      В аэропорту было душно. Конечно, такие важные семейства, да еще и в таком количестве, переправляли за океан аж двумя частными рейсами, так что долгого ожидания никому не светило, но Мануэла успела утомиться. Она сидела в кресле лаунж-бара, где пила самый дешевый кофе в жизни. Кроме неё и еще какого-то бесконечно трещащего по сотовому мужчины, в зале никого не было — кажется, этот дешевый кофе никому больше не был по карману.       Размашистым шагом к ее низкому столику приблизился Сесил — Мануэла машинально узнала его по походке, тут же раздраженно одернув себя за это. Следом она встрепенулась, осознав, что происходит, и встревоженно вскинула голову на подсевшего к ней Эндрю. Он опустился на диванчик напротив, потер руки и улыбнулся ей так, что она сразу всё поняла — пришел мириться.       — Злишься? — спросил он и, не дождавшись ответа, покивал. — Да, я знаю, и правильно. Я мудак.       Мануэла наклонилась поближе к столу, поставив стаканчик с кофе, ощутив, как волосы мягкой волной легли на столешницу. Взгляд Сесила мигом скользнул ей в декольте, но надо отдать ему должное — сразу переместился обратно на лицо.       — Неужели? — спросила без намека на улыбку Мануэла. — И в чем причина этого спонтанного осознания?       — Послушай, — вздохнул Эндрю, потерев спинку носа. — Я не знаю, что со мной в последнее время происходит, но… я действительно плохо контролирую эмоции. То, что произошло на вечеринке, бывало не только с тобой.       Выпрямившись, Мануэла непонимающе нахмурилась. Непонимающе на вид, а внутри — испуганно. У Сесила было такое выражение лица, как будто речь шла о чем-то очень нехорошем.       — У меня и помимо этого какие-то… затмения, — сосредоточенно выдал Эндрю. — Как будто отключаюсь иногда на ходу. А однажды даже паническую атаку словил.       — И в чем… причина? — все еще держа марку обиженной, спросила она.       — Не знаю, — покачал головой Сесил. — Это началось после падения трибуны. Я пока… никому не говорил, ты первая.       Как и всегда. Мануэла поджала губы, снова положив локти на стол. Кажется, по ее лицу было хорошо заметно, что она заволновалась, потому что Сесил стал смотреть с какой-то необъяснимой надеждой.       — Ты меня простишь? — спросил он. — Я знаю, ты не хотела смеяться надо мной, это все моя вина. Зря я так резко отреагировал на твою шутку.       — Эндрю, я… — начала она, когда на стол упала тень.       — О чем болтаем? — непринужденно спросил Мэтьюз, упав на кресло рядом с Мануэлой. — Мы вылетаем через четверть часа, вы следом.       — Сесил попросил прощения за то, что немного вспылил на вечеринке, — улыбнулась она.       — Это правильно, — покивал Джонатан, сверкнув глазами напротив. — Впредь будь посдержаннее, дружище.       — Непременно, — кивнул форменно Сесил, чье настроение явно было подпорчено этим своевременным замечанием. — Я, пожалуй, пойду на посадку. Увидимся в Нассау.       Он поднялся, небрежно хлопнул Мэтьюза по плечу, а после бросил короткий взгляд на Мануэлу. От одного этого взгляда по ее рукам побежали мурашки. Стоило Сесилу уйти, Мануэла выдохнула, мысленно поблагодарив Джонатана за то, что ворвался так вовремя — она понятия не имела, как смотреть Эндрю в глаза и врать о том, что не верит в его чувства, ведь даже его глаза говорили красноречивее любых слов.

***

      Учебный день без троих из наиблагороднейших студентов начался явно не так интересно, как мог бы. В любой другой ситуации Дженна Мастерсон была бы рада тому, что вокруг на три пары внимательных глаз меньше, но Мануэла, Мэтьюз и Аделия Ройе не обращали на нее своего внимания, в отличие от того, чье внимание она старательно привлекала.       Спустя неделю Грэг уже хорошо знал ее в лицо и по имени, и что было гораздо более ценно — Дженна еще ни разу не проштрафилась в деталях.       Нужные бренды, нужные девайсы, нужные слова — она учла всё. Вот и теперь ждала своего подопытного около машины, делая вид, что лениво раздражена его опозданием, а не дрожит в мандраже перед тем, что Грэг ее раскусит.       На самом деле она дрожала не только от страха. Вудкастер был человеком, которого она совсем не знала, и единственное, что было ей о нем известно — так это то, что по его вине она могла умереть.       Мать Дженны всегда говорила, что знает, что для нее лучше, но вот что было лучше для нее самой? Всю жизнь, сколько Дженна себя помнила, ее мать жила за счет того, что украла. Стоило ей подрасти и обзавестись мозгами и умением держать язык за зубами, Дженна стала помогать матери, и спустя несколько лет они действительно зажили как следует. Так, «как твой отец никогда не сумел бы нас обеспечить», — любила важно заявлять мать.       Как-то раз Дженна прослышала от школьных подруг из Пасадены о вечеринках Кэмерона Уоттса, и едва ее мать узнала о такой чудной возможности попасть в Жардан Рояль, выбора у Дженны уже не осталось. Она ходила на тусовки, внимательно слушала и наматывала на ус, но так толком ничерта не смогла выудить, кроме, пожалуй, пары хороших спортивных ставок.       Однако однажды ей все-таки повезло — на одной из вечеринок Грэг Вудкастер обмолвился о том, что мать и отец проели ему весь мозг с какой-то долбанной картиной, что они влепили прямо на его этаж. Грэгу эту ветошь хотелось куда-то перевесить или снять, но Анабель Вудкастер, дескать, запретила трогать шедевр.       Мать Дженны резво раскопала, что за аукционы проходили в Эл-Эй в последнее время и кто совершал покупки. Картина «Пробуждение» Клода-Мари Дюбюф действительно теперь украшала особняк Диаман Флувьяль, и с тех пор, как миссис Мастерсон узнала об этом — спокойной жизни Дженны пришел конец.       Загоревшись идеей вынести картину из особняка, мать разработала настоящий план. Сначала подстроить аварию, после — собрать побольше сливок с Вудкастера-старшего, устроиться в КГН, где уже на равных правах познакомиться непосредственно с Грэгом и войти в его доверие (а после и в его дом).       Не то чтобы идея Дженне не нравилась– перспектива завладеть картиной была, конечно, заманчивой. Но вот путь!       Слишком уж сложная многоходовка ради одной картины, размышляла Дженна, оглядывая парковку. Если уж она пошла на такие жертвы: едва не убилась под колесами этого психа, лгала полиции, выдавая вывих бедра за перелом, а теперь еще и вынуждена была делать вид, что Грэг интересен ей как собеседник — так уж за это она хотела бы получить нечто посущественнее старой мазни.       Мать, конечно, станет настаивать, но в кои-то веки, быть может, она даст Дженне свободу? Не зря ведь прошли столько лет воспитания профессиональной воровкой, чему-то ведь она уже успела научиться?       От безрадостных мыслей отвлекло появление Грэга, и Дженна, сама того не подозревая, обернулась на него с самым естественном для своего псевдо-статуса выражением лица — презрением ко всему миру.       — Мисс Моро, — поприветствовал он, махнув рукой к себе. — Забирай свой заказ. Два?       — Да, парочку, пожалуйста, — вальяжно улыбнулась Дженна, облокотившись на свою машину.       Грэг неповторимым движением раскрыл свое набитое купюрами портмоне, вытащил оттуда пачку, и отсчитав два билета, протянул их Дженне.       — Благодарю, — передернула плечиком она, бросая билеты в сумку. — Займу лучшие места, надеюсь?       — Мне других и не дают, — заверил ее Грэг, а после кивнул на прощание и пошел прочь.       Это не было заданием матери, но Дженна решила начать свою игру. И первым делом она решила влиться в самое сердце Жардан Рояль — в теннисный спорт.

***

      Чартерный рейс приземлился в аэропорту Нассау минута в минуту — и это несмотря на то, что на борту практически провозили взрывоопасную смесь — семейства Ройе и тер Пэриш сели в один самолет. Аделия и Мануэла, конечно, по пути не говорили, а только, заткнув уши наушниками, пялились в противоположные окна, но во избежание расспросов родни на их глазах иногда с постными улыбками обменивались какими-нибудь общими дебильными фразами вроде:       — Долго летим.       — Ага, долго. Облачно, ничего не видно.       — Ага, облачно.       И прочие бессвязные реплики, из-за которых к концу полета обе выглядели как обкуренные. К счастью, к вечеру они добрались до Багамских островов, спасибо привилегии частных самолетов летать без пересадок, и Мануэла пересела в поданный к самому трапу Роллс-Ройс, служивший гостям такси.       Несмотря на то, что первые годы жизни Мануэла прожила еще будучи представительницей среднего класса, к шикарному отдыху она привыкла. Роллс-Ройс домчал до нужного места почти бесшумно и в мгновение ока, Мануэла даже не успела как следует насладиться видами ночного Нассау — а виды были шикарные. Водная гладь отражала сияющие огнями отели, фигурные здания и пышную растительность, картинка кругом была столь экзотичной, что Мануэла мигом преисполнилась нужного настроения — полностью отвлеклась от всех проблем, что остались в Эл-Эй.       Отель и впрямь тянул на семь звезд, шикарный, похожий на дворец, возвышающийся на побережье, как величественный корабль. Таких высоких зданий не было на несколько миль вокруг, так что Провиденс Пэлас походил на настоящую гору, освещенную тысячей огней, окруженную собственным маленьким городом — для самых избранных. Насажденные искусственно пальмовые аллеи, фонтаны, зеркальная поверхность под ногами, оказавшаяся на поверку отполированным мрамором. Гектары территории раскинулись от роскошного фасада, переливались огнями где-то вдали, где сверкала, отражая свет, что излучал отель, океанская гладь.       По приезде тер Пэришей сопроводил личный дворецкий, закрепленный за их номером, и Мануэла обозрела отель изнутри. Пространства были впечатляющие, по залам бродило бы эхо, не соблюдай персонал такую благоговейную тишину. Лестницы, казалось, служили просто для красоты — Мануэле на каблуках не позволили сделать наверх ни одного шага, прислуга не дала нести ни грамма вещей, все погрузили в просторные бесшумные лифты и погнали на верхние этажи под приятную музыку.       — Мы будем жить далеко от остальных? — зевнула от усталости Мануэла.       — На одном этаже, но слегка поодаль, для удобства, — покивал Арне. — Если ты не захочешь пересекаться с кем-то из наших спутников, у тебя всегда будет такая возможность.       — С чего ты взял, что не захочу, — непринужденно вопросила Мануэла.       Теперь, когда Сесил на нее больше не злился, а нужда в тяжелом разговоре, кажется, отпала, его общество вовсе не было Мануэле в тягость. Отец смерил ее удивленным взглядом, но говорить ничего не стал, лифт как раз привез семейство на нужный этаж, и Мануэла поспешила ускорить каблучки, чтобы поскорее взглянуть на номер.       Что ж, если бы она решила остаться на Багамах навсегда, в этом номере семья, вероятнее всего, не чувствовала бы себя как-то отлично от собственного дома. Апартаменты люкс в два этажа были обставлены, как особняк в Жардан, а может быть, даже получше — учитывая, что весь отель сиял сусальным золотом и мрамором, здесь были покои настоящих принцев и принцесс.       Мануэлу встретили шесть комнат в консервативных светлых тонах, оформленные в классическом стиле, она распахнула двойные двери на втором этаже, в свою новую на эти несколько дней спальню — просторное помещение с уже приготовленными живыми цветами. Пройдясь, она сразу плюхнулась на внушительных размеров постель с россыпью подушек и фигурным изголовьем, украшенным резным деревом. Сложно поверить, но спальня выглядела шикарнее даже ее собственной. Даже спальни Аделии! А комната Аделии была больше похожей на бальный зал, заставленный предметами обихода, нежели на спальню.       Растянувшись, Мануэла скинула туфли и закрыла глаза, настраиваясь на новый день, который должен был начаться уже совсем скоро — она даже не подозревала, насколько.       — Милая, — позвала Луз, заглянув в комнату дочери. — Переодевайся, поедем поужинаем с Мэтьюзами! Папа и Марк хотят выпить в честь приезда.       — Сейчас, — лениво отозвалась Мануэла.       Она повернулась в сторону гигантского панорамного окна с видом на океан, не удержалась и от осознания того, что все в жизни медленно приходит в норму, сладко потянулась.

***

      Ресторан, в котором решили отметить прибытие, находился на втором этаже, столик дали прямо у окна, вернее, у окон — панорамных высоченных во всю стену, из которых открывался великолепный вид на побережье. Адель уже заняла местечко, чтобы иметь возможность на него отвлекаться, потому что предчувствовала, что других собеседников, кроме океанского пейзажа, у нее сегодня не будет.       Подошла наконец с опозданием одетая в алое шелковое платье Мануэла. Вырядилась прямо как на какой-то праздник, вся с нарумяненными щечками и волосами, заколотыми на затылке, ни дать ни взять бутончик розы. Официант, словно манекен, полностью в белом, недвижимый и невидимый, пока ему не отдать распоряжений, отодвинул стул, чтобы Мануэле не пришлось совсем-совсем ничего делать самой.       Адель не завидовала, но скорее просто удивлялась ладному виду подруги: она сама по приезде взглянула в зеркало и увидела там серую физиономию с залегшими под глазами синяками, волосы, которые путались даже после троекратного расчесывания, и отекшие веки. Она списала это на акклиматизацию, но оглядывая собравшихся, пришла к выводу, что отразилась она только на ней.       Аделия устала злорадствовать и обижаться, теперь она была просто опустошена всем произошедшим и сделанным. Сидела, почти ни с кем не говоря, и это, разумеется, бросилось в глаза.       — Аделита, милая, — обратилась к ней Луз. — Ты ничего не ешь весь вечер! Нехорошо себя чувствуешь?       — Нет, все в порядке… просто нет аппетита, — ответила она.       — На тебе лица нет, весь день смотрю на вас с Мануэлой, вы как кошка с собакой. Что случилось?       Проклятье, ну как это объяснить в двух словах?       — Все нормально, мама, — запела Мануэла, когда Адель просто пожала плечами.       — Я и Эндрю расстались, потому что я ему изменила. Он и Мануэла по этому поводу очень злы.       Да просто надоело это держать в себе — господи боже! — будто бы они не знали! За столом воцарилась на мгновение тишина, все четверо сидящих семейств повернули головы на Аделию, Мануэла подперла лоб ладонью, глядя в пол, только Джонатан и Сесил остались неподвижными, будто вообще ничего не слышали.       — Ну… всякое бывает, Аделия, — ласково сказал Арне, тронув ее за плечо. — Значит, наверное, не судьба, верно?       Ну разумеется, он, как и все сидящие, был наслышан об истории, что вскрылась на открытии турнира и слишком большим совпадением было бы то, что она как раз предварила разрыв Адели и Эндрю.       — Разумеется, — качнул вилкой с насаженным кусочком баранины отец Адели. — Ничего не происходит просто так. Уверен, вы оба будете счастливее по отдельности.       Он поднял голову, словно почувствовав на себе взгляды Марка и Олдоса.       — Что? — переспросил он, поглядев на Сесила-старшего. — Не принимай на свой счет, Олдос.       — Нет-нет, я согласен, — вдруг сказал он.       На это поднял взгляд непонимающе его сын.       — Милая, может быть, вы погорячились? — спросила Луз у дочери. — Понимаю, ситуация неприятная, но… стоит ли из-за этого ругаться?       — Стоило ли выносить это на семейное обсуждение, вот вопрос, — тихонько вскинула брови Мануэла, избегая смотреть вокруг.       — Аделия, как обычно, преувеличивает, — наконец подал голос Сесил. — Все обиды давно в прошлом. Мы решили все свои разногласия.       Он даже не поднял взгляда на нее, говоря это, и на душе у Аделии что-то заскреблось. Лучше бы уж они оба были в ярости, чем, как теперь, чинно и хладнокровно игнорировали ее, притом, что даже не злились.       Официант поставил перед сидящими тарелку сыров, прервав тем самым этот кошмарный диалог, Адель потянулась за ним, чтобы только занять чем-то рот, когда пахнувший Стилтон ударил в голову дурнотой.       — Все в порядке? — поднял голову сидящий рядом с ней Эндрю, заметив, как Адель побледнела и осела.       — Да… немного поплохело, — тихонько сказала она. — Прошу прощения.       Она поднялась, бросив салфетку на стул, и спешно выла из ресторана на открытую террасу, где постояльцы могли перекурить. Вспышка дурноты прошла, Аделия сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая голову. Пропадать надолго точно не было лучшей идеей, так что она поспешила вернуться за стол, где, словно нарочно, все в ее отсутствие подобрели и весело переговаривались.       — Эндрю, дорогой, ты больше не носишь браслет, который тебе подарила Фелис? — невозмутимо вопросила Делорис, глянув на руку Сесила.       — Увы, резинка порвалась, — грустно улыбнулся он. — Я сохранил его на память.       — А что это на тебе теперь? — заинтересованно наклонился Арне. — Узнаю вещицу!       — Мануэла преподнесла, — покивал Сесил, оглядывая серебристую полоску на запястье.       Она сверкнула на свету, выдавая выгравированное на себе имя. Разумеется, ясно, чьё.       — Браслет со своим именем? Как мило, — ляпнула Адель, подсаживаясь.       Лучше бы она, конечно, вообще молчала, подумалось ей в тот момент. Делорис и Арне добродушно рассмеялись в один голос, Сесил спрятал руку под стол, словно боялся, что именную драгоценность кто-то сорвет с его руки, Мануэла и подавно слилась с местностью. Один Джонатан не скрывал своего скепсиса.       — Мануэлита у нас любит о себе напоминать, — улыбнулся он — и только Адель, кажется, заметила, как ядовито. — Жаль, мне такого подарка не досталось.       — Но разве ты обо мне забываешь? — неожиданно невозмутимо расплылась в улыбке Мануэла, прильнув к его плечу.       И словно волшебной палочкой, черт ее дери, махнула — от язвительности Мэтьюза не осталось и следа, он смягчился и поцеловал ее в висок, обняв за пояс.       Остаток ужина Аделия старательно воздерживалась от еды, вливая в себя побольше прохладительного. Напиваться, она, конечно, не планировала — в такой компании было чревато — но хоть немного расслабить нервы казалось просто необходимым.       Когда взрослые наконец стали расходиться и за столом остались лишь они четверо, Мануэла чинно поднялась, прижав к себе свою миниатюрную сумку, и улыбнулась.       — Адель, — позвала она, заставив ту почти испуганно вскинуть голову. — Я хотела сказать… мы все тебя простили. Это правда, я тоже больше не злюсь. Забудем о наших ссорах.       — Ладно, — недоверчиво ответила Адель.       Уж больно неискренний был у нее голос — где-то явно был подвох.       — Но теперь, когда я знаю, на что ты способна, — продолжила Мануэла, — не думаю, что мы сможем быть друзьями. Прости.       Затем она подхватила сумочку за ремешок, лучезарно улыбнулась напоследок и пошла прочь. Следом за ней, поджав губы, отбыл Мэтьюз. Адель кинула взгляд на Сесила, он просто пожал плечами и обошел стулья, чтобы уйти, но напоследок остановился.       — Это правда, Адель, — проронил он. — Ты не смотри, что Мануэла язвит… на самом деле, мы правда больше не злимся. Просто… забыть не получается.       Ну, разумеется, он на раз-два раскусил, что этим торжественным прощением Мануэла только лишний раз подчеркнула, как сильна все еще ее обида. Аделия вздохнула, допила остатки своего коктейля и молча пошла прочь, прогоняя из головы навязчивые совестливые мысли.

***

      Утро на Нью-Провиденс явно начиналось позднее, чем в Жардан — выходить на солнцепек раньше трех часов дня не рекомендовалось. Сесил успел заскучать до того момента, как люди из отеля стали потихоньку выползать на пляж.       Идея отца присоединиться к Марку и Арне на Багамах вначале не пришлась Эндрю по душе — слишком уж одиноко было бы в компании другого молодняка. Аделия, от одного вида которой портилось настроение, Джонатан, который в любой момент, казалось, был готов кинуться с кулаками, и Мануэла… Мануэла, которую Сесилу как раз очень хотелось бы видеть. Провести с ней пару дней на океанском побережье казалось просто прекрасной идеей — даже их ссора не подпортила бы предвкушение — но он знал, что на деле его ждет лишь тоскливое созерцание её брачных игр с Мэтьюзом, от которых и дома-то уже становилось дурно. Однако затем Сесил осознал, что на островах и впрямь все будет ровно, как дома, так что поводов отказываться от поездки не было.       Теперь он с видом знатока выбирал себе прокатный серф, несмотря на то, что ничерта в них не смыслил. Парнишка-консультант советовал какие-то крепления, но Эндрю слушал вполуха, размышляя о том, чем стоит занять ближайшие пару дней до отлета. Ни ему, ни кому-то еще из его приятелей явно не будет так весело, как родне, так что стоило запастить терпением.       Наконец он выбрал внушительных размеров белую доску с синими полосами и собрался уже приступить к попыткам утопиться, когда заметил на пляже Джонатана.       — Мэтьюз, — поприветствовал он. — Не желаешь присоединиться?       Тот обернулся, увидел Сесила с серфом, уже разодетого в черный гидрокостюм, обтягивающий его мускулистое тело так, что шею сворачивала каждая мимопроходящая девушка (и даже некоторые мужики), и усмехнулся.       — А что, отличная мысль, — кивнул он. — Только вернусь в отель переодеться. Подождешь?       — Легко, — передернул плечами Сесил.       Мэтьюз, видно, и впрямь не хотел терять возможности лишний раз посоревноваться, потому что вернулся довольно быстро и уже успел где-то раздобыть доску.       — Что, Эндрю, соскучился по турнирным тренировкам? — спросил он, пробегая мимо.       — Ага, ни поспать, ни поесть не могу, если не на очки, — покивал Сесил, поправляя ворот.       Джонатан вошел в воду, лихо забравшись на доску, лег на нее животом и погреб дальше, туда, где начинались настоящие волны. Сесил лениво дождался, пока его вечного соперника скинет с доски, и бросил на воду свой серф. Волны и впрямь были непокорными, на вид серфинг всегда казался проще. В Эл-Эй, где иногда удавалось покататься на доске, на самом деле удовольствия было мало — океан ледяной, волны крошечные, да и местное дно встречало куда больнее.       Эндрю удалось встать на доску и даже прокатиться на одной волне, но после серф выскочил из-под ног и сбросил наездника с себя. Как следует наглотавшись воды, Сесил позволил волнам прибить себя к берегу и на коленках выполз из океана.       — Ну, ты прямо знаешь толк в красивом спорте, Сесил, — присвистнул Мэтьюз. — Или у тебя массаж песком?       — Ты не понимаешь, в этом весь смысл, — заверил его Эндрю.       — Да неужели, — рассмеялся Джонатан, когда оба почти одновременно повернулись к выходу с пляжа — туда уже были повернуты головы всех, кто находился у воды.       Навстречу волнам невозмутимо шагала Мануэла, завязавшая свои шикарные волосы в высокий хвост, облаченная в обтягивающий ее сногсшибательные формы алый слитный купальник.       У любого другого от вида этой знойной феи отвалилась бы челюсть, Сесил же буквально онемел, почувствовав, как гидрокостюм грозится треснуть на нем прямо в самом неподходящем месте.       — О, моя прелесть! — громко поприветствовал ее Мэтьюз, не преминув на глазах зевак как следует стиснуть Мануэлу в объятиях. — Ты просто обездвижила весь пляж, до чего горяча!       — Спасибо, — премило усмехнулась Мануэла, после обратив внимание на сидящего на песке Сесила. — Привет, Эндрю.       Она так улыбнулась при этом, что Сесил на мгновение забыл о своем незавидном положении (во всех смыслах). Что-то в этой улыбке было такое, что заставило его ощутить себя в триста раз привлекательнее, чем секунду назад.       — Привет, — нагло ухмыльнулся он.       Еще мгновение, не отрывая взгляда друг от друга, они словно обменивались негласными сообщениями, содержащими смысл, который точно не стоило бы расшифровывать всем остальным.

***

      С трудом разлепив глаза, Аделия не сразу поняла, где находится. Через секунду вспомнив, что приехала отдыхать, она покосилась на время и обомлела — она проспала до четырех часов дня.       — Проклятье, — проронила она, выползая из постели и стаскивая со лба масочку для сна. — Мам? Мам?       Выбравшись на лестницу, она свесилась, чтобы проверить, остался ли вообще еще кто-то в номере, но в эту минуту двери распахнулись, и в комнату, о чем-то оживленно болтая, вошли Делорис и Луз.       — Мам? — позвала Аделия. — Я проспала завтрак…       — Плюнь на него, дорогая! — воскликнула мать. — Мы идем плавать с масками! Там, на пляже, и позавтракаешь! Собирайся!       Адель забралась в ванную, где приняла душ, пытаясь проснуться и привести себя в чувство, но получалось пока что скверно: усталость, казалось, моральную, никак не удавалось преодолеть. Решив, что не обойдется без кофе, Аделия послушалась маму и стала собираться на пляж. Первым делом припася широкополую белую шляпу и солнцезащитные очки, она стала выбирать купальник.       Остановив свой выбор на серебристом бикини, Адель скинула пижаму, натянула трусики, затем лиф и взглянула на себя в зеркало.       — Отличный видок, — проронила удивленно она сама себе, повертевшись. Настроение на мгновение поднялось, пока Аделия не заметила, отчего именно ее видок стал отличным. Приблизившись к зеркалу, она уже без улыбки еще раз оценила пропорции, а после, не церемонясь, пощупала себя за грудь.       — Ауч… — выдохнула она, отдернув руки.       Догадки относительно всего происходящего стали все настойчивее проситься в голову, и совпадений, признаться, было уже многовато. Вначале задержка, дурнота, никуда не годный вид, а теперь еще и стремительно меняющиеся в плюс формы — и это притом, что Адель хорошо помнила как минимум два раза, когда она ложилась в постель к Вудкастеру, не припася средств защиты. Вероятность допустить оплошность была небольшой, но все же она была, особенно учитывая, что оба раза Аделия была несколько не в себе от алкоголя и нахлынувших эмоций.       Кратковременный приступ панической атаки быстро выветрился, стоило Аделии вспомнить, что успокаивать ее некому. Не рассказывать же маме или отцу о том, что она, возможно, забеременела от самого отъявленного мерзавца поселка! Определенно нет. А больше друзей у нее на этом континенте не было.

***

      — Не посмотреть на морских обитателей на островах — преступление! — уверяла миссис тер Пэриш, уже одетая в гидрокостюм, нацепляя очки.       — Мам, мы ведь живем на океане, — напомнила Мануэла.       — Ты не представляешь, что увидишь! Совсем другой климатический пояс, Мануэлита! — возразила Луз.       Она и миссис Ройе уже приготовились нырять, когда заметили нерешительность на лицах детей.       — Каждый из вас должен увезти какое-то особенное воспоминание из Нассау, — с важным видом сказала Луз, — особенно те, кто здесь впервые.       Она скомандовала погружаться и вместе с Делорис спрыгнула с палубы небольшой яхточки, что пришвартовалась в нескольких десятках метров от приватного пляжа. Мануэла, Джонатан и Сесил переглянулись.       На яхточке, помимо них, принимали на грудь коньяк ХО Марк, Бензли и Арне, которым прыжки на глубину были не по статусу, а также отдыхали Рипли и Элен — им просто не хотелось лезть в воду.       Мистер Сесил, напротив, в числе первых сиганул в воду, за ним уже устремлялись Луз и Делорис. Аделия тоже отказалась от купаний почти в последний момент и осталась на берегу, под зонтиком — вскинув голову, Мануэла различила крошечное пятно ее белой шляпы и две точки солнцезащитных очков. Мануэла решилась нырнуть просто из соображений «буду жалеть, что не попробовала», а Эндрю и Мэтьюз, кажется, молчаливо соревновались в смелости.       — Поплыли туда, — попросила Мануэла, показав на небольшой коралловый риф. — Вроде красивое место.       — Как скажешь, Мануэлита, — пожал плечами Сесил, надвинул маску на глаза и с разбегу нырнул головой вниз.       Мануэла замялась, Джонатан ободряюще поцеловал ее в щеку и драматично кинулся в воду спиной вперед. Она лишь вздохнула.       — Дети, — проронила Мануэла сама себе, надвинула очки, села на палубу, спустила ноги и аккуратно нырнула.       Мама не соврала, вид под водой и впрямь был впечатляющим: всех цветов радуги кораллы, живые растения, рыбки и какие-то причудливые моллюски на дне, которого Мануэла боялась касаться голыми ступнями. Вынырнув на мгновение, она заметила, что Джонатан забрался на выступ одной из скал и ныряет на глубину, в удивительно лазурную голубую гладь. На душе стало необъяснимо хорошо, Мануэла набрала воздуха и погрузилась поглубже, разгоняя руками мелких оранжевых рыб. Пока она занималась подводной съемкой на сотовый, кто-то резко проплыл мимо, от неожиданности Мануэла выдохнула весь запас воздуха, вынырнула и заозиралась.       — Напугал? — послушался насмешливый голос.       Она обернулась и увидела, что в паре метров от нее присел на скалистый выступ Сесил. Мануэла поняла, что заплутала в воде и подобралась почти к самому берегу, где уже начинали расти какие-то широколистые насыщенно-зеленые растения. Она подплыла ближе и стянула маску, присев на выступ рядом с ним. Эндрю что-то поковырял в руках, а после выбросил в воду и протянул Мануэле маленькую жемчужину.       — Это тебе, — просто сказал он. И сколько бы ни было на душе сомнений, от этого жеста Мануэла невольно расплылась в улыбке. Взяв бусину, она покатала ее по ладони и невольно рассмеялась.       — Спасибо, Эндрю, — сказала она, очаровательно склонив голову.       Не специально, но по реакции Сесила поняла, что вышло очаровательно. Он улыбнулся ей в ответ и продолжил вытряхивать воду из маски. Мануэла сунула жемчужину в сборку купальника, чтобы не потерять во время плавания, и подтянулась на руках.       — Послушай, нас прервали в прошлый раз, — проронила она, подсев ближе. — Ты попросил прощения у меня за ту ссору и… я чувствую, что тоже должна.       — Ты? Вовсе нет, — нахмурился непонимающе он. — Мануэлита, я был груб с тобой… непростительно груб. И это только моя вина.       Он словно разом вспомнил все плохое, что знал — настолько помрачнел за один миг.       — Ты ведь сделал это нечаянно, — напомнила она.       — Это меня не оправдывает, — мотнул головой Сесил. — Я всегда должен держать себя в руках рядом с тобой… по крайней мере, что касается агрессии, — деликатно вскинул брови он, а после опустил руки и обернулся на нее снова, посмотрев взглядом, в котором проскользнула боль. — Я не простил бы себе, если бы всерьез причинил тебе боль.       Ей в ту минуту захотелось попросить прощения самой, стоило вспомнить, что она довела до вспышки ярости человека, который скорее умер бы, чем навредил ей — чья ярость всегда обходила ее стороной. Мануэла прекрасно знала объяснение тому, что он взорвался на сей раз — она задела его чувства. Чувства, которых невозможно было не замечать.       — Эндрю, я лишь хотела сказать… — замялась Мануэла. — Ты рассердился из-за моей шутки, но я… я не смеялась над тобой… мне правда нужно было знать.       Он долгим взглядом изучал ее, будто взвешивал, верить или нет. Только через несколько мгновений Мануэла поняла — он взвешивает, довериться ли. Поджав губы, он шепотом спросил:       — А это может что-то изменить?       Одна эта фраза прошибла ее до глубины души. Что она должна была ответить?       — Это может изменить всё, — проговорила она, имея, конечно, в виду, что его признание навсегда поставит точку на их дружбе и с того момента, что она услышит его, все точно покатится к чертям, но звучало это определенно как-то иначе.       — Ты хочешь знать, правда ли это? — продолжил шепотом он.       Мануэла замерла. Неужели он вот так просто возьмет и произнесет это? После стольких лет, просто скажет ей в лицо?       — Да, — почти бесшумно проронила она.       — Да, — тихо, но уверенно проговорил он, не отводя взгляда.       Тишина воцарилась всего на мгновение, пока Мануэла пыталась отдышаться. Это «да» что-то взорвало внутри нее, словно разнесло на кусочки какой-то маленький мир, который она хранила. И одновременно залило ее до самых краев необъяснимым жаром.       Не осознавая, что делает, словно оглушенная этим «да», Мануэла двинулась к нему, неровно переступив коленями, схватилась, как за спасательный круг, за его плечо и наконец прижалась к его губам. Сесил отреагировал мгновенно, ответил, словно ждал этого всю жизнь, схватил ее за пояс, придвигая ближе. Мануэла неловко забралась к нему на колени, наконец смогла обнять. Что-то совершенно необъяснимое отбило обоим голову — особенно, ей, знавшей, что вокруг полно людей, большей части из которых этот поступок разобьет сердце.       Но когда уже ее сердце наконец получит то, чего хочет? Казалось, планета остановилась или что-то вроде того, потому что Мануэла была готова на любые сделки с совестью, только бы продлить этот миг. Она не знала, как объяснять себе, да и думать в ту минуту, впрочем, ни о чем и не получалось. Одни обрывочные мысли-образы, мысли-желания, мысли-мольбы роились в ее голове, заставляя проявлять нежность к тому, к кому было нельзя — в троекратном размере за все то время, что она так хотела, и не могла. За все то время, что он чертовски заслуживал.       Остановилась она лишь когда ощутила, что не хватает воздуха. Эндрю, прижавший ее к себе, поверивший в ее честность — зря, черт возьми — целовал ее плечи, гладя ладонями по спине.       Мануэла соскочила с его колен так быстро, чтобы не успеть пожалеть, и натянула маску на глаза.       — Прости меня, Эндрю, — выдохнула она.       И не дождавшись ответа, нырнула как можно глубже и дальше, чтобы он, возможно, не успел догнать.       Однако стоило воде поглотить Мануэлу, что-то сразу пошло не так — стремительно смешалось все перед глазами, она ощутила вспышку острой боли во лбу, а после воцарилась тьма.

***

      Первым, что увидела Мануэла, очнувшись, было лицо Сесила. Он склонился над ней, в этот момент вновь нажав на грудную клетку, и почти коснулся ее губ, чтобы вдохнуть немного воздуха, когда она закашлялась, выплевывая воду. Легкие отчаянно горели, Эндрю и Джонатан, уже взволнованно карауливший рядом, помогли сесть, чтобы как следует откашляться. Как только голова перестала зверски болеть от воды, попавшей в нос, и Мануэле удалось сделать вдох, она обессиленно упала на песок. Над ней нависло сразу три лица — Мэтьюза, убирающего волосы с ее глаз, Сесила, тяжело дышащего, видимо, из-за того, что весь запас воздуха он потратил на нее, и Аделии, испуганно стаскивающей солнцезащитные очки.       — Вот черт… — наконец подала голос она, потихоньку осознавая происходящее.       — Мануэлита, ты как? — спросил Джонатан, аккуратно ощупывая ссадину у нее на лбу.       — Что случилось? — хрипло спросила она.       — Ты потонула, — выдала Аделия, вглядываясь ей в лицо. — Сесил тебя вытащил.       — Вот черт… — проронила Мануэла, зажимая глаза ладонью.       Потрясающе, мало того, что она раскрутила Эндрю на признание, после полезла к нему со своими поцелуями, так еще и умудрилась шарахнуться головой так, чтобы ему пришлось ее не самое лёгонькое тело тащить до самого пляжа!       — Прости, Эндрю… — пробормотала она.       — Что ты такое говоришь, Мануэла? — опешил он. — Как твоя голова? Кружится? Нужно показать тебя врачу!       — Все в порядке, — отмахнулась она. — Джонатан… Я думаю, мне стоит вернуться в отель.       — Конечно, идем, — кивнул он, поднимая ее на руки.       Аделия и Сесил только закивали, порываясь помочь, но Мэтьюз отмахнулся, уверив, что все сделает сам.       — Как ты позволил Сесилу сделать мне искусственное дыхание? — шепотом проронила она, когда они отошли от пляжа на несколько метров.       — Он, оказывается, один это умеет, — буркнул Мэтьюз, а после усмехнулся. — Я бы, конечно, попробовал сам, но… побоялся, что из-за моей упертости ты пострадаешь.       — Прости меня, Джонатан, — зачем-то сказала она, кладя голову ему на плечо.       — Ну что ты, это всё ерунда, главное, что ты в порядке, — уверил ее он, поцеловав в макушку.       И совершенно, бедняга, не осознавая, за что она просит прощения.

***

      Аделия слишком резко сорвалась с места, увидев Сесила, тащащего Мануэлу на руках из воды, и, видимо, еще и слишком сильно занервничала. Подруга оклемалась, все окружающие расслабились, и под шумок Аделия смогла убраться куда подальше, едва ощутила поднимающийся ком в горле.       На сей раз это не было ошибкой, игрой воображения или просто последствием стресса. Адель ворвалась в уборную и из последних сил упала на колени перед унитазом, ее вырвало. Звон в ушах на мгновение заглушил даже мысли, но вслед за тем они незамедлительно хлынули в голову.       Вначале, конечно, беспорядочным паническим «О боже!». Аделия подтянула ноги и села на пол, прислонившись к стенке, делая глубокие вдохи. Спокойно, в первую очередь нужно успокоиться.       Она впервые в жизни попила воды из-под крана просто потому, что не могла представить, как достигнет хотя бы порога уборной, если не сделает несколько глоточков воды. От этого и впрямь стало полегче, Адель постаралась унять дрожь и вышла на улицу.       От духоты и палящего солнца было только хуже, но здесь во всяком случае дул ветерок. Адель взяла с подноса, что стоял у каждого лежака, маленькую бутылку минеральной воды, сорвала крышку и жадно выпила сразу половину. После она надела очки, натянула пониже широкополую шляпу, завернулась в полотенце и присела на лежак под зонтиком, подобрав колени к себе. Достав сотовый, она набрала сообщение единственному, кому могла в этой ситуации. Дрожащими пальцами Адель нашла контакт Вудкастера и спешно напечатала:       «Грэг, я, кажется, беременна». Она рассчитывала, что прождет ответа целый день или того хуже — что от Вудкастера не удастся дождаться ни слова до самого возвращения, но телефон звякнул, оповещая о входящем, уже через пару минут.       «Кажется или беременна?» — осведомлялся Грэг.       «Я не знаю точно, но мне кажется, что да», — в панике набрала она, дважды перепечатав слова оттого, что не могла попасть по нужным клавишам.       «Сделай тест», — коротко пришло от Вудкастера еще через минуту. Адель откинулась на лежаке, не зная, что сказать. Мучительно хотелось кинуться к кому-то и попросить сказать, что все будет хорошо — но в эту секунду Адель прошибло холодом от осознания. Действительно не было ни одного больше человека, которому она могла бы сейчас довериться. Потеребив сотовый в руках, она набрала последнее сообщение, надеясь, что ответ хотя бы придаст ей сил перетерпеть до перелета домой.       «А если это так?» На сей раз Вудкастер молчал дольше обычного. Адель посчитала разницу во времени и поняла, что в Жардан сейчас около пяти утра — он наверняка проснулся от ее сообщения, а теперь вырубился снова. Однако спустя пять минут экран вновь маякнул о новом послании.       «Разберемся. Возвращайся». Даже от этих безликих простых слов стало как-то немного легче. Аделия вздохнула, выпила разом оставшиеся полбутылочки воды и пошла назад в отель, чтобы разжиться решением своих сомнений. Делать ничего больше она сейчас уж точно не была в состоянии.

***

      Мэтьюз доставил Мануэлу в отельный медпункт, который больше походил на небольшую больницу со всем соответствующим оборудованием — здесь наверняка и операции на мозге делали, если именитым постояльцам таковая была необходима.       Врач обработала ссадину на лбу Мануэлы, повреждения оказались несерьезными, тест на сотрясение пациентка прошла успешно. Джонатан уверил, что под волосами ранения совсем не видно и повел Мануэлу на этажи, чтобы после вместе пообедать.       Пока он ожидал в гостиной номера, она стащила купальник и приняла душ, желая очиститься от песка и океанской грязи, что застряла под купальником, пока Мануэла старательно пыталась утонуть.       Подставив лицо прохладным струям, она попыталась хотя бы на мгновение пустить себя в те чертоги разума, куда накрепко заперла все мысли относительно произошедшего в океане. Она определенно перешла черту, дала Сесилу весьма ощутимую надежду, но все это полбеды — она высвободила нечто очень нехорошее внутри себя самой. То, о чем теперь не получится забыть, что не получится отринуть. Она больше не сможет сказать Сесилу, что не верит в его признания. Она пересекла грань, которую не решалась пересечь даже в те минуты, когда на самом деле этого хотела.       Вспомнив об этом, Мануэла в панике распахнула глаза и стала забивать мысли куда подальше.       После основательного душа она переоделась в легкий комбинезон из шелка цвета морской волны, босоножки на каблуке и завязала влажные волосы в объемный пучок. Выйдя, Мануэла сразу увидела Джонатана, который уже ждал ее, разумеется, успев переодеться куда быстрее.       — Все хорошо? Ты готова? — вскинул голову он. Вместо ответа она подошла и молча обняла его, положив голову на плечо.       — Мануэлита, что такое? — обеспокоенно вопросил Мэтьюз. — Ты испугалась?       — Да. — Мануэла совершенно не лгала.       Она ужасно испугалась того, что сотворила, и что теперь содеянное разрушит все, за что она в жизни держалась.       Да, поцелуй с Эндрю был не первым, и даже не третьим, но если ранние можно было списать на опьянение, на отчаяние Сесила в ночь расставания с Аделией, на его желание найти утешение — то этот нельзя было оправдать ничем. Лишь ее неуемным желанием обладать им, настолько сильным, что и сама того не подозревая, Мануэла шла ради этого на все.       Лишь теперь она поняла, что действительно разрушила отношения Адели и Эндрю — и отнюдь не случайно. Нет, она определенно хотела этого, и какое же счастье, что ей даже не пришлось предпринимать для этого никаких шагов. Он все сделал за нее.       Сидя за столиком напротив Джонатана, который тщательно выбирал вино повкуснее, Мануэла рассматривала его зачесанные назад стриженные волосы, резкий, красивый профиль, горбинку на носу, широкие плечи, улыбку, которой он теперь всегда мог ее подбодрить — и вновь вспоминала разговор с Хантер.       Ей не понадобилось больше секунды, чтобы понять, что она ни за что не предпочтет ему другого. Как бы сильна ни была ее страсть, она в силах преодолеть ее ради него, потому что Мэтьюз когда-то преодолел ради нее самого себя.       — Джонатан, идем отсюда, — предложила она, заставив его удивленно оторваться от меню.       — Тебе нехорошо? Или не нравится место? — спросил он.       — Нет, все в порядке, — покачала головой она. — Я просто хочу провести с тобой время иначе.       Поглупив с секунду, Мэтьюз понял, улыбнулся и кивнул официанту, подзывая, чтобы взять счет.       В номере все еще никого не было — родня еще каталась на яхте. Не желая оставлять себе ни минуты на сомнения, Мануэла поцеловала Джонатана, едва он захлопнул дверь.       Сдернула с его плеч рубашку, пока он покрывал поцелуями ее бедра, расстегивая ремешки на босоножках, притянула его скорее ближе, когда Мэтьюз уложил ее в постель.       До ужаса хотелось воздать ему за свою подлую измену, и пускай Джонатан ничего о ней не знал, с каждым его полным нежности и преданности поцелуем Мануэла все сильнее сгорала со стыда.       Она не жалела о содеянном, и именно от этого было так стыдно — однако раз и навсегда она решила для себя, что сделала выбор. Как бы то ни было, Мэтьюз не заслуживал лжи и предательства, а она не хотела лгать и предавать. Все, чего она хотела — это сил быть терпеливой и твердой, когда придется об этом решении заявить.       Искупление пришло вместе с волнами удовольствия, что захлестнули с головой и смыли наконец с сердца осколки боли.

***

      Вечером Мануэле потребовался основательный отдых, переживаний на одну маленькую нее оказалось слишком много. Она решила воспользоваться шикарной ванной, раз уж ей повезло жить в номере с настоящим миниатюрным спа.       Завязав волосы, Мануэла привычным движением скинула с себя шёлковый халат и ступила носочком в горячую воду, собравшуюся на верхней ступени джакузи. Идеальная температура.       Джакузи благоухала виноградом и кедром, кругом по ванной комнате с белыми фигурными панелями, украшенными золотой лепниной, расходился ароматный пар, Мануэла опустилась в горячую воду и почувствовала, как млеет каждая клеточка тела. Тепло быстро заставило впасть в полудрёму, Мануэла ворошила пальцами ног соль на дне джакузи, ощущая, как мягкие потоки воды бьют в спину, почти лаская.       В полусне она размышляла про Мэтьюза, вспоминая проведенный с ним вечер, потихоньку, благодаря теплу и расслабленности, переходя к воспоминаниям погорячее. Она молча улыбнулась сама себе, машинально скользнув ладонью по бедру к колену, вспоминая, как минувшим вечером Джонатан в пылу легонько укусил её там.       В голове разворачивалась ещё свежая в памяти картина: Мэтьюз, стаскивая с себя рубашку, гладит её ноги, притягивая их к себе. Она закатывает глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях — его горячей коже, касающейся её, колющемся подбородке, промелькнувшей по ногам холодной пряжке ремня. Её до ужаса заводит то, что Джонатан каждый раз ведёт себя с ней, как с хозяйкой, слово всё время что-то выпрашивая.       В животе приятно сжимается от воспоминаний, Мануэла перематывает их, норовя перейти к самому интересному — в голове отчетливо засел момент, в котором Мэтьюз зажимает её волосы в кулаке, утыкаясь лбом в простыню, а она прижимает его ближе ступнями, ожидая того самого желанного толчка изнутри, словно взрыва маленькой петарды, разбрасывающей искры по всему телу, заставляя его дрожать.       И вдруг в голову совершенно бесцеремонно влез этот самый момент, когда тело буквально свело в истоме, момент, который Мануэла запомнила, даже притом, что совершала попытки забыть. Потому что рядом с ней был не Мэтьюз, совсем не он. И воспоминания заполонили голову — его горячее дыхание, шепот, прикосновения — крепкие руки, сжимающие её бедра, запах, который она так хорошо знала. Его поцелуи, бьющие в самое сердце, до того, казалось, запретные и недосягаемые, его доводящие до безумия движения, а главное — её наслаждение, её восторг от того, что он сделал — сделал так, как умел только он один.       Мануэла подскочила, расплескав немного воды из ванны по сторонам и испуганно заозиралась, будто бы кто-то мог застать её за этими неправильными мыслями. Отдышавшись, она почти с ужасом стала ерзать в джакузи, чтобы сбросить жар, который нагнало на неё воспоминание об этих коротких секундах. Наконец устроившись, Мануэла вновь закрыла глаза и мерно вздохнула. Столько было между ней и Джонатаном ночей, которые могли перебить это треклятое воспоминание — и ни одна не смогла. Даже сквозь пелену стыда Мануэла не смогла не пропустить предательскую мысль — до ужаса хотелось ещё хоть раз ощутить, каково это.       Сама не заметив, она закусила губу от волнения, невольно перебирая ногами по дну джакузи. Пальцы сами скользнули вниз, она лишь на несколько секунд позволила себе вновь впустить в голову воспоминание, которого, по-хорошему, не должно было существовать. Снова перед внутренним взором предстал знакомый профиль с вздернутым кончиком носа, который она так часто видела рядом. Теперь его хозяин наклонялся и до дрожи непривычным движением целовал её плечо. Ладони, которые она так часто сжимала из радости иди сочувствия, теперь касались её бёдер, разводя их таким ласковым движением, что всё невольно сжималось внутри. Зажмурившись, Мануэла затаила дыхание, с неким почти испуганным трепетом восстанавливая в памяти дальнейшее. Она вспомнила, как стонала — ещё ни разу с ней не было мужчины — ни до, ни после — с которым не удавалось бы сдержать стонов. Тогда же она, казалось, задохнется, если не схватит ещё немного воздуха, а выдохи так резко покидали легкие, что кружилась голова. Она вспомнила, как он лепетал ей на ухо пьяным шепотом нечто, от чего она готова была расплакаться, но сама только обнимала его теснее, не желая пропустить ни секунды. Вспомнила и, как он прижимал её к себе, с какой разящей наповал страстью совершал каждый жест, как много в нём было трепетной и яростной жажды — как будто пленник, брошенный на голодную смерть, срывал зубами крышку с заветной фляги с водой. Ей подумалось в ту секунду — они не претерпели бы больше ни единого мига друг без друга.       Всё тело свело от наслаждения и, казалось, только от одной лишь мысли о его близости. Мануэла дышала тяжело, почти бесшумно, стараясь, чтобы даже собственная совесть не услышала, как она хотела его.       Как можно было забыть об этом? Как они оба сумели проснуться и жить, ни слова об этом даже не произнеся друг другу после?       И когда Мануэла рывком поднялась из ванной, набрасывая полотенце, будто пытаясь спрятаться в нём, ей в голову пришла мысль: видать, потому только и смогли жить дальше, что это наконец случилось.

***

      Джонатан, вернувшийся к себе уже после полуночи, не смог долго высидеть в номере — ноги сами несли немного разойтись. На Нью-Провиденс уже опустилась ночь, в огнях Нассау и впрямь выглядел сказочно. Однако Мэтьюз преодолел путь с двадцать пятого этажа не ради сказки.       Неподалеку от входа располагался какой-то новомодный табачный, Джонатан разжился там пачкой самых простеньких сигарет и присел на одной из шикарно украшенных огоньками алее, чтобы перекурить. Неизвестно, откуда взялось это желание, ведь даже после постельных успехов Мэтьюз не приучил себя к сигарете, но сейчас организм отчего-то требовал никотина.       А еще пройтись — ноги так и дрожали, подбрасывая как следует их размять — и прохладного воздуха, который Джонатан глубоко вдыхал, пропуская через легкие. Он нервничал.       Поводов, конечно, не было, жизнь стала даже подозрительно прекрасной, но нечто невыразимое, как ложка дегтя, ощущалось горечью где-то на сердце. Мэтьюз просто поймал себя на мысли, что не может усидеть на месте, как это бывало, когда что-то душило тоской, тянуло в груди, заставляя огрызаться на расспросы.       Он чувствовал, что что-то не так. В каждом взгляде своей возлюбленной, в каждом ее слове. Мануэла так внимательно глядела, так проникновенно говорила, что он не мог не заметить подвоха. Она что-то скрывала.       Около него прошел очередной силуэт, и на сей раз Мэтьюз его узнал. Он окликнул по имени Аделию, которая возвращалась со стороны торгового корпуса.       — Что это ты тут один? — спросила она, присев рядом, комкая что-то в руках. — Мануэла в порядке?       — О да, все уже хорошо, — поспешил успокоить он. — Она отдыхает.       — Значит, ты меня не ненавидишь? — спросила вдруг она и поджала губы.       — Я? С чего бы? — удивился Джонатан.       — Мануэла злится, а ты обычно на ее стороне, — пояснила Адель.       Она что-то незаметно бросила в урну, стоящую около фигурной скамейки, на которой они сидели.       — Мануэла и Сесил на одной стороне, — рассмеялся добродушно Мэтьюз. — Она из принципа дуется, ты же знаешь, а я… мне плевать, что за терки там у вас с Чемпионом. А что это у тебя? — разглядев наконец, непонимающе нахмурился он и кивнул на урну. — Это тест на беременность?       — А… да, — неловко ответила Адель, а после рассмеялась. — Не бери в голову, надо было кое-что проверить.       — Все в порядке? — вскинул бровь Джонатан.       — Да, — покивала Аделия. — Я не беременна. Ложная тревога.       — Ну… и слава богу, да? — аккуратно улыбнулся он.       — Ага, — заверила она. Мэтьюз покивал, выбрасывая окурок вслед за упаковкой с тестом.       — Ладно, Адель, спокойной ночи, — сказал он. — Я пойду. Она покивала, он махнул на прощание и пошел прочь, сунув пачку сигарет в карман.       А Аделия выдохнула, продев руку в карман и вытащив оттуда новенькую полоску теста, который так до сей поры и не решилась сделать. Еще раз набрав воздуха в грудь, она убрала тест обратно в карман, решительно поднялась и пошла в сторону отеля, собираясь по пути со всеми силами, что у нее были.

***

      Несмотря даже на прекрасно проведенный вечер, ночью Мануэла никак не могла уснуть. Она знала, что у нее есть незаконченное дело, но думала, что сможет потянуть время и решить его уже после прилета домой. Однако совесть не спала и Мануэле спать не давала. Проворочавшись около часа, она поднялась, натянула комбинезон прямо на ночнушку и тенью выскользнула из номера.       Около двух или трех минут Мануэла стояла перед дверью Сесилов, не решаясь постучать. Она понятия не имела, что скажет и зачем вообще пришла, особенно если дверь ей откроет мистер Сесил или Эндрю окажется не один.       Она гнала прочь эти мысли, вспоминая, с каким жаром он отвечал на ее поцелуи днем — он все еще определенно чувствовал к ней что-то очень сильное, а Сесил был не из тех, кто любит перебивать одну привязанность другой.       Наконец Мануэла подняла руку и, вместо того, чтобы вновь стыдливо ее опустить, вышвырнула из головы все мысли и громко постучала.       — Секунду, — крикнул из-за номера голос Эндрю, он повозился с несколько мгновений, а следом открыл, удивленно отшатнувшись от гостьи. — Мануэла? Что-то случилось?       — Нет, я… — сглотнула она, — я просто хотела извиниться за то, что случилось днем…       — Не нужно извиняться передо мной, — вдруг прервал он. И позже, вспоминая, Мануэла поняла, что именно с этой фразы все пошло наперекосяк.       — Это не то, за что я хотел бы слышать извинения.       — Но я была несдержанной, — возразила Мануэла. — И совершила плохой поступок, подлый…       Он взял ее за локоть и сделал шаг назад, заводя за собой, а после захлопнул дверь. Мануэла поняла, что он был в номере один. Сесил замялся на мгновение, а она поняла, что не в состоянии выдерживать ни секунды этой напряженной тишины.       — Эндрю, скажи что-нибудь, — попросила она. — Мне так стыдно…       — За что? — спросил он. — За то, что ты меня поцеловала? Не переживай так, Мануэлита, я уже понял, что мои чувства невзаимны, — печально усмехнулся он, — я не восприму это как ложную надежду. Но ты сомневаешься, и это переворачивает все внутри меня.       — Ты говоришь вещи, которых говорить не должен, — предупредила шепотом Мануэла.       — Я ещё иногда делаю такие вещи, — заметил он.       А после, сделав шаг, взял её за подбородок и поцеловал. Конечно, она представляла, что все опять придет к этому, когда стучала в его дверь, и казалось, была готова дать отпор, но стоило ему вновь коснуться ее губ, как Мануэла словно растаяла, превратившись в желе или мед, что-то вязкое, нестабильное, неспособное думать и анализировать, нечто, чему хотелось просто прильнуть к мужчине напротив себя, прилипнуть, заполнить все его трещинки и раны на душе и больше никогда не отлипать. Что-то в движениях Эндрю заставляло ее глаза наполняться слезами, отпирало засов в голове, куда она прятала самые свои запретные мысли, и высвобождало их, позволяя заполонить голову. Откуда-то она в ту минуту поняла, что нежность, которую он давал ей, всегда будет отзываться болью внутри. Он отстранился, и Мануэла не сразу смогла найти опору под ногами.       — А если бы я тебе пощёчину дала? — ошарашенно прошептала она.       — Я, вообще-то, думал, что дашь, — признался Сесил.       Она не смогла подобрать слов. Мучительно хотелось кинуться к нему опять, и самым ужасным было то, что Мануэла отчетливо видела — ему тоже хочется. Сесил буквально пожирал ее глазами, каждую черточку лица, будто бы хотел запомнить, будто бы не помнил их все наизусть за столько-то лет.       — Эндрю, ты же знаешь, — начала она, но он только поморщился.       — Да, знаю, не говори ничего, не хочу это слышать, — отмахнулся Сесил. — Но ты выпытала из меня правду днем. Чего же ты теперь от меня ждешь?       Мануэла просто передернула плечами. Ох, если бы она знала! Сесил был прав, он, как любой мужчина, умел упрощать и задавать простые вопросы. Она хотела остановить этот поезд, который несся на всей скорости, грозясь порушить всю ее жизнь, и в этот момент вновь вспомнила советы Хантер.       — Я лишь хочу, чтобы ты еще раз… подумал над этим, — деликатно начала она.       — Подумал? — поморщился непонимающе он. — И до чего по-твоему я должен додуматься?       Мануэла ощутила, как скребется что-то внутри от осознания, как подло она лжет. Смотрит в глаза этому человеку, которого знает целую вечность, во взгляде которого на раз способна прочесть ложь, и открещивается от правды, в которой ни секунды не сомневалась. Она не сразу смогла продолжить, что-то в глазах Сесила ее буквально гипнотизировало.       — Ты… довольно быстро переключился, если позволишь, — осторожно заметила она.       Сесил, который только что, казалось, был готов кричать, отстаивая свои слова, приумолк, стыдливо опустив глаза. И Мануэла, желая укрепить эффект, совершила ошибку.       — Если бы ты действительно меня любил, ты сказал бы мне это в тот день, когда мы проснулись в одной постели, — добавила она. — Тогда не было еще никого, кроме нас двоих, ни Аделии, ни Джонатана… ничего, что могло бы помешать.       Зря она напомнила об этом себе. И ему тоже зря — Сесил вскинул взгляд, непонимающе глядя на нее.       — Если бы я тогда понимал, — растерянно сказал он. — Но ведь… что бы ты сказала, если бы я тогда признался? Я слово боялся выдавить, только бы все не испортить, а ты говоришь… Неужели ты бы сказала мне «да»?       — А что я могла еще сказать? — почти спокойно произнесла Мануэла, заставив его заткнуться на полуслове.       Потому что в ту минуту она постыдно зажала глаза ладонью и расплакалась. Сесил смотрел на нее, от изумления не в силах проронить ни слова, но в следующую секунду уже подхватывал за пояс, сажая на диван и отводя ладони от лица, беспорядочно вопрошая, в чем дело. Она молчала.       Прошла минута или две, когда он замер, замолк, потому что понял. Мануэла, наверное, ни за что не смогла бы заставить себя сказать этого вслух, но Эндрю был рядом с ней всю жизнь и точно прочел бы нужные слова в ее глазах. Впрочем, если уж он не заметил, как сам влюбился в нее, что уж говорить о его наблюдательности за ее чувствами.       Но, видимо, он все же что-то вспомнил и сопоставил, потому что лицо его становилось мрачнее с каждым мгновением.       — Ну как? — произнес он просто с такой невыразимой горечью, что Мануэла не смогла не ответить.       — Я потому и стала встречаться с Мэтьюзом, — пожала плечами она, утирая слезы поданным бумажным платком. — То, что я столько раз представляла, произошло, и это ничего не изменило… я поняла, что надо двигаться дальше.       — Но почему ты не сказала? — в отчаянии прошептал он, запуская ладони в ее волосы.       — Потому что вот это испортило бы все, — выпалила она, поджав губы. — Не одна проведенная вместе ночь… А скажи я тебе, что я не хочу забывать, что это не ошибка, что я хочу попробовать! — Она осеклась, чувствуя, как к горлу снова подступают слезы. — Разве смогли бы мы быть друзьями?       — Не думаю, — сглотнул Сесил. — А разве нужно было бы?       — Кто теперь знает, — отрезала тихо Мануэла.       Тишина, которая воцарялась, стоило им обоим замолкнуть, глушила. Мануэла утерла слезы, поглядела в зеркало, боясь даже подумать о том, что сделала. Вместо того, чтобы заставить исчезнуть одну сказанную жуткую правду, она произнесла вторую, и обе они уж точно никогда не улягутся в воспоминаниях.       — Мануэла, если это все еще так, — шепотом, словно боясь, что кто-то накажет его за эти слова, наконец произнес Сесил. — Если ты все еще испытываешь это, то…       Она задохнулась, боясь услышать то, на что не сможет выдавить ответ.       — Эндрю, — оборвала его она. — Все это в прошлом, столько всего прошло, столько изменилось… Мы смогли построить жизнь друг без друга. Прошу тебя, — почти взмолилась она, взглянув ему в глаза и взяв ладошками за подбородок. — Прошу, давай оставим все как есть.       Он явно хотел возразить, сказать, что не смог построить ничего без нее — она и без слов прекрасно это знала — но увидев полные слез глаза перед собой, как и тысячу раз до этого, не смог отказать.       — Конечно, Мануэлита, — покивал он, обняв ее. — Прости меня. Это моя вина.       За окном великолепную панораму океанского побережья подернула легкая розовая рассветная пелена, когда Мануэла смогла привести себя в чувство и собралась вернуться к себе.       — Помнишь, твоя мама сказала, что мы должны увезти воспоминания? — на прощание сказал Эндрю, прижавшись затылком к дверному косяку.       — Ага, — кивнула она, глядя на него беспомощно.       — Я навсегда запомню это место, — продолжил он. — Здесь я услышал признание от девушки, которую люблю.       Словно копье всадили в грудь, примерно что-то такое ощутила Мануэла, услышав из его уст это слово. Вслух, сказанное впервые, оно увековечит волшебный Нью-Провиденс в ее сердце.       — Не бойся, — добавил Сесил. — Когда мы приедем домой, все снова станет, как раньше. Обещаю. Я больше не причиню тебе боли.       — Я хотела бы пообещать то же, — сказала Мануэла. — Если бы могла.       Перед тем, как закрыть двери, Эндрю наклонился и поцеловал ее, запустив ладонь в волосы, а Мануэла ответила, прикрыв глаза, словно напоследок смакуя последние блики звезд, исчезавших в рассветном тумане. Как только они покинут это место, все станет иначе. Не как раньше — раньше Мануэла хранила внутри себя тайну, где-то глубоко в сердце, где до нее никому не было хода. Теперь там была пустота, и к ней стоило начать привыкать.       Щелчок замка отделил ее от тепла, что все еще искрило на кончиках пальцев, Мануэла обернулась, собираясь пойти к себе, когда увидела, что в холле напротив коридора стоит Адель.       Она курила в окно, набирая что-то на сотовом, но теперь не отрываясь, глядела на Мануэлу. Та просто прошла несколько шагов и остановилась напротив подруги, которая наверняка увидела дорожки слез на ее щеках, и что-нибудь поняла. Приглядевшись, Мануэла заметила, что и сама Адель, кажется, плакала — ресницы слиплись, а щеки покраснели.       — Это… — начала она, когда Аделия помотала головой.       — Я ничего никому не скажу, — просто ответила она.       Мануэла не нашла слов, просто благодарно кивнула, Аделия покивала в ответ и обернулась к окну, вновь делая затяжку. Казалось, они о чем-то договорились, хотя, конечно, обеим было невдомек, что на самом деле они обе просто друг другу сдались.

***

      Аделия поняла, что она в отчаянии, когда, увидев сцену около номера Эндрю, не ощутила никаких эмоций. В самом деле было плевать на то, что там у них с Мануэлой, что это правда или неправда, кому еще они лгали… была ли разница.       Она вышла из номера с одной целью — наконец решилась узнать окончательную правду, вытащила из сумки тест, как следует заранее подчистила улики — помимо упаковки выбросила и инструкцию от теста в коридоре, оставив себе лишь одну пластиковую полоску — и остановилась перекурить для храбрости.       За почти полчаса моральной подготовки храбрости не прибавилось. Вернувшись в свой номер, Адель закрылась в роскошной ванной комнате, где стояла такая тишина, что через пару минут она стала давить на уши. В окна уже лился солнечный свет, переливался в витраже, которым огородили приватную часть комнаты от посторонних глаз (которых все равно не нашлось бы на двадцать пятом этаже). Обстановка была радужнее не придумаешь, но Аделию била крупная дрожь.       Она вышла из ванной, села на постель в своей спальне, залитой таким же теплым светом, и стала отсчитывать секунды, складывая десятками.       Все мысли в эти мгновения словно выбросило из головы, она не думала о том, как будет жить или том, что стоит сделать в первую очередь, кому сказать — какая-то невероятная по тяжести апатия навалилась на плечи. Солнце ослепило на мгновение, пока Адель расфокусировала взгляд на оконном проеме, где плыли облака, одни быстрее других. В голове она мысленно досчитала наконец до трехсот.       Обреченно развернула к себе пластиковый экран. Она откуда-то точно знала результат за мгновение до того, как посмотрела на тест.       Бросив полоску на покрывало, Аделия уставилась в окно, чувствуя, как наполняются слезами глаза. Она набрала воздуха в грудь, обняла себя за плечи, подтянула колени, словно хотела сжаться в точку, и медленно-медленно тяжело выдохнула.

***

      О результате она не решилась писать Вудкастеру в смс, Адель поняла, что стоит сказать лично. В самолете она сидела, словно каменный истукан, не сразу заметив, как мама гладит ее по руке.       — Малыш, ты в порядке? — спросила она.       Еще никогда не было так тяжело лгать, но Адель выдавила из себя улыбку и покивала.       — Соскучилась по дому, — ответила она, едва успев придумать отговорку.       Маму несложно было обмануть, Делорис была неисправимой оптимисткой и с гораздо большей вероятностью поверила бы в позитивную чушь, нежели в горькую правду. Однако Аделии это сейчас было только на руку. Она вновь отвернулась к иллюминатору, глядя как где-то внизу проносятся километры океанской глади, и постаралась ни о чем не думать.       В соседнем самолете точно так же старался ни о чем не думать Джонатан. Не думать о том, с чем вновь придется столкнуться по возвращении домой, о чем он ненадолго сумел заставить себя забыть. О скребущемся на сердце чувстве, голосе, который шептал «тебе не кажется, и ты это знаешь». Он знал, но предпочел забыть. Хотя бы на время.       На том же борту, сидящая рядом Мануэла смотрела на ту же океанскую гладь, простирающуюся под ногами. Она вертела между пальцами жемчужину, что подарил ей Сесил, и напрасно гнала из головы все мысли относительно того, что он сказал ей напоследок. Каждый из них увозил с Нью-Провиденс свои воспоминания. Несмотря на то, что Мануэла бывала на острове уже больше десяти раз, на сей раз она определенно увезет отсюда совершенно особенные воспоминания. Не о признаниях, слезах или попытках увильнуть — только об одном поцелуе в рассветной дымке, одном-единственном, во время которого ей удалось на мгновение забыть обо всем, что их разделяло, и утонуть на миг в том всепоглощающем чувстве, что объяло обоих. Все на миг она поверила, что это реальность.       Сидящий в одном самолете с Аделией Сесил тоже сохранял кое-что в памяти. Когда бы он ни вернулся теперь на остров, он запомнит одно — здесь он буквально кончиками пальцев коснулся заветного приза, который больше никогда не будет ему принадлежать.