Cosa Nostra

Строгость рождает страх, но грубость рождает ненависть.

      Когда в их дом привезли новенького, Хосок не был удивлён. Когда оказалось, что малышу всего четыре года, он так же не удивился. Когда узнал, что тот ребёнок — омега, это было слишком ожидаемо. Но когда над ним начали смеяться и издеваться, что тоже весьма привычное дело, Хосок не стал молчать. Розовощёкий малыш совсем не заслужил того, чтобы над ним смеялись, толкали, запихивали кашу за шиворот и колготки мочили в туалете, потому что он не сдержался и описался. Писаться — это нормально, особенно в таком возрасте, думается Хосоку.       Поэтому, увидев, как мальчика очередной раз обижают, Чон не выдерживает. Малыша окружают двое альф и один омега, зажимают в коридоре между туалетом и классом, в котором Тоёка-сэнсей обучает их письму, языку и счёту. Хосок толкает одного из альф, Мидзуки-куна, в плечо, проходит мимо него и встаёт перед плачущим омегой. Протягивает ему носовой платок. Да, не самый новый, но он его только сегодня постирал, так что нет, Хосоку не стыдно. Зато это его собственный платок, а в этом месте мало что бывает только твоим. Чон опускается на корточки, вытирает пухлые щёки ребенка, заставляет высморкаться и нежно, по-братски, гладит по голове. Чёрные волосы рассыпаются между пальцев, а малыш улыбается ему своей слегка нервной, недоверчивой, но не менее наивной улыбкой. Хосоку нравится эта улыбка, несмотря на то, что она не совсем искренняя, однако иначе и быть не может.       — Мидзуки-кун, если не хочешь проблем, то тебе лучше уходить. Скоро закончится урок, Тоёка-сэнсей увидит вас. Я скрывать не стану, что вы здесь делаете после уроков.       Этих слов вполне хватило, чтобы троица испуганно скрылась из коридора. У Тоёки-сэнсей сегодня урок в другом крыле, но это знать никому не нужно. Маленький омега рассматривает его своими огромными глазами, крохотными пальцами держит платок вместе с Хосоком, рот его приоткрыт, но молчит. Зато Чон — нет:       — Если будут ещё обижать, приходи ко мне, я помогу. Я живу в левом крыле, второй этаж, блок под номером девять. Запомнил? — ребёнок непонимающе на него глядит, молчит. — Зови меня Хоби-кун. Как тебя зовут?       Малыш кивает, сжимает ткань в руках и тянет её на себя. Хосок, честно говоря, не против, если его собственность будет собственностью ещё одного человека. Ребенок очарователен, Чон понял это ещё две недели назад, когда увидел его впервые, поэтому он делится. Тоёка-сэнсей говорит, что нужно делиться с теми, у кого есть необходимость в том, что есть у тебя. И Хосок делится. Ему не жалко. Если это доставит радость его новому другу, то и он будет рад.       — Чимин. Пак Чимин, мама звала меня Чими, — тоненький голосок врезается в плотную тишину коридора. Это заставляет Чона улыбаться. Названный Чимином аккуратно играется с платком. Это обычный носовой платок с синими цветами, и он вызывает такой чистый восторг, что Хосок понимает — отныне они будут вместе.       — Если так, то я Чон Хосок. Пойдём на улицу, там сейчас дождь прошёл, поиграем, — ребёнок открывает глаза шире, оглядывается, словно и не верит, что это ему говорят. А может, и не словно.       — Ты хочешь играть со мной? — Хосок растерянно кивает. А с кем же ещё играть? Друзей у него нет по причине того, что ребятам здесь не до этого. У них одна цель, и заводить знакомства — явно не их приоритет. Вот Чон и балуется один: сбегает по ночам; ест один в столовой, иногда воруя кусок хлеба; прячется от других. В целом, ни в чём себе не отказывает. Поэтому, да, он будет играть с Чимином. Хосок кивает. — Со мной никогда не играли.       Нижняя губа омеги начинает дрожать, а глаза — снова наполняться влагой, но он ничего больше не говорит. Так и стоят они в коридоре между классом, где Тоёка-сенсей преподаёт письмо, язык и счёт, и туалетом. Чимин плачет красиво — молча, не издавая ни звука, щёки краснеют, становясь похожими на спелые яблочки. Да, Чимин один из самых красивых людей, которых когда-либо видел Хосок в своей жизни. И плачет он тоже прекрасно. Так же очаровательно вытирает влагу с лица.       — Мама не любит, когда я плачу и мешаю ей. Но я хочу поиграть с тобой, Хоби-кун.       И протягивает ему свою ладошку, за которую Хосок хватается с неистовым желанием, единственным — перестать быть одиноким. Они вместе идут на игровую площадку, где Хосок сидит рядом, на кусочке дерева вокруг песочницы, в которой Чимин играется с одним ведёрком и лопаткой, строит ряд за рядом, а потом с таким радостным лицом и растопыренными пальцами разрушает строение за строением. Как же мало нужно, чтобы быть счастливым, думается Чону. Вокруг почти нет детей, только на качелях и на одной из трёх горок. На улице прохладно, скоро снова пойдёт дождь, а пока есть возможность, Хосок наслаждается своей жизнью вместе с новым другом.       В этот же день, когда Чимина отмыла и отругала воспитательница за то, что он весь в песке, впервые за одиннадцать лет жизни здесь Хосок ужинает не один. Он помогает Чимину с палочками, рассказывает различные факты о животных, вытирает рот полотенцем, если Пак не сразу попадает в него. Проявляет свою заботу так, как хочет, чтобы заботились о нём. И Чимин эту заботу не отталкивает, принимает как самое ценное, что есть в жизни. Возможно, для него это так и есть.       После ужина Хосок помогает младшему освоиться. Расхаживает по корпусу с важным видом, рассказывает, как здесь всё устроено, показывает ему, наконец, свой блок, в котором живёт он сам и ещё пятеро альф. Хосок дважды повторяет Чимину, что он живёт в левом крыле, на втором этаже, в блоке номер девять. И Чимин дважды озвучивает то место, куда он, наконец-то, может прийти за помощью. На ночь Чимин уходит в свою комнату, точнее, Хосок его провожает, и со спокойной душой ложится спать.       Они проводят каждый день вместе. На завтраке, обеде и ужине. До и после уроков. Перед сном и как проснулись. Чимин мало что понимает в этой жизни, он несмышлёный ребёнок, которому едва исполняется пять, когда он впервые плачет навзрыд. Плачет на плече у Хосока и зовёт свою маму, которая должна его забрать. Его и Хосока. Чимин плачет и плачет, никак не желая успокаиваться, а Хосок ничего не имеет против. Как и писаться, плакать — это нормально. Он тоже часто плачет, хоть и не скучает ни по кому. В его жизни понятия родителей нет, ведь он не нужен был никому с самого начала. Так даже лучше, проще, думается альфе. Хосок не знает, что такое любовь, поддержка, понимание. И он старается дать Чимину то, что никто и никогда не давал ему самому.       Чон гладит его по голове, прижимает к сердцу, вытирает слёзы и сопли, а у самого внутри всё сжимается от его вида. Он такой крошечный, слабенький малыш, и Хосоку больно от того, что в жизни маленького омеги нет того света, который должен быть в жизни каждого человека. Вся ответственность теперь на нём, Хосоке, он сам на себя её взвалил. Поклялся сам себе, что свозит Чимина в Соракуэн, встретит с ним Микки Мауса, чей мультик омега обожает, покажет ему всё, о чём мечтает малыш.       А мальчик на его руках всё плачет и плачет. Хосок лишь сильнее прижимает его к себе и укачивает. Убеждается, что, да, Чимин даже плачет красиво.

***

      Свое двенадцатилетие Хосок встречает не один. Рядом с ним взволнованный Чимин, что держит в ручках кусок кекса, который выдавала сегодня Тоёка-сэнсей, а сверху поджигает спичку. Хосок закрывает глаза, крепко их зажмуривая, сжимает ладони в кулаки и загадывает желание. Пусть не верит, пусть это всего лишь его мысли. Ну и пусть. Он загадывает больше не оставаться одному. И задувает почти потухшую спичку. Чимин кладёт кекс рядом, бросается на своего друга, обнимает и смеётся на ухо:       — С днём рождения, Хоби-кун!       Малыш, видимо, рад даже больше, чем сам Хосок. Старший мальчик вытаскивает из кекса спичку и протягивает его другу, говоря, что совсем не любит сладкое. И это была первая ложь в их дружбе, далеко не последняя, однако этот момент надолго запечатлелся в памяти молодого альфы. Кекс был желанным, по виду очень вкусным и таким редким в его жизни, но он отдал его без сожаления, ведь искры в глазах Чимина стоили того, чтобы его не есть. Чимин всё-таки не съел весь. Поделился кусочком, таким маленьким, таким ценным куском кекса.       — Ты всегда делишься со мной, Хоби-кун. Я тоже хочу. Хочу быть таким, как ты.       Этой ночью Хосок плачет в своей кровати, спрятавшись под тонким одеялом, роняет слёзы на подушку без стыда. И радуется, тихо радуется тому, что его желание исполняется маленьким мальчиком, который, сам того не понимая, вносит в жизнь безродного сироты столько красок.       С Чимином не бывает скучно. Несмотря на их разницу в возрасте, они всегда находят, чем заняться. Другие дети постоянно потешаются над ними, называют их женихом и невестой, могут смеяться в лицо. Им просто не понять, каково это — найти себе друга, и завидуют тому, что есть у них. Так говорит Хосок Чимину, и тот без вопросов соглашается, ведь его друг — самый лучший, и он достался ему, а не кому-то другому. Они вместе сидят в комнате у Хосока, делают журавликов из бумаги, болтают обо всём на свете. Хосок помогает Чимину выучить счёт, омега всем хвастается, что Хоби-кун научил его считать аж до двадцати. Никто в его классе так не умеет, а Чимин умеет. Хоть Хосок и говорит ему, что хвастаться — неприлично, малыш не слушает его, мало ли, что для этих взрослых неприлично. Чимин просто радуется, что у него такой замечательный друг, который на обеде всегда отдаёт ему свой хлеб, рисует с ним животных в игровой комнате и треплет волосы в особо хорошие дни.       К тому моменту, когда Чимину исполняется семь, они вовсе неразлучны. Хосоку всё так же нравится проводить с ним время, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте. Когда омега переходит из дошкольной группы в первый класс, Хосок дарит ему одеяло. Он знает, как Чимин порой мёрзнет с тонким одеялом, поэтому иногда, сбегая ночью за пределы детского дома, подрабатывает в магазинчике неподалеку. Он копит, прячет йены под матрасом.       Скоро у Чимина день рождения, и Хосок хочет подарить ему лучший подарок, на который только хватит денег. Он присмотрел в магазине, где он работает, самый вкусный торт, и пускает слюни на набор для рисования. Чимину очень нравится рисовать, он делает это каждый день, и, если у него будет свой собственный альбом и краски, омега будет очень рад. Хосок уверен.       За неделю до дня рождения Чимина, Хосока поймали ночью, когда он должен был купить подарок. Двадцать ударов ремнём и запрет выходить из комнаты, помимо учебного корпуса и ванной. Хосок всё равно сбегает. Не сразу, а на следующую ночь, но сбегает. Покупает альбом, краски, кисти. И маленький тортик. Прячет всё это в шкафу, под одеждой. Спина и бедра горят, но Хосок терпит. Это всего лишь ремень, а для Чимина подарок будет столь приятным, что это уже греет сердце. Только мысли о том, как омега будет рад, как будет хлопать в ладоши, искренне улыбаться, греют сердце сильнее, чем что-либо. Нет в этом мире ценнее счастья брата для Хосока. Нет в мире прочнее их связи. Нет в мире важнее улыбки Чимина. Она такая красивая, такая вдохновляющая, что ради неё не жалко и мир разрушить при необходимости.       Красные следы растираются грубой тканью штанов, однако Хосок терпит с решимостью. Подарок подарит, поздравит, и тогда уже можно будет расслабиться на пару ночей.       Тринадцатого октября в двенадцать ноль-ноль Чимин уже в предвкушении стоит в туалете возле своего блока. Хосок юркает за дверь, держа в руках торт и бережно упакованный подарок для брата. Альфа воровато оглядывается, очень тихо пробирается в другое крыло, старается быть незамеченным. Внутри Хосока всё трепещет от радости и предвкушения, ещё немного — и он будет у правого крыла, там, где живет его брат.       В ту ночь Чимин счастлив как никогда в своей маленькой, но важной жизни. Он прыгает вокруг Хосока, хлопает в ладоши, сильно-сильно обнимает своего названного брата и не может не заплакать от счастья. По его красивому детскому лицу слёзы падают крупными каплями, а Хосок клянётся его защищать и любить всю жизнь, не оставлять одного и делать всё, чтобы Чимин ни в чём не нуждался. И Чимин верит. Не может не, ведь брат его никогда не обманывал и всегда держал своё слово.       Так они и жили в своём мире, в котором нет места больше никому.       Хосок, почти сразу после дня рождения Чимина, всё больше времени начал проводить на работе. В небольшом магазинчике платили немного, всего триста двадцать долларов в месяц, в другое место его, конечно, не брали. Кто возьмёт к себе несовершеннолетнего детдомовца? В этот момент Хосок понимает, что даже брат не в силах спасти его от одиночества. В школе он ни с кем не общается, дабы не допустить насмешек в свой адрес в связи с тем, что у него нет родителей. Он чувствует себя неполноценно и зажато, недостойно, но не даёт Чимину почувствовать себя таковым: окружает его заботой, ни в чём не отказывает и катает на своей спине. Наставляет: в школе никому не доверяй, после уроков сразу в корпус и обязательно выполняй всё домашнее задание.       О Хосоке не заботится никто: в его жизни нет людей, к которым можно обратиться за помощью. Он учится заботиться о себе сам — покупает недорогую пряжу и шьет шарф, чтобы не болеть и не пропускать работу, на своё образование даже не смотрит, ему бы Чимина на ноги поднять, а о себе подумает потом. Иногда Чон размышляет, что одному было бы легче, проще. Он может не поужинать, взять дополнительную смену, а не следить за учёбой Пака, пропустить пару дней в школе, всё равно до него никому нет дела. Однако эти мысли пропадают мгновенно, стоит Чимину принести поделку из школы или показать своё сочинение, за которое ему поставили высшую оценку. Да, о Хосоке некому заботиться, но в большей степени это его не волнует.       Ему удаётся накопить семьдесят пять тысяч, чтобы оплатить старшую школу и не вылететь из детского дома сразу после выпускного в средней. Летом он работает шесть дней в неделю, чтобы успеть купить Чимину новые ботинки к осени и собрать его в школу. Хосок также оплачивает Паку дополнительные уроки рисования, куда Чимин ходит счастливый и с завидной регулярностью. И продолжает это делать после того, как Хосок заканчивает старшую школу.       Чону удаётся снять крохотную комнатку в подвале в десяти минутах ходьбы от детского дома. Чимину тяжело даётся переезд брата. Он много плачет и грустит. Впервые в жизни они ссорятся. Хосок находится на пределе своих возможностей, а Чимин устраивает истерику, что брат его оставляет одного, что не нужен никому.       В ту ночь Хосок уходит от Чимина, несмотря на слёзы брата. И сам плачет. Громко, навзрыд. Его разрывает на части, его физически не хватает ни на что, он воет, как раненый зверь. И не понимает, почему у них не может быть как у всех — родители и беззаботная жизнь. Почему ему приходится вкалывать, чтобы банально выжить, чтобы было, что поесть, где поспать и помыться. Почему другим всё достается легко и просто, а ему, Хосоку, приходится прикладывать неимоверные усилия, чтобы не сдохнуть псиной на обочине?       Но они быстро мирятся и забывают об этой ссоре, как о страшном сне. Да, одному было бы проще, но не лучше. Чимин — его путеводная звезда, не дающая опустить руки и сдаться.       Через три года появляется ещё одна проблема, которая проблемой сама по себе не является, но жизнь одинокого омеги в стенах детского дома не самая сладкая. В тринадцать у Чимина наступает первая течка и проявляется запах — кисло-сладкий аромат физалиса и базилика заполняет небольшую комнатушку, одну из которую используют для обеспечения безопасности течек и гона. С тех пор Чимину нужно было защищать себя самому — Хосок помог. Они начали изучать приемы самообороны, тренироваться несколько раз в неделю, чтобы Чимин не стал одной из множества жертв одиноких альф, коих в детском доме предостаточно.       Видеть то, чего не замечал раньше в силу возраста, становится больно: как омег принижают, избивают, насилуют в собственных комнатах. Чимин никому не признаётся, даже себе, что ему страшно быть омегой. Страшно жить в месте, где каждый пытается тебя использовать, не важно морально или физически. Хосок покупает ему блокаторы запаха, когда терпеть подобное становится невозможно, однако и здоровьем пренебрегать не хочется. В детском доме нет никому дела до того, что с ними происходит.       В один из обыденных вечеров Чимин снова сталкивается с Мидзуки-куном. Он один из тех, кто считает себя важным человеком, ведь затесался с якудзой. Один из частых сценариев в стенах детского дома.       Занятия Пака по рисованию закончились немного позже, чем обычно, поэтому в корпус он возвращается уже после отбоя. В темноте коридора он замечает щупленького альфу — Мидзуки-куна. Он стоит, облокотившись спиной возле одной из дверей. Чимин старается не обращать внимания на этого несносного мальчишку и продолжает двигаться в свою комнату, чтобы, наконец, увалиться спать. Завтра у него сдача работ и скоро выпуск из художественной школы. Осталось немного. У Чимина уже есть отличный план на жизнь: в связи с развитием социальных сетей можно продавать свои рисунки и неплохо заработать на этом, а после выпуска из школы Пака ждёт архитектурный университет. Да, план не до конца проработан, но он есть. Чимин гордится уже этим.       — Чимин-и, дорогой, давно не виделись, — Мидзуки-кун в момент вырастает перед Паком, заслоняя коридор. Чимин на подобное поведение лишь хмурится и двигается в сторону, чтобы пройти, но и этого ему сделать не дают, Мидзуки-кун двигается вслед за ним.       — Какого черта тебе надо? Отвали, — Чимин отталкивает альфу от себя, однако его грубо хватают за запястье и тянут на себя. Отвратительный аромат спелых персиков въедается в нос.       — К братишке своему с раскрытыми объятиями бежишь, а от меня нос воротишь? Или ты не только руки, но и ноги перед ним раздвигаешь? Ходишь весь из себя такой напыщенный, как сыр в масле катаешься, а с другими не делишься. Нехорошо так поступать, знаешь.       — Дать номерок, перед кем и ты можешь ноги раздвинуть? Повторюсь, отвали от меня по-хорошему.       — Жалко, что ли, и мне зад подставить? У меня гон скоро, а ты так замечательно смотришься в моих руках.       Чимин смотрит в глаза визави и задаётся вопросом, серьезны ли произнесённые им слова. Однако вопросов больше не остаётся, когда Мидзуки-кун хватается за чужую талию, стараясь притянуть ближе. Это служит отправной точкой. Десятки картин, где омег используют, пролетают перед глазами, и это явно не то, о чём мечтает Пак. Сил хватает лишь на то, чтобы оттолкнуть альфу и, повернувшись, побежать в сторону выхода. Чимин не хочет для себя подобной участи, лучше он на пару дней останется у Хосока. Он знает, что за ним никто не следит и не пытается догнать, но скорость сбавить не может. Заплаканные лица, следы побоев и нежелательные аборты — то, что ждет немеченного омегу в стенах детского дома. Да, Чимин может за себя постоять, но не когда вокруг десятки альф, желающих унизить и присвоить себе. Он ненавидит их так сильно.       В лицо ударяет холодный и влажный ночной воздух, немного отрезвляет. Страх волнами бурлит по венам, ведь если не его, то кого-то другого, повернуть обратно не дают мысли о том, что всех не спасёшь, всех не защитишь. Себя бы, если только. В мире, где живет Чимин, нет места для слабости и бессилия, поэтому, поправив на плече сумку с работами, он решает немного сократить путь через порт. Так дорога для Чимина составит всего пять минут, а то и меньше. Хоть это не совсем безопасно в связи с его историей, это лучше, чем шляться по закоулкам в почти одиннадцать вечера, неизвестно, на кого можешь напороться.       Порт для местных жителей имеет злачную и болезненную историю. Его дороги были омыты реками крови, впадающими в океан. Два года назад именно порт стал местом смерти десятков душ якудза и мирных жителей. Во всей Японии три дня шел траур: люди лишились не только детей, мужей и родственников, но и работы, жилья, репутации. Несколько чиновников города Кобе предстали перед судом за свои тёмные делишки, ведь новый король не только Кобе, но и Японии в целом, не хотел их видеть. В город тогда он пришёл с тысячами вооруженных наёмников. Кобе пал быстро и особо без сопротивления. Никто не хотел вставать на пути у Гумон Ша, как он сам себя прозвал.       Вспоминая эту историю, идея пойти через порт вызывает у Чимина приступ тошноты, но верить в то, что за единственный раз может что-то случиться, не хотелось. Поэтому, невзирая на плохое предчувствие, Пак продолжает свой путь через портовые контейнеры. Вокруг ни звука, что пугающе странно для порта даже в столь позднее время. Чимин оглядывается воровато, словно идёт по чужой территории, прислушивается к происходящему и медленно движется от одного контейнера к другому. Осталось пройти немного и Чимин сможет выйти к дому Хосока, буквально сто пятьдесят метров, и он будет в безопасности.       Однако этому не суждено сбыться. В мертвенной тишине раздаётся необычайно громкий крик мужчины. Он расползается диким страхом по венам, заставляет Пака замереть, задержать дыхание, не моргать. Он, не поворачивая головы, оглядывает всё, что попадает в его поле зрения. Никакого движения не замечено, поэтому Чимин подходит ближе к контейнеру, прижимаясь к нему спиной. Возможно, ему просто показалось и ничего страшного не произошло. Он прижимает ладони к быстро бьющемуся сердцу, поджимает губы и медленно, тихо двигается в сторону вдоль контейнера. Ещё один крик заставляет Чимина опуститься на корточки и зажать уши руками, зажмуривая глаза. Не показалось. Он просто отсидится здесь, скоро всё закончится. С ним ничего не случится, Чимин в порядке.       Но долго сидеть в подобном положении не получается, Чимину страшно. Пак аккуратно поднимается на ноги, двигаясь к краю контейнера и немного выглядывая. Картина, представшая перед глазами, едва не вызывает испуганный писк — мужчина стоит на коленях, связанный, лет сорока. Его лицо, покрытое кровью и слезами, запрокинуто, а состояние оставляет желать лучшего. Вокруг него ещё тройка мужчин, один из которых стоит спиной к Чимину. Он, видимо, главный — плечи расслаблены, ноги широко расставлены, а сам он выглядит весьма высокомерно. Один из тех, кто стоял рядом с избитым, снова заносит руку и кулаком ударяет и так измученного пленника. Крик выходит глухим, а тело валится на холодный асфальт. Чимин, не сдерживая громкого вздоха, мгновенно зажимает рот ладонью.       — Знаешь, Ичиро, я не люблю, когда меня обманывают и пытаются стащить то, что принадлежит мне. Ты на моей земле, а смеешь вести себя, как хозяин. Не кажется ли тебе это слишком самонадеянным?       Глубокий, хриплый голос вызывает неприятные мурашки по телу. Мужчина присаживается на корточки, склоняясь над пленником, и, схватив того за волосы, прикладывает головой об асфальт. Кровавый отпечаток остается напоминанием о том, что не следует заглядывать в порт, когда тебя не просят. Жалкий всхлип вырывается из горла громким неосознанным звуком, заставляя всех повернуть голову в сторону омеги.       Эта фатальная ошибка приводит к тому, что один из мужчин направляется к притихшему Паку. Тот пытается двигаться на ватных ногах и, развернувшись, бросается бежать. Всего пару метров, и его с силой хватают за шиворот. Папка с рисунками падает наземь, а самого Чимина тащат к тому ужасу, невольным свидетелем которого он стал. Омега пытается вырваться из стальной хватки, но все его усилия оказываются тщетными. Его выводят, словно нашкодившего котенка, тяжёлая рука мужчины перемещается на предплечье подростка, оставляя после себя синяки, что будут сходить не одну неделю. Чимин просто хотел сократить путь и добраться до безопасного места, а теперь его ждёт смерть. Не менее жалкая, чем его собственная жизнь.       Сейчас Чимин может разглядеть того, кто, судя по всему, является важной шишкой. Тот поднимается на ноги, оглядывает Пака слишком заинтересовано, местами даже плотоядно. Его шаги эхом раздаются по порту, а насмешка на губах наводит ледяной ужас. Чимин никогда в жизни не видел такой черноты в глазах — казалось, там нет не только сочувствия и сожаления за содеянное, там души вовсе нет. Глубокие, сколь и голос, бездонные и горящие адским пламенем.       — Прошу, Намджун-сама, простите меня. Умоляю, такого больше не повторится, — среди тишины слышится бормотание избитого человека. От лица не осталось ничего целого, Чимина тошнит от этого вида. Он пытается отвести взгляд, но получается из рук вон плохо.       — Заткнись, не видишь, я занят.       Некий Намджун-сама раздражённо бросает в сторону пленника эти слова, после чего вновь переключает всё своё внимание на подростка, которого ещё держат. Наверное, это единственная опора для Чимина, не будь её — он упал бы наземь. Альфа подходит медленно, словно пантера к своей жертве, взор безумных глаз не сводит, парализуя омегу с ног до головы. Есть в нём то, что заставляет трястись от страха, и это отнюдь не головорезы, стоящие рядом, не избитый до полусмерти человек у его ног — это его собственная сила и уверенность в неприкосновенности. С каждым шагом Чимин всё ярче и ярче чувствует чужого зверя — опасного хищника, запертого внутри мужчины. Сомнений и быть не может. От этой мысли слеза сказывается по пухлой щеке. Намджун-сама руку тянет к подростку, слезу эту горячую стереть всем сердцем желает. Перед Чимином тот, кого боится каждый житель Кобе, кто город в крови умыл, кто не брезгует и не гнушается различными видами достижения своей цели.       — Гумон Ша, прошу вас… — исходит от избитого парня, из его рта слюна, смешанная с кровью, капает на асфальт.       — Я сказал молчать!       Недовольный рык вырывается из груди вибрацией. Намджун-сама заводит руку назад, доставая пистолет из кобуры, и, не смотря, стреляет пленнику прямо в голову. Тотчас Чимин падает на колени, отчаянным криком заполняя тихий порт города Кобе. Истерика накатывает волной, затапливает разум омеги. Впервые Пак видит смерть так близко, так явственно её ощущает, точно на себе самом. Волосы встают дыбом от вида мозгов и крови на сухом асфальте, они растекаются лужей вокруг трупа, а в нос ударяет запах железа, скручивает желудок в животном страхе. Омега смотрит на тело перед собой и не может поверить, что недавно это был живой человек. Смерть запечатляется перед глазами, никуда не ходит, бродит рядом в ожидании новой жертвы. Чимина тошнит прямо перед ним. Ужас наполняет каждую клеточку его организма. Гумон Ша не знает пощады.       — Ну что ты, милый, не плачь.       Намджун-сама присаживается рядом с Чимином, тёплую ладонь кладет на влажную щеку. От него исходит сила, мощь и власть, которые Чимин доселе не ощущал. Окружённый любовью и защитой старшего брата, он и не знал, насколько жестоки бывают якудза. Пак знал о войне, о том, что ему было запрещено выходить за пределы детского дома без разрешения воспитателей или Хосока. Он видел новости о кровожадности таких людей, но ощутить это на себе — совсем другое дело. Казалось, рука, что хочет его ещё раз коснуться, принадлежит самому Дьяволу. Омега от прикосновения уходит, падает на задницу и ползёт прочь от мучителя. Ему всё равно на пыль, оседающую на одежде, на рыдания, застрявшие в горле, на камни, впивающиеся в тонкую кожу ладоней. Хотел спастись, да не вышло. Порт Кобе помнит много жертв и крови, и сегодняшний день — не исключение.

***

      Чимин не помнит, как поднялся на ноги и, что есть мочи, ринулся прочь от злачного места. Как и не помнит то, что добежал до комнатки Хосока меньше, чем за минуту. Чон, увидев брата в таком состоянии, не знает, что ему делать. Он прижимает дрожащего омегу к себе, оседает с ним на пол, выпускает успокаивающие феромоны, что заполняют лёгкие, перебивая запах крови, который врезался в память так отчётливо, что Чимин не забудет его до конца своих дней.       Пак хватается за руки и тело брата, как за спасательный круг, что не даёт ему окончательно упасть в бездну страха и отчаянья. Ещё никогда в жизни Чимин не испытывал настолько угнетающих эмоций, что выбраться из них практически невозможно. Он сжимает Хосока с неистовой силой, плачет навзрыд, заполняя комнату звуками всхлипов и скулежа. Его трясёт настолько сильно, что едва может двигаться, тело словно сжимается в напряжении, непокидающее ни на секунду. Хосок что-то говорит, но в ушах всё ещё звенит грубый голос с ласковой интонацией. Как можно быть таким равнодушным, как можно со столь бесстрастным лицом выстрелить в человека? Гумон Ша, по слухам, жестокий, принципиальный убийца с чувством собственного превосходства. Но в жизни он ещё хуже. Чимин убедился в этом на собственном горьком опыте.       До пяти утра Хосок отпаивает Чимина успокаивающим чаем и своими феромонами. Лишь в шесть часов Паку удалось уснуть чутким сном. И он ни слова не рассказал о том, что произошло. Хосок мучается в предположениях, однако запаха альф на брате нет, только пару синяков на руке, не более. Целый и невредимый физически, и испуганный и убитый морально. Чон отпрашивается на работе, чтобы остаться с братом. Он сидит на краю тонкого футона, смотрит на опухшее и раскрасневшееся от плача лицо самого близкого ему человека и страшится того, через что прошёл Чимин. Нет ни единой мысли по этому поводу. Он кусает ноготь на большом пальце, пьёт третью кружку крепкого кофе и трёт руками лицо. Хосок медленно и аккуратно укладывается рядом с братом, накрывает того тёплым одеялом и нежно, с любовью гладит по мягким волосам.       Окончательно засыпает Хосок лишь ближе к восьми и просыпается через три часа, когда Чимин начинает кричать во сне, дёргаться и плакать. Снова. Чон не помнит, когда последний раз Чимин так горько, безудержно рыдал, наверное, когда его оставили в детском доме. Пак вообще редко когда плакал, стараясь не обращать на все жизненные ситуации особого внимания и мысля холодной головой. Что бы ни произошло этой ночью, оно вывело Чимина из равновесия настолько сильно, насколько вообще могло.       Конечно, ни о каких конкурсах речи и не идёт. Чимин остаётся у Хосока на пять дней, не выходя на улицу. Всё, на что его хватает, — это лежать на футоне, укрывшись двумя одеялами, и бездумно смотреть маленький телевизор. Периодически на него нападает мелкая, но сильная дрожь, перед глазами стоит картина чужих мозгов на асфальте. Чимин задаётся вопросом, почему же его так спокойно отпустили, ведь он мог пойти в полицию, рассказать обо всём, что пережил. Однако осознание того, кого он встретил в порту, даёт ответы. Даже если бы рассказал, даже если бы кричал об убийстве, с этим никто ничего не сделал. Против Гумон Ша не встанет тот, кто хочет жить, ведь своя шкура всегда дороже.       А Чимин всё равно не рассказал. Ни Хосоку, ни, тем более, кому-то другому. Говорить об этом совсем не хочется. Он не может допустить того, чтобы кто-то оказался в опасности из-за его длинного языка. Омега смотрит на то, как Хосок, только пришедший с ночной смены в магазине, готовит завтрак, рамен с двумя яйцами. Больше брат не заставляет его есть, принял тот факт, что Чимин сам возьмет всё, что потребуется. Пак, свернувшись в клубок на тонком футоне, глядит во все глаза, подмечает каждую деталь — шрамик на щеке после их веселых игр ещё в детском доме; пару татуировок, выглядывающих из-под домашних свободных шорт; собранные в низкий хвост отросшие волосы. Ближе и роднее человека не сыскать во всём мире, то, что спрятано в глубинах души и маленького, ещё детского сердца. Ещё никогда в своей жизни Чимин не боялся так сильно, так душераздирающе. Он даже боится представить, что с ним или Хосоком могут сделать за то, что он стал свидетелем той сцены. Вряд ли Гумон Ша его оставит в покое. Нет ничего хуже, чем беспомощность и неизвестность.       Через неделю, с криками и слезами, приходится выбраться из своего убежища и идти в школу. Собирая свои вещи под грустный взгляд Хосока, Чимин иногда дёргается от резких звуков телевизора. Он и подумать не мог, что столкнется со Смертью в её чистом и необузданном виде. Это наложило огромный отпечаток на сознании подростка — жизнь уже не кажется такой лёгкой, простой и местами ещё беззаботной. Чимину не хочется ни с кем говорить, никого видеть и в школу идти точно не хочется. Всё, чего желает Пак — зарыться в одеяло и больше носа не показывать.       В школе не происходит ничего страшного: его не преследуют, не пытаются похитить или убить. Всё, как и всегда. Алгебра, литература и прочие уроки пролетают за одно мгновение. Пак ни с кем не общается, не смотрит и даже головы не поднимает. Он вздрагивает каждый раз, когда дверь кабинета открывается или мимо него кто-то проходит. Обнимает себя руками и вполуха слушает учителей. Казалось бы, последний год средней школы должен проходить расслабленно, ведь до экзаменов ещё далеко, но Чимин не может успокоиться. Даже спустя время перед глазами чужая кровь.       Плутая по уже опустевшим коридорам школы, Чимин не стремится покидать призрачную надежду на безопасность. Среди серых стен чувствуется спокойствие, никто не бегает и не встречается на пути. Уроки закончились пару часов назад, а он, усаживаясь на подоконник, устремляет взгляд на задний двор школы. У него никого, кто бы мог его защитить. Нужно попросить Хосока возобновить их занятия по самообороне, ведь, в случае чего, он должен за себя постоять. Ощущать на себе чужую хватку больше не хочется никогда. Хочется только изолироваться от внешнего мира и больше никогда не встречаться со Смертью так близко. В мире, полном безумия, Чимин всем сердцем желает быть достаточно сильным, чтобы его никто не мог сломить.       Пак рукавом утирает скатывающиеся по щекам слёзы, шмыгает носом и поднимает глаза наверх, там, где небо, облака и свобода. Возможно, его жизнь могла сложиться иначе. Но тогда он не встретил бы Хосока. Хмурого альфу, что прикрывает его всегда. Они действительно стали семьёй. Настоящей маленькой семьёй, которую Пак любит всем своим нутром. От одних мыслей о брате Чимин не может сдержать улыбки.       Омега свешивает ноги с подоконника, опирается на него руками и спрыгивает. Достаточно на сегодня мучений. Он проводит ладонями по лицу, окончательно сбрасывая с себя плохое настроение. Чимин опять пойдет к Хосоку, только там он чувствует себя хорошо. К тому же нужно зайти в канцелярский магазин, чтобы докупить пару карандашей. Сегодня по планам рисование. Это успокаивает.       Не успевает Чимин сделать и шага, как его глаза упираются в мужчину, стоящего недалеко от омеги. Он держит в руках сумку-планшет, облокотившись на стену, и оглядывает Чимина с ног до головы. Этот холодный взор Гумон Ша вызывает в теле Пака дрожь невиданной силы. Страх снова своими загребущими руками тянет в свои объятия, не желая отпускать. Чимин делает два маленьких шага назад, его поясница касается подоконника, на котором недавно сидел, и понимает, что путей для отступления у него нет. От Гумон Ша ни скрыться, ни убежать, ни спрятаться не получится. Оябун найдёт его в любом уголке Японии, под каждым камнем, на дне каждой реки и в каждой пещере. И заставит бояться, как смерти нечестивой. Как грешник боится своей расплаты, как вор боится собственных отрубленных пальцев, как жертва боится своего изувера.       — Здравствуй, Чимин. Я принес подарок, надеюсь, он тебе понравится.       Оябун медленно подходит, говорит вкрадчиво, тихо. Альфа останавливает в паре метров от Пака, протягивает руку с сумкой и ждёт. Ждёт, когда его зверек сам в руки пойдёт, когда ловушка захлопнется. В его глазах Чимин видит черноту. Она поглощающая, опасная, отравляющая собой всё окружающее. В ней нет света и нет спасения, лишь одна непроглядная тьма, заманивающая в свои сети.       Пак качает головой в отрицании, двигается боком, не сводит глаз с Гумон Ша. Омега чувствует на своих щеках влагу. Снова. Оябун снова заставляет его трястись от страха и слёз. Это больно, чертовски больно. За ним шагают. Гумон Ша не даёт возможности увеличить расстояние. Его дорогие туфли со стуком ударяются о кафель. Сердце замедляет свой ритм, словно скоро совсем остановится. Чимин не понимает, почему это всё происходит с ним, почему его преследуют и что от него хотят.       — Ну же, это просто подарок, возьми.       Якудза подходит ближе, оставляя всего метр между ними. Омега разглядывает его с ног до головы, каждый сантиметр изучает и готовится в любой момент бежать. Бежать, бежать, бежать… Бежать далеко, спрятаться, скрыться и никогда, никогда в жизни не встречаться лицом к лицу с его личным мучителем. Куда бы Гумон Ша ни пришел, за ним смерть по пятам ходит, скалится, под руку оябуна любовно ластится. Он её укротил, себе подчинил, с её помощью убирает ненужных и от её рук нужных спасает. Ким Намджун — зверь на инстинктах, из законов клана состоит, неугодных пожирает своими льдинными глазами, руками мозолистыми шеи ломает, сердца грешников на ужин поглощает. Он вызывает животный, мерзкий страх.       И Чимину бы бежать от него, по-хорошему, но он замер на месте, сдвинуться не может, всё ждёт. Ждёт, когда зверь на него нападет, но он не нападает. Лишь изучает чёрными глазищами, ласкает взором всё, что попадается на пути. Чимин ощущает себя вещью, предметом искусства, что наглым образом рассматривают. По телу бегут неприятные мурашки, заставляя Пака поёжиться. Гумон Ша делает шаг ближе, разрубает мнимую безопасность Чимина на куски. Омега чувствует чужого зверя, ощущает тяжёлый, давящий аромат, силу, исходящую изнутри оябуна. Это служит спусковым крючком. Чимин не может сдержать истерику, что рвётся из груди. Он оседает на пол, рыдает, словно перед ним снова убили человека, словно он оказался в том порту и все его кошмары ожили, явились ему прямо в школе, где, как считал омега, безопасно и бояться нечего. Он сжимается, обнимает себя руками, опускает голову ниже. Ему чертовски страшно. Что теперь его ждёт? Его убьют? Изнасилуют? Пустят по кругу? Или он станет игрушкой в руках Гумон Ша? Неизвестность пугает больше, чем что-либо.       Гумон Ша присаживается рядом, рукой касается тёмных волос Чимина, через пальцы пряди пропускает. От прикосновений хочется уйти, но Пак только и может, что плакать, выть. Даже на помощь не зовет никого. Он один на один со своим личным мучителем остался, и никто его не спасёт, руку не протянет, не поможет вырваться. Омега осознаёт это как никогда раньше. Если до этого, глубоко в душе, Чимин надеялся, что за ним никто не придёт, то сейчас понимает, что надежды и быть не может рядом с таким, как Гумон Ша.

***

      — У тебя сегодня урок японского, не забудь, Гаспаро. Нам ещё месяц здесь быть, так что тебе нужно изучить язык. Да и в будущем ты часто будешь пересекаться с синьором Кимом. Я познакомлю вас через два дня, — Америго даёт наставления Гаспаро, спускаясь по лестнице. Конти-младший следует за отцом по правую руку, не отстаёт ни на шаг.       Перед ними открываются двери ресторана, и они покидают его в гнетущей тишине. Пара телохранителей осматривает выход и сам ресторан, кивают друг другу и окружают Дона и Капо Бастоне. Автомобиль подъезжает к скоплению людей, и один из телохранителей отворяет и держит дверь для Дона, чтобы впоследствии проводить Гаспаро с другой стороны. В тот момент, когда ожидаешь меньше всего, со всех сторон летят пули, свистящим звуком пугая людей. Америго, услышав их, вмиг выбирается из машины. Гаспаро, придавленный к земле страхом и полностью им обездвиженный, стоит на месте. Вокруг творится хаос: кто-то стреляет, кто-то кричит, но у Капо Бастоне словно отключился слух.       Всё происходит, как в замедленной съёмке, — Америго бросается к сыну, закрывая его своим собственным телом, в которое врезается пуля. Серый костюм в районе плеча окрашивается в красный, а отец с сыном падают на холодный асфальт. Гаспаро чувствует, что его трясут, перед глазами обеспокоенное и злое лицо отца, а сбоку падает чьё-то тело. Это не первый раз, когда ребенок сталкивается со смертью, но впервые, когда становится настолько страшно, что хочется выть. Слёзы крупными каплями падают на щёки, согревая нежную кожу. Америго кричит ему подняться и бежать, однако тело совершенно не хочет подчиняться командам. Получается только повернуть голову в сторону и встретиться с мёртвыми глазами телохранителя. Его стеклянные глаза застыли навсегда и пробирают до костей. Из горла рвётся отчаянный крик страха, боли и беспомощности. Гаспаро отталкивает руки на своём лице и теле, под градом пуль и адреналина поднимается на ноги и бежит. Бежит, что есть мочи, не оглядываясь назад. Сзади страшно, сзади смерть на пятки наступает и от неё нужно бежать. Бежать, бежать, бежать и никогда не возвращаться в то место, где чуть не похоронил и себя.       Гаспаро вспоминает мёртвые глаза телохранителя. У его матери были такие же глаза. Пустые, безжизненные, застывшие навечно в страхе. Внутри скапливается желчь, слёзы не перестают течь, а лёгкие горят от такой активности, но Гаспаро не останавливается. Нельзя останавливаться, иначе его ждёт то же самое. Такая же жалкая смерть.       Петляя по закоулкам, вытирая слезы со щёк рукавами и размазывая чужую кровь по своему лицу, Конти-младший признает, что слабый. Что не может постоять за себя и ему приходится убегать. Отец говорил бежать, но разве можно было его там бросить, оставить? Он такой жалкий, Господи. Сестра Морте дышит в затылок, истерично смеётся, её смех скрипучий и ядовитый. Гаспаро не думал, что когда-нибудь сможет столкнуться с ним, но он звучит в ушах так отчетливо, так близко, что, казалось, руку протяни, и коснешься её костлявых рук.       Споткнувшись, Гаспаро падает на землю, раздирает ладони, а некогда дорогой и аккуратный костюм пачкается грязью и рвётся на коленях. Мальчишка двигается к стене дома, прижимается к ней спиной и заходится в рыданиях. В сознании ещё раздаются выстрелы со всех сторон, десятки людей кричат на итальянском и японском, а в носу застыл запах пыли, грязи и крови. Так ясно он ощущается на языке, что Гаспаро тошнит. Из его желудка выходит весь ужин и частично обед, перемешиваясь с желчью и желудочным соком. Его плечи напряжены и содрогаются в рыданиях. Ему так страшно! Утром он не знал, что его захотят убить, и от этого страшнее, ведь если бы он не убежал, если бы отец его не закрыл… Он был бы мертв. Вот так легко и просто можно попрощаться со своей жизнью. Словно она ничего не стоит.       Из мыслей его выдирает чужая рука, коснувшаяся плеча. Его нашли! Гаспаро стряхивает её и ударяет ногой человека, стоящего напротив. Собирает все силы и пытается подняться, однако ему не дают этого сделать. Некто хватает его за руки, сжимает с неистовой силой, и Гаспаро ощущает тёплое тело, прижимающееся к нему. Нельзя сдаваться, нужно бороться до конца. Он не даст себя убить!       Гаспаро глубоко вдыхает, расслабляя тело, как учил отец, и выпускает зверя. Давит на сознание, сжимает его в зубах зверя, позволяет делать всё, что вздумается. Голова немедленно разрывается от такого натиска, но отдохнуть себе не даёт. Тонкая струйка крови стекает из носа, выдаёт то напряжение, которое сводит с ума. Тысяча мелких иголок пронзает мозг, виски в тисках сдавливает невероятно.       Человек его отпускает, и Гаспаро валится на бок, прямо в лужу. На лицо попадает грязная вода, волосы пачкаются, камни впиваются в щеку. Большего он не может понять и ощутить мир, все силы разом покинули его, а перед глазами всё расплывается. Вот так он умрёт, в тухлой луже, возможно, в чьей-то моче. Гаспаро старается хвататься за остатки своего разума, который его ещё не покинул, и наконец-то может разглядеть своего убийцу. И это вводит в ступор — паренёк. Щуплый парень, лет пятнадцати, сидит недалеко, его разодранные светлые джинсы покрыты грязью, как и его ладони, прижатые к голове.       — くそー、あなたは強いです — незнакомец невесело усмехается, рукавом стирает капельки пота со лба и поднимает глаза на Гаспаро. Последнее, что запоминает Конти-младший — это огромные глазища, в которых плещется беспокойство.

***

      Звук телевизора играет где-то на фоне, в помещении застыл запах затхлости и приправ. Мальчик пытается открыть глаза, что удаётся далеко не с первой попытки. Перед ним оказывается серый потолок, в углу которого Гаспаро замечает плесень. Мир вращается, или это просто из-за того, что мальчик впервые пользовался зверем в том понимании, в котором его учил отец. В качестве защиты или нападения. Гаспаро ещё не решил. Противная мелодия из телевизора заставляет поморщиться. Она ужасно бьёт по ушам.       Чимин, наливая себе кипятка в кружку с чаем из только что закипевшего чайника, поднимает глаза на свою находку. Мальчик лет двенадцати хватается за голову. Чимин опускает чайник обратно на плиту, подходит ближе и, опускаясь на колени рядом с футоном, склоняется над, очевидно, омегой. И мальчик действует незамедлительно — шире раскрывает глаза, хватается руками за шею Чимина и тянет на себя. Падение тела отдаётся болью, но тот не обращает на это внимание и, скинув с себя незнакомца, вскакивает с футона и едва ли не падает от головокружения. В последнюю минуту ему удаётся схватиться за стол руками и остаться в стоячем положении.       — Почему ты всегда меня бьёшь? — вырывается изо рта быстрее, чем омега успевает подумать. Пак хватается за стену, опираясь на неё, и усаживается на футоне. Он оглядывает мальчишку с ног до головы, словно не делал этого ранее. Единственное, что сейчас волнует Чимина — то, что Хосок должен прийти с минуты на минуту и ему нужно поспать после ночной смены в магазине. Он явно будет голодным и уставшим. Не нужно было забирать этого дикого мальчугана. Остался бы там, ничего криминального не произошло. Черт бы побрал его милосердие. Чимин бурчит себе под нос, поднимаясь на ноги. — Я не сделал ничего плохого.       — Non conosco il giapponese e non capisco cosa stai dicendo.       Чимин вмиг меняется в лице: брови сдвигаются к переносице, губы слегка приоткрываются, а глаза прищуриваются. Незнакомый язык режет по ушам. Чимин хмурится пуще прежнего, надувает щеки и, подойдя к столу, предварительно держась на расстоянии от мальчишки, хватает свою кружку. Он аккуратно отпивает из неё, поглядывает на мальчика из-под бровей.       — Я нихрена не понимаю. Господи, кто ты вообще такой?       Неожиданно мальчика озаряет, и он лезет во внутренний карман пиджака, доставая телефон. Даже с такого расстояния Чимин замечает последнюю модель смартфона с несколькими трещинами на экране, мальчик и вовсе не обращает на них внимание и что-то на нём набирает. Через мгновение он прикладывает телефон к уху и снова говорит на каком-то странном языке, активно жестикулируя. Выслушав ответ от абонента, тот протягивает телефон самому Чимину, который путается ещё больше. С некой опаской он берет телефон из рук мальчика, отвечает.       — Здравствуйте? — Пак опускает чашку на стол, свободной рукой двигает стул ближе и присаживается на него. Из динамика раздаётся привычный японский, хоть и с сильным акцентом.       — Здравствуйте, меня зовут Америго Конти, я отец мальчика. Где он? Я его сейчас же заберу, — Чимин опускает взгляд с мальчика на горячий чай, от которого пар поднимается всё выше. — Как вас зовут?       — Меня зовут Чимин, запишите, пожалуйста, адрес.       Пока они переговариваются о дальнейших действиях, мальчишка, видимо, решает осмотреться. Он оглядывает небольшую комнату, которую Хосок снимает на минус первом этаже общежития. Эта маленькая комнатушка, вмещающая в себя только один футон, стол, за которым сидит сам Чимин, крохотную кухоньку с висящим на стене старым телевизором. Он показывает лишь десять каналов, но и этого для Чимина и Хосока вполне достаточно. Помимо прочего, в углу стоит потрепанный комод, на котором размещены множество фоторамок. У них нет лишнего места для хранения, да и вещей лишних, честно говоря, тоже нет.       Разговор с Америго не занял много времени. Мужчина сухо поблагодарил Пака за спасение сына, сообщил, что мальчишку зовут Гаспаро и он ещё очень плохо говорит по-японски. Они приедут примерно через двадцать минут, и Чимин надеется на это. Чем быстрее они заберут этого дикого детеныша, тем быстрее жизнь вернётся в привычное русло. Чёрные глаза, рассматривающие не только комнату, но и самого омегу, уже начинали напрягать. В который раз Чимин ругает себя за излишнюю доброту, что он проявил к Гаспаро. По его одежде, манерам, даже голосу понятно, что он из хорошо обеспеченной семьи, ему некомфортно в мизерном пространстве комнаты с не самым свежим ремонтом. Если честно, то и ремонтом это сложно назвать: краска на стенах в некоторых местах уже давно облупилась; плесень по углам стала обыденностью; большая часть мебели взята с мусорок, а другая от соседей, что жалели двух бродяжек. Эта часть жизни выводит Чимина больше всего. Жалость — последнее, чего он хочет. У него есть семья, пусть и не в привычном понимании, он хорошо учится и планирует поступить в университет по стипендии. Нечего его жалеть.       Гаспаро всё не сводит взгляда с пьющего чай Чимина, усаживается на футон и глазеет на него. Пак решает не отступать — смотрит в ответ. На ссадины на коленях и на ладонях, драные брюки, которые всё равно выглядят достаточно дорого, точно сшиты на заказ. Пиджак, надетый поверх белой рубашки, застегнут, хоть, Чимин уверен, в нём жутко неудобно. Кудрявые волосы совсем непривычны для Японии, но, стоит признать, они милые. Только сам мальчишка очень скован — это заметно по его движениям. Он скрещивает ноги, удобнее усаживаясь, руками обнимает себя и глазища свои от Чимина не сводит, словно следит за каждым его действием. Пак его понимает. Неизвестно, что случилось с Гаспаро, от кого он так быстро убегал и яро защищался. Даже когда пришёл в себя. Чимин так же боится.       Гаспаро не пытается найти с ним общий язык, не пользуется переводчиком в телефоне, чтобы понять, где он, что с ним и кто такой этот Чимин. Он просто сидит. Пак тоже.       Через мгновение раздаётся шум ключей и дверь открывается. Чимин подскакивает со своего места, подходит ближе к Хосоку, что скидывает с себя кроссовки и рюкзак. Он мягко улыбается брату, одной рукой приобнимает его и обращает внимание к мальчику, так и не поднявшегося с футона.       — Это тот мальчик, которого ты спас? — Хосок стягивает с себя куртку, треплет по волосам Чимина, который лишь отмахивается от руки брата. Омега кивает на слова Хосока и не спешит от него отходить.       — Его зовут Гаспаро, его папа должен приехать за ним с минуты на минуту, — Чимин тяжело вздыхает, начиная, наконец, жаловаться. — Это ужас, а не ребёнок! Дикий до ужаса. Хоби, прости, что из-за меня ты не можешь сразу поесть и отдохнуть.       Чимин испытывает стыд за то, что в моменте поддался себе и принёс ребёнка в комнату, ощущая острую нужду помочь ему. Хосок и так много работает, а тут ещё и приключения с мальчиком, который ему мешает спать после тяжёлой ночной смены. Брат постоянно ему помогает, а Чимин лишь неприятности ему доставляет. Из-за этих мыслей Пак опускает голову вниз, теребит край домашней футболки и кусает губы, что стало уже привычным делом. В секунду Чимина окутывает родной коньячный аромат и заботливые тёплые руки брата. Он обнимает Чимина, прижимая к себе, в волосы шепчет:       — Всё хорошо, Чими. Я тобой очень горжусь!       Хосок оставляет поцелуй на лбу брата и отходит от него, направляясь в сторону Гаспаро. Он не подходит близко, держит дистанцию, насколько это возможно в таком ограниченном пространстве. Альфа присаживается на корточки, коротко улыбается ребёнку и машет рукой.       — Ты говоришь по-английски? — Хосок пробует пойти другим путём. Гаспаро, следящий за каждым его действием, аккуратно и медленно кивает. — Меня зовут Хосок, а моего брата — Чимин. А тебя как зовут?       — Гаспаро Конти.       — Не бойся, Гаспаро, мы не обидим тебя.       — Конечно.       — Это папа тебя обидел? Тебя били? — Хосок осматривает внешний вид мальчика. Конечно, он замечает следы крови на пиджаке и дыры на коленях, сквозь которые просачивается вид засохших ран.       — Нет, совсем нет. Так получилось, на нас напали, отец меня защищал и сказал убегать. Вот я и убежал, — Гаспаро равнодушно пожимает плечами, будто это обыденность, но это далеко не так. Он всё ещё напуган сложившимся положением дел, Хосок видит в его глазах отголоски того, что видел в глазах Чимина.       — Хорошо. Тебе нравится чай? У нас есть черный, и ещё были конфеты где-то. Чимин их любит.       — Нет, всё хорошо, спасибо.       — Ты кореец?       — Моя мама была кореянкой, папа итальянец.       — Хорошо. Если что-то нужно, то говори, ладно?       — Да, спасибо за вашу помощь.       — Рады помочь, Гаспаро Конти.       Хосок на односложные ответы мальчика лишь усмехается. Он поднимается на ноги и пожимает плечами, повернувшись к брату.       — На него с отцом напали, он спасался бегством. По виду — явно из богатеньких, надеюсь, никаких проблем не будет.       Чимин тоже на это надеется. Хосок после ночной смены всегда уставший, хоть и не показывает это. И Чимина очень раздражает то, что из-за него на голову брата свалилась ещё одна проблема. Вместо нормального отдыха и завтрака Хосок разбирается с результатами доброты Чимина. Омега грустно вздыхает и всё-таки приступает к разогреву еды. Он возится на кухне, иногда поглядывая на мальчика. Есть в нём что-то такое, из-за чего Пак не может успокоиться и перестать себя накручивать. От юного омеги веет опасностью, так же, как и от Гумон Ша. Чимин молится всем известным ему богам, чтобы он оказался неправ, ведь если отец этого мальчишки связан с оябуном, то его жизни точно пришел конец.       Хосок ест с аппетитом, хоть на столе не так много еды: рис, цукэмоно с огурцами и мисо-суп с тофу. У них никогда не водилось много продуктов, их они хранили бережно и старались съесть всё до последней рисинки. Рыба и мясо — по особым случаям, им Чимин всегда радовался искренне.       Когда Хосок заканчивает с приёмом пищи, в дверь стучат, отчего каждый, кто находится в комнате, вздрагивает. Чон, вытерев рот полотенцем, лежащим на столе, поднимается и направляется к двери. Открыв её, он обнаруживает перед своим лицом пистолет. До этого момента Хосок никогда не видел оружие так близко, прямо перед глазами. Он так и замирает с распахнутой дверью, стараясь взять себя в руки, чтобы не пугать Чимина. Чон гулко глотает скопившуюся во рту слюну и отводит взгляд на того, кто держит пистолет, но страха перед ним, почему-то, не испытывает.       Взрослый мужчина европейской внешности с щетиной. Его глаза чернее ночи, в них скачут демоны, ждут, пока их выпустят наружу и позволят пролить кровь. Хосок отступает, давая возможность разглядеть их с Чимином небольшую комнатку и пройти вглубь. Как только Гаспаро замечает отца, он вскакивает с футона и бросается к нему. Судя по всему, это и есть тот самый богатенький папочка, что не уберёг своё дитя. Чимин, не сводящий взгляда с оружия, казалось, и вовсе застыл на месте без возможности двинуться.       Америго отдаёт пистолет сзади стоящему человеку и подхватывает Гаспаро. Он прижимает его к себе, гладит по кудрям, что-то шепчет на ухо сыну и широко улыбается. Дон не может в полной мере осознать, что Гаспаро жив и здоров, всё закончилось хорошо. Он бы не смог пережить смерть единственного сына. Цепляясь за небольшое тельце в своих руках, Америго дрожит.       Хосок подходит ближе к Чимину, старается его отвлечь, поглаживает по волосам. Но Пак остаётся в том же положении. Перед глазами стоит картина, как в Хосока целятся, держат на мушке, словно вот-вот выстрелят. И не может прийти в себя. Его натурально трясёт, мысли лихорадочно бегают в голове. Даже долгожданная встреча отца и сына не умиляет. Чимин снова боится. Он живёт в этом страхе, казалось, вечность. Внутри него сердце сжимается так сильно, так отчаянно. Желает, чтобы это всё, наконец, прекратилось. Он сам впустил в свой дом Дьявола. Сам позволил пробраться во все части его жизни. У Чимина и шанса не было. Ввязывать в это брата Пак не хотел изначально, но у него ничего не вышло. Зачем только помог этому ребёнку? Зачем привел его сюда? Нужно было оставить там, во дворе, лежать без сознания. Сам бы справился. Теперь и Хосок в опасности. Его брат, который стал для него всем.       Чимин, наконец, переводит взгляд на обеспокоенного Хосока. Ему жаль, так сильно жаль, что он допустил Чона ко всему этому. Омега не слышит, что ему говорят, лишь прижимается к старшему, ныряет в его тёплые, родные объятия. И извиняется. Извиняется за то, что Чону приходится вечно решать его проблемы, влезать в подобное дерьмо и ставить себя под удар ради младшего брата. Чимин утопает в чувстве вины, хватается за Хосока, уже рыдая. Он не хочет, чтобы его брат умер или ему навредили. И омега не знает, что ему делать и как всё исправить.       Чон, прижимая брата ближе, не понимает, чем вызвана столь резкая смена настроения. Он переживает, видя состояние Чимина, и не может понять, почему тот извиняется. У Пака уже давно нестабильное состояние, и это пугает Хосока очень сильно, ведь Чимин ничего не рассказывает. Обычно он всегда делился тем, что происходит у него в жизни, но сейчас он закрылся от брата на все ставни и не пускает внутрь себя.       Америго, замечая состояние, видимо, того самого Чимина, с которым разговаривал по телефону, отпускает Гаспаро на пол и просит Граво отвести того в машину, пока он здесь не закончит. Когда дверь закрывается, в комнате растворяется тихий плач Чимина. Хосок с опаской поглядывает на Америго, не зная, чего ожидать. Он лишь надеется на то, что этот мужчина никак не связан с тем, как Чимин себя ведёт.       Дон на это понимающе улыбается и кланяется.       — Прошу прощения, не хотел вас напугать.       Хосок усаживает брата за стол, чтобы подать тому воды, но никак не комментирует слова Дона. Он не знает, как реагировать на всё происходящее. Ощущает себя бесполезным, зная, что не справится с вооружённым человеком, как бы сильно ни хотел.       — Я перед вам в долгу за то, что спасли Гаспаро, — Америго лезет в нагрудный внутренний карман пиджака и достаёт небольшой бумажный прямоугольник, положив его на стол. — Если вам что-то понадобится, обращайтесь. Просите всё, что угодно.       Хосок кивает, но на визитку даже не смотрит. Он поглощён тем, что нужно успокоить брата от внезапного покушения на свою жизнь, поэтому никак не реагирует на уход Америго. Альфа присаживается перед Чимином на колени, берёт его ладони в свои, мягко поглаживая. Внутри Чона всё пылает от плачущего Чимина, он не понимает, что ему сделать, чтобы тот чувствовал себя лучше. Омега делает несколько маленьких глотков воды, судорожно выдыхая.       Либо сейчас, либо никогда.       — Давай уедем отсюда? Я не хочу здесь больше находиться. Пожалуйста.       То, каким умоляющим выглядит омега, заставляет Хосока кивнуть. Он сделает всё, чтобы Пак стал счастливым. Чимин никогда ничего не просил. Омега мог жалостливым взглядом смотреть на новую акварель или грустно вздыхать, потому что у других в классе есть телефон. Но просить? Никогда. Тем более умолять. Хосок никогда не сможет отказать ему, сил на это не хватит.       — Расскажи мне, Чимин. Прошу тебя. Я хочу помочь, но не знаю, что нужно делать.       Омега шмыгает носом, опускает взгляд вниз, пальцами проводит по ладони брата. Он не может рассказать, иначе поставит Хосока под удар. Зная его вспыльчивый характер, Чимин не может допустить, чтобы Чон влез во всё это. Младший качает головой, поднимая голову вверх, едва сдерживая новый поток слёз.       — Я же твой брат, Чими. Ты всегда мне всё рассказывал.       — Я не могу, Хоби. Не могу.       И Чимина снова прорывает. Он плачет в руках брата, как в тот раз, когда впервые столкнулся с монстром, и не может успокоиться, остановить себя и перестать волновать Хосока. Омега должен поддерживать его и помогать, а не заставлять нервничать и решать его проблемы. Это не может продолжаться вечность, ему пора повзрослеть, но от мысли, что страх будет в нём всю жизнь, становилось дурно. Чимину не хотелось втягивать во всё других людей, и он не хотел, чтобы кто-то пострадал. Лучше уж он всё стерпит, примет любую участь, уготованную судьбой, чем позволит Гумон Ша разрушить жизнь Хосока.       Несмотря на истерику и слёзы, стекающие по красным горячим щекам, Чимин всё так же красиво плачет.       Тем же вечером, пока Хосок идёт на вторую ночную смену, он вертит в руках маленькую визитку и обдумывает, стоит ли оно того. Альфа знает, что если не решится сейчас, то не решится вообще, поэтому быстро набирает нужные цифры и прикладывает телефон к уху, дожидаясь, пока ему ответят.       — Америго Конти слушает.

***

      Через два дня Хосок врёт Чимину, что задержится на работе, поэтому придет позже обычного, и просит омегу лечь спать без него. Последние пару недель Чимин живёт у брата, покидая комнату только для того, чтобы сходить в магазин или в школу. Возвращаться в детский дом он наотрез отказывается, а Хосок не может и слова против сказать. Это даже оказывается удобным, теперь ему не приходится готовить, стирать и убирать, Чимин делает это за него. Хосоку, конечно, немного стыдно за это.       К магазину, в котором работает Хосок, в девять вечера подъезжает тонированный автомобиль. Сначала Чон не понимает, что это за ним, но потом заднее стекло опускается и из него выглядывает Америго, рукой подзывая альфу. Хосок, оглядевшись и поправив рюкзак на плече, подходит ближе и садится в автомобиль. Помимо Америго в машине ещё находится водитель, тот самый мужчина, с которым Конти приезжал забирать сына, и сам Гаспаро на переднем сидении. Наличие ребенка смущает Хосока, он думал, что они будут только вдвоём, поэтому не может вымолвить и слова.       — Здравствуй, Хосок. Уже определился с тем, что ты хочешь?       Америго не выглядит злым или надменным, но от него исходит подавляющая аура. Хосок кивает, повернувшись лицом с Конти и чётко выговаривает:       — Увезите нас с Чимином отсюда. Мне не дадут опекунство, так как у меня нет престижной работы и жилья. Вы сказали, что в долгу у нас, я почитал о вас в интернете, у вас достаточно денег и связей, чтобы помочь нам. Так отплатите свой долг.       Америго усмехается, поудобнее усаживается на сидении и проводит ладонью по подбородку. Хосок настроен решительно, брови хмурит, ладони на своих коленях сжимает. Конти не может сдержаться и смеётся с вида альфы.       — А ты не промах, хотя я ожидал, что ты попросишь денег. Много денег. Разве, будь они у тебя, ты бы сам не смог увезти Чимина? — Дону и правда интересно, почему Хосок не попросил денег. Если он прочитал о нём, то знает, кто он такой, или хотя бы догадывается. Бедняки, вроде него, обычно готовы на всё ради зеленых купюр.       — Мне нужны не деньги, их можно заработать, а возможность уехать. Боюсь, Чимин связался не с теми людьми и они не дадут нам нормальной жизни.       Америго уважает трудолюбивых людей, вдвойне уважает тех, кто чтит и помогает своей семье. Но ещё больше он уважает тех, кто его не боится и предан своим идеалам. Поэтому, смотря в горящие любовью к брату и твёрдостью глаза Хосока, он кивает. Он подаёт сигнал водителю, и машина трогается. Дон указывает на мужчину, сидящего за рулём.       — Это Граво Гуалтиеро, работает со мной уже очень, очень много лет, и я ему доверяю не только работу, но и свою жизнь. Он станет опекуном Чимина, документы оформим в ближайшие дни. Выбери любую страну, и я увезу вас, но дальше вы сами по себе.       Хосок переводит взгляд на Граво, щуплого альфу с прямоугольными очками на носу, изучает его и кивает. Чон думал о происходящем эти два дня и понял, что без знания языка и хоть какого-то банального образования, кроме школьного, вряд ли куда-то сможет устроиться, чтобы обеспечить Чимина в полной мере. Ему нужно больше, чем просто уехать. Чимина нужно устроить в школу, найти жильё, работу, это будет очень сложно. Хосок выбирает путь наименьшего сопротивления.       — Вы же не просто богач, да?       Америго удивлённо поднимает брови. Хосок и правда неглуп, несмотря на то, что он едва закончил школу. Дону очень приглянулся этот альфа. Встретив пистолет у своего лица, ему не было страшно. Его лицо оставалось бесстрастным. Он не боялся его тогда, боялся лишь смерти или вреда, который Америго мог причинить Чимину. Но его самого Хосок не боялся, смело смотрел в глаза, не пытался льстить, вовсе забыл о том, что в комнате есть ещё кто-то, кроме брата, который, очевидно, испугался больше Гаспаро, едва заметив оружие. От этого хотелось поиграться, немного побаловаться.       — Всё верно, я не просто богач.       Америго достаёт свой пистолет снова, в руках крутит, а потом снимает с предохранителя и направляет его аккурат между глаз Хосока. Тот, сузив их, заглядывает в дуло, после переводит взгляд на лицо Дона. Америго снова смеётся, широко раскрывая глаза, и кладёт пистолет на сидение между ними, оставив ладонь на нём.       — Я могу работать на Вас.       — Неужто? — Дон стучит пальцем по оружию, что всё ещё находится в расслабленной руке, и приподнимает бровь. — Прямо-таки можешь?       — Сделаю всё, что скажете.       Америго выпускает пистолет, хлопает по спинке сидения спереди и вновь заливается смехом, ёрзая на месте.       — Граво, ты слышал? — Гуалтиеро слегка улыбается и кивает на слова Дона. — Ты такой забавный, Хосок, настроение отлично поднимаешь. Но ты же понимаешь, что это уже две просьбы, а долг только один.       Хосок, ожидавший подобного исхода, не меняется в лице. Он всё так же спокойно смотрит на Америго, не шелохнётся.       — Понимаю.       — Тогда ты должен понимать и то, что работать на меня не так-то просто. Знаешь, что? Я дам тебе сутки на размышления, если ты будешь настроен так же, то, так уж и быть, думать буду я, нужен ты мне или нет.       — Мне не нужно время, я принял решение, — Америго действительно поражён. На самом деле, Хосок то, что ему нужно. В Коза Ностре всегда нужны такие требовательные, преданные люди. Дон просто набивает себе цену, только и всего. — Скажите украсть — украду. Скажите кого-то избить — изобью. Скажите продать — продам. Скажите убить — я убью. Всё, что вашей душе угодно. Единственное, что я прошу — защиту для Чимина и возможность уехать отсюда навсегда.       Дон задумчиво вглядывается в лицо Хосока, на котором лишь твёрдость и уверенность в принятом решении. И Америго готов его взять. Не так просто, конечно, и быстро, как того хочет Чон, но Конти готов.       — Подниматься будешь сам, Гаспаро поможет освоиться, и учиться всему будешь вместе с ним. Но и Чимин отсиживаться в стороне не будет.       — Мы говорили только обо мне!       Хосок не замечает, как повышает голос и хлопает ладонью по колену. Он не подпустит брата к подобным вещам, он ещё ребёнок, который должен веселиться и ни о чём не переживать.       — Это моё условие, Хосок. Либо так, либо никак. Вот теперь время тебе определённо нужно.       Автомобиль тормозит возле дома альфы. Он кидает на Америго злой взгляд и выскакивает из машины, как пуля. Дон ожидал подобной реакции, поэтому никак на эту выходку не реагирует. Бедняки всегда такие. Конти снова машет рукой Граво, и тот направляет автомобиль в сторону дома. Америго устало протирает ладонями и грузно вздыхает. День выдался до ужаса тяжёлым.       — Что он попросил? — тихий голос Гаспаро выводит Дона из мыслей. Он удивлённо смотрит на сына. Обычно Гаспаро более смелый, а сейчас смотрит вниз, теребит край своего пиджака и поджимает губы.       — Он хочет работать на меня, взамен я должен увезти их с братом из страны. Не знаю уж, кому они так насолили, но за ними постоянно ведётся слежка.       — Ты возьмёшь их?       — Хосоку надо подумать. Хочу, чтобы они оба остались внутри, иначе, когда Чимин станет старше, Хосок может начать бунтовать и захочет уйти. А ты знаешь, что из Коза Ностры выход только в гроб.       Гаспаро отворачивается от отца, через окно наблюдает за быстро меняющимися улицами Кобе, набираясь сил, чтобы после снова тихо произнести:       — Возьми их.       Сегодня день открытий, Америго поднимает брови, пододвигается к сыну и просовывает руку между сидениями, чтобы повернуть голову Гаспаро в свою сторону.       — Повтори, — Гаспаро набирает лёгкие и говорит уже громче:       — Возьми их, я помогу в обучении, сам всё сделаю.       — И ответственность за них тоже на себя возьмешь? — сын кивает, глаз с отца не сводит, челюсть напрягает. — И все наказания с ними проходить будешь? — снова кивок. — И, если они нарушат законы, ты их накажешь?       Америго отпускает голову сына, в его руки свой пистолет вкладывает, оборачивая детские пальцы вокруг рукояти.       — Тогда сам их и пристрелишь, если предадут.       Дон ставит в этом разговоре точку, откидываясь на спинку, и больше на сына не смотрит. Гаспаро крутит оружие в своих руках, рассматривает, хоть и знает его наизусть, даже собирать и разбирать умеет. И в мишени всегда на десятку стреляет. Но в людей ещё никогда. Он всем сердцем надеется, что в Чимина и Хосока стрелять не придётся. Они выглядят хорошими. Если отец узнает, что Гаспаро просто хочет с ними подружиться, то заставит это сделать. Друзей вне семьи быть не может. Семья — самое главное в жизни Дона, а Гаспаро им станет, когда придёт время. Он не хочет делать то, что говорит отец. Не хочет становиться таким же, но разве у него есть выбор?       Очевидно, нет.

***

      Хосок звонит Дону через два дня и соглашается. Америго, самодовольно усмехнувшись, даёт отмашку Граво. Гуалтиеро приступает к сбору документов в ту же минуту. Управляться с ними консильери умеет хорошо, поэтому времени на всё про всё уходит не так много, около трёх дней. Не сказать, что Америго был уверен в том, что Хосок позвонит, но большая его часть стремилась к такому исходу. Бедняки всегда соглашаются, когда им ставят условия, даже если они такие гордые и бесстрашные, как Хосок.       За Америго заезжают в шесть часов. Дон смотрит в зеркало, поправляет волосы и закидывает портмоне в карман пиджака. Ему не нравится то, что Гумон Ша диктует правила, заставляет отказываться от охраны и водителя, требует по любому своему зову прийти. Дон терпит только по той причине, что сотрудничество выгодно, да и Гумон Ша проявляет уважение к нему, в противном случае они были бы на пороге войны. Америго Конти не терпит слабаков, раздутое самомнение и неуважение. Никогда.       Подъезжая к дому, оформленному в традиционном японском стиле, Конти сосредотачивает своё внимание на себе и внутренних ощущениях. Встреча весьма неожиданная, пересечься они должны были только через неделю, когда товар из Италии прибудет в Кобе. Это настораживает и заставляет напрячься.       Его встречают прямо рядом с машиной, провожают сквозь короткий газон в дом. Америго поднимается по лестнице медленно, вальяжно, словно он здесь хозяин, а не Гумон Ша. Его отнюдь не пугают ни репутация якудза, ни его вид, он сам кого хочет пугает, так что позволяет себе такие вольности. Сопровождающий его мужчина останавливается перед нужной дверью и открывает её, но не ступая в комнату, а пропуская Дона. Америго кивком головы благодарит якудза и так же расслабленно входит в кабинет оябуна.       Красные и чёрные цвета пестрят перед глазами, шёлк на стенах и бахрома на шторах. Дорого. Классические японские орнаменты расположены на стенах, благовония создают дымку в кабинете, а тихие буддистские молитвы объёмным звуком обволакивают тело и разум Дона. Очень дорого выглядит кабинет того, кто занял свой пост относительно недавно.       В клане Ямагути-гуми два года назад развязалась война. Она беспощадно забрала сотни душ якудза по всему миру, а дороги Кобе были покрыты слоем крови, которую до сих пор не могут смыть ни дожди, ни хорошие дела. Когда сотни наёмников вторглись в порт и разрушили его до основания, тогда они и возвели свою власть, своего отца на трон посадили. Гумон Ша безжалостен и хладнокровен. В нём нет ни любви, ни гордости, ни принципов. Таких в Коза Ностре не любят, они нарушают законы чести и морали, что всегда порицалось среди солдат Америго и им самим. Тем не менее он здесь. Игнорировать Ямагути-гуми себе дороже, да и иметь на своей стороне одного из могущественных людей Японии — и Азии в целом — может быть преимуществом.       Перед Америго на забутоне восседает Гумон Ша. Данное прозвище он дал себе сам, и сделал он себя тоже сам, Америго знает это, уверен в этом. Только тот, кто смотрит сквозь, на картину в целом, не выделяет, но уважает себя, может стать лидером. Такой, как Гумон Ша. Дон по-настоящему уважает якудза, он физически может ощущать его силу и власть над людьми. Перед таким, как Гумон Ша, нет ни единой преграды.       Оябун поднимает свой взор на вошедшего человека, кивает ему и указывает ладонью на чабудай, на котором стынет ужин. Гумон Ша палочками поддевает кусок свежего тунца и ими же указывает Америго на забутон напротив. Дон не может не чтить чужие традиции, поэтому не медлит, присаживаясь на уготованное ему место.       — Рад видеть вас в моём доме, Дон Америго, — Гумон Ша низко кланяется, насколько это возможно, что теплом разливается в груди. Уважение — одна из тех вещей, которые так сильно тешат эго, а уважение столь важного человека ещё и гордость ласкает.       — А я рад быть гостем здесь, Гумон Ша. Однако позвольте поинтересоваться, с какой целью мы беседуем у вас дома, а не в более подходящем для этого месте?       Оябун берёт салфетку в руку, откладывая палочки, и промакивает губы, стирая с них остатки соевого соуса. Гумон Ша выглядит расслабленным и спокойным, но его глаза… В его глазах, отражаясь, пламя пылает, буря бушует. Он явно чем-то недоволен. Чтобы скрыть накрывающую нервозность, Дон, не привыкший к палочкам, берёт вилку. Предусмотрительно, однако. Америго поддевает ею кусочки маринованного лотоса и отправляет их в рот.       — Не то что в Кобе, во всей Японии не проходит ничего без моего ведома, Дон Америго. Я думаю, можно перейти на «ты». Так вот, сегодня в мои руки попала интересная информация, что некий итальянец хочет забрать у меня моего омегу. Я очень не люблю, когда кто-то хочет забрать то, что принадлежит мне, Америго. Я тебя уважаю, и наше сотрудничество ценно для Ямагути-гуми, только по этой причине я не разрубил каждого итальянца на своей земле. По какой причине ты решил, что действовать за моей спиной — хорошая идея?       Америго ощущает чужое недовольство, однако отнюдь его не боится. Если бы перед каждым цепным псом он поджимал свой хвост, то не смог бы добиться того, что имеет сейчас. Каким бы могущественным ни был Гумон Ша, даже на его земле Америго не боится. Страх — удел слабых и беспомощных людей, которые способны только на предательство. А к таким он себя не относил никогда.       — Признаться честно, не знал, что Чимин — твой омега. Я бы не позволил себе подобного, обладая этой информацией. Однако, я дал обещание, и свои обещания я всегда держу, Гумон Ша. Он спас Гаспаро при недавнем нападении на меня. О чём ты, скорее всего, осведомлен. И Хосок, которого ты наверняка знаешь, взял с меня обещание увезти его и Чимина из страны. Он не сказал мне причины своего желания, да и я ими не интересовался, ошибочно полагая, что он бежит от нищеты, в которой рос вместе с братом. Ни мои искренние извинения, ни признание вины не изменят того, что уже произошло.       Гумон Ша откидывает от себя салфетку. От него злостью разит невероятно, плечи напряжены, а в глазах уже не пламя — пожар. Пожар агрессии и негодования.       — Ты посмел на моей земле взять на себя ответственность обещания, не представляя, чем это может обернуться не только для тебя, Дон Америго. Не слишком ли самонадеянно?       — Гумон Ша, при всём моём уважении, ты и сам знаешь, что такое долг и обещание. А я обещал, что увезу их из Японии, — Дон берёт в руки токкури, наливает небольшое количество саке в гуиноми и отпивает, откидываясь на спинку забутона. Он прекрасно понимает чувства якудза. Когда-то и он сам был готов развязать войну за свою любовь, которую предали и растоптали. — Давай заключим сделку.       Эти слова заставляют якудза удивленно поднять брови, заинтересоваться. И вызывают смех. Гумон Ша начинает громко смеяться, хлопая ладонью по столу.       — Ты на моей земле, ты в моей власти, Дон Америго.       — Не спорю, Намджун-сама. Как и для тебя, наше сотрудничество важно для Коза Ностры. Тем не менее, Чимин ещё слишком мал, чтобы понимать жизнь, а посему не может сделать правильный выбор. Разве не хочешь, чтобы он сам тебя выбрал? Это куда приятнее.       Америго облизывает губы, смоченные в саке, улыбается. Каким бы сильным, бесстрашным и жестоким ни был Гумон Ша, у него нет того, что есть у самого Дона, — преимущества. И преимуществом Конти является опыт. Не только в делах сердечных, но и в ведении столь нелёгкого бизнеса, управлении людьми и манипуляциях на таких жалких чувствах, как любовь.       Гумон Ша не может не согласиться. Чимин загнанной белкой от него шарахается, старается не пересекаться никак. И якудза уже предчувствует небывалое удовлетворение от одной мысли, что Чимин сам к нему в руки придёт. Сам тронет, возможно, обнимет. Не придётся руки марать, да и пугать омегу ещё больше не хочется совсем. Нет ничего лучше, чем Чимин, желающий Гумон Ша так же сильно, как и он желает Чимина. Пожалуй, сделка — это не так уж и плохо в данном случае.       — Хосок и Чимин беспрепятственно покидают Японии и служат мне до тех пор, пока сам Чимин не захочет другого. Если он обратится к тебе, я не стану его держать и он спокойно вернётся в Японию. Ты сейчас не станешь идти войной на меня, а я позже. Мы делаем выбор за Чимина, когда же придет время, он сам выберет свою семью. Не считаешь ли это честным по отношению к нему? — оябун трёт подбородок, смотрит только в глаза. Америго видит, как в голове якудза крутятся шестерёнки, как он взвешивает все «за» и «против», и решает его добить: — Поверь, нет ничего хуже в этом мире, чем нежелание дорогого твоему сердцу человека просто находиться с тобой, делить одну постель, ужинать, заниматься сексом. В каждом слове, действии или даже взгляде читается его нелюбовь к тебе, отторжение. У меня не было шанса, который я даю тебе. Добиться доверия, взаимности и, главное, ответных чувств. Насильно мил не будешь, Намджун-сама. При всём твоём желании.       Гумон Ша не готов прямо сейчас давать ответ, и Америго это ясно видит. Конти неприятно удивлен тому, что его не предупредили заранее о такой важной вещи. Он даже не сунулся бы. Он взял с себя клятву, что не будет влезать в чьи-то отношения ещё очень давно, когда понял, что в свои отношения влезть не позволит никому. И сейчас, смотря на Гумон Ша, он не знает, какое решение примет оябун. Это злит. Америго Конти ненавидит, когда всё идет не по плану.