Не в этом мире

      Судьба Норина была нелёгкой: омега не успел достигнуть зрелости, когда его выгнали из племени. Это не удивительно — дитя, напоминающего кожей и волосами снег, должны были убить ещё при рождении. Он отличался от смуглых, темноволосых обитателей местного племени. Норина спасло лишь то, что его отец являлся местным шаманом. Одинокий омега смог убедить людей, что этого младенца ему послал сам дух зимних ветров и стужи. И что если его убить, в следующую же зиму всё племя умрёт от сильнейших морозов и непогоды.       Шамана в племени почитали, к его мнению прислушивались. Немолодой омега исправно выполнял свою роль: общался с духами, просил их, чтобы охотники принесли много добычи, чтобы урожай был богатым, а река полнилась рыбой. Мог шаман и влиять на погоду, вызывая дождь, когда тот был нужен, или прекращая сильные бураны, заметающие хижины по самые крыши снегом.       Поэтому подрастающего ребёнка от столь влиятельного в племени человека никто не трогал. Хотя и сторонились. Дети никогда не играли с Норином. В открытую не обзывали и не обижали, но стоило маленькому омежке появиться рядом, тут же уходили в сторону. Поначалу он ходил за ними, не понимая, что дети уходят именно от него, а не по какой-то иной причине. Пока однажды особенно смелый мальчишка не заявил:       — Снежноголовый, мы с тобой играть не будем! Папа говорит, что если ты прикоснёшься к кому-то, то заморозишь его на месте.       — Нет, это не так, — Норин протянул вперёд тонкую, белую ручку, пытаясь продемонстрировать мальчику, что тот не прав.       Но мальчуган, а за ним и остальные дети, с криками разбежались от него. С тех пор они уходили сразу же, как только Норин появлялся в поле зрения. Со временем маленький сын шамана тоже перестал стремиться к какому-либо контакту с посторонними. Омежка создал для себя свой собственный мир, где существовали только он и отец — шаман, проводящий каждое новолуние и три раза между свот ритуалы. Лишь Норину было позволительно смотреть, как он, сжигая на большом, плоском диске из металла травы, раскачивается и бьёт в кожаный бубен, постепенно погружаясь в транс.       Нередко губы отца при этом безмолвно шевелились. Тогда Норин понимал, что шаман сейчас беседует с духами. Выходя из этого состояния, он часто плохо себя чувствовал: его рвало с кровью, а после шаман не мог встать с ложа какое-то время.       «Расплата за дар, которым мне не дано было овладеть», — отвечал он бледными губами, когда маленький Норин интересовался, что же случилось с его самым близким и родным человеком. Когда родитель был в обессиленном состоянии, а со временем это случалось всё чаще и дольше, Норин ухаживал за отцом и брал на себя все заботы и хлопоты по хозяйству.       В десять лет омежка уже умел доить козу, давать ей корм, собирать яйца у оставшихся в хозяйстве куриц и насыпать им зерно, ухаживать за небольшим огродиком, разбитым за хижиной, готовить нехитрую еду, поддерживать огонь в очаге и даже немного умел ткать и выделывать шкуры. Кроме знания бытовых дел, Норин успел перенять от отца и некоторые хитрости в общении с духами: так он умел уговорить духа хижины помогать ему и не проказничать, речного духа — не прогонять рыбу и не снимать с крючка улов, не рвать и не путать сети, духов леса — не путать тропы, не прятать от глаз грибы и ягоды. При этом отец всегда хвалил сына, отмечая, что у него получается это намного ловчее, чем у самого шамана.       Да, одинокий омега, на чьих плечах лежала ответственность за будущее племени, пошёл на хитрость, которую кто-то назвал бы грязным делом. Но шаману было всё равно, о чём судачат за спиной глупцы. Ему было видение: сама богиня-мать явилась омеге, указывая на единственный путь, что приведёт к спасению их племени. Шаман должен разделить ложе с чужаком. Тогда богиня дарует ему лунное дитя, в чьём теле будет силы больше, чем в любом из шаманов племени за всё время его существования. Лишь его рождение спасёт племя от возможных бед, что грозит принести с собой засуха, длинной в три года. Так отец Норина дал ему жизнь, постепенно теряя собственные духовные силы и слабея с каждым проведённым ритуалом.       Шаман, хоть и часто «гостил» в мире духов, от мира земного оторван не был. Он видел, как племя отторгает его дитя. Пожилой омега понимал, что ему осталось немного времени. Ворон, что проведёт его по тропе в мир иной, уже летит. Тогда хитрый мужчина велел вождю построить ему ещё одну хижину — якобы, шаману требовалось большее уединение для общения с духами.       Кроме того, он велел, чтобы делали это семеро альф, которые не должны нарушать молчания, пока не построят хижину. Место для неё шаман выбирал сам, и знали о нём лишь он да строители. Вождь сделал всё ровно так, как велел пожилой омега. Ибо пророчества его всегда сбывались, хвори от его рук — излечивались, а недруги его — оказывались в пасти лютого зверя или вовсе исчезали.       Мудрый альфа — вождь племени, понимал, что без такой силы им будет нелегко. И удержать шамана на своей стороне можно лишь с помощью уважения, почитания и своеобразной дружбы. Правда, и сам омега своей властью без надобности не пользовался, от чего в глазах племени имел немалый авторитет.       Норин не понимал, зачем отец затеял постройку ещё одной хижины, да к тому же в самой чаще лесной. Ведь именно туда он уходил каждое утро вместе с группой молодых, сильных альф. Но лишних вопросов отцу не задавал, послушно занимаясь хозяйством. В последнее время, шаман чувствовал себя всё хуже. Норин замечал, что по ночам отец сильно кашляет, а пару раз утром на подушке омежка видел капли крови. В попытке облегчить состояние родителя, он самостоятельно собирал травы в лесу, делал настои и поил ими шамана утром и вечером.       — Сам сделал? — пожилой омега потягивал небольшими глоткам горячую жидкость, глядя через кольца пара на своего сына.       Норин только кивал, не отрываясь от работы по дому.       — Истину сказала богиня-мать… — шептал шаман, погружаясь затем в нелёгкие думы о дальнейшей судьбе своего дитя.       Мужчина понимал, что отвары, в которые Норин неосознанно вкладывал часть своей силы, лишь ненадолго продлят его путь жизни. И за это врем ему необходимо передать все свои знания сыну и обеспечить ему безопасное существование, если после его смерти племя ополчится против лунного дитя.       Поэтому шаман поторапливал постройку хижины, но при этом заставил альф благоустроить её не хуже той, что была в поселении: стены и крышу просмолили, между брёвнами проложили сухой мох, потолок снаружи утеплили сеном, которым плотно забили чердак. Кроме этого шаман заставил альф сложить необычный очаг, который нарисовал на дощечке, а после лично контролировал его создание. Альфы удивлялись, но делали. В итоге мужчины только задумчиво чесали головы, когда у них получилось интересное сооружение из глины и песка: само по себе оно напоминало маленькую хижину, только внутри неё жил огонь. Чтобы дым от очага выходил наружу, шаман заставил строителей сделать не обычную дыру в потолке, а слепить длинный глиняный же рукав, по которому дым, минуя хижину, выходил в отверстие в стене.       Территорию вокруг хижины шаман приказал огородить частоколом и поставить ворота из толстых досок. Когда альфы заканчивали прилаживать прочный засов на них, шаман вышел из хижины с кувшином ягодной настойки в руках.       — Выпейте, сыны, силу восстановите, — пожилой омега с тёплой улыбкой протянул им сосуд. У мужчин не было причин отказаться.       Альфы сделали всего несколько глотков тёплой, кисло-сладкой жидкости, большего на всех не хватило. Вот только стоило им вернуться из леса, как на всех разом напало странное беспамятство: мужчины не помнили ни где провели последние месяцы, ни что они при этом делали.       Вождь возмутился, ведь это именно по его указанию молодые альфы пошли строить хижину шаману. В самые чёрные головы сразу же полезли грязные мысли. Находились даже смельчаки, судачившие, что пожилой омега попросту развлекался с молодыми телами, ведь хижины то никакой в лесу никто не находил! Правда, у таких смельчаков в тот же день или язвы во рту открывались, или зубы начинали болеть все разом. Шаман же на вопросы вождя и соплеменников отвечал: «Духи желают говорить со мной только в чистом месте, вдали от людских голосов». Постепенно молва утихла.       Способствовало этому и то, что шаман действительно почти каждый день уходил в лес и возвращался поздно вечером, словно действительно весь день говорил с потусторонними силами. Племени было неведомо, что отец Норина всё это время обустраивал будущее жилище для своего сына. Он незаметно перетаскивал утварь, инструменты, тёплые шкуры и долгохранящиеся продукты: зёрна, орехи, сушёное мясо и рыбу — которыми Норин мог бы питаться первое время.       К приходу осени шаман решил раскрыть своему сыну тайну существования хижины на берегу лесной реки. В одно туманное утро, когда травы покрывало тяжёлыми каплями росы, а изо рта вырывались клубы пара, отец разбудил Норина и велел следовать за ним. Омежка не понимал, зачем родитель ведёт его куда-то, но по своему обычаю вопросов не задавал, а слушал и рассуждал. Вскоре духи леса поведали ему, что шаман ходит этой тропой каждый день. Тогда Норин и догадался о цели внезапной прогулки.       — А они легко тебя принимают, — шаман кивнул в сторону невидимых для глаз простых людей сущностей. — Мне пришлось принести жертву, чтобы со мной хотя бы заговорили. Это хорошо. Значит, не пропадёшь, когда меня не станет. Тропа, по которой мы сейчас идём, от чужих глаз заговорена. Пустит лишь тебя и меня, чужаков духи уведут в сторону. Мы пришли.       Шаман остановился, жестом указывая в сторону, где на высоком берегу небольшой лесной реки ютилась подготовленная специально для Норина хижина. С этого дня юный омега начал своё обучение мастерству шамана.        Отец всё же надеялся, что племя не прогонит его дитя, ведь тогда они останутся без силы шамана. А более среди них никто не обладал даром видеть духов и разговаривать с ними, и уж тем более, никто из племени не знает, как провести тот или иной обряд, как излечить заговором хворь, какие травы и коренья в лесу могут быть полезны для людей. Шаман, хоть и приготовил для своего лунного дитя прекрасное укрытие от злого мира людей, совсем не хотел, чтобы Норин прожил всю жизнь в отчуждении.        «Человеку нужен человек», — говорил его учитель. Пожилой омега, прожив почти всю жизнь в одиночестве, был с этим полностью согласен. Последние десять лет, что Норин был рядом, стали для мужчины лучшими годами в жизни.       Юный омежка оказался очень способным учеником. Шаман уже давно понял, что его сын одарён огромоной силой. Поэтому всякий ритуал и заговор давались ему с первого раза. Отцу оставалось только разъяснять своему отпрыску некоторые тонкости и детали, ведь с этим не поможет ни одна сила.       Прошла осень. С наступлением сильных морозов Норин настоял, чтобы в хижину они пока что не ходили. Шаман сильно ослаб, холод мог плохо сказаться на здоровье пожилого омеги. Каждый зимний вечер Норин делился с родителем своими духовными силами. Но тот лишь измученно улыбался, всякий раз повторяя: «Ты льёшь воду в дырявый сосуд, дитя».       Однако юный омежка неизменно, раз за разом продлевал жизнь своему отцу, пока за стенами хижины бушевала метель или трещал мороз.Теперь именно он, Норин, выполнял все ритуалы и обряды. По сути, омега в свои одиннадцать лет уже стал полноценным шаманом. Но люди племени не знали об этом, полагая, что это пожилой омега отводит самые сильные ненастья от них, что это именно он не даёт скоту умереть от холода, а посевам вымерзнуть, что это его заслуга — появление за зиму в племени нескольких крепких, розовощёких младенцев.       Пришла весна. Снега сошли и утекли ручьями, наполняя водой реки и озёра. На полянах зеленела молодая, сочная трава. Лес ожил, наполняясь голосами птиц и одеваясь в наряд из первых листьев. Зацвели первоцветы, между которыми сновали в поисках нектара проворные насекомые. Люди племени радовались, что смогли пережить зиму. Несли дары в благодарность к хижине шамана, устроили празднество в честь прихода весны. Только Норину было совсем не весело.       Его отец теперь вовсе не вставал с ложа, плохо ел и мало пил. Никакие духовные силы мальчика не помогали старому шаману восстановиться. Однажды он подозвал к себе сына, предупреждая, что разговор будет долгим. Хотя до наступления созревания Норина как омеги ещё следовало несколько лет, пожилому омеге пришлось поведать ему о всём именно сейчас. Мужчина чувствовал, что осталось ему совсем недолго.       Норин старательно слушал и запоминал слова родителя, рассказывающего о течке, её цикле и способах облегчить состояние омеги в это время. Поведал шаман и о таинстве, свершающимся между омегой и альфой, после которого на свет может явиться дитя, описал травы, которые помогут, если омега ещё не готов дать новую жизнь.       — И самое важное, сын, — скрипучий голос шамана ненадолго замолк, чтобы Норин приготовился слушать ещё внимательнее, — найдёшь свою истинную пару — будет тебе счастье. Или он тебя найдёт. Дороги жизни идут так, что истинные пары всегда встречаются. Своего альфу ты сразу узнаешь, ибо только его запах учует твой нос. Чужие альфы не будут пахнуть ничем, кроме запахов тела. Не расставайся со своей парой, будьте всегда вместе…       — Так и будет отец, не переживай, — успокаивал Норин родителя.       А сам в этот момент думал: «Да кому я нужен, если все в племени от одного моего вида в хижины прячутся».       Шаман устало прикрыл глаза, но не уснул, как подумал сначала мальчик. По его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.       — Я вот свою пару оттолкнул. Бросил сам. Глупый человек… Побоялся потерять остатки духовной силы. Ради племени, что потом будет отвергать моё дитя. Твой отец, Норин, чужестранец, пришедший из мест, где круглый год царит зима. Он был моей парой. Прими я тогда иное решение, уйди вместе с ним в его края, мы могли бы жить сейчас одной семьёй. Ну и пусть, что я не смог бы видеть и слышать духов. Но он бы был рядом… Тебе же, Норин, потери духовных сил при связи с истинным бояться не стоит. Это во мне её всегда была лишь небольшая крупица. Тебя же богиня-мать наградила духовной силой сполна. Так что не потеряй своё счастье, чтоб потом не лить слёз на смертном одре, как я…       — Ты не умрёшь, отец! Не умрёшь! — Норин вскочил на ноги, настолько сильно всё внутри мальчика протестовало против очевидного и неизбежного.       — Ты прав, сынок, шаманы не умирают. Шаманы уходят за вороном в мир иной. Я буду всегда оберегать тебя оттуда. А сейчас позови-ка ко мне вождя…       Норин послушно выполнил поручение отца. Пожилой альфа, что тоже готовился передать через пару лет своё место сыну, явился в хижину шамана так быстро, как только смог. Норина не просили выйти, поэтому омежка, не лишённый природного любопытства, сел у очага. Вождь отдал лежащему на ложе человеку положенные почести.       — Раз соблюдаешь церемонии, значит ещё уважаешь меня. Так запомни же моё слово, вождь, — шаман поднял в воздух иссушенную болезнью руку и указал пальцем в грудь пожилого альфы. — Вскоре меня не станет. Место шамана племени должен занять Норин! Не смейте обижать сироту. Сделаете ему худо, оно к вам во сто крат сильнее вернётся! Запомните моё слово! Если кто из племени тронет лунное дитя хоть словом, хоть пальцем, я лично с того света вернусь и воздам обидчику за всё!       Маленький омежка слушал отца с нескрываемым удивлением и некоторой долей страха. Казалось, что шаман вкладывает в свои слова последние остатки духовных сил, чтобы запечатать их в родовое проклятье племени. Вождь тоже проникся речами умирающего.       — Не обидим сына твоего. Да если он шаманом за тебя будет, у кого же духу-то хватит! Покойся с миром, друг мой, будет твоему снежноголовому спокойное житьё. Даю своё слово.       Речи пожилого альфы успокоили старого шамана. Посему смерть его была легка. Без мучений и страданий, во сне он ушёл за вороном в мир иной. А на том конце дороги шамана уже ждал его истинный.       Норин долго горевал по родителю. Да, омежка он был не по годам смышлёный, умелый и спокойный, но всё же оставался ребёнком. Вождь наказ умирающего шамана людям племени передал. И объявил Норина новым шаманом племени. Народ этому не обрадовался.       «Как с этаким шаманом жить-то? Рожать буду и близко к младенцу не подпущу!», «К нему и подойти-то с просьбой страшно, не то что прикасаться!» — это лишь немногое, что случайно слышал Норин от омег племени. Но мальчик и не стремился завоевать их расположение или доверие. Если кто-то всё же решался просить о помощи, омежка помогал. Проводил обряды и ритуалы на хорошую погоду или охоту, как и отец оберегал поселение от разных напастей, но по прежнему оставался для них чужаком. Так прошёл год.       Норину исполнилось двенадцать лет. Несмотря на то, что тело омежки оставалось детским и ещё не начало созревать, красотой Норин не был обделён уже сейчас. Сам мальчик этому особого внимания не уделял. Да и окружающим было не до красивого личика юного шамана, ведь яркое отличие от них пугало людей куда сильнее, чем привлекала необычная красота маленького омеги.       Вот только сын вождя, что уже вошёл в зрелость и вскоре должен был занять место отца, свою былую пугливость куда-то растерял… Это именно он много лет назад испугался протянутой к нему ручки малыша-Норина и первым бросился наутёк. Сейчас же, будучи альфой девяднадцати лет от роду, он вдруг стал проявлять к юному шаману недвусмысленный интерес. Незамужние омеги племени из-за этого злились, тайком брызжа ядом в сторону Норина. Теперь его невзлюбили ещё сильнее.       Сам же омежка на знаки внимания никак не отвечал: от помощи отказывался, подарков не принимал, на прогулки вместе не ходил. Но это не мешало сыну вождя иногда подкарауливать юного шамана в лесу за сбором трав. Норин каждый раз невольно пугался, хотя знал, что лесные духи не дадут его в обиду. Впрочем, молодой альфа дальше слов не заходил:       — Не понимают они, глупые люди, красоты твоей, шаман, — сын вождя стоял в стороне, опираясь на ствол дерева, и наблюдал за Норином. — А я знаю: придёт твоя зрелость, и мы друг друга учуем. Нет моей пары боле в племени. Ты моим будешь. И это правильно, когда шаман и вождь — пара. Это хорошо для племени.       Норин ничего не отвечал, молча собирая нужные травы и коренья, и уходил из лесу.       Однако ни старый вождь, ни его супруг желаний сына не разделяли. Пожилой альфа уже давно присмотрел для своего отпрыска жениха — юного омегу, сына вождя другого крупного племени. То было намного выгоднее: увеличатся территории для охоты и рыбалки, наладится торговля между племенами, закончатся нечастые стычки.       Но сколько не пытался пожилой альфа вразумить своего взрослого сына, ничего у него так и не вышло. Тот словно помешался на снежноголовом, утверждая, что только с ним создаст союз. Тогда супруг вождя придумал хитрость:       — Скоро наступит весенняя охота. Сынок наш в лес уйдёт надолго. Тогда-то от шаманёнка и избавиться можно будет, — шептал немолодой омега на ухо своему альфе, лёжа на супружеском ложе.       — Избавиться? — вождь нахмурил брови, не до конца понимая, к чему клонит его пара.       — Избавиться. Удавку на шею, а потом в речку. Пусть рыб своей белой плотью кормит.       — Нет, нельзя так. Я его отцу слово дал… А ну как, действительно с того света вернётся? Да и как племя без шамана?       — А мы другого шамана позовём на его место. Вон, у соседей шаман ученика взял, скоро обучится всему. Мы его как приданое с женихом позовём. Не откажут, им лес наш нужен, у самих-то степи кругом, — хитрый омега гнул своё. Ему тоже не нравился снежноголовый мальчишка, что вскружил голову единственному сыну. — А что на счёт старого шамана, так неужто ты боишься гнева покойника? При его жизни я ещё мог понять, почему наш вождь так обхаживает зазнавшегося омегу. Но чего ты боишься, когда от него и горстки пепла не осталось? Или теперь почести его сопляку отдавать намерен? Тебя племя на смех поднимет и выгонит в тот же день.       — Не собирался я ему почестей отдавать, ещё чего! Чтобы я, перед каким-то щенком… Решено, как только наступит весенняя охота, мальчишку из племени выгоним! Пусть идёт в леса, подобру-поздорову.       Старый вождь всё же не решился на убийство лунного дитя. Слова умирающего шамана ещё слишком отчётливо жили в памяти пожилого альфы.       Норин был готов, к тому, что в первый день охоты к нему придут люди племени. Мальчику было видение, посему ещё загодя он смог перенести почти все вещи в лесную хижину. Даже коза и куры теперь жили там, в небольшой клети, что омежка соорудил из крупных веток собственными руками. Охраняли хижину и скот лесные духи, которых Норин научился зазывать себе на службу. Юный шаман ушёл бы и раньше, не дожидаясь явления вождя в сопровождении оставшихся в племени омег и старцев. Да только уйди он сам, нарушит слово, данное отцу: не бросать людей, служить верой и правдой, защищая племя от невзгод.       Когда солнце клонилось к земле, в дверь хижины шамана нетерпеливо постучали. Тарабанили сильно и быстро, словно у гостя имелось какое-то срочное дело. Норин открыл дверь. На пороге стоял старый вождь. За его спиной — супруг пожилого альфы. За ними, заполняя небольшой дворик вокруг хижины, толпилось множество людей. На лицах всех читалась радость, кто-то открыто злорадствовал.       — Слушаю вас, — сказал Норин, предварительно отдав пожилому вождю племени почести.       — Уходи. Племя тебя здесь видеть боле не желает, — вождь нахмурил брови, упираясь руками в большой деревянный посох, что помогал мужчине с больными ногами передвигаться. Альфа приготовился, что мальчишка начнёт стенать и упрашивать остаться, а то и угрожать начнёт. Но юный шаман ответил только:       — Что ж, раз племя желает, то будет так.       Мальчик взял небольшую котомку, вышел из хижины и, пробираясь сквозь людей, что не торопились перед ним расступаться, покинул пределы двора, а после и селения. Племя молча наблюдало, как беловолосое дитя исчезает в лесу, уходя всё дальше и дальше по видимой лишь ему одному тропе.       — Когда вернётся это отродье, чтоб палками гнали, слышали меня?! — приказал супруг вождя затихшим людям. В этом омеге всё буквально клокотало, от того как легко и даже гордо мальчишка покинул племя.       Норин же ещё до темна дошёл до своего нового, постоянного жилища. Омега ощущал непонятную лёгкость, словно, избавившись от общества людей племени, сбросил со своих детских плеч тяжкий груз. Норин даже был в какой-то мере благодарен им за то, что изгнали его именно весной. Ведь впереди лето, он успеет сделать запасы для себя и животных, а значит голодать омежке не грозит. Перед сном Норин как всегда сжигал ароматные травы и рассказывал покойному отцу о случившимся с ним за день.       — Здесь хорошо. Спокойно и уютно. Нет косых взглядов, не слышно злых языков. Спасибо отец, — Норин глубоко поклонился, словно родитель и впрямь мог его видеть.       Прошла весна. Вступило в свои права жаркое лето. Ни единожды Норин слышал от лесных духов, что его ищет сын вождя. Но как и говорил старый шаман, по заговорённой тропе никто пройти не мог. Посему уединения юного омеги никто не нарушал. В дальнейшем Норин конечно вынужден будет выбираться к людям, чтобы обменивать настои, травы и коренья на нужные ему вещи. Но пока что он ни в чём недостатка не имел.       Это было обычное июльское утро. Пока прохлада не спала, Норин вышел к реке, чтобы пройтись вдоль берега и вытащить сети, которые омега поставил ещё вчера. Мальчик собирал улов в корзину из ивовых прутьев и шёл к следующей сети. Норин всегда ловил рыбу вдали от тех мест, где этим занималось племя. Он не хотел даже издали видеть тех людей. Рыбаки на лодках сюда не доплывали, сильное течение, местами с перекатами, да глубокие омуты пугали других людей.       Поэтому для Норина было неожиданностью увидеть на прибрежном песке чужие следы. Отпечатки голых стоп вели из реки и уходили в прибрежный лесок. Мальчик собирался развернуться и уйти, оставив последнюю сеть не проверенной. Но неожиданно чуткого слуха Норина коснулся писк, словно какой-то зверёк мяукал между деревьев. Омега осторожно приблизился. Юный шаман увидел, как над чем-то кружит целая стайка лесных духов. Такими обеспокоенными и взбудораженными Норин их никогда не видел.       «Что случилось?» — задал вопрос мальчик.       «Ворон забрал не всё. Не всё…» — ответ духов не был понятен омеге, и он приблизился ещё.        Тогда его взору предстало тело молодого омеги, лежащее на земле. Его грудь и живот были словно вспороты когтями дикого зверя. Глаза остекленели, кожа побледнела. Норин понял, что жизнь покинула это тело. Но источник мяукающего звука находился чуть дальше, за небольшим кустом. Там Норин увидел ребёнка, охрипшего, издающего этот непонятный скулёж, так как плакать он видимо уже не мог. На вид ему было не больше полутора лет, возможно, меньше. Заметив омегу, малыш протянул к нему свои чумазые ручки, как бы упрашивая взять его. Норин не смог устоять. Этот ребёнок, как и он сам, потерял отца. Юный шаман помнил, насколько плохо чувствуешь себя, когда боль потери ещё свежа.       «Дайте знать, если кто-то будет искать его», — велел Норин духам, оставляя оставляя в жертву добрую половину рыбы из корзины.       Посадив на одну руку ребёнка, мальчик взял в другую руку корзину и отправился к хижине. Наплакавшийся малыш спокойно сидел, обнимая Норина за шею. Его чёрные завитки волос постоянно щекотали омегу, но мальчик терпел. Как терпел и усталость в руках: ребёнок оказался довольно тяжёлым. В хижине Норин отыскал рожок, через который его самого когда-то кормил отец. Вещь, прихваченная мальчиком на память, должна будет послужить ещё. Омега налил в неё козьего молока и протянул ребёнку. Тот сразу же схватил рожок и стал пить. Очевидно, родитель его так тоже поил.       Пока малыш пил молоко, Норин засолил рыбу, а часть пожарил на костре во дворе дома. Из-за летней жары разводить огонь в хижине не хотелось. Вернувшись, омега застал ребёнка спящим на соломенном тюфяке, что служил постелью самому Норину. Рядом лежал пустой рожок. Уставший малыш проспал долго. Норин успел придать земле тело его отца, сделать погребальный костёр мальчик не успел бы: в такую жару тело быстро разлагается, и на запах сбегутся падальщики. За малышом в это время присматривал одомашненный Норином дух, которому юный шаман каждую ночь оставлял немного молока на полу, словно кошке.       Прошло лето. Норин всё ждал, что за ребёнком явится хоть кто-то. Его отец был не из местного племени. И как они оказались тут? А пока отца-альфы мальчика не объявлялось, как и никого другого в пределах леса, кроме сына вождя, Норин заботился о малыше сам. Пока омега делал домашние дела, карапуз неотрывно следовал за ним по пятам, перебирая ножками, которые то и дело запинались друг о друга. При этом он что-то бодро лепетал на своём детском, непонятном языке. К зиме Норин приучил есть его обычную пищу — пареные овощи и отварные крупы, мелко резал для ребёнка яйца и мясо.       Впервые малыш назвал Норина папой, когда они почти безвылазно сидели дома из-за разгулявшейся непогоды. Омега прял нити из козьего пуха, а ребёнок играл со скорлупой от орехов. Неожиданно он поднялся с пола, прошлёпал к Норину и протянул одну из скорлупок:       — На. Папа.       Юный шаман и не знал, что ответить на такое. Малыш меж тем настаивал.       — Папа, на.       — Я… я не твой папа.       Не смотря на то, что Норин никогда не называл себя так, ребёнок почему-то упорно обращался к нему с тех пор именно «папа». Так, в свои двенадцать лет, не достигнув даже омежьей зрелости, юный шаман стал отцом маленькому, чернокудрому малышу.       Шли годы. Норин уже не ждал, что кто-то появится в поисках Эмриса — такое имя омега дал сыну. Их совместная жизнь вполне удовлетворяла шамана. Хотя Эми, как ласково он называл ребёнка, наверное никогда не сможет видеть духов и шаманом его сыну не стать… Но не прикипеть всем сердцем к этому славному человечку добросердечный Норин просто не смог бы.       Омеге было шестнадцать, когда случилась первая течка. Юноша как раз недавно вернулся из дальнего поселения, где обменял свои настои на соль и мясо. Стоило ему переступить двор, как низ живота резко скрутило тянущей болью. После чего внутри словно разгорался тлеющий уголёк, перерастающий в настоящее пламя. У Норина была давно заготовлена настойка на этот случай. И хотя совсем симптомы течки она не убрала, юноше стало намного легче её переносить.       Эмрис в свои четыре года был очень чутким и заботливым мальчиком. Увидев состояние родителя, он самостоятельно принялся за дела по дому. Смог накормить кур и собрать яйца, однако коза категорически отказывалась подпускать мальчугана к себе. Животное с диким меканьем бегало по двору от ребёнка с деревянной кадкой, пока духи безуспешно пытались остановить обоих.       И хотя Эмрис расплакался из-за неудачной попытки помочь отцу, Норин всё равно похвалил его, как только, проснувшись, смог всех немного угомонить.       В целом, жизнь в отдалённой хижине на берегу реки нравилась всем её обитателям. После смерти отца, у Норина не оставалось ни одной родственной души в этом мире. Хотя тогда он, будучи совсем мальчишкой, уже являлся вполне самодостаточным, но «человеку нужен человек»…       Эмрис рос спокойным ребёнком, Норин не мог нарадоваться на своего приёмного сына. Даже входя в пору отрочества, когда из-за изменений в теле, дух часто бунтует, Эмрис не перечил омеге, был покладистым и, ощутив силу в теле, юный альфа стремился возложить на себя как можно больше тяжёлой работы по хозяйству. Их жизнь шла размеренно, отношения были исключительно тёплыми, уважительным и доверительными. Эмрис всегда делился с Норином любыми помыслами, а тот в ответ давал совет, если он требовался, или просто внимательно выслушивал своего названого сына. Правда, духовной силы, что позволила бы альфе унаследовать дело отца, в Эмрисе не было и малой крупицы.       Однако, беззаботная жизнь для Норина однажды закончилась… Всё изменилось с приходом первого гона Эмриса в шестнадцать лет. Омега на всю жизнь запомнит тот жаркий июльский день. Утром он сходил в дальнее селение, чтобы обменять сборы лечебных трав на парочку живых куриц. Скоро наступал день, когда Норин нашёл Эмриса. Его они отмечали как день рождения альфы и день почитания покойного отца Эмриса. Поэтому Норин планировал зарубить своих старых несушек, чтобы приготовить мясо с овощами в честь этого дня. Вернулся он уже далеко заполдень. Потное от жары тело омеги облепила, как вторая кожа, льняная рубаха. Из-за этого Норин снял её с себя и ополоснулся в деревянном бочонке с дождевой водой, прежде чем зайти в хижину.       Но стоило омеге переступить порог, как его ноги чудом не подкосились от яркого, пряного аромата… Это был феромон молодого альфы. Норин чётко ощутил, как аромат цветущего чебреца с ноткой чего-то горького чуть ли не под кожу проникает, заполняя собой всё существо омеги. По щекам шамана потекли слёзы. Мысленно он кричал, что было сил: «Нет, не может этого быть! МОЙ СЫН НЕ МОЖЕТ БЫТЬ МНЕ ИСТИННОЙ ПАРОЙ!»       А вслух Норин и слова произнести не мог, лишь тяжело дышал и мотал головой, яростно отрицая происходящее. Эмрис же, увидев омегу, приподнялся из последних сил на ложе. Всё тело юноши покрывали крупные капли пота, но при этом он дрожал, словно от холода. Чёрные завитки прилипли ко лбу, мешая альфе видеть Норина, поэтому он судорожно смахнул их рукой.       — Па… я, кажется, чем-то болен… Всё болит. И горит. И там, очень больно, — Эмрис сел, вытянув ноги вперёд и указывая на свой пах.       Норин невольно опустил взгляд, увидев выдающийся бугор в промежности сына и пятна от семени на штанах. Только сейчас омега осознал, какую ошибку совершил, не рассказав Эмрису вовремя про созревание! Почему-то он полагал, что в запасе ещё есть время…       — Пап, ты так вкусно пахнешь… где ты взял первоцветы летом? Ты пахнешь как те голубые цветы, что первыми расцветают весной…       Было видно, что Эмрис не совсем в себе. Норину и самому с трудом удавалось сохранить контроль над телом. Омежья сущность требовала, чтобы мужчина сейчас же слился со своей парой! Рациональное и человеческое в Норине, что не отвечало за размножение, вопило и отбрыкивалось, не позволяя свершиться инцесту.       — Я, — омега не сразу узнал свой низкий, хриплый голос, — я приготовлю отвар. Не беспокойся, выпьешь и всё пройдёт.       На негнущихся ногах Норин подошёл к столу, чтобы взять посуду для заваривания трав.       — Мне хочется прикасаться к тебе, пап. Это…странно. Я хочу целовать тебя. Помнишь, как в детстве? Тогда я целовал только щёки. А сейчас хочу целовать везде…       Чугунный котелок с грохотом полетел из ослабевших в миг рук Норина. Но стоило Эмрису сделать малейшее движение в сторону омеги, как мужчина пулей вылетел наружу.       Отвар был готов недолгое время спустя. Через приоткрытую дверь Норин слышал глухие стоны альфы. Он снова лёг на своё ложе, а рука юноши сдавливала и ласкала эрегированный член через ткань одежды. Какое-то время омега колебался, прежде чем войти и налить в кружку поостывший отвар.       — Эмрис, нужно выпить это, — Норин протянул сыну спасительную для них обоих сейчас жидкость. Омега старался дышать через нос, но это не особо помогало.       Альфа послушно выпил всё из рук Норина, после чего вскоре притих и уснул. А вот омега в эту ночь совсем не спал. Шаман общался с духами, просил поговорить с ним саму богиню-мать, у которой, как безумец, вопрошал: «Как разорвать связь истинных?» Но ответа отчаявшийся омега так и не получил…       Из-за этого он прорыдал до самого рассвета. А утром, отводя красные и опухшие глаза, ещё раз напоил Эмриса отваром. Альфа чувствовал себя гораздо лучше. Юноша уже не сходил с ума от неведомого ему желания, плоть не пылала, как огонь в очаге, а мысли в голове прояснились. Поэтому он задал родителю вполне уместный вопрос:       — Па, а что со мной вчера было?       Норин долго не решался, как правильно ответить:       — Ты вошёл в зрелость, сын. Это был первый гон альфы…       После мужчина долго и подробно рассказывал Эмрису всё то немногое, что знал о созревании альф. Поведал он, краснея, но не запинаясь, и о таинстве между омегой и альфой. Ибо суть течек и гона к этому и сводилась. Вот только об истинных парах и способе узнать своего предначертанного Норин упомянул лишь вскользь.       Эмрис не перебивал, слушал внимательно и сосредоточено. А после, огорошил Норина словами:       — Тогда моим омегой будешь ты! — после чего альфа жизнерадостно улыбнулся.       — Нет, так нельзя! Я — твой отец, человек, который вырастил тебя с самых малых лет. Такие связи порочны и противоестественны!       — Но я не хочу ни целовать, ни прикасаться, ни входить ни в какого другого омегу! — Эмрис резко встал. От слов Норина, что больно ударили юношу по чему-то глубоко внутри, альфа разозлился.       Мужчина не сразу нашёлся с ответом. Его настолько шокировало, что названый сын проявил свой характер подобным образом, чего ранее не случалось.       — Эми, — омега специально использовал детское прозвище, чтобы смягчить ситуацию. — Ты говоришь так, потому что ещё не видел других омег, будучи в зрелости… Не бери в расчёт те редкие походы в соседние селения, куда я брал тебя с собой ещё в детстве. Теперь всё изменится. Когда придёт время, я поговорю с вождём ближайшего племени, чтобы ты мог спокойно встречаться со сверстниками…       — Ближайшего племени? Того самого, откуда тебя выгнали ребёнком?! Пап, услышь меня! Мне не нужны другие омеги!       — Заметил, как назвал меня?       Запал Эмриса тот же час сдулся. С тех пор он не спорил с Норином. Но и никогда больше омега не слышал от него слова «папа».       Так прошло ещё два года. Отношения между шаманом и его названым сыном всё это время сохранялись натянутые. Эмрис больше так горячо не спорил с омегой, но и на его предложения, пойти вместе на обмен продуктами в племенные поселения, отказывался.       Если бы только Норин знал, сколько бессонных ночей молодой альфа провёл в думах о нём! Если бы видел все брошенные украдкой взгляды, полные совсем не сыновьей любовью и желанием. Всё чаще Эмрис закрывался в себе, былой искренности и доверия между ними с Норином больше не было. Нередко юноше приходилось уединяться, чтобы с помощью руки унять огонь в чреслах. Ведь от одного запаха шамана, хоть тот и пытался скрывать его горькими травами, Эмрис порой сходил с ума.       — Завтра я договорюсь с вождём племени, чтобы ты мог познакомиться с омегами зрелого возраста, — Норин сообщил эту новость за вечерней трапезой. Совершенно спокойным тоном, так, будто и не рушился сейчас весь его мир…             Эмрис ничего на это не ответил.       Встреча с альфой, что когда-то открыто симпатизировал незрелому Норину, прошла нерадостно. Да и люди племени восторга при появлении беловолосого шамана не испытали. Он же с непониманием рассматривал, что творилось вокруг: от некогда большого и процветающего поселения племени не осталось и следа! Везде царили упадок и разруха, люди выглядели заморенными, от былой ватаги детей, чей смех постоянно разносился над селением, осталась всего пара крошечных, очевидно больных детей.       — Любуешься? — Норин бросил взгляд в сторону сидящего на улице под деревянным навесом дряхлого старца. — Видишь, к чему проклятье твоего папаши… — человек зашёлся надсадным кашлем, не успев договорить.       Из хижины, рядом с которой сидел старик, вышел мужчина. Он вытер тряпицей капли крови, вылетевшие изо рта кашляющего родителя. А это были именно отец и сын: новый вождь племени и его престарелый омега-родитель, мучительно доживавший свои последние дни.       — Посмотри, кто пожаловал, — старик указал скрюченной рукой на шамана.       Альфа поднял взгляд и замер.       — Быть не может… он же сгинул…       — Что случилось с племенем? — Норина действительно волновал этот вопрос. Пусть его и выгнали отсюда когда-то, сострадание к людям в душе омеги всё ещё имелось.       — Мы вымираем, Норин. Мой отец нарушил слово, данное старому шаману. После этого на наш народ обрушилось проклятье, несущее несчастье за несчастьем. Пожары, болезни людей и скота, неурожаи — это далеко не всё, что случалось с нами за эти годы. И никто из нас не может уйти дальше леса или реки. Люди плутают и возвращаются обратно в селение. Те, кого ты видишь сейчас, — последние из племени.       Норин обвёл взглядом поселение ещё раз. На него смотрели с любопытством и страхом… Цепкий взгляд шамана заметил не менее пяти половозрелых омег. Это именно то, зачем Норин вернулся сюда.       — Мне жаль вас. И я могу помочь. Сниму проклятие отца и со временем племя оправится. Или сможет уйти в другие земли. Но за это я возьму плату, — вождь заметно напрягся после слов шамана. — У меня есть половозрелый сын. Альфа. Я хочу, чтобы он имел возможность познакомиться с омегами племени и выбрать себе любого из них в супруги.       Повисла тишина, нарушаемая лишь шёпотом нескольких человек.       — Откуда… ты нашёл свою пару? Откуда у тебя сын, Норин? — вождь задал совершенно не те вопросы, на которые приготовился отвечать шаман.       — Это не имеет значения. Примите ли вы мою помощь за такую плату — вот что сейчас важно.       — Я должен говорить с людьми. В этом племени вождь более не принимает единоличных решений.       Конечно же племя согласилось. Норин был единственным спасением для них, поэтому немногие омеги-юноши решились на брак, если до того дойдёт, с сыном чужака. Внутри шамана недовольно рычала в бессилии его омежья сущность, запертая в прочных тисках самоконтроля.       Для снятия проклятия отца Норину пришлось проводить несколько ритуалов, провозившись с этим до самого вечера. Омега мог только удивляться, откуда у умирающего шамана взялось столько духовной силы?       Закончив, он обратился к не покидавшему его всё это время вождю:       — Не могу сказать, когда сын придёт к вам. Его зовут Эмрис. Думаю, догодаетесь, когда он явится.       За каким-то злым духом альфа решил проводить Норина. Даже объяснение о том, что дорога до его хижины заговорена, и вождь всё равно не сможет идти с ним дальше, не помогло.       — А теперь возвращайся, а то заплутаешь, — обернулся омега к плетущемуся позади альфе.       — Норин, а ты ведь ещё краше стал с возрастом…       Эти слова совсем не понравились шаману. Сразу вспомнилась больная одержимость этого человека маленьким Норином. Поэтому шаман хотел поскорее ступить на видимый лишь ему путь. Но вдруг пальцы вождя сомкнулись на тонком омежьем запястье, а сухие губы альфы накрыли рот Норина.       Шаман собирался сейчас же призвать лесных духов на помощь, но неожиданно что-то снесло вождя в сторону. Норин не сразу разглядел в клубке валяющихся по земле тел Эмриса. Юноша чуть ли не зубами рвал взрослого альфу, совершенно озверев от увиденной ранее картины.       — Прекратите! Оба! — Норин не заметил, как дал волю духовным силам. Вокруг троих в лесу закружился вихрь, поднимающий в воздух пучки сухой травы и прошлогодние листья.       Вождь, в силу своей полной зрелости, смог оторвать от себя Эмриса. Норин в тот же момент схватил юношу за руку, чтобы он снова не бросился на второго альфу.       — Да, это мой сын, — прокричал сквозь сильный ветер шаман. — И не смей нарушать данное обещание из-за этого случая!       После чего Норин скрылся, уводя Эмриса, руку которого не отпускал до самого порога хижины.       — Что это такое было там, в лесу? — омега был зол, так как из-за подобного поступка вождь племени мог начать мстить юнцу, что сбил его с ног.       — Он…целовал…твои губы, — Эмрис тоже пылал праведным гневом, но по совсем иной причине.       Норин собирался что-то ответить, но не успел: юноша поцеловал его, пылко и жарко прижимаясь к губам омеги.       — Это моё право целовать тебя, только моё! — Эмрис ненадолго оторвался от губ своей пары, прежде чем снова коснуться их, не давая Норину вставить и слова.       По щекам альфы катились слёзы обиды и внутренней боли. Юноша не понимал и не принимал отказа Норина, хотя и смирился с этим. Слёзы стекали на губы, делая поцелуй солёным на вкус.       Омега ненадолго потерял контроль, Эмрис победил его с помощь внезапности. Но стоило пальцам юноши скользнуть под рубаху и коснуться голого живота Норина, как тот, извернувшись лучше змея, покинул объятия пары.       — Сегодня я договорился о твоём знакомстве с омегами племени. Пойдёшь туда в ближайшее время, — Норин отводил глаза, не решаясь взглянуть на альфу.       Эмрис ничего не ответил. Он не хотел ругаться со своим омегой. В эту ночь юноша ночевал на чердаке. Общество Норина сейчас болезненно ранило отвергнутого в очередной раз альфу.       Последующие дни они практически не разговаривали. Омега пытался завести беседу, но Эмрис отвечал сухо и односложно.       «Это даже хорошо, — думал Норин, — так он быстрее прикипит к другому омеге».       На утро третьего дня юноша облачился в новую льняную рубаху и штаны из мягкой кожи, которые шаман взял для сына в оплату за проведение ритуала в дальнем поселении. Норин украдкой бросил взгляд альфу, что прочёсывал костяным гребнем волны чёрных волос. И только сейчас омега заметил, что от отроческой нескладности в Эмрисе не осталось и следа…        Юноша вырос выше на полголовы самого Норина, плечи молодого альфы были широки, а талия, что обхватывал кожаный ремешок, достаточно узкая. Ладонь и пальцы, проходящиеся по непослушным волосам, больше, чем у омеги раза в два. Это более не маленькая, пухлая ручка, за которую когда-то Норин держал малыша…       — Я ухожу. Знакомиться с чужим омегой, как ты и хотел, — Эмрис бросил тяжёлый взгляд в сторону шамана из-под широких, нахмуренных бровей. Норин на это ничего не ответил. Лишь выдавил улыбку и кивнул в знак одобрения.       Но стоило юноше скрыться за порогом хижины, внутри омеги словно что-то оборвалось. Острая боль пронзила где-то за грудиной, но Норин, хоть и с трудом, смог подавить и это чувство. Весь день он старался не думать, где, с кем и чем занимается его пара. Омега отвлекал себя делами по хозяйству, усердствуя сверх меры, так что к вечеру ноги и руки тряслись от усталости.       Эмрис вернулся с улыбкой на лице, довольный рассказывал, как познакомился с юношами племени и вместе они провели целый день, плескаясь у реки. Омеги пели, играли на инструментах, кормили и всячески развлекали молодого альфу. Норин не сомневался, что его сын понравился тем юношам. Иначе и быть не могло, ведь ни статью, ни красотой, ни воспитанием Эмрис обделён не был.       «Не смей отдавать его чужаку! Он наш!» — шипело в голове шамана нечто первобытное, бешено колотящееся в ушах стуком сердца. Но и это нечто Норин смог подавить. Он улыбался в ответ на рассказы Эмриса, изображая искреннюю радость за юношу.       С тех пор каждые два-три дня молодой альфа наведывался к новым знакомым. Шаман с тоской и болью в сердце наблюдал исподтишка как наряжается и прихорашивается Эмрис для этих встреч. Но ни звуку протеста, что так рвались с губ омеги, когда его пара уходил из хижины, Норин не позволил прозвучать.       «Так надо. Так правильно», — твердил он как мантру в мыслях.       Особо тяжело пришлось мужчине, когда вот-вот должна была прийти течка, а Эмрис заявил, что юбы в следующий раз Норин не ждал его на ночь. Альфа собирался вернуться только утром. Из Норина словно дух вышибли. Омега долго молчал, а потом, выдавив кривую улыбку, прошептал:       — Как скажешь, не забудь только то, что я говорил тебе когда-то…       Норин имел ввиду те рассказы о соитии с омегой, что, краснея, поведывал Эмрису в отрочестве.       К обеду шаман почувствовал ощутимые симптомы течки. Между делами по дому, Норин привычно выпил настой и продолжил работу. Но от чего-то легче не становилось. К вечеру омега даже был немного рад, что Эмрис не увидит его в столь жалком виде.        Голова Норина словно стала слишком тяжёлой, мысли путались, плавясь из-за разгорающегося всё сильнее возбуждения. Одежда мешалась, больно натирая чувствительные места на теле. Поэтому Норин сбросил её с себя, устраиваясь на ложе абсолютно нагим.       Миниатюрный омежий член истекал смазкой и подрагивал от возбуждения, но сколько бы мужчина не помогал себе рукой, он не опадал. Тогда Норин решился на то, чего ранее старался избегать: заведя руку за спину, он огладил бархатистую кожу ягодиц. Одно это прикосновение доставляло удовольствие, но стоило омеге дотянуться до припухшего, истекающего смазкой отверстия, как в глазах заплясали искры. Норин громко и протяжно застонал, слегка погружая в себя один палец. Но вскоре этого стало мало, омега добавил ещё один, двигая ими в хлюпающем смазкой анусе. Норин чувствовал себя в этот момент похотливым животным, но ощущения в чувствительном местечке были настолько прекрасными, что омега просто не мог остановиться. Он вновь и вновь погружал в себя уже три пальца, не прекращая громко стонать и закрыв от смущения и удовольствия глаза. Вскоре оргазм оглушающей волной накрыл мужчину, от чего тот забился в сладкой судороге пачкая семенами собственное ложе.       — Ни одна сила на свете не заставит меня после такого не прикоснуться к тебе, — прозвучал в сумраке хижины родной голос.       Норин, ещё не до конца пришедший в себя, лениво открыл глаза. Перед ним стоял Эмрис. Альфа тяжело дышал. Его глаза были распахнуты, а руки ласкали крепко стоящий член, выглядывающий из-под спущенных штанов. Осознание происходящего словно обухом по голове ударило омегу, от чего тот подскочил, безумно шаря руками вокруг в поисках одежды.       — Нет, Норин! — тонкие запястья шамана схватили пальцы одной руки Эмриса. Второй он повалил омегу обратно на ложе, а сам устроился сверху.       — Прекрати… нам нельзя, так нельзя… — Норин пытался объяснить что-то юноше пересохшими губами, когда тот вдруг прошёлся пальцами по груди омеги, задевая чувствительный сосок.       — Кто, кроме нас самих, в праве решать, что нам можно делать, а чего нельзя, Норин? — губы альфы коснулись белоснежной кожи в области шеи, ключицы, сомкнулись на розовом соске. — Я благодарен тебе за давнее спасением. Ещё больше благодарен за то, что вырастил меня. Но ты давно уже не отец в моих глазах. С самого первого гона, стоило мне почувствовать твой аромат, я сходил с ума от желания коснуться этого тела вот так …       Эмрис покрывал поцелуями всё, до чего дотягивался. Хоть он уже и отпустил руки Норина, у омеги не хватало сил, а вскоре — и желания, чтобы оттолкнуть от себя альфу. Всё же, течка и близость с парой смогли пересилить упрямство Норина.       — Сегодня один распутник из племени предлагал поласкать меня тут, — Эмрис обхватил рукой вновь стоящий член омеги, — ртом. Естественно я не позволил ему коснуться тела, что по праву принадлежит моему дорогому Норину. А вот сейчас я хочу то же самое сделать с тобой.       Не говоря более ни слова, альфа склонился над пахом омеги и погрузил его истекающий смазкой член в жар собственного рта. Это отозвалось в теле Норина острым удовольствием, срывая с губ мужчины протяжный и громкий стон, больше похожий на вскрик. Эмрис задвигался, вбирая член омеги ещё глубже.       — Ты как медовый леденец. Сладкий и пахнешь так же, — альфа ненадолго выпустил изо рта чувствительную головку.       — Н-не говори таких смушающих вещей, — лицо Норина пылало не столько из-за жара течки, сколько от смущения.       Эмрис послушался, до поры издавая только стоны удовольствия, похожие на мурчание кота. Он долго мучал Норина, лаская член омеги губами, руками и языком, но не позволяя излиться. Но всё же и терпению альфы пришёл конец.       — Я тоже хочу ощутить на себе жар твоего тела, Норин, — альфа расположился между широко разведёнными ногами омеги, которые держал в этот момент за икры. Эмрис покрывал стройные, длинные ноги своей пары поцелуями, ожидая согласия омеги. Он хорошо помнил наставления шамана: «…чтобы слиться с омегой, не спеши. Поначалу получи его согласие, потом действуй без спешки, осторожно, чтобы не сделать больно…»       Именно так альфа и поступил, после лёгкого кивка Норина, соглашающегося на дальнейшую близость. Эмрис избавился от остатков одежды, после чего накрыл омегу своим телом, пристраивая член меж мокрых ягодиц. Головка ткнулась в приоткрытое из-за течки колечко мышц, альфа надавил и его член плавно и осторожно погрузился в жаркое нутро омеги. Оба замерли, привыкая к новым ощущениям и неизвестному доселе удовольствию. Эмрис слегка сдвинулся, робко толкнувшись вперёд, от чего Норин тихо заскулил на выдохе. Альфа понял, что этот звук его пара издаёт от удовольствия, и повторил движение. Вскоре он уже смело двигался в чувствительной дырочке омеги, пока тот метался и выгибался от удовольствия, периодически изливаясь полупрозрачным семенем.       Эмрису до оргазма понадобилось чуть больше времени. Несмотря на то, что это было первое соитие в жизни юноши, он не хотел так быстро прерывать столь приятное занятие с возлюбленным. Тем более, что альфа мечтал об этой ночи на протяжении многих лет.       Отпустил себя Эмрис только тогда, когда Норин, излившись не меньше десятка раз, обессиленно закрыл глаза и лишь слегка постанывал. Каково же было удивление юноши, когда, излившись в горячую глубину пары, он не смог выйти из нутра Норина.       — Эт-то узел… я разве не рассказывал тебе… про него? — Эмрис отрицательно помотал головой. Влажное, горячее и тугое отверстие обхватило член альфы у самого основания и пульсировало вокруг, провоцируя на новый оргазм.       Норин и вовсе отрубился, не выдержав удовольствия и вымотавшись от многочисленных оргазмов. Эмрис перевернулся на ложе, укладывая омегу на себя. Так, в сцепке, они и заснули.       Пробуждение застало альфу в одиночестве. Юноша испуганно вскочил, моментально надумав себе, что его пара решил пуститься в бега после вчерашней ночи. Совершенно нагой он выскочил из хижины, расшугав клевавших зерно кур. Коза, которую доил Норин, с испугу дёрнулась, едва не опрокинув ведро с молоком.       — Ты…ты чего с утра это уже делаешь?! — омега побагровел от смущения, впервые видя взрослого Эмриса голышом при свете дня.       — Я испугался, — альфа не смог больше и слова вымолвить от накатившей волны облегчения.       — Чего испугался? Что я подмену замечу? Твоих рук ведь дело, что вместо настоя омежьего, у меня бурда какя-то оказалась в бутыле? Хоть не на помёте курином настаивал?       Норин с небольшой долей ехидного удовольствия смотрел, как лицо альфы покрывается алыми пятнами.       — Я не мог больше, прости… Уже и к омегам этим ходил, надеялся, что заревнуешь. Я же тебя заревновал тогда, в лесу. А ты всё прежний был, улыбался, как ни в чём не бывало. Решил на хитрость пойти: ягоды рябины с ежевикой дикой смешал, настоял и соком травяным закрасил. На вкус и цвет — один в один настой, что ты в течки пьёшь. Прости меня…       Эмрис виновато опустил голову. Даже широкие плечи альфы поникли. В сочетании с наготой юноши, картина получилась забавная. От чего, не выдержав, Норин прыснул смехом.

***

      Беловолосый шаман снял с головы ритуальную маску ворона. Прохладный ветер, дующий со стороны реки, развевал его длинные волосы со множеством мелких кос. В этом месте ровно двадцать один год назад он развеял прах своего отца. А сегодня приходил сюда, чтобы задать несколько вопросов духу старого шамана. В голове омеги всплыли воспоминания недавнего:       « — Ты вырос прекрасным, зрелым омегой. Но вижу печаль в твоих глазах, моё лунное дитя.       — Мне кажется, я совершаю ужасное… вот уже два года я имею связь с юношей, которого воспитал как родного сына! Он оказался моей истинной парой. Как старший я должен был устоять от соблазна!       — Самой природой задумано, чтобы истинные омега и альфа создали союз. Что же в этом ужасного, — полупрозрачный силуэт старого шамана, казалось, устало улыбнулся. — Так получилось, что судьба свела вас, когда твой альфа был ещё ребёнком. Будучи человеком, а не зверем, ты позаботился о нём. Это естественно и нормально. Ты не был и не мог быть ему отцом, чтобы там тебе не казалось в некоторые моменты, сын мой. Так что прими эту связь. Тем более, что в чреве твоём зреет её плод — мой внук».       Норин поблагодарил дух, и он развеялся вместе с дымом от горящих трав. Омега положил ладонь на живот. Там, в его чреве росло дитя. Закономерный итог порочной связи, которую Норин так и не сможет принять до конца вплоть до самой смерти.