куда делась ася?

Алина проснулась уже в знакомом доме. На дворе была суббота, середина октября. Выпал первый снег. По словам Наташи, он запозднился в этом году. Столичную журналистку удивила легкая белая шаль, которая нежно обнимала белушкинский асфальт. — Пойдешь со мной на рынок? — спросила школьница за завтраком. — На рынок? Типо рынок? Наташа закатила глаза. Ей было невдомек, что Балабанова в «своей этой» Москве не ходит на рынок за продуктами. Она всё в «Лавки» да «Вкусвиллы». — Ну да. Мама попросила купить овощей, и пахлавы я хочу. Журналистка пожала плечами. Рынок это что-то далекое из ее детства. Мама заставляла вставать на картонку, чтобы померить новую школьную форму. Но то был давнее и доисторическое начало нулевых. Алина рассудила профессионально. Когда она еще раз окажется на провинциальном рынке? По собственной надежде, не скоро. Поэтому нужно было хватать возможность и ввязываться в приключение. До рынка они добрались пешком. Мороз слегка сковывал кончики пальцев на ногах, но Алина терпела. Она уже думала попросить Феликса отправить ей ботинки. Погодка особенно шептала: шквальный ветер обнимал тисками, холодный воздух и средне статическое сивое небо обрамляли этот и без того мрачный полдень. Мороз слегка сковывал кончики пальцев на ногах, но Алина терпела. Несмотря на широкие взгляды, воспитанные интернетом и мамой с папой, она была полна предубеждений к этому месту. Рынок встретил девушек красивой готической аркой. Но, опустив взор, Балабанова заметила несколько змей-рядов, уползающих в затягивающую глубину базара. Вправо уходил туннель вещевого рынка. Стены длинной пещеры были обрамлены сталактитами кроссовок Balenciaga и сталагмитами манекенов, увешанных Gucci и Pradа. Но их интересовал крытый павильон – обитель купцов из стран ближнего зарубежья. Стоило войти туда, как запахи идеальным хуком бойца ММА ударили по нашим носам. Они шли по рядам, а повсюду слышалось: «Девушки, сюда!», «Красавицы, скидку сделаю». Эти полукрики пугали и заставляли ретироваться вперед к кондитерскому отделу. Найдя нужный прилавок, Наташа попыталась заговорить с очаровательной продавщицей, но она, не замечая, доказывала кому-то что-то про кого-то. Они решили не отвлекать ее алую помаду и синие тени от важных сплетен, поэтому журналистка и школьница продвинулись дальше. Все-таки пахлаву им продали в другой точке. Продавцом оказался некий генерал. Услышав его прозвище, лица и глаза девушек неестественно изменили форму. Уголки губ мужчины проскользили наверх, и он уже собирался рассказать какую-то невероятную историю о происхождении его никнейма, но они испарились в глубине рынка. Следующая миссия – овощи и фрукты. На самом деле, и Алина, и Наташа слегка боялись проходить мимо этих рядов. Нас пугали скользящие взгляды, крики, требующие подойти купить авокадо или драгон-фрукт. Весь этот агрессивный маркетинг не впечатлил их. Внимание привлек самый молчаливый продавец. Пока подруга искала подходящие помидоры и нектарины, москвичка просто рассматривала прилавок. Чем больше она смотрела на стройные пирамиды слив, штабеля уснувших огурцов и шахматные клетки коробок, в которых фигурами были укутанные в белую сетку инжиры, тем больше дары огородов и садов завораживали. Алина даже не могла представить, какой путь проделал этот персик, чтобы оказаться здесь в этот карикатурно-белушкинский день. Утопая в своих мыслях, журналистка не заметила, как к ней обратилась старушка: – Знаешь, как проверить эти яблоки? – вопрошал цветочный платочек. Бабуля была такого низкого роста, что девушка не могла увидеть ее лица. Алина была Эверестом, а она – крошечным холмиком. – Что за молодежь пошла! Потрясти. Потрясти надо. Бровь журналистки самовольно взмыла к небу, ведя разговор с незнакомой вместо нее. Старушка решила не отвечать на ее незаданный вопрос. Она взяла зеленоватый плод познания, поднесла к московскому уху и начала трясти. Алина услышала, как внутри яблока что-то шипит как отбеливатель, сражающийся с нагаром на сковородке. – Шипит? – в ответ я кивнула, – Спелое! После этих слов носительница секретных знаний растворилась в толпе. Наташа купила все необходимое, и они двинулись к выходу. Девушки болтали. Город был оживлен. До этого момента Алине казалось, что в Белушке живет четыре калеки и пару приятных людей. Но оказалось, что приезд базара заставлял местных вылазить из своих шахт и усиленно закупаться турецкими кроссовками и краснодарскими помидорами. Эта атмосфера всеобщей суетности Балабановой напомнила Москву. Белокаменная также мельтешила людьми. Где-то вдалеке кто-то обсуждал, что сегодня самый удачный день собирать клюкву. Алина спросила Наташу: — А почему? Ты знаешь? — Ну, типо первый мороз. Традиция такая. Вообще местная легенда есть, что клюква, собранная после первого снега — это капли крови. — Чьи? — с тревогой спросила Балабанова — Дочери хозяйки Вороней горы. По сказу она влюбилась в горняка, а тот приревновал ее к другому и выстрелил в нее. Пока девушка пыталась добраться до своей матери в поисках защиты. Она роняла капельки крови на месте, которых мигом созревала клюква. Говорят, что если съесть такую ягоду, то зимой обойдут болезни и напасти. Балабанова напряглась. В нынешней ситуации этот сказ обретал какую-то жуткую интерпретацию. — Ты чего? Это просто легенда. Расслабься. Алина решила не продолжать этот разговор. Они шли обратно, как дорогу им перегородил автомобиль. Окошко медленно опустилось. И из него выглядывал точеный профиль. — Подвезти? Балабанова хотела отказаться. Зачем человека напрягать лишний раз. Но за нее ответила Наташа: — Здрасьте, Александр Константинович. Если можно… — Нужно, Наташа. Залезайте. Школьница быстро уселась на заднее сидение, быстро закрыв перед Балабановой дверь. Тем самым она показала: куда журналистке следует сесть. Алина поддалась на эту уловку. Она приняла условия Наташиной игры. Девушка села вперед. Она вспомнила вчерашний «момент». Ей было неловко и даже стыдно. «Чертова идиотка», — думала Алина. Руневский не подавал виду, что что-то не так. Он спросил: — Куда подвезти? — Меня домой, а Алину не знаю, — бодро проговорила Столыпина. Балабанова сверкнула взглядом на школьницу. Та вновь лишила ее возможностей для маневра. Но Наташе было все равно. Она сверкала как волосы бальников. Этакая белушкинская Лариса Гузеева. — Меня домой, — тихо проговорила Алина. Следователь кивнул. Через пару минут тишины Балабановой пришло на телефон сообщение от Наташи. Там была ее фотка с Руневским со спины. С подписью: «Мои мама и папа». В ответ на это сообщение журналистка отправила стикер клоуна. Разговор между Руневским и журналисткой не клеился. Зато с дочерью главы он шел лучше некуда. Обсуждали школу и образование. — Спасибо, что подвезли, Александр Константинович. — Не за что. Отцу привет. — Передам. Алина, встретимся вечером часиков в 8 у тебя? В разговор вклинилась смущенная журналистка. — Договорились. Девочка покинула машину и оставила их наедине. Ехали они молча. Руневский решил прервать неловкую паузу. — Замечательная девчонка. Алина улыбнулась. Это была правда. Наташа – как бы банально не звучала, лучик света в темном царстве. — Ага. Та еще заноза, но хорошая, — произнесла Алина с сестринской нежностью. — Я сейчас поеду к себе работать. Если хотите, можете со мной. Легкий румянец тронул Алинины щеки. И она хотела бы согласиться. Но договорилась созвониться с Феликсом по работе. — Я бы с радостью, но работа. Редактор и так меня хочет пришить. Руневский улыбнулся, смешав в улыбке понимание и разочарование. — Понимаю. — Но вдруг, что… Я на связи, — проговорила Балабанова. Следователь кивнул. До дома Дианы Олеговны оставались считанные минуты. Снег хрустел под колесами машины. Они подъехали. В глазах Руневского промелькнуло сомнение. Он что-то просчитывал. — Алина, по поводу вчера… Журналистка быстро перебила мужчину и сказала: — Простите, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. И, не выслушав его ответ, она покинула машину. Следователь может быть и хотел что-то сказать. Но девушка не оставила ему возможности.

***

Было около половины восьмого. Алина уже полчаса разговаривала с Феликсом. — Понамарева негодует от твоей редактуры. — Да, плевать я хотела. Сама какую-то хрень пишет. А я еще и виновата. — Давай не о работе, — хитро произнес Юсупов. — Как на личном? — Феликс, от-е-би-сь. Послышалось недовольное цоканье мужчины. — Я все еще твой начальник. — Тогда ты не имеешь право лезть в мою личную жизнь. Это нарушает корпоративную этику. — Такая умная! возмущенно произнес редактор. — А если серьезно? — А если серьезно, то… — Алина замолчала. — То… — Я запуталась. На том конце провода послышался хохот. — И кто он? — Все, отвянь. — Алина, я благословляю. Следователь? Да? Он горяч. Сам бы ему дал. — Ну, я могу поговорить о твоей персоне, — едко ответила журналистка. Внезапно раздался звонок по второй линии. Балабанова посмотрела на дисплей. «Руневский». — Вспомнишь… Ладно, Феликс, я перезвоню. Редактор напоследок успел лишь сказать: — Ебитесь, дети мои… И раздались гудки. Алина произнесла: — Да? — Нашли еще одну. За Вами заехать? — Кто? — Неизвестно. — Боже. Заезжайте. — Буду через пару минут. Балбанова моментально собралась. Выходя из дома, она сказала Диане Олеговне, что если придет Столыпина, чтобы та отправила ее домой. Сама журналистка написала сообщение:

« Наташ, тут пиздец. Я работаю. Давай завтра?»

***

Алина села в машину к Руневскому. Оба молчали. Она видела, как он сжимал руль до белых костяшек. Злость и отчаяние переполняли его. — Ты не виноват, — сказала Алина, догадываясь, что беспокоит мужчину. – Ты делаешь все, что возможно. — Недостаточно, — мрачно буркнул Руневский. — Если бы я делал все, то он бы не убил какую? Восьмую девочку? Алина положила руку поверх его. Теперь на руле было три ладони. Мужчина посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Балабанова сказала: — Даже если так. Никто другой кроме тебя не поймает его.

***

Несмотря на то, как журналистка храбрилась, тревога одолевала ее. Особенно усилилась она, когда они шли по лесу. Снег издавал молящий хруст под ногами. Звезды стали еще выше. Балабанова просто шла за Руневским, смотря под ноги. Внезапно она заметила маленький кустик клюквы. Девушка отдалилась от следователя. — Алина? — Дай мне минутку. Журналистка сорвала пару ягод и сунула их в карман. Руневский задал немой вопрос. — На удачу. Примета такая. Они подошли к столпотворению людей и собак. Все расступались перед Руневским. Но он обернулся и спросил: — Может не пойдешь? И, несмотря на страх, который по неизвестной причине сковал ее, она произнесла короткое и утвердительное: — Пойду. Он поднял оградительную ленту. Девушка ловко прошла под ней. И стоило ей поднять голову, как она встретилась с Нобелем. — Закончил уже? — спросил холодно Руневский. — Да, — мрачно ответил криминалист. — Ну, что там? — вклинилась Алина. — Она еще теплая. Клюквенники нашли. Их допрашивает Дашков. А так все тоже самое. Изнасилована. Задушена. Порезана. Единственное — зубы на месте. — Не успел? — очередной вопрос задал следователь. — Да. Резец один слегка шатается. Видимо спугнули. — Ладно, с утра жду отчет. Нобель кивнул. Они прошли дальше вглубь периметра. Балабанову уже заметно трясло. Она успокаивала себя, что от холода ее пробивает на дрожь. Но, на самом деле, ей было страшно. Они подошли к трупу. Алина увидела раскиданные темные кудри. Кожа была белая как снег. В руках у мертвой были сжатые ягоды. Их розово-красный сок смешался с цветом лужи бурой крови. Алина избегала лица покойницы. Она уже догадывалась. Кто это был. Балабанова рухнула на снег и зарыдала. Ее истерику казалось, слышали все. Ее трясло. Она шептала: — Нет… Нет… Нет… Не она. Почему она? Горячие слезы прожигали снежное одеяло. Девушка хотела прижать голову трупа к себе. Обнять в последний раз. Она так хотела увидеть ее темные сияющие глаза, но были закрыты. Закрыты навсегда. Она мечтала не увидеть ее милую улыбку. Журналистка уже не услышит ее подколов. — Наташа, прости меня. Прости меня! — тосклива скулила Балабанова. Рука Руневского легла к ней на плечо. Он приподнял девушку. И развернул ее к себе и прижал. — Я не спасла ее. Я могла ей помочь. Могла. Она такая хорошая. Она добрая. Никому зла не желает. За что? Почему она? Саша, почему она? Следователь прижал ее сильнее пытаясь успокоить. Алина начала бить его в грудь. Ее удары были обессилены от горя. — Это не она. Это ведь не она. Скажи, что мне показалось. Это другая. Это не она. — Алина… — Это не она. Не она, — навзрыд говорила девушка. — Мне жаль. Девушка отошла от него. Вытерла слезы. В момент ее покинули эмоции и душа. Она сказала роботизированным голосом: — Надо позвонить, — только на эти два слова ей хватило стали: — ее… ее родителям, — вздрогнула она. Руневский кивнул. К ним подошли сотрудники морга. Они забрали Наташу. Вернее кто-то забрал ее навсегда.