Ложь

Часть 2. Пальцы снова подрагивают. От чего теперь? Обжигающего холода? Истощающего голода? Или обволакивающего ужаса? Может, … от всего вместе? Казалось, только вчера ему минуло одиннадцать лет.  А сегодня он глядит на своего отца, что, мрачно сдвинул брови к переносице, от чего появляются неприятные морщинистые складки. Тот хмуро напоминает ему, что пора идти кормить свиней. Снова. От этого Итачи закусил внутреннюю сторону щеки, сжав под столом похолодевшие ладони в кулаки. Короткие грязные ногти впиваются в ладонь до боли. Уж лучше его выпорют за неповиновение. Заставят спать в хлеву. Оставят голодным. Он не пойдёт. Снова. Туда. Поджав губы и затаив дыхание, он поворачивает голову в сторону матери, что в углу комнаты сшивает два куска ткани воедино. Она ведь знает. Не может не знать. Не зря ведь отворачивается, не зря ведь нервно убирает волосы за ухо и даже не смотрит на него. Отец подталкивает в сторону выхода грубым движением ладони по спине. Не сильно, но настойчиво. Итачи поднёс мокрые руки к лицу, смывая с себя рабочую рутину, изнеможение и остатки горьковатой слюны после того, как он, не долго раздумывая, засунул два пальца в рот и пощекотал ими небо, а затем коснулся корня языка. Реакции долго ждать не пришлось. Рвота быстро нашла выход. В небольшом заколоченном досками сарайчике, куда они зашли, было прохладно и темно, пахло дерьмом и затхлой мочой, а полусырые полы постоянно скрипели, пока его обитатели волнительно повизгивали у себя в вольере. Свиньи. Откинув вилами стог сена в сторону, отец кивает на уже окоченевший труп солдата в чёрном мундире, что был за лодыжку прикован цепью к стене. Глаза ввалились, разбитые синеватые губы искривлены, нос разбит, а пальцы неестественно выгнуты в разные стороны. - Неси топор, я пока раздену, - лишь бросает Фугаку, покуда Итачи пустым взглядом смотрит на мёртвое тело, уже начавшее немного разлагаться и вонять. В глазницах появились первые личинки. Казалось, что этот трупный запах пропитал его насквозь, - и можешь начинать с конечностей. Это в какой-то мере можно было сравнить с хождением по краю бездны. Повторно омывая руки и лицо повторно в прохладной воде, Итачи поднял глаза на зеркало напротив. Его отражение угрюмо и выжидательно уставилось в ответ.  Один неверный вздох, одно неловкое движение – всего одна ошибка, и другой уже не будет.  Упадёшь во тьму.   - Не смотри так, ты не имеешь права меня осуждать, - одними губами бесцветно прошептал он, после чего убрал рукой назад выбившиеся из тугого хвоста на затылке волосы, а затем с силой сдавил собственные виски. Перед глазами снова поплыло, замаячили чёрные круги, а холодный пот прошиб так, что подкосились и ноги. Каждый вдох был наполнен тяжестью, каждый выдох был рваным и надломленным. Он вот-вот задохнётся. Ему пришлось опереться на раковину. Он пил сегодня таблетки? Или это было вчера? Склонившись над своей опорой, Итачи отстранённо вытирал слюну с губ, после чего вновь поглядел в зеркало, где в чёрных глазах алыми трещинами пошли ветки капилляров. Тени под веками становились всё заметнее от той непривычной бледности, что сейчас отражалась на его лице. Нехорошо. Вытянув тугой деревянный ящик из тумбочки, где хранились различные ванные принадлежности, включая брус мыла, зубной порошок и лезвие бритвы, Итачи бегло оглядел все это глазами. Рядом стояли и несколько различных банок с таблетками без этикеток. Прятать их не было смысла, большая часть офицеров всё равно на чём-то сидела. Высыпав на ладонь две белые таблетки из одного бутылька и столько же из другого, Итачи закинул их себе в рот и тут же проглотил, вновь ухватившись за края раковины руками. На всякий случай. Всё-таки в обед ему немалых усилий потребовалось, чтоб удержать содержимое тарелки в себе. С каждым равнодушно проглоченным Итачи куском Мадара с очевидной досадой терял свою уповальческую садистскую улыбку, до тех пор, пока и вовсе не позволил тому удалиться, разочарованно махнув кистью. Не удивительно, ведь он ожидал шоу, может быть даже мольбы и унижения, хотя он всё-таки реалист, знал ведь, что такого не дождётся, поэтому хотя бы реки рвоты. Что ж, ещё одно небольшое разочарование теперь было на руках Итачи, который позволил себе опустошить желудок только, когда добрался до своей комнаты и заперся в ванной. Впрочем, из всего этого: ни угощение, ни показательное проявление власти со стороны фюрера не оставили этого раздражающего нарыва на самообладании Учиха, как маленькая гнусная ложь, которой прикрывал собственный зад его дражайший братец. Да и кто бы мог подумать, что этот сопляк ляпнет что-то подобное в столь примитивном сценарии развития событий. Да ещё и во всей этой ситуации выставит виноватым именно его. Совсем как в чёртовом детстве. - Гадёныш, - сплюнув в раковину очередной комок жёлчи, Итачи наскоро вытер руки полотенцем, поправил галстук и манжеты. Всё должно быть на своих местах. Всё должно быть правильно. Выйдя из ванной, Учиха неторопливо обошёл свою спальню, кабинет и приёмную, не забыв заглянуть на балкон, ведя про себя обратный отсчёт 1800, ведь через примерно столько секунд начиналось действие таблеток. Этот обход он проводил регулярно, держа в памяти оставленные ранее хрупкие вещи, вроде крошечного хрустального слоника, стоящего на самом краю его рабочего стола, прямо на тяжёлой папке из выделанной кожи с красной печатью. Их можно было легко разбить или перевернуть, если б кто-то решил наведаться к нему с обыском, или залезть в краску, которую регулярно обновлял бригадефюрер на краях кое-какой мебели и проёмах дверей меж спальни и кабинета, будучи совершенно один. В его деле осторожность - это совершенно естественно. Всего один шаг до бездны. Закончив свой ритуал, Итачи выглянул в коридор и поманил к себе одного из двух солдат, стоящих на карауле неподалёку. - Господин бригадефюрер, - отдав честь, старший сержант, почтительно склонил голову, - есть указания? -  Доведите до утнтерштурмфюрера Учиха, что я жду его у себя. - Так точно, … - И, сержант, вы же осведомлены, что у моего утнтерштурмфюрера проблемы с дисциплиной, не так ли? Не забудьте прибавить, что в случае, если он не явится ко мне в течение десяти минут, то я вышибу мозги вашему напарнику, - буднично произнёс Итачи, неспешно прибавляя, чтоб слышали оба солдата, - как вашему предшественнику, например. Стоящий перед ним солдат побледнел, сравнявшись по цвету кожи с краской на стенах, после чего торопливо откланялся. Ещё 601 секунда. Убивать забавы ради, само собой, глупо, ничего кроме щекотания собственного самолюбия это не принесёт. Другое дело - чтобы преподать урок всем, включая собственного брата, достаточно было сделать это единожды, желательно прилюдно, а после проникновенно прошептать на ухо младшему брату, что он очень облажался и эта смерть на его совести. Прошедший слух и кровавый след на стене действовали лучше любой угрозы или рукоприкладства, а страх, как движущую силу, Учиха уважал и использовал во всех направлениях своей деятельности. Жаловаться на результат не приходилось. Короткий стук оповестил Учиха, что к нем пришли. «Быстрее ожидаемого», - пронеслось в мыслях у Итачи, когда он присел на тахту, фривольно поворачивая голову в сторону звука и позволяя довольной улыбке пробежать по губам и тут же погаснуть, когда дверь приоткрылась, пропуская утнтерштурмфюрера. В юбке. - А, фройляйн, …у вас, - Итачи медленно поводил головой из стороны в сторону, разминая шею, затем грубо оборвал сие весёлое занятие, когда узнал мотив, который так и хотелось насвистеть в такт, - что-то срочное, раз вы пришли? – тёмные глаза устремились на девушку, которая стояла перед ним, заложив руки за спину. Учиха не мог не отметить приглаженные швы на рубашке и вычищенные ботинки лейтенанта, как и накрахмаленные манжеты, и, пожалуй, белоснежный воротник. И он точно не мог про себя не заметить, что форма другому его унтерштурмфюреру к лицу чуть больше, пусть даже и без юбки. Хотя, ...почему бы и не проверить? - Господин бригадефюрер, прошу прощения за мою дерзость, но, … по вашему указанию, сопровождать вас во время осады было поручено мне. Это большая честь служить под вашим началом и иметь возможность, … - Сакура, - довольно резко оборвал поток благоухающих восхищением и лестью слов Итачи, которого они нисколько не трогали, после чего попытался отмахнуться рукой от прилипчивой мелодии, застрявшей в его голове. Словно это и в самом деле было возможно,- Переходи к сути. - Унтерштурмфюрер Учиха допускает возможность, …- Харуно на секунду крепко сжала челюсти, казалось, что вот-вот до Итачи донесётся скрежет её зубов, - нет, прошу прощения, он нагло заявляет, что вы изменили это решение, - последние слова девушка произнесла тише, чем остальные, - в его пользу. «А он хорош,... этот маленький самоуверенный гаденыш», - поражаясь где-то в глубине собственных размышлений нахальству юноши и его упорному стремлению вырыть себе могилу, Итачи про себя хмыкнул. Сопляк выкручивал ему руки уже второй раз за день и третий за сутки, это никогда не прощалось и не поощрялось, но щекочущее чувство где-то внутри так и подмывало посмотреть на то, что будет дальше. Насколько далеко он может зайти? Или насколько он может позволить ему это сделать?  «Надо было удавить его ещё в колыбели», - беглая мысль принесла толику умиротворения, как и размышление о том, как скоро он сожмёт в своих ладонях чужую шею. Как быстро она хрустнет? Ухмылка в уголках губ стала шире. - Вас что-то не устраивает в моём решении, фройляйн? Быть может, вы желаете его оспорить? Итачи поднялся с места, заглядывая в изумрудные глаза своей подопечной, которая выждала несколько долгих секунд, прежде чем опустить взгляд в пол, при этом поджимая губы и на выдохе смиряясь с ещё одним поражением. - Никак нет, бригадефюрер, вам виднее. Я лишь беспокоюсь о том, будет ли унтерштурмфюрер Учиха добросовестно выполнять свои обязанности… как я. - Так и есть, унтерштурмфюрер, мне виднее. Ведь осада Конохи дело небыстрое и небезопасное, - проговорил расстановкой меж словами бригадефюрер, касаясь кончиками пальцев заметно отросших розовых прядей у лица Харуно, что даже не шелохнулась, но затаила дыхание. Какая прелесть. – Кто знает, что может произойти, - эти слова Итачи проговорил, практически касаясь губами края уха своей протеже, - а ты мне нужна здесь, Сакура. Живая и невредимая. Десять. Девять. Восемь, ... Скрипнувшая дверная ручка ничуть не смутила бригадефюрера, который многозначно кивнул девушке, не убирая пальцев от её волос, по которым ещё как бы невзначай водил, после чего неспешно развернул голову к вошедшему младшему брату. Якобы застали врасплох. Якобы он не слышал шаги за дверью и эту выжидательное поскрипывание половиц снаружи. Всё так спонтанно, … - Унтерштурмфюрер Учиха, вас разве стучаться так и не научили? – осведомился Итачи, после чего обратился к стоящей рядом с ним девушке, - Унтерштурмфюрер Харуно, напомните завтра ему о важности манер, только не переусердствуйте, мы же не хотим, чтоб лейтенант встречал победу «Чёрной армии» в лазарете. А теперь ступайте. - Бригадефюрер, - начала было Сакура, но Итачи хватило взгляда, чтоб молча повторить свой приказ, после которого, лейтенант, поклонившись, вышла из помещения, не забыв плотно закрыть за собой дверь. И снова в комнате повисла тягучая тишина. Настолько плотная, что сквозь неё с трудом пробивалось тиканье массивных часов. Вот только музыка в голове усиливалась параллельно этому безмолвию. Она всегда слегка кряхтела и заедала, иногда останавливалась и начиналась заново, а потом снова по кругу. Раз за разом, день за днём. Как та самая пластинка. На том самом патефоне. Дрожь в пальцах можно скрыть за гневом. За возбуждением. За нетерпением. Это всё сейчас было ни к месту, поэтому Итачи обратил свой взгляд сначала на брата, что с видом невинной овцы стоял у входной двери, а затем на сервант, где находилось несколько бутылок с алкоголем. Разбить что-то об эту бесполезную голову требовала сама ситуация, но только ли она? В условиях затишья выбирать не приходилось, поэтому Итачи, с равнодушным лицом пройдя мимо своего лейтенанта, открыл стеклянные дверцы серванта, извлекая одну из тёмных бутылок. Виски? Да хоть саке или водка. Ему необходимо расслабиться. Успокоиться. Выдохнуть. И выпить. - Она жаловаться приходила? – как и всегда, минуя формальности, первым прервал молчание унтерштурмфюрер, что всё ещё не двинулся с места, привычно держа скрещённые руки за спиной удобная поза для сокрытия оружия, к слову. Имел ввиду, он, конечно же, Сакуру. – Бригадефюрер, - всё-таки весьма неохотно добавил юноша, когда Итачи уже откупорил бутылку и налил себе в стакан янтарной жидкости. Сначала он планировал ограничиться половиной. Вот только руку с бутылкой убрал, когда стакан был полностью наполненным. - А фройляйн есть, что мне доложить? – даже заметно приглушённые шаги за его спиной не отвлекли мужчину от налитого бокала, из которого он, не торопясь, отпил. Вкус явно не мёд, но горячая жижа была нужна ему не для утоления жажды. А чтоб заткнуть хоть мгновение этот, … Итачи, резко развернувшись, сжал чужую руку прежде, чем зажатый в ней предмет коснулся его униформы. Слишком просто, но приятно. Что на этот раз? Кортик? Лезвие? Кочерга? Его воображение готово было нарисовать любой вариант смертоносного оружия, а холодная логика вариации их обезвреживания. - Никак вы не научитесь, унтерштурмфюрер, - лишь кисло резюмировал Учиха, продолжая выворачивать запястье брату, до тех пор, пока юноша с болезненным придыханием не выронил стакан, что, выпав из его пальцев, покатился по ковру, заставив Итачи приподнять бровь. – У вас ножи закончились? Собственный голос отдавал разочарованием. - А зачем мне оружие, бригадефюрер? - Затем же, зачем и всегда. Попытать удачу, например, - всё ещё сжимая чужую руку, генерал-майор ужесточил хватку, при этом проводя взглядом по рукаву чужой рубашки, от чего его лейтенант только закусил губу, но на этот раз даже не заскулил. Увы, даже по очертаниям там ничего не было и близко похожего на то, чем можно попытать удачу. Зато там было кое-что другое. Гематома. На всё том же запястье. Можно было бы принять её за свои заслуги, но цвет выдавал, что повреждения не свежие. И тип хватки не его. - Убить вас можно множеством способов, бригадефюрер, откуда вам знать какой я выберу на этот раз? - мальчишка прошептал это, практически не кривясь от боли, покуда Итачи продолжал разглядывать синяк на чужой руке. Это не может быть Сакура, она использует вес противника и легко переходит на удушающий приём, здесь же использовали именно силу. Следовательно, Мадара был уязвлён куда сильнее, чем показал. Как интересно. - Звучит интригующе, - лишь ответил Итачи, после чего отпил из своего бокала ещё, прежде чем отпустить руку брата, которую тот сразу же потёр в покрасневшем от сдавливания месте. - Буду в ожидании. Можно было бы выпить весь стакан залпом. Тишина тогда наступит быстрее, как и опьянение, конечно. Побочные эффекты алкоголя никто не отменял, они были и у морфина, с которым Учиха тоже имел тесное знакомство, и у кокаина, и у первитина. Последний имел особенный «успех» у Германии, поэтому в Японии тоже пользовался спросом, правда, не все спешили применять его добровольно. Итачи, например, как и других, подобных ему, никто и не спрашивал. Были ещё способы. Адреналин по венам, взрыв гранат, комья земли, летящие над головой и пули вражеских бойцов, что, двигались будто бы в замедленной съёмке. Запах пороха, гари и привкус железа на языке, пока ты по локоть в крови. Боль, как катализатор, выброса адреналина тоже подходила. Однако, был ещё один, последние несколько лет Итачи пользовался им, абсолютно не кривя душой. У него был ряд преимуществ, хотя недостатки тоже были, к тому же он не имел таких поганых последствий, как похмелье или ломка, где за недолгую эйфорию приходилось длительно расплачиваться.  Секс. - Подберите, - указав глазами на лежащий у его ног стакан, Итачи вновь пригубил алкоголь, от которого притворное тепло разносилось по телу, как только тот попадал ему в рот. Такое же ненастоящее и эфемерное, как и чувство безопасности, с которым можно очень быстро распрощаться,- а теперь ответьте мне, унтерштурмфюрер, - протянул весьма спокойной Учиха, когда юноша медленно опускался на одно колено, при этом не сводя с него настороженного взгляда, - когда эту голову,... -  Итачи мягко опустил ладонь на макушку в миг напрягшегося брата, который непредусмотрительно снял фуражку ещё на входе. Глупо.  Итачи грубо сжал пальцами тёмные пряди. Они были влажные. С учётом того, что по комнате не витал запашок пота, вывод - юношу нашли в душевой, напрашивался сам собой. -... посетила наиглупейшая мысль, - ещё один глоток виски обжёг горло, прежде чем бригадефюрер потянул чёрные вихры сильнее, с долей приятного и оправданного ожидания отмечая, как лейтенант шумно вдыхает воздух, но всё ещё молчит, терпит, - пренебречь моими словами и открыть рот в не то время, в не том месте и не с тем, с кем стоит разговаривать без надобности? - Я, ...ничего не ... - вымучено начал юноша, но Итачи с кислой улыбкой рывком руки поднял его с полуприседа и оттолкнул в сторону тахты. Лейтенант едва устоял на ногах, но не успел вовремя развернуться, а генерал-майор уже был позади него и теперь неспешным движением заламывал ему руку за спину, - не говорил я ничего! - Уже сказал, - безмятежно поправил парня Учиха, наклоняясь к его уху, куда и прошептал последующие слова, - тем не менее, вам удалось убедить в правдивости своих слов нашего фюрера. Вам очень повезло, но он, будучи настолько тщеславным и горделивым,  насколько вы глупым, без тени сомнения на это повёлся, хотя что бы поверить вам на слово, унтерштурмфюрер, нужно быть слепоглухонемым кретином, - процедил Итачи, одной рукой слегка нажимая на заломанную конечность брата, которую с долей сладкой власти использовал, как рычаг давления, чтобы тот покорно лёг грудью на край тахты и прикусил язык прежде, чем начал кривляться. Юноша тяжело дышал, уткнувшись лбом в мягкую обивку, ему определённо, было больно, возможно, унизительно и неприятно, но он молчал. И это было прекрасно. Пожалуй, это вкупе со стаканом виски и пустым желудком давали своеобразный кайф и толчок для воображения на что-то, о чём никогда ранее Итачи не всерьёз задумывался. Разве что так, совсем слегка, ведь его фантазии много, как правило и не нужно было. Представишь нож и артачившуюся Изуми, и вот её руки в крови, заметил то, что надоедливый сосед слишком уж громко заявляет о том, что Итачи вскоре заменят на кого-нибудь более подходящего, и вот он качается в петле из стороны в сторону, закатив глаза. А ещё Шисуи громко храпел, но это уже не играло роли, когда он затягивал верёвку на его шее с множеством следов от тонкой удавки. Провалы в памяти шли в довесок, но кого это волновало, правда? А теперь, забудь это всё, Итачи. Отмотай это всё назад, как плёнку, и не важно, что она уже натянута до предела и вот-вот начнёт кипеть и плавиться. А потом, ... оборвётся. Сейчас перед ним унтерштурмфюрер, его брат, чья плавно изогнутая спина содрогалась от приступа резкой боли, стоило лишь слегка надавить на его руку в захвате. А ещё он часто и тревожно дышал, замирая на мгновенье, когда бригадефюрер был готов вот-вот заставить его вновь закусить от сдерживаемого крика губы. Потрясающе на самом деле. Контроль в любой ситуации был главной основой, но именно сейчас хотелось ослабить его ещё чуть сильнее. Например, избить лейтенанта, потом изнасиловать и дать ему в руки револьвер, чтоб посмеяться над тем, как он попытается хотя бы раз точно выстрелить своими трясущимися пальцами. А можно и в обратной последовательности. Начать с револьвера? Итачи побарабанил пальцами по чужой руке, словно размышляя под лёгкую и столь приятную дымку алкоголя. Но зачем? Всему должно быть рациональное объяснение, вот только тому, что пацан все ещё жив не было. Ни тогда, ни сейчас. После гибели Изуны отличным поводом было подсунуть мальчишку фюреру для усыпления бдительности последнего, сделав из него что-то похожее на боевую единицу, чтобы не подорвался на первой же мине или не словил пулю в лоб, выйдя за пределы лагеря. Заменить Изуну даже при желании парень бы не смог, но сыграть свою роль - вполне. Итачи не испытывал никаких угрызений совести по этому поводу, это было так легко - толкнуть младшего брата в волчью пасть. Так правильно. Так, ... просто? Нет. Не так. Чем чаще он видел удаляющийся силуэт в десять вечера в другое крыло здания, тем больше ощущал то самое мерзкое чувство, когда кто-то забирает последнюю конфету из вазочки. И дело было даже не в том голоден ли ты, и вкусная ли будет конфета или совсем не с той начинкой, на которую ты рассчитывал. Она просто была его. По праву. Мысли в голове были ясными, несмотря на горький вкус алкоголя и разносящееся от него по телу тепло, Итачи вполне отдавая себе отчёт, поднёс полупустой стакан к своим губам и залпом выпил остатки. Стакан беспощадно полетел в стену. Так какого чёрта? - Вам была проложена дорожка в спальню господина фюрера, унтерштурмфюрер, - горячий полушепот Итачи, которым он проговаривал каждое слово на ухо брату, был пропитан той самой горечью, которую он залил в себя, - она едва ли была не осыпана лепестками роз для того, чтобы вы всего-то вошли туда, легли на кровать и раздвинули ноги, от вас более ничего и не требовалось. Никаких усилий или непомерных жертв, никаких ограничений или ущемлений, за вас уже все было продумано до мелочей. Полежали бы там, отстранённо посчитали про себя до пятиста, изображая палено. Вы бы сейчас обладали такой властью и вседозволенностью, которая вам не снилась, ... но даже здесь. На этом столь примитивном пути вы умудрились не просто облажаться, а конкретно обосраться, да ещё и в свои штаны. Лейтенант задышал чаще и сжал плотно челюсть. Возможно, виной тому было то, что Итачи всё ещё держал его в захвате и то и дело надавливал на заломленную руку, или потому что, другая ладонь бригадефюрера плавно пройдясь по открытой линии спины, мягко опустилась на ягодицы унтерштурмфюрера. - И в чём же моя вина, бригадефюрер? Я не оправдал ожиданий? Ваших или фюрера? - Мне сдаётся, вы ничьих ожиданий не оправдываете, а только примитивно лжёте, чтоб прикрыть свою, ... задницу,- грубое слово не ложилось на язык, но тем не менее ладонь Учиха непринуждённо легла на упругую окружность, после чего проскользила вперёд меж пуговицами мундира, останавливаясь в районе паха, от чего лейтенант напрягся и замер. - Господин фюрер, к слову, теперь преисполнен переживаниями по тому поводу, что инцест в нашем родовом древе уже стал традицией и может прервать наш и без того загнивающий род, - язык Итачи едва коснулся края ушной раковины юноши, что вздрогнул от этого, зажмурившись. - Так достаточно ясно? - Бригадефюрер, мне напомнить ваши слова сегодняшним утром? По-моему, они очевидно давали понять, что я не солгал, а .... немного, мм,... пошёл на опережение, к тому же, разве наши пять раз за ночь не дают мне власть и вседозволенность, которые мне и не снились? - даже будучи в столь уязвимом положении юноша позволил себе усмешку, после чего чуть закряхтел от боли, отозвавшейся уже в затекшей руке за внеочередную дерзость, и ядовито прибавил, - И, судя по вашим словам, это даже не предел. « Сучоныш». Рывком развернув к себе лицом утнтерштурмфюрера, Учиха сжал его за подбородок, сдавливая бледные щеки. Наклонившись так близко, что кончики их носов едва соприкасались, Итачи растянул губы в холодной улыбке. Видеть своё отражение в неотрывно глядящих глазах жертвы всегда побуждало один и тот же инстинкт, зачастую бригадефюрер относил его к возбуждению. К предвкушению. К азарту. Не уж то его младший брат, так уверен в том, что Итачи после всего, что ему довелось делать, погнушается каким-то изнасилованием, пусть и парня? Впервые что ли? Наивно так полагать. - И ведь я же не отказываюсь от своих слов, - унтерштурмфюрер по-прежнему не сводил с него чёрных глаз, а после и вовсе высунул кончик языка и провёл им по нижней губе, а потом, чуть склонив голову, коснулся им и края большого пальца Итачи, - бригадефюрер. Улыбка стала шире, а оскал слаще. Ещё вчера он выжидающе наблюдал, как его лейтенант копил во рту слюну, пытаясь потом поточнее плюнуть в него «сарказмом», словно и впрямь надеясь, что тот, подобно кислоте, прожжёт в нем дыру. Такой весь едкий и высокомерный. Посмотрите только на эту цацу, на приём к фюреру идёт. А теперь слушает, как эта цаца стонет под его руками. Глядит, как изгибается её тело, под прикосновениями и как сдавленно слышится хрипящий стон из слегка сдавливаемого горла. Ещё вчера он впивался в эту молочно-белую кожу шеи пальцами, безучастно глядя в покрасневшие от напряжения глаза и оставляя грубые кровоподтёки от удушья собственными руками, при этом иронично размышляя, что будет после того, как юноша затихнет и сползёт по стеночке. А теперь он проводит языком вдоль красно-бордовых полос, что оставил сам, едва касаясь тех губами, а затем вновь прикусывая кожу. Его отметины. На его трофее. И каждое мгновенье, каждую секунду Итачи неотрывно следит за каждым движением, вдохом и взмахом ресниц. Руки лейтенанта обвивают его шею, проходятся по спине, сжимают кожу, оцарапывают её на выдохе и вновь прижимаются сильнее, как и сам юноша. Напряжение меж телами нарастает, но Итачи не торопится, как обычно, сегодня всё и так вышло из-под контроля, поэтому именно сейчас, как никогда ему нужно проявить осторожность, бдительность, … А к чёрту.  И дело даже не в младшем брате, которого он держал у себя на коленях, сидя на всё той же кушетке и сейчас скользил поцелуями по обнажённой шее, откидывая носком ботинка мешающуюся под ногами рубашку к ранее полетевшему туда мундиру. Алкоголь всё ещё гнал кровь по венам, распалял его желание, искушал фантазию. А самое приятное в этом ... Что в голове тишина. Только в висках стучит кровь. Только стон в губы. Только звякающая пряжка, расстёгнутого наспех ремня. Собственная фуражка уже давно слетела куда-то туда же.  Наглый унтерштурмфюрер первым делом смахнул её, прежде чем его за горло приложили об стену. Ошеломляя на мгновение, а следом впиваясь в губы, лишь бы закрыть этот несносный болтливый рот прежде, чем он снова начнёт что-то говорить. Навевать эти отвратительные воспоминания. А когда-то нужна была только подушка. Хмыкнув куда-то в ключицы парня, где ещё секундой назад проводил краем носа, Итачи поймал себя на мысли, что сейчас всё как-то иначе. Даже вдыхая чужой запах, вновь едва касаясь губами выступающих косточек, эта мысль не давала покоя и вибрировала ему, она будоражила всё сильнее его собственное желание, распаляла воображение и подталкивало ещё к чему-то большему. Нужно больше. Вот только чего? Грудь юноши быстро вздымалась, Итачи даже заметил, как стали волоски дыбом у того на руках, что хватали его за плечи, когда он оттянул резинку его трусов и без лишней скромности обхватил уже вставший наряженный член ладонью. Лейтенант снова вздрогнул всем телом, что опять же не укрылось от Учиха, что всё ещё не сводил глаз с его лица, откровенно наслаждаясь тем, как предсказуемо тает напускная страсть. Теперь из недр трепещущей душонки показался стыд и новый плохо сдерживаемый возбуждённый стон, когда пальцы начинают двигаться, а потом сжимать плоть всё требовательнее и быстрее. А ещё был страх. Он всегда есть и у всех. С кем бы Итачи ни работал, с кем бы не спал - это оставалось неизменным - Что такое, унтерштурмфюрер? Вы так напряглись. В ответ был лишь очередной невнятный скулёж и прикушенная губа, покуда прикрытый веками взгляд, мог лишь метаться из стороны в сторону, словно не имея возможности сфокусироваться на чём-то одном. Или хоть бы на партнёре. -  Я полагаю вам нужно дать больше свободы воли, - шепнул на такое же красное и горячее ухо, как и щеки лейтенанта, Итачи, не отказав себе в удовольствии прикусить край чужой мочки, а затем обжечь ещё сильнее своим дыханием. – расширить полномочия, навесить новые обязанности, - протягивая каждое слово, щекотал нервы и ухо юноши бригадефюрер, сопровождая каждое слово новым круговым движением большого пальца вокруг головки члена.- Что скажете? Где этот застенчивый взгляд, где эта робкая просьба продолжить, где томный вздох и робкое теребление остатков собственной гордости? Их не было. Ничего из всего, что мог ожидать Итачи не было, напротив унтерштурмфюрер без лишних слов, потянул к себе за галстук. И что было действительно неожиданного для самого Итачи, так это то, что он поддался. - Что я скажу? – лейтенант склонился над лицом Учиха, придерживая его за скулы с обеих сторон тёплыми ладонями и прошептал тому прямо в губы, - Так точно, бригадефюрер. Итачи всегда избегал поцелуев со своими любовниками непосредственно в губы, никогда не высказывал ни уважения, ни ласк, если цель не оправдывала средства. Его не волновало довольны ли они или получил желанную разрядку только он один, это было естественной закономерностью – у кого власть, тот и задаёт правила игры, а другой, если хочет жить, должен их принять. И вот сейчас, ощущая напор чужих губ, накрывающих его, таких сочных, таких требовательных, таких отчаянно жаждущих получить отдачу у Итачи, что тот начал заподазривать, что то самое ощущение расслабленности шло вовсе не от алкоголя, тот и в самом деле давал ему больше свободы воли и приглушал посторонние мысли, но не так. Не так как всегда. Отвернувшись в сторону и тем самым разрывая односторонний поцелуй с юношей, что всё так же прятал глаза за чёлкой, а истинные помыслы за поцелуями, Итачи  охладил его пыл одной фразой: «Довольно», которой оказалось всё-таки недостаточно, так как парень всё ещё нетерпеливо двигался бёдрами, навстречу руке бригадефюрера. Лишив лейтенанта и этой радости, Итачи приподнял того у себя на коленях и, подцепив ещё оставшееся парадоксальным образом на юноше нижнее белье, стянул его ниже к коленям. Пацан вцепился в его плечи пальцами, словно его вот-вот собираются скинуть за парапет недалеко простирающего балкона, а не стягивают трусы, но всё же подтянул сначала одну ногу, а затем вторую, и ненужная более вещь упала на пол. - Желаете получить совет, унтерштурмфюрер? - осведомился Итачи, поднеся к своим губам два пальца, после чего прошёлся по каждому наотмашь языком и развёл их в стороны, разглядывая нить слюны меж ними, пока унтерштурмфюрер пытался протиснуть руку меж их телами. Вот только Итачи его опередил, звонко шлёпнув другой ладонью по ягодицам, при этом с удовольствием отмечая, как горит кожа от удара у него под рукой. Вероятнее всего и сочный след остался. - Разве что, основанный на вашем личном опыте, бригадефюрер. Хриплое придыхание на ухо с прерывистым выдохом вызвало у Итачи ухмылку, которая так и осталось незамеченной, покуда он одной рукой провёл вдоль упругих половинок, пока не остановил на уровне тазовой кости. Всё-таки, уместнее будет придержать. - Когда закончите уповать на стыд и боль, - проговаривая это так же на ухо своему собеседнику и любовнику, Итачи коснулся входа в чужое тело, явно ощутив, как от этого сжался и сильнее напрягся юноша у него на коленях, - расслабьтесь, - смоченные пальцы резко вошли внутрь, почти на всю длину. Слюна - плохая смазка, но лучше чем кровь, - и выдохните. - Мгх! ... Заглушенный стон и хриплое шипение. Ожидаемо. Парнишка почти стерпел. Почти. Удостоверившись, что лейтенант всё ещё плотно сидит у него на коленях, цепляясь за его рубашку, как за спасательный круг, Учиха не менее увлечённо продолжал сминать и расцарапывать бледную кожу унтерштурмфюрера сначала на поясе, потом опустился ниже на бедро, впиваясь в него и оставляя красные узоры уже там. Ритмично вводя пальцы  в тело и растягивая узкие и горячие стенки, Итачи одёрнул себя от мысли, что не сводит глаз именно с лица юноши, а любоваться было чем. Сбитое дыхание, солёная влага в уголках глаз, приоткрытые розовые губы, ... Всё, что было до этого казалось теперь таким посредственным. Ненастоящим. И только сейчас чувствуя, как ладони юноши сжимают ему плечи от накатывающих на него волн боли или удовольствия, а бедра поддаются навстречу, бригадефюрер ощутил и сам то томительное желание, которое притупил в нём проклятый алкоголь. Жажду обладания. Переливающее через край влечение, что сейчас явно топорщилось у него в штанах и упиралась в обнажённое бедро его лейтенанта. Увы, только через ткань брюк. Когда к сдержанным вздохам добавились новые нотки, а руки у него на плечах стали напоминать объятия, нежели мёртвую хватку, Итачи нервно переместил ладонь, которой до этого водил по чужому бедру и высвободил уже свой член, плавно проводя по нему пальцами, обводя головку и размазывая по ней выступившие капли смазки. Слишком долго он ждал. Задвигал собственные желания на задний план, рассусоливая всю эту прелюдию, от того собственное возбуждение уже становилось неудержимо болезненным. Унтерштурмфюрер, оставивший наконец в покое его плечи, воспользовался этой передышкой и опустил взгляд вниз меж их телами, а после, дёргано его отвёл. О, дорогой братец, а кто говорил, что будет легко? - Дерзайте, унтерштурмфюрер, - кивая на свой налитый кровью член, шепнул Итачи, чувствуя, как от напряжения у него сильно тянет низ живота, а тело требует скорейшей разрядки. Вытащив пальцы из наспех подготовленный задницы лейтенанта, он ободряюще, если это можно так назвать, вновь звонко шлёпнул его по ягодицам. Потрясающий звук. А какой сдержанный вдох. И никак не спрятать всё это, да, унтерштурмфюрер? - Хотите, чтобы я сделал это сам? - пацан еле ворочал язык. - Если вы не справитесь, то, скорее всего, в ближайшее время вам понадобятся костыли. Подначивать младшего брата, что сам был виноват из-за абсурдных «плясок» с фюрером, где никогда ещё и никто не отделывался лёгкой кровью, было не менее приятно, чем самому спускать курок. Особенно, после того, как он ещё, сам того не ведая, ловко перекинул всю ответственность за свои слова на самого Итачи. Изначально бригадефюрер планировал взять за это что-то более изощрённое, но те слова, что сказал ему лейтенант, да ещё и с пикантно высунутым язычком. Уже потеряв терпение что-то стоящее ожидать, от тянущего время мальчишки, что елозил у него на ногах, тёрся стоящим членом о его живот, но никак не решался приподнять зад, Итачи, закатив глаза, намеренно ощутимо сжал пальцы на тонкой бледной коже бедра перед ним вновь. Завтра расцветут синяки. Словно именно этого щипка лейтенанту, как всегда и не хватало, для того, чтобы упереться коленями по обе стороны от ног Итачи в тахту, и обхватив своей ладонью его член, направить его к входу в тело. Кольцо мышц сжалось едва член упёрся в него, а мальчишка лишь порывисто вдыхал воздух, совершенно забывая про совет и выдохи. Кусал губы с закрытыми глазами кое-как упирался одной рукой спинку тахты перед собой и доставлял всё больше дискомфорта им обоим. Впрочем, как и всегда. - Вы жалкий дилетант, мой дорогой унтерштурмфюрер, ...- начал Итачи, но поморщился, когда его донельзя возбуждённый член, что и без того сочился от смазки, пока его владелец наслаждался и страдал одновременно, глядя  на эти псевдострадания собственного брата, но так и не закончил, так как унтерштурмфюрер всё-таки выдохнул. Он опускался будто бы нарочно медленно и проверяя до смешного скромный запас терпения Итачи, что был уже на грани, чтобы похерить все свои труды и сделать то, что сделал бы фюрер на его месте. Он бы грубо вогнал член в его лейтенанта, называя это страстью, а потом бы не менее резко и сладко стал долбить, шепча что-то про нежные чувства и лавину эмоций. - Может, и так, - хрипло отозвался ему мальчишка и дерзко прибавил, щуря глаза от сдерживаемых эмоций, - а вы, ..мгм, ...мм, ... научите, как надо. На этот раз Учиха промолчал. Слова юноши были подобны оглушающей пощёчине, очень глубоко болезненной, хлесткой и оглушающей. Не хватало только обиженно выпяченной нижней губы и надутых щёк. Совсем как в детстве, да, братик? В который раз хмыкнув про себя, будто бы подмечая столь очевидную мысль, бригадефюрер переложил обе руки на талию парня, плавно проскользив на наряженным и ощутимо дрожащим бёдрам, огладив которые, мужчина, грубо их сжал вновь и с силой приподнял юношу. Тот, охнув, с заглушённым собственной ладонью шипением, вынужденно вернулся в изначальную позицию. Горячо, влажно, узкие стенки пульсируют и сжимают плоть, доводя до самого пика. А перед Итачи мельтешат покрасневшие губы на фоне бледного лица  и блестящие в полутьме комнаты глазами. Чёрные вихри волос покачивались в такт возвратно поступательных движений, рваное дыхание и бессвязные стоны. Последние время от времени прерывались не то собственной вздёрнутой к губам  лейтенанта рукой, не то от слишком грубого, но чувствительного толчка, от которого тот начинал задыхаться и хаотично мять вновь уже не кушетку, а плечо старшего брата. А Итачи, ... он лишь с упоением насаживал за узкие бедра унтерштурмфюрера в этой откровенно пошлой позе, входя глубже, горячее и быстрее с каждым толчком. Итачи стало смешно от самого себя, он в кой-то веки нашёл что-то действительно пошлое, да ещё и столь притягательное осквернённое пропагандой нравственности. И это не то бусинки сосков мальчишки, что так и мелькали перед его лицом, побуждая обхватить их губами и прикусить, попробовать на вкус, не то хлопающий звук шлепков, соприкасающихся меж собой разгорячённых тел. Унтерштурмфюрер должен был кончить первым, ещё несколько минут тому назад, но Итачи вовремя не допустил такой оплошности, ведь негоже младшему по званию опережать выше стоящего офицера, не так ли? Контроль, только контроль. Ни жалостливый стон, ни рука унтерштурмфюра, что диверсионно пыталась завершить начатое, не дали тому желанной разрядки, до тех пор, пока Итачи ещё несколькими резкими движениями не взорвал себе тело и разум. Перед глазами плыли алые круги, кажется, у него даже сбилось дыхание и пришлось приоткрыть едва губы, чтобы вывести переполнявший его горячий воздух. Полное опустошение. Абсолютная тишина повисла в комнате, прерываемая лишь рваным дыханием и буйным сердцебиением, словно кто-то убегал от танка. Красные огни погасли. Никаких мыслей. Никаких идей. Никаких планов и голоса с заевшей блядской пластинки. Что требуют. Велят. Подчиняют. Всегда. Без остановки. Но сейчас был только он. Один. И младший брат, что-то мямливший про последующие тренировки. - В следующий раз, ... - отмахнулся Учиха, позволив осевшему члену выйти из тут же съехавшего с него в бок унтерштурмюрера, что упал где-то рядом на тахту. Наслаждаясь этими крохами спокойствиями и ни с чем не сравнимого одиночества, которых он жаждал как ничего другого в этом мире, Итачи, казалось бы, забывал как дышать. Свободно дышать. Без тисков. Без оков собственного разума и мыслей. Без сдерживающих цепей. Повисшая после звенящая тишина невольно вынудила Итачи открыть глаза и перевести взгляд на настороженно глядящего на него в ответ юношу. - Я уж думал, что вы и в самом деле понятия не имеете о том, как меня зовут, - пробормотал тот, прикрывая веки, - словно и не брат вы мне вовсе, ... а как оказалось, бригадефюрер, вы и японский то не забыли. -  Видимо, всё-таки стоит поменьше прикладывать вас головой, - бред, который нёс парень, всё-таки стоило пресечь, но, умолкнув на полуслове, Итачи ощутил, как у него засосало под ложечкой вместе с болезненным давлением вокруг черепа. Он и в самом деле упускал что-то до отвращения важное, настолько необходимое, что у него от этого безумно начинала раскалываться голова. Неспешно облизав пересохшие губы, Учиха поднёс руку к виску, потирая тот массажным движением, после чего ещё раз посмотрел на брата. Брата? Так ведь? Но, ... как его зовут?