..И всходит солнце

Погода, как и в последние дни, выдалась премерзкая. Холодный ветер и сырость позиций сдавать не планировали, а вот утренняя морось ближе к полудню превратилась в сильный дождь. Вэй Усянь проклинал свою жизнь, глядя, как дождевые ручейки стекают по оконному стеклу автобуса. Зонта он не брал, и, пусть и тепло оделся, прогулка, пусть даже короткая, под таким дождём может продлить ему больничный ещё на неделю. И голова разболелась, и порезал челюсть, когда брился, и свет какой-то слишком яркий, и свитер колючий, и голоса слишком громкие... И ехать осталось всего пару остановок, а надеяться, что дождь закончится к этому времени, не приходилось. И Ванцзи тоже. Он-то сидит у себя дома, в тепле и сухости, и ни разу не подумал о том, что Вэй Усянь, вообще-то, ещё не совсем выздоровел, и можно было бы, например, самому приехать? Или ещё что нибудь придумать, в конце-концов? "Тьфу ты, думаешь, раз я мужик, значит не надо за мной ухаживать?" - подумал Вэй Усянь и, пожалуй, впервые за день улыбнулся. Да он и сам хорош! Чуть ли не пускает слюни на этого бесчувственного Ванцзи, хотя все, что между ними было - пара поцелуйчиков! Тьфу ты, противно! Автобус подъезжал к нужной остановке. Вэй Усянь поплотнее завернулся в куртку и, по привычке выпрыгнув на тротуар, приземлился ботинком прямо в лужу. - Сука! - зашипел он. Что за день такой сегодня? - Не ругайся, - раздался рядом знакомый голос. - Ну только тебя тут не хватало, - вздохнул Вэй Усянь. Лань Ванцзи с зонтом в руках стоял у остановки. Его присутствие в другой ситуации показалось бы Вэй Усяню странным, но сейчас его волновали исключительно стремительно пропитывающиеся водой носки и крупные холодные капли, скатывающиеся с волос на лоб. Он быстро подошёл к Ванцзи и практически прижался к нему, стараясь полностью скрыться от дождя. - Возьми зонт ты, а я могу пойти и так, - растерянно сказал Ванцзи, пытаясь отодвинуться. Вэй Усянь в ответ схватился за сгиб его локтя и пробурчал: - Хочешь сразу после меня слечь? Не геройствуй. Поступим как цивилизованные люди. Поступить как цивилизованные люди в понятии Вэй Усяня обычно не значило схватиться за чужую руку и идти как влюблённая парочка, прижимаясь грудью к плечу. Но что ж ещё делать? Ну, ничего тут гейского, разумеется, нет : приходилось держать Ванцзи под руку, чтобы уж точно не вздумал высунуться по дождь. А не прижиматься бы просто не получилось - уж слишком у него широкие плечи. Да и Ванцзи приобнял его за талию, конечно, только для того, чтобы было удобнее. Так или иначе, компромисс был достигнут - никто из них не промок, и это самое главное, а вовсе не то, что и после того, как они зашли в подъезд, руку с его талии Ванцзи убрал только для того, чтобы вытащить из кармана ключи. Какая разница? Да и какая разница, почему так волнительно и радостно от того, что они снова окажутся наедине в его комнате? - Ванцзи, - раздался голос из коридора, как только за ними закрылась дверь. Его Вэй Усянь успел запомнить, пусть и слышал - к счастью - редко. Отец Ванцзи встретил их в костюме и уже наброшенным на плечи пальто. Бросил прохладный взгляд на Вэй Усяня и, поприветствовав его кивком головы, обратился к нему : - Большое спасибо вам за сотрудничество и потраченное время, однако концертная часть в этом году будет отменена, так что ваше участие больше не требуется. Ванцзи объяснит всё подробнее, а мне, к сожалению, нужно уйти. - Хорошо, - произнёс Вэй Усянь и невольно поднял глаза на Ванцзи. Он казался ещё более безразличным и безжизненным, чем обычно. Глаза, устремленные строго вперёд, не выражали ничего. Собственно, как и его отец, проходя мимо к двери и надевая обувь, лишь холодно бросил: - Не трать время попусту. И, пройдя мимо сына, взял с полки зонт и вышел за дверь. - Какая милая беседа, - сказал после длительного молчания Вэй Усянь. Ванцзи повернул к нему голову: - Что ты имеешь ввиду? - Вы как будто коллеги, а не отец и сын. Он всегда с тобой так разговаривает? - Да. Что не так? - Ни тебе "привет", ни "пока". Как будто приказы отдаёт. - Я не знаю. Никогда не замечал такого, - пожал плечами Лань Ванцзи, но Вэй Усянь все же отметил, что нечто в его лице с уходом отца будто смягчилось, растаяло. Ожило. Пожалуй, тот, кто плохо знал Ванцзи, мог бы сказать, что выражение его лица не меняется никогда, однако Вэй Усянь считал, что знал его по крайней мере неплохо. И ему казалось, что Ванцзи выглядел счастливее, когда вежливо помогал ему снять куртку и позаботился о промокшей обуви и носках, поставив их на сушку, чем при разговоре с собственным отцом. Собственно, учитывая, зачем они собрались, радость была лишней. Ванцзи наконец-то подробно рассказал ему, что произошло : в первую очередь, конечно, имя жертвы. Пусть Вэй Усянь и знал Ван Линцзяо, считай, заочно, само по себе знание того, что она была убита ужасным образом сжимало что-то внутри холодными тисками. Это была не печаль, нет - к Линцзяо он не был привязан совершенно, - скорее само по себе чувство, что тот, кто существовал раньше, теперь просто стерт из мира. Расследование закончится, ее похоронят, и все забудут, что когда-то жила какая-то Ван Линцзяо. И ничего не изменится, всё будет как раньше. Как было с Вэнь Чжулю. А до этого - с мамой самого Вэй Усяня, с родителями Хуайсана, с мамой Ванцзи... Как когда-нибудь будет и с ними. И, честно говоря, обиднее всего было от осознания того, что как бы то ни было - незаменимых людей нет. И как бы тебя не ценили в этой жизни - после ее окончания найдется тот, кого ценить будут больше хотя бы просто потому, что этот человек - живой. Ванцзи рассказал ему всё то, что знал - место, день и способ убийства. То, что ведётся расследование, однако в силу ужасных обстоятельств смерти студентки в преддверии юбилея, школа решила отменить концертную часть. Вэй Усянь, естественно, предполагал, что так все и обернётся. Однако, не ожидал он того, что Ванцзи закончит той же фразой, что произнёс его отец : "твое участие больше не требуется". И всё. Его участие больше не требуется. То, с каким выражением лица Ванцзи сказал это, заставило Вэй Усяня поморщиться. Он говорил в точности так же, как его отец. Вежливо и безразлично. Они сидели на кухне, ужасно чистой и идеальной, будто из мебельного каталога. Вэй Усянь отметил, что уже успел привыкнуть к их отвратительной обстановке. Успел привыкнуть к визитам каждую субботу. И, что самое худшее - успел привыкнуть к Ванцзи больше, чем просто к однокласснику. Лань Ванцзи молчал, уставившись на свои сцепленные в замок руки. - Значит, зря мы с тобой старались? - заговорил Вэй Усянь. Лань Ванцзи покачал головой. - Не совсем. Это ведь не единственное мероприятие в этом году. К тому же, это неплохая практика. Возможно, мы ещё сыграем. - Но не в этот раз , - протянул Вэй Усянь. На языке все крутилось противное "значит, наше сотрудничество на этом кончается". Ванцзи тоже молчал, избегая смотреть ему в глаза, будто думал о том же самом. Неловкое молчание затянулось на несколько минут. - Когда высохнет моя обувь? - спросил Вэй Усянь. - Через полчаса. - Понятно. - Ты сразу уйдёшь? - спросил Ванцзи и впервые посмотрел на него. Вэй Усянь вздохнул. - Не знаю. Честно говоря, ему бы хотелось, чтобы Ванцзи удержал его, чтобы попросил не уходить, чтобы заверил, что концертов будет ещё много и они обязательно сыграют вместе. Чтобы сказал, что их общение - больше, чем просто сотрудничество, и оно так просто не закончится. Что для него Вэй Усянь - не просто одноклассник и коллега, что стал для него большим, чем просто временная необходимость. Но Ванцзи молчал. Его молчание почему-то поднимало изнутри такой гнев, что Вэй Усянь был готов броситься прочь от него хоть так, босиком и без куртки. Ведь не сказать, чтобы для этого была какая-то причина. То, почему они начали часто видеться - именно подготовка к концерту, и, учитывая, что концерта не будет, вполне логично, что теперь им хватит видеться в школе. Все будет как раньше. Лань Ванцзи будет сидеть один за первой партой, а Вэй Усянь - за предпоследней в ряду ближе к окну, вместе с Вэнь Нином, когда он выздоровеет и вернётся в школу. И все будет точно так же, как в самом начале года. Как и раньше, Вэй Усянь будет хихикать с друзьями над странностями Ванцзи и разговаривать с ним только по необходимости. Будто они не подшучивали друг над другом, не делились ничем личным, не доверяли друг другу секретов. Будто все, что было между ними - только деловые отношения. Будто Ванцзи не улыбался, когда Вэй Усянь назвал его своим другом, не навещал его во время болезни и ... Вэй Усянь прикусил губу. Перед глазами плясали картинки того, как Ванцзи поцеловал его в губы. Как касался его рук. Пытался улыбаться. Как каких-то пятнадцать минут назад придерживал его за талию, пока они вместе шли под зонтом. А теперь смотрит сквозь и молчит. Будто ничего и не было никогда. Вэй Усянь на секунду действительно подумал, что ничего не было. Это просто чья-то глупая выдумка, которой он поверил, а Ванцзи остался таким же, каким и был в их первую встречу - идеальный, прекрасный манекен, которому незнакомы эмоции и чувства. Особенно чувства. Особенно к нему. - Знаешь что, я пойду, - проговорил Вэй Усянь, вставая из-за стола. Лань Ванцзи склонил голову набок : - Но твоя обувь ещё не высохла. - Неважно. Вернусь и дома высушу. Всё будет как раньше. А его, как и Ван Линцзяо, забросят подальше и забудут по ненадобности. Возможно, вспомнят потом. Её - для плейлиста трукраймов, а его - в качестве дуэта для неподражаемого Ванцзи. И Вэй Усянь, конечно, не откажется. Это же опыт, в конце-концов. - Почему ты не хочешь подождать? - недоумевал Ванцзи, - Твоя обувь может расклеиться, а ты снова заболеешь. - Да какая разница вообще? Мне сюда приходить больше не обязательно, верно? Ну так зачем здесь сейчас сидеть? - Но ты же опять заболеешь. - Ну серьёзно, какая разница? - говорил Вэй Усянь, чувствуя, как начинает закипать, - Твое благополучие больше не зависит от моего благополучия, так что даже если я заболею, на тебе это никак не отразится. Расслабься. Тем не менее, выражение непонимания с лица Ванцзи никуда не исчезло. - Ты хочешь уйти? - Как видишь. - Я провожу тебя до остановки. - Не надо, сам дойду. Вэй Усянь раздражённо вздохнул. Ванцзи с тем же непониманием на лице сидел за столом, сомкнув руки. Он сам вообще понимает, чего хочет? И чего хочет от него в частности? Пожалуй, было бы очень грубо так говорить, однако в свои годы Ванцзи не помешало бы сформировать хоть какое-то подобие личности. Вэй Усянь разбираться не собирался. Что он, психолог, что ли? Хватит уже. Общаться с Ванцзи - все равно, что с иностранцем или с маленьким ребёнком. Все нужно повторять по десять раз. - Где мои ботинки стоят? - спросил он устало. Ванцзи напряжённо молчал. Вэй Усянь вздохнул. - Скажи пожалуйста, куда ты поставил мою обувь? Ванцзи проговорил, потирая друг о друга сомкнутые ладони: - Пожалуйста, останься ненадолго. - Зачем? Ванцзи снова замолчал. Вэй Усянь был уверен, что сейчас завоет в потолок. И, что злило его больше всего - он уже успел привыкнуть и к тому, что Ванцзи себя так ведёт. И что не может найти в себе силы ему нагрубить, плюнуть на все и гордо уйти. Ведь если хотел - мог бы уже шлепать по лужам обратно домой, оставив этого тормоза Ванцзи за спиной. Но уходить все-таки не хотелось. По крайней мере, пока. Пожевав губы, Ванцзи с трудом проговорил: - Я не хочу оставаться в одиночестве. Вэй Усянь почувствовал, как в сердце что-то екнуло. Это было что-то такое тёплое и приятное, от чего злость и обида медленно отступала. Короткие моменты, когда сквозь каменный панцирь Ванцзи показывалась вполне себе живая кожа, заставляли забыть о всех его недостатках и странностях. Подобное Вэй Усянь всегда воспринимал, как их общую победу. И сейчас было радостно - не только от того, что он важен и нужен, но и от того, что Ванцзи смог ему сказать об этом. Но неприятный осадок от сказанного им до этого отступать не планировал. Вэй Усянь вздохнул и безразлично спросил: - А отец твой что? - Он не вернётся до завтрашнего полудня. - Серьёзно? Почему? - Дела, - размыто ответил Ванцзи, поднимая глаза в потолок. Вэй Усянь даже проследил направление его взгляда - потолок как потолок. А Ванцзи пялился туда так, будто что-то невероятное увидел. Вэй Усянь так и стоял посреди кухни, не зная, что теперь делать. - Всё нормально? - неловко спросил он. Лань Ванцзи, наконец, взглянул на него, прямо в глаза. Кажется, впервые за сегодня. Он в целом довольно редко смотрел на кого-то не как на объект интерьера. А моменты, когда Ванцзи смотрел ему в глаза, можно было пересчитать по пальцам. Под его внимательным цепким взглядом даже стало неуютно. Когда взгляд Ванцзи опустился на его губы, показалось, будто по спине пробежал холодный ветер. Вэй Усянь неловко усмехнулся, а Ванцзи снова уставился ему прямо в глаза. Однако, пусть лицо и осталось строгим и неподвижным, во взгляде светились смелость и - кажется - волнение? Он мягко, но уверенно произнёс : - Я очень хочу, чтобы ты остался. Пожалуйста. Он встал из-за стола и подошёл ближе. Глубоко вздохнул и продолжил : - Оставайся так долго, как хочешь. Если хочешь, конечно. - Серьёзно? - Вэй Усянь приподнял бровь. Честно говоря, услышав подобное от Ванцзи, ему хотелось скакать от радости. Но ноги почему-то стали ватными, и, казалось, если он сделает хоть шаг, то повалится наземь. Поэтому шаг к нему сделал Лань Ванцзи. - Ты хочешь? - спросил он вкрадчиво. Вэй Усянь не очень-то понял, о чем он спрашивает, но сейчас он был готов согласиться на что угодно, лишь бы Ванцзи - именно такой, какой он сейчас - был рядом. - Конечно, - ответил Вэй Усянь, отметив, что его голос дрожит. Ванцзи подошёл еще ближе, оказавшись почти вплотную. Разница в росте между ними была незначительной, может, сантиметров пять, но Вэй Усянь внезапно почувствовал себя каким-то маленьким. Он отметил, что Ванцзи выглядит уже практически как взрослый мужчина : широкие, сильные плечи, сформированное атлетичное тело, серьёзное лицо, лишенное детской припухлости, с выразительными скуловыми впадинами... Даже не просто взрослый - очень красивый почти-мужчина. Чего стоят одни его волосы, которые он всегда собирает в низкий хвост белой шелковой лентой. Она всегда так забавно пробивается среди черных блестящих прядей, добавляя его строгому образу какой-то игривости. Даже сейчас - один край ленты проглядывается сквозь густые волосы, лежащие на его плече. Лента, пожалуй, не травмирует волосы, но и не фиксирует их так, как резинка. Наверное, достаточно будет слегка потянуть - и причёске конец. Вэй Усянь внезапно отметил, что на его памяти Лань Ванцзи ни разу не распускал волосы. - Сделаешь кое-что ? - шепчет Вэй Усянь. Ванцзи склоняет голову набок. - Да? - Сними эту свою ленточку. Ванцзи сомневается лишь на секунду. Лента легко соскальзывает с волос, черной паутиной рассыпающихся по плечам. Они блестят, как лучший шёлк, и - едва уловимо - но так приятно пахнут. Длинные пряди так красиво обрамляют его бледное лицо, что Вэй Усянь почти что хочет укорить Ванцзи за то, что никогда не распускал волосы прежде. Но, пусть и признавать это было обидно, от вида такого Лань Ванцзи дух захватывало, настолько, что Вэй Усянь еле ворочает языком, когда произносит простое : - Ты такой красивый... Губы Ванцзи дрожат в едва заметной улыбке. Он несмело протягивает к Вэй Усяню руки, и тот позволяет - сам кладёт его ладони себе на талию, и своими руками обхватывает его лицо. Убирает прядь волос - действительно, такие гладкие - за ухо, проводит по острой линии челюсти... Спускается руками ниже, к крепкой шее, пальцами поглаживая выступающую яремную вену. Ванцзи от прикосновений аж дёргается, сжимает руки на талии Вэй Усяня, практически вжимая в себя. Он лишь хрипло смеётся : - Полегче, а то я сейчас свой завтрак выплюну. - Извини, - шепчет Ванцзи, ослабляя хватку. Вэй Усянь снова смеётся, и, поддев подбородок Ванцзи пальцем, заставляя запрокинуть голову, легко целует его в шею. Ванцзи будто током прошибает - он вздрагивает, со свистом втянув воздух сквозь сжатые зубы, и тяжело сглатывает. - Ты не умеешь целоваться, да? - спрашивает Вэй Усянь, чувствуя, как руки Ванцзи медленно забираются под его кофту, касаясь чувствительной кожи спины. Ванцзи отрицательно мотает головой. - Будем учиться. Он касается губ Ванцзи своими, и, повинуясь, внезапному порыву, проводит языком по его нижней губе. Ванцзи снова вздрагивает и будто бы рефлекторно пытается отстраниться, но вместо этого прижимает Вэй Усяня к себе ещё ближе. Вэй Усянь и думать не хочет о том, как ему приятно и щекотно от прикосновений Ванцзи. Кожа будто наэлектризованная - от каждого касания по позвоночнику словно разряд пробегает. И что Ванцзи учится быстро - их поцелуй уже вовсе не такой неловкий, каким был в первый раз. Пожалуй, хотелось бы спросить "ты меня любишь?" или хотя бы "я тебе нравлюсь?", но это казалось излишним. Разве стал бы Ванцзи тому, кто не нравится, отдавать свой первый поцелуй? И второй? И третий, чтоб его! Об этом думать тоже не хотелось. Слишком хороший момент, чтобы портить его всякими глупыми мыслями. Вэй Усянь отстраняется первым. Щеки горят, сердце колотится, как бешеное, а губы будто онемели. Ванцзи глядит на него широко раскрытыми глазами, нервно встряхивает головой, откидывая волосы за плечи. Вэй Усянь глядит вниз - лента Ванцзи валяется на полу. Он аккуратно наклоняется, чтобы ее поднять, и Ванцзи все понимает - отстраняется, неловко отводит взгляд и прячет руки за спину. Вэй Усянь складывает ленточку вчетверо и так уверенно, как получается, произносит : - Сделаешь нам чаю? - Да, разумеется, - произносит Ванцзи и протягивает к нему руку, - Мне нужно собрать волосы. - Тебе очень идёт с распущенными, - говорит Вэй Усянь, но ленточку отдаёт, - Ходи так почаще. Ванцзи молча кивает и, недолго подумав, прячет ленту в карман. - Может быть, лучше пообедаем? - Куда торопиться? У нас ещё весь день впереди, - произносит Вэй Усянь, и, может ему и показалось, но Ванцзи от этих его слов улыбнулся с такой радостью, будто ждал этих слов всю жизнь. Хотя, кто его знает? Может быть он, вопреки мнению Вэй Усяня, тоже не привык быть выбором номер один и кем-то незаменимым. А может, он думал, что это Вэй Усянь больше не хочет с ним общаться без необходимости? Хотя, какая разница? Об этом можно поговорить и в другой раз. А можно и сегодня, если время останется. В конце-концов, у них ещё целый день впереди. *** Одиночество выводило Не Хуайсана из себя ещё с детства. По рассказам брата, с самых ранних лет он закатывал истерику, если оставался со своей игрой один на один хотя бы на десять минут. Не любил спать один, не ел один, даже зубы не чистил в одиночестве. С возрастом это проходило, и уже в лет шесть он начал обретать самостоятельность. Однако, когда ему было шесть, жизнь приняла слишком резкий поворот. После смерти родителей он привязался к брату до смерти. Минцзюэ даже пришлось просить о помощи бабушку - только для того, чтобы Хуайсан выпускал его из дома без криков, слез и хватаний за ногу. По крайней мере, так говорил Не Минцзюэ. Хуайсан не помнил практически ничего до своих десяти лет. Первое осознанное воспоминание, которое он мог описать - как брат говорит, что уедет ненадолго по делам. Обнимает так крепко, что из лёгких выбивает весь воздух, и уходит. Хуайсан помнил, как сейчас - его удаляющуюся широкую спину в синей военной форме. И помнил, как хотелось побежать за ним. Все последующие воспоминания того времени так или иначе были связаны с одиночеством и страхом. Холодный взгляд бабушки и ее сильные пальцы, сжимающие его запястье, пока она рассказывает, каким нытиком и слабаком был его отец и о том, что слишком уж долго он прожил. Как ему снится брат в синей военной форме, который обнимает его, но он холодный, как осенняя мерзлая земля, его грудь не вздымается и сердце не бьётся. Они вместе лежат в какой-то яме, а сверху сыпется земля, забивается в горло, глаза, нос, и последнее, что он слышит, перед тем, как проснуться с громким криком - как брат говорит, что любит его, и его морозное дыхание остаётся на шее даже после пробуждения. Как они с бабушкой зачем-то идут на озеро, уже покрывшееся тонким льдом. И как Хуайсан каким-то образом проваливается туда. Как кружится, погружаясь на дно под весом намокшей одежды. И как видит её. Видит, как она улыбается. Может, это всего-то бред. Он знал, что именно бабушка спасла его, вытащив из воды. После подобного он слег с лихорадкой на месяц, так что присниться действительно могло всякое. Да и бабушка на его памяти, до самой своей смерти, никогда не улыбалась. И снова сны. Бесконечные кошмарные сны, где его любимый брат такой страшный, холодный, мертвый, тянет его за собой под землю. А потом - кошмарная реальность и кошмарные вести о гибели какой-то бригады. Хуайсан тогда не очень-то понимал, что такое бригада, и чем, она, например, отличается от взвода, но он знал, что взводом этой бригады командует его брат. Страх, холод, отчаяние, и одиночество, одиночество, одиночество. И, если уж совсем честно, не сказать, чтобы с того времени произошли какие-то разительные изменения. Брата он не видел уже три дня, и, если в будние дни это не ощущалось так остро, что уже в вечер пятницы Хуайсан пытался отвлечься всем, чем только можно, но в конце-концов набрал его номер. Минцзюэ ответил, что занят. И вернётся очень поздно. Как и всегда. Одиночества Хуайсан не переносил. Собственно, именно поэтому он сейчас и не дома. Бай Ванчжун была рада ему, как самому желанному гостю - Хуайсан понимает, почему. Ей, наверняка, лучше всех известно, что значит быть одной. Ей стоило лишь улыбнуться, позаботиться о нём, предложив горячего чая и плед, чтобы не замерз, и слова полились сами собой. - Тебе и сейчас одиноко? - спрашивает она наконец. - Не знаю. Я привык. - Приму это как да. Хуайсан покусывает губы, глядя на свои колени. - Простите, - мямлит он, - Я не знаю, зачем это все сказал. Бай Ванчжун отпивает чая и безразлично вздыхает. - Всё нормально. Ты, наверное, никогда таким не делился раньше. Я понимаю. - Просто это грубо с моей стороны. Заявился и говорю только о себе... - Ой, прекрати. Мне хочется пообщаться с кем-то, кто умеет говорить не только словосочетаниями, - смеется Ванчжун, - И с кем-то, кто умеет говорить о своих чувствах. Так что говори, о чем хочешь. Я поддержу. Тем не менее, говорить о своём одиночестве, подкрепляя это своими больными снами, Не Хуайсан не хотел. И, пусть Ванчжун и говорила, что все нормально, чувство того, что он выставил себя дураком и слабаком не проходило. - Говорите, не с кем пообщаться? А ваша служанка? - И Цзюнь? Она хорошая девушка, но слишком профессиональная. С ней можно поболтать, но она никогда не рассказывает ничего о себе. А сам понимаешь, о природе и погоде говорить скучно. Родители меня почти не навещают, подруги тоже. С учениками тоже не поболтаешь. - У вас есть ученики? - Ну конечно. Пусть меня такую на сцену не выпустят, голос-то никуда не делся. Да и сидеть без дела не люблю. Так что даю частные уроки вокала. - И много у вас учеников? - Не очень. Но я не музыкальная школа - обучаю не каждого и беру много. - Пожалуй, честно. - Ну конечно честно. Ну и до тебя моим основным посетителем был Минцзюэ - его я вообще видеть не могу, - Ванчжун засмеялась, но без радости. - И как часто он вас навещал? - Раз в две недели или раз в месяц, в зависимости от занятости. - Довольно часто... - проговорил Хуайсан, чувствуя укол ревности. Раз в две недели... Брат мог по-настоящему говорить с ним раз в две недели, хотя они живут в одном доме. Может, он потому с ним говорить не хотел, что все силы уходили на общение с Ванчжун? - Да, часто. И сколько раз бы я его не гнала, все равно приходил, - Бай Ванчжун глубоко вздохнула, поднимая глаза в потолок. Хуайсан спросил : - Почему гнали? - Ой, долгая история, - отмахнулась она, чем только сильнее подогрела его интерес. - Я могу выслушать. Если хотите, - добавил Хуайсан, пытаясь скрыть свое любопытство. Ванчжун это явно заметила, но лишь беззлобно усмехнулась : - А может и хочу. Она потерла свое запястье, прикусив губу, будто в противовес своим словам не хотела говорить. Тишина продлилась с минуту, после чего она, наконец, заговорила медленно, будто поднимая воспоминания из самой тёмной глубины сознания. - На меня напали, когда я садилась в машину после работы. Выстрелили в спину, кинули в машину и подожгли её. Это произошло на следующий день после того, как мы с Минцзюэ расстались. До этого он встречал меня с работы. С того дня и до сегодняшнего он считает, что виноват в том, что его не было рядом. Может, он смог бы защитить меня, но так или иначе, теперь я такая. Пока я была в больнице, он навещал меня каждый день, помогал есть, подбадривал, как мог. Я и сама верила, что смогу отправиться. Хотя бы частично. Его пускали потому, что он соврал врачам, говоря, что он мой жених. Собственно, это не было так уж далеко от правды. Бай Ванчжун остановилась лишь для того, чтобы тяжело вздохнуть. Не Хуайсан смотрел на неё, словно завороженный, ловя каждое слово. Она будто стала другой - уязвимой, неуверенной, испуганной, лишь речь оставалась прежней - четкой и ясной. - Дальше неприятно. Будешь слушать? - спросила она. Хуайсан кивнул, не задумываясь. - Ладно... Пока я верила, что выздоровею, я вела себя вполне нормально. Смеялась, шутила, болтала с медсестрами, которые лечили мои ожоги. Видишь ли, зеркал в палате не было, и Минцзюэ не давал мне себя видеть, и теперь я понимаю, почему. Хотел уберечь. Я, конечно, знала, что волосы у меня сгорели наголо, и что выстрел повредил мне позвоночник. Но я верила в силу медицины и была уверена, что меня поставят на ноги. Даже спрашивала, когда смогу вернуться к репетициям - ведь другой примы в оперном театре нет. А потом врачи сказали мне, что мой позвоночник поврежден настолько, что я, скорее всего, никогда не смогу ходить. Что мой правый глаз не подлежит восстановлению, как и моя сожженная кожа. Медсестры тогда дали мне зеркало, и я разбила его об пол. Ты можешь себе представить, что значит услышать, что ты навсегда останешься чудовищем? Ты не можешь. И хорошо, - вздохнула Ванчжун, касаясь повязки на глазу, - Я и врагу такого не пожелаю. Последней каплей, которая сломала меня, были цветы и письмо из театра : "Скорейшего выздоровления, Ванчжун! Ты лучшая прима и навсегда останешься таковой для нас!" Останешься, понимаешь? Может, ничего плохого они и не имели ввиду, но для меня это стало смертельным ударом. Знаешь ли, все эти добрые и смиренные лежачие и смертельно больные, которых нам показывают в фильмах - полный бред. Человек, которому ужасно больно, страшно и мерзко от самого себя и который понимает, что он не сможет ничего изменить, начинает вести себя как настоящее чудовище. Ему начинает казаться, что все окружающие виноваты в том, как ему плохо. Я и сама такой была. Противной, злой, вечно жалующейся. Да если бы только это. На мою тумбочку запрещали ставить вещи, потому что я бросала их в тех, кто заходил ко мне. Я посылала самыми последними словами своих подруг, своих родителей, врачей, медсестёр, Минцзюэ, конечно, тоже. Потому что у них ничего не болит, потому что у них по два глаза, потому что они могут ходить. Я действительно ненавидела их всех, даже нарочно обрывала капельницы, раздирала свою заживающую кожу, падала с кровати, чтобы доставить лишних проблем персоналу. Так, понемногу, в мою палату почти никто не приходил. Родители пусть и говорят, что простили меня, я знаю, что они помнят все, что я наговорила. И я тоже помню, потому и не могу им в глаза смотреть. Подруг теперь правильнее назвать приятельницами. Приходил ко мне только Минцзюэ. Он молча выслушивал мою ругань, даже позволял бить себя, раз за разом поднимал меня с кровати, когда я с неё скатывалась, и постоянно говорил, что любит меня и ему неважно, как я выгляжу. Бай Ванчжун снова коснулась повязки и поморщилась, словно от боли. - Вам плохо? - спросил Хуайсан. Ванчжун мотнула головой. - Нормально. Глазница тянет, когда волноваться начинаю. Теперь и ее голос поменялся - подрагивал и становился тише с каждым словом. - Обычно после того, как я уставала кричать, я позволяла ему обнять меня и плакала до тех пор, пока не усну. Он дожидался, пока я проснусь, и уходил. Может быть, это помогло мне. Со временем я начала смиряться. Я смирилась со всем, и с тем, что больше никогда не выйду на сцену, и что не заведу новых друзей, и что не появлюсь на людях в таком виде. Но не смирилась с тем, что он все ещё любит меня. И он говорит мне это каждый раз. Я говорю ему, чтобы он уходил, и он уходит. Но когда возвращается, снова говорит об этом. - А вы...Его любите? - неловко произнёс Хуайсан. Ванчжун всплеснула руками : - Ну конечно люблю, мать его! - Тогда... - Зачем расстались? Потому что я боялась. И за него, и за себя. Его этих противных шрамов, ночных криков, внезапных откровений, припадков, и всего остального. Он сам много раз говорил, что не хочет обременять меня собой, но я, мать его, все равно его любила! И так радовалась, когда он подарил мне кольцо! Но в ту ночь с ним случилось кое-что... Углубляться не буду, но мы с ним серьёзно поговорили и я сказала, что до тех пор, пока он не придёт в норму, мы больше не пара. Потом сама пожалела, но какая уже разница... Хуже уже все равно быть не может. Ванчжун прикрыла глаза рукой и замолчала. Молчал и Хуайсан. Ревность, противная и липкая, впилась острыми когтями в грудь. Ему было действительно жаль Бай Ванчжун, но в то же время он испытывал некоторую... Злость? Как она может называть его шрамы противными? Он ведь герой, и шрамы - показатель его отваги и смелости! Как она может говорить, что любила дагэ, если бросила его из-за какого-то припадка? Что такого могло случиться? Если бы Хуайсан был на ее месте , он бы ни за что не оставил Минцзюэ, даже если бы в один день он ранил его. Он бы сделал все, он отдал бы жизнь, чтобы сделать его счастливым. Может быть, никто не может любить дагэ так, как любит он. Потому что они одной крови, а значит, части одного целого. Зачем же чему-то вставать между ними? Хуайсан тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Как он может так относиться к чужой трагедии? - Мне... Так жаль, - произнёс Хуайсан, будто извиняясь и перед Бай Ванчжун, и перед самим собой. Она подняла голову, взглянула ему в глаза - вопреки мыслям Хуайсана, она не плакала - и натужно улыбнулась. - Я тебе кое-что сейчас дам, - сказала она безразличным, осипшим голосом, и, развернувшись, поехала в сторону лифта, - Подожди меня, пожалуйста. Ее отсутствие вряд ли длилось больше пяти минут, но они показались Хуайсану вечностью. Его собственные мысли вырвались из-под контроля. Он думал лишь о том, что в действительности только он никогда не оставит дагэ и будет с ним несмотря ни на что, но в то же время вспоминая, что успел ему сказать и что сделать, заслуживает ли вообще быть рядом с ним? Может, именно поэтому дагэ ищет чужой любви? Может поэтому так редко говорит с ним? Может, Хуайсан просто не заслужил быть рядом? В таком случае, что ему сделать, чтобы доказать свою любовь и преданность? Как искупить свою вину? Когда Ванчжун вернулась, Хуайсан был готов уже биться головой об стол, лишь бы хоть как-то отогнать от себя эти странные тревожные мысли. Она поставила перед ним маленькую коробочку обитую красным бархатом. Сердце Хуайсана пропустило удар. Даже не открывая, он мог догадаться, что там. Бай Ванчжун тяжело вздохнула. - Забирай. - Это... Ваше кольцо? - прошептал Хуайсан, переводя взгляд с коробочки на Ванчжун. Она кивнула, повторив: - Бери. - Мне отдать его дагэ? - Нет, ты что! Он его обратно вернёт, - усмехнулась Ванчжун, - Забирай себе. Делай с ним что хочешь. Хочешь - выброси. - Но... - У меня сил нет его выбросить, но и смотреть на него тоже не могу. Я его тебе отдаю, потому что знаю, что ты единственный, кого Минцзюэ любит так же сильно, как меня. Ты заслуживаешь того, чтобы им обладать, - сказала Ванчжун, пододвинув коробочку ближе к Хуайсану. Он облизнул губы, повторив про себя : "Я заслуживаю того, чтобы им обладать". - Спасибо вам огромное, - сказал он, прижимая коробочку к груди. Бай Ванчжун улыбнулась : - Это я тебя благодарить должна. Как камень с души. И прощальные объятия Ванчжун, и кольцо в коробке будто жгло кожу раскаленным клеймом, но Хуайсану определенно нравилось. Уже в такси он, наконец, решился взглянуть, что внутри. Аккуратное тонкое колечко из золота было увенчано изящным цветком, сверкающие грани которого переливались яркими красками на свету. Хуайсан был уверен, что это настоящий алмаз - и его снова кольнула ревность - ему дагэ никогда не дарил алмазных украшений. Интересно, что дагэ говорил Ванчжун, когда дарил ей это кольцо? Где и при каких обстоятельствах это произошло? И как она отреагировала? Интересно, сколько денег он потратил на него? Наверняка много, но ему уж точно ничего не было жаль для любимой девушки. До сих пор любимой. Хуайсан покручивал кольцо в руках, любуясь преломлением света в лепестках. Он подумал, что такая тонкая работа наверняка была сделана на заказ - вряд ли подобное купишь в магазине. Интересно, для него дагэ был бы готов потратить много денег и времени, чтобы порадовать его чем-то подобным? А какие слова сказал бы ему? Или просто молча сунул в руки подарок, как он обычно это делает? А может попросил бы протянуть руку и надел бы кольцо на его палец? Дагэ так редко касался его, и каждое прикосновение Хуайсан хранил в памяти, как ценное воспоминание. Руки у Минцзюэ такие сухие, грубые и горячие, прикосновения его ладоней даже царапают кожу, но ради ощущения его тепла это можно и перетерпеть. Только подумать, как он держит в своих длинных мозолистых пальцах это тонкое колечко и с заботой и вниманием помогает его надеть... Ведь Хуайсан заслуживает им обладать. Но досадно, что кольцо спадает с его безымянного пальца, ведь у Ванчжун пальцы куда пухлее. Потому что это всё было сделано для неё - и потраченные деньги, и потраченное время, и наверняка неловкие, но искренние слова любви, которые он говорил ей, ведь именно ее дагэ хотел видеть рядом с собой всю оставшуюся жизнь. И до сих пор хочет. Хуайсан надел кольцо на большой палец вместо безымянного - подошло - и снова покрутил его, любуясь преломлением света. - Почему не я? - одними губами произнес он. Горло закололо, а губы задрожали, словно от близких слез. Как же досадно, как обидно! Дагэ он не нравится, наверняка не нравится, иначе почему же он ищет чужой любви? Почему не возьмёт его? Ведь их любовь друг к другу - то же самое, что и любовь мужчины и женщины, разве нет? Такая же любовь, просто без секса. Хотя, если дагэ это очень сильно нужно, то Хуайсан был бы совсем не против как следует постараться, чтобы удовлетворить его. Он ведь ничем не хуже, ведь так? Но после того, как дагэ подарил Ванчжун это кольцо, он остался у неё на ночь, а не поехал домой... И все очень просто. Потому что он любит её и хочет её. Хуайсан тяжело сглотнул, погладив раскрытые алмазные лепестки цветка. Может быть, с этим кольцом он понравился бы Минцзюэ чуть больше? Хуайсан был бы не против, был бы готов, пусть дагэ и намного старше, и выше, и по крайней мере вдвое тяжелее, и пусть было бы - наверняка было бы - больно. Это можно и перетерпеть. Лишь бы он довольствовался только им. Лишь бы любил его сильнее, чем всех остальных. Хотя бы позволил любить его. Лишь бы признал, что Хуайсан тоже заслуживает им обладать.