Стеклянные соты

      В этом обширном, и безликом пространстве, где собрали уцелевших, висела гнетущая тишина, словно предвестница шторма. Воздух, пропитанный страхом, и отчаянием, казался густым и вязким, словно его можно было потрогать руками. Казалось, что сами стены, покрытые невидимой паутиной безумия, готовы были содрогнуться, выпуская наружу крики, слёзы, и насилие. Выжившие, словно тени, блуждали в этом зловещем зале, одни – с лицами, искаженными отчаянием, и безысходностью, словно их души, поглотила тьма, другие же – с глазами, горящими лихорадочным блеском, и жаждой сорвать куш, и готовые на всё, ради денег, и новой жизни, и превращались в монстров, и хищников, готовых растерзать друг друга.       В центре этого водоворота страстей, словно неприступная крепость, возвышался Мин Су. Его спокойствие, подобно глади ледяного озера, скрывало глубокие воды решимости, и хладнокровия. Его лицо, с нежными, и миловидными чертами, казалось высеченным из слоновой кости, и излучало обманчивую невинность, но его взгляд, острый и проницательный, словно лезвие бритвы, выдавал в нём хитрого стратега, и опасного противника. Он, словно шахматист, хладнокровно просчитывал каждый свой шаг, понимая, что от его решений, зависит не только судьба Таноса, но и его интересы. «В тихом омуте черти водятся», — словно шептал ему на ухо, чей то знакомый голос.       Словно неуправляемый вихрь, рядом с ним бушевал Танос. Его лицо, казалось, было освещено лихорадочной радостью, а глаза, с безумным блеском, словно танцевали в огне азарта. Он не мог сдержать своего внутреннего хаоса, и то и дело, как одержимый, толкал Нам Гю, в порыве бурного восторга, то сжимал в объятиях Мин Су, словно ища в нём спасение. Его тело, было словно натянутая струна, готовая в любую секунду сорваться с места, и в его движениях, чувствовалась не только безумная энергия, но и отчаянная жажда жизни. —“Life is a game, baby!” — прошептал он, с безумным блеском в глазах, сжимая Нам Гю в своих объятиях, так, что казалось, хрустели кости. — «We’re gonna win this game!» — его голос, хотя и звучал тихо, был наполнен, словно наэлектризованным шёпотом, полным то безумной надежды, то отчаянного предчувствия. Он ждал начала голосования, словно ждал своего триумфа, и его сердце, билось в такт невидимой симфонии хаоса, готовой к новой битве.       Нам Гю, словно верная, но в то же время, совершенно непредсказуемая тень, следовал за Таносом, и его лицо, искаженное какой-то натянутой улыбкой, словно кривое зеркало, отражало все его внутренние противоречия. Он то, с каким-то маниакальным восторгом, и дьявольским блеском в глазах, словно предвкушая что-то ужасное, то нервно поправлял свои черные волосы, словно пытаясь скрыть свои истинные намерения, то, с каким-то сладострастным предвкушением, облизывал губы, словно хищник, готовый в любой момент наброситься на свою жертву. Его движения, были резкими, и то и дело, он то, ускорялся, то замедлялся, и в них не было и капли спокойствия. Он то, с какой-то отчаянной привязанностью, цеплялся за Таноса, виснув на нём, словно паразит, ищущий своего хозяина, то отстранялся от него, словно боясь, что его безумие, может его поглотить. Он ждал начала игры, словно ждал новой дозы, и понимал, что он зависим от Таноса, как наркоман, зависим от своего наркотика.       — «Эй, Нам Су!» — воскликнул Танос и рассмеялся. Он хотел продолжить, но Нам Гю с ироничной улыбкой прервал его.       — «Нам Гю, бро, Нам Гю», — произнес Нам Гю с натянутой улыбкой. — «Ты же знаешь, ты всегда путаешь моё имя». Указав на него пальцем, он добавил —«Это как ты, всегда путаешь, где лево, а где право». И с ухмылкой посмотрел на него. Чхве Су Бон, засмеялся, и снова обнял его, и в его голосе, звучал какой-то нарочитый восторг: — «Ну да, ты же знаешь, ты мой самый любимый бро, мой верный…» — и он запнулся, словно специально, подбирая нужное слово, и хитро прищурившись, добавил, — «…мой верный Нам Су…» — и, лукаво усмехнувшись, обнял его ещё крепче, словно испытывая его терпение.       — “Нам Гю!” — с раздраженным, но одновременно, с каким-то притворным вздохом, поправил его Нам Гю, — ” Танос, ты же знаешь, что я твой единственный и самый любимый бро!”. И, отстранившись от него, добавил, — «И, если ты и дальше, будешь так меня называть, то я тебя, покину в ту же секунду, и больше, никогда, не вернусь!» — и его глаза, при этом, лукаво блеснули, словно он говорил это в шутку.       Се-ми, словно призрак, стояла ближе к Мин Су, и казалась его безмолвным хранителем. Она не позволяла себе поддаваться этому безумию, и с холодным презрением наблюдала за происходящим, словно хищница, высматривающая свою добычу. Она наблюдала за всеми, словно патологоанатом, анализируя их действия, и ждала своего часа, чтобы вырваться из этой ловушки, понимая, что её жизнь, дороже всего этого безумия. — Вы все сумасшедшие! — тихо произнесла она, не выражая никаких эмоций, и её голос, словно ледяной шепот, пронзил комнату, и оставил после себя ощущение неотвратимой беды.       Вскоре, подобно зловещему механизму, в комнату вошли сотрудники в красных комбинезонах, и объявили о начале третьего раунда голосования, словно это был не раунд, а смертный приговор, который невозможно отменить, и их лица, словно маски, были бесстрастными, и ничего не выражали, а голоса, механически объявляли номера игроков, один за другим, и эта жуткая последовательность, словно отсчёт времени, приближала неизбежную развязку, и погружала всех, в нарастающую атмосферу напряжения, безысходности, и безумия, заставляя их сердца, биться всё быстрее, словно пытаясь убежать от неминуемой гибели. «Тик-так, тик-так…», — словно звучало где-то в глубине их сознания, отсчитывая последние секунды, их жизни.       Зловещая тишина, царившая в ангаре после объявления о начале голосования, была разорвана лишь глухим стуком сердец. Номера вызывались один за другим, как имена жертв, обреченных на неминуемую судьбу. Каждый шаг к месту для голосования был похож на шаг к виселице. Напряжение, сгустившееся до предела, витало в воздухе, тяжелым, удушающим коконом.       Когда назвали номер Се-ми, и она, с холодным безразличием, прикрепила красную нашивку, словно вынося всем приговор, Танос, словно уставший зверь, лишь хмыкнул, и отвернулся, и его лицо, казалось, в одно мгновение, стало безразличным. Нам Гю, наоборот, почувствовал, как вскипает ярость. Он понимал, что Се-ми не просто так проголосовала против, и что она теперь, стала для них угрозой. Он злобно нахмурился, и с яростью посмотрел на Се-ми, и, не скрывая своего презрения, начал трясти головой, и тыкать пальцами в её сторону, и его движения, были полны гнева, и негодования. Он понимал, что он здесь, ради своего долга, и ради своей жизни, и он не позволит кому-либо, ему помешать.       Счёт продолжался, время неумолимо шло …«номер 230», Танос будто актер, услышавший команду “Мотор!”, с широкой улыбкой, начал подскакивать, и пританцовывая, словно паря над землей, направился вперёд. Его глаза горели лихорадочным огнём, а движения, были резкими и преувеличенно театральными. Он словно вышел на сцену, и готов был показать своё представление, и всё его поведение, было наполнено театральностью, и наигранной веселостью. Он словно не чувствовал напряжения, а наслаждался своей ролью, в этом безумном спектакле.       С театральным вздохом, и с какой-то неистовой радостью он, с неожиданной силой, и с маниакальностью, прильнул губами к кнопке, и поцеловал её страстно, словно целуя любимую. Это был не просто поцелуй, а акт поклонения, и безумия. Его губы, с яростью, прижимались к холодной поверхности кнопки, словно пытаясь вдохнуть в неё жизнь. Он целовал так, словно она была единственным, что имело значение, и словно в ней, заключалась вся его жизнь. Этот поцелуй, был похож на наркотический приход, на безумный экстаз, и на отчаянную попытку схватить удачу за хвост. И потом, с громким смехом, и с какой-то детской непосредственностью, он отпрыгнул назад, и начал трясти руками, и подпрыгивать, словно ребёнок, получивший долгожданную игрушку, и прокричал на весь зал, словно заканчивая свое выступление: — “Let’s go!” — его голос, был полон безумства, и торжества, и он, в этот момент, казался, не просто игроком, а главной звездой этого безумного шоу.       Спустя время, прозвучал и номер Мин Су. Его лицо, как и всегда было невозмутимо. Он медленно подошёл к доске, и, без тени колебания, прикрепил красную нашивку, и его взгляд, холодный и проницательный, скользнул на Таноса , наблюдая за его реакцией. Это было окончательное предательство, словно удар в самое сердце. Чхве Су Бон замер, словно окаменел, и в его глазах, отразилось всё его отчаяние, и всё его непонимание. Нам Гю, тоже застыл, и не мог поверить в происходящее. Теперь они были одни, против всех.       Для Таноса, это был не просто тупик, это было личное предательство. Его лицо, белое от ярости и изумления, было искажено страданием. Глаза, полные боли и непонимания, были прикованы к Мин Су. Он не мог понять, как его “sweet boy”, человек, которому он доверял больше всего на свете, мог так поступить. В его душе, бушевал ураган противоречивых чувств: острая боль от предательства, глубокое разочарование, и кипящая ярость. Он стиснул кулаки до побеления костяшек, и в его глазах, словно вспыхнули молнии, предвещая бурю. Его дыхание стало прерывистым, грубым, и он еле сдерживал себя, чтобы не сорваться. Он молчал, и это молчание было страшнее любого крика, и в этом молчании, чувствовалась его нескончаемая боль. «Why, Мин Су? Зачем?» — крутилась в голове одна и та же мысль, отравляя его разум.       Нам Гю, в отличии от Таноса, не мог сдержать своего гнева. Его лицо исказила злоба, а глаза, наполнились обидой. Указав пальцами на Мин Су, и Се-ми, он зашипел, и его голос, был полон горечи, и разочарования: — “Я так и знал!… Я так и знал, что они нас предадут! Они всё это время играли с нами!” - Когда он увидел, как Се-ми с ледяным безразличием прикрепила красную нашивку, а за ней и Мин Су, нанеся им предательский удар в спину, его охватила ярость, которая, словно змея, свернулась в его груди. Он с трудом сдерживал свои эмоции, но когда прозвучал его номер, его взгляд, полный холодной ярости, встретился со взглядом Таноса, словно говоря ему: «Я всё понял, и я за нас отомщу».       Сжав зубы и кулаки, но не до побеления костяшек, а с той силой, которая требовалась, чтобы сдержать свою злость, Нам Гю, не показывая ни страха, ни отчаяния, уверенно подошёл к доске. Он проголосовал за продолжение с хладнокровием, словно подписывал смертный приговор для своих врагов, и его действия были точными и размеренными, в них не было ни капли сомнения.       И, не оглядываясь назад, с ледяным спокойствием в глазах и напряжением, которое чувствовалось во всём его теле, он спокойным шагом направился к Таносу. Но, в этот раз, он не просто шёл к нему, он, словно хищник, выслеживающий свою добычу, скользил взглядом по Мин Су и Се-ми, и на его лице, появилась зловещая, насмешливая ухмылка, полная презрения и предвкушения мести. Он, словно говорил: «Вы ещё поплатитесь за своё предательство. Вы ещё пожалеете об этом!»       ***       Игроки, смотря на результаты голосования, застыли, словно изваяния, и каждый, в глубине души, понимал, что их судьба, вот-вот решится, и что они, стоят на пороге, чего-то ужасного. В этой тишине, каждый взгляд, каждый жест, каждый шорох, казался неестественно громким, и каждый игрок, затаив дыхание, ждал, что сейчас, прозвучит вердикт, и что вот-вот, их жизнь, либо наполнится надеждой, либо их сердца, навсегда заполнит отчаяние. Все взгляды, словно по команде, обратились к игроку 001, и все понимали, что именно от его выбора, зависит, продолжится их игра, или же она, наконец, закончится, и они, смогут, выдохнуть, и забыть, обо всём этом кошмаре. И в этой, гнетущей тишине, все ждали его решения, как чуда, и надеялись, что он проголосует против игры.       И когда, наконец, раздался голос организатора, и объявил, что голоса разделились поровну, и что Игрок 001, проголосовал против продолжения игры, в помещении, раздался, словно вздох удивления, и разочарования, и все смотрели на Игрока 001, как на призрака, и никто не понимал, зачем он это сделал. И эта новость, словно гром среди ясного неба, поразила всех, и в помещении, воцарился хаос, и недоумение.       Мин Су, слегка нахмурился, и его губы, скривились в едва заметной гримасе, а Танос, наоборот, словно окаменел, и в его глазах, отразилось полное непонимание.       И тут, подобно вестнику апокалипсиса, прозвучали слова: — «В связи с ничьей, мы объявляем, что повторное голосование состоится завтра утром. Все участники должны тщательно обдумать свои действия и определиться с тем, как они будут голосовать завтра».       Эти слова, подобно заупокойному хору, погрузили в атмосферу безнадежности тех, кто мечтал о конце игры. Их плечи поникли, их взгляды потухли, и в их сердцах поселились ужас, отчаяние, и безнадёжное осознание того, что им уже не выбраться из этого кошмара. Они понимали, что завтра, их ждет новый день ада, и новая битва за выживание, и что их мечты о свободе, так и останутся мечтами.       Но среди этого моря отчаяния, были и те, чьи лица, осветила зловещая радость. Игроки, которые голосовали за продолжение игры, чувствовали, как их сердца, наполняются надеждой. В их глазах, вспыхнул хищный огонек, и они понимали, что их шансы на победу еще не упущены. Они, словно звери, ощущали запах крови, и понимали, что завтра, они получат новый шанс, вырвать победу из лап судьбы. И эта надежда, смешанная с каким-то садистским удовольствием, согревала их, и придавала им сил, и они, с жадностью, предвкушали новое безумие. Они, понимали, что это не конец, а всего лишь начало.       И этот контраст, между отчаянием одних, и радостью других, создавал в помещении, атмосферу непредсказуемости, и понимания того, что здесь, нет места ни жалости, ни состраданию, и что каждый, теперь сам за себя.