Горизонт Событий

      Мальбонте прищурился, оглядев стоящую перед ним девчонку с плохо скрываемым отвращением, приподняв левую бровь и опустив правый уголок рта. Но в то же время сканировал глазами, размышляя, перебирал плюсы и минусы, и, наконец, небрежно бросил:       — Думаешь, я поверю той, кто по приказу Войны опоил меня какой-то дрянью? — слова, сказанные со сталью в интонации, источали явное презрение. — Думаешь, не понял, что он способен подослать тебя ко мне? — он раздраженно кивнул на дверь и приказал:       — Убирайся, — хлёсткий удар металлическим жгутом в воздухе. — Иначе отправлю Войне тебя частями.       Латри вскинула голову, осмелившись посмотреть ему в лицо. Захлопала ресницами в недоумении, но в глубине зрачков сверкнул вызов, непринятие, тотальное упрямство. Губы чуть задрожали, но умело скрыла, заговорив со спокойным достоинством и опустив плечи.       — Разве Война обрадовался бы, узнав то, что я Вам рассказала? Выдала его тайну. Разве это не подтверждает мою позицию…       Мальбонте отвернулся, прошёл к постели, насмешливо оскалившись. Дерзости ей не занимать. Но дерзости недостаточно для доверия.       — Ты ничего особенного не сказала, лишь подтвердила мои догадки, — он сел, широко расставив ноги и оперевшись ладонями на покрывало. Смотрел на неё, не сдвинувшуюся с места, мрачно, исподлобья, силясь понять, какую игру ведёт эта девчонка, считающая себя умнее и наблюдательнее, чем является на самом деле. Она выдержала укол, вновь опустив голову, сжимая зубы. Упорная — это хорошее качество. Может, она и пригодится в качестве расходного материала в одной из опасных игр.       — Что бы ты ни имела в виду под заверениями «буду полезна», тебе придётся доказать мне, что это так.       Мальбонте мог поклясться, что за шкирку оттащит её к Войне, если она сейчас попытается предложить ему своё тело в обмен на покровительство. Дешевый женский трюк. Девчонка скользнула по его лицу, плечам и рукам мимолётным взглядом, словно не была уверена, что правильно поняла подтекст. Но всё же уловила. Но ни похоти, ни слащавого поддельного интереса нефилим не заметил. Напротив, она как будто опасалась, что он потребует от неё чего-то предосудительного. Рабыня Войны… хочет стать рабыней Мальбонте? Звучит и правда двусмысленно.       — Что я должна сделать, чтобы убедить? — осторожно и вкрадчиво спросила она, вцепившись взором в непроницаемо каменное лицо нефилима. Он долго смотрел в ответ, дожидаясь, когда сломается и отвернётся в испуге, но девчонка по имени Латри терпеливо ждала.       — Ты должна доказать, что не на стороне всадников.       Латри гордо вздёрнула подбородок, перед этим кивнув самой себе, и широко облегченно улыбнулась, подняв ладони в сдающимся жесте.       — Я докажу, господин, и когда доказательств наберётся достаточно, Вы легко меня отыщите. А пока… — она замялась, кусая губы, словно не решаясь говорить, но всё же добавила: — Будьте осторожны на приёме, тёмные охвачены волнением.       Мальбонте с подозрением наклонил голову, пронзая её тяжелым взглядом, провожая им до самой двери, куда Латри зашагала так быстро, что едва не срывалась на бег. Она прошмыгнула в коридор, не прощаясь.       И он только тогда выдохнул, расслабил плечи, снова подумав о Вики. Что с ней сейчас? Что этот ублюдок с ней делает?       Мальбонте прикрыл веки, в бессильной злобе сжав челюсти и кулаки. Перед глазами всплывали образы… мерзкие, похабные, жестокие. От которых кровь стыла в жилах, воспламеняясь диким огнём бесконтрольной всепоглощающей ярости. И от собственного бессилия немели скулы. И бесполезно рассудку повторять бесконечные проповеди о безопасности и выживании. Одна лишь мысль, что Война владеет ею, сжимая в своих руках и придавливая к постели, причиняла душную, колючую, надсадную и тупую тяжесть в грудной клетке.       Нефилим сумел взять себя в руки, пождал губы, остужая усилием воли разбушевавшийся шторм. У него есть проблемы и важнее, нельзя поддаваться слабости и идти на поводу у эмоций, ведь это путь в могилу. Весьма логично, что отобрав одну игрушку, Война сразу же подкинул другую. Но если Вики точно не заодно с ним, ещё не настолько запугана и способна на протест, то эта Латри — дело иное, хотя и довольно убедительна.       Девочка, которая хочет выжить? Но откуда ей знать, что «новый хозяин» не окажется хуже прежнего?       За дверью заскреблись. Пьёны принесли чистую одежду. Мальбонте размял шею, попытался по привычке раскрыть крылья, поморщился. Он почти привык к этим вычурным, но в то же время совершенно простым нарядам. Атласным рубашкам, со сплошной тканью на спине, без необходимых прорезей для дополнительных конечностей. Одеваться было проще, спать и мыться — тоже. Но Мальбонте всё равно злило, что у него отняли необходимую часть тела, данную ему от рождения. Хвосты же некоторым не отрубают!       Война поспособствовал его спасению, тем самым разрушив план Смерти и усложнив общую задачу Всадников. В прошлом он любил Царицу, но значит ли это… что Третий до сих пор с ней заодно?       Нужно найти Левиафана, но в царстве Голода это сложнее: демоны рассеяны по всему городу, не по дому. Но они, наверняка, будут на приёме.       Ополоснувшись в душе, что представлял собой стеклянный вертикальный параллелепипед, висящий в воздухе над озером, и одевшись, он вышел из комнаты, желая изучить дом. Не пленник, его не запирали.       «Гулять по новой тюрьме не запрещено», — Мальбонте сам усмехнулся от иронии. Дом не был большим в сравнении с замком Смерти или даже особняком Войны. Воздушный, просторный, выстроенный из камня, стекла и зелени. Пустой. Ни души, ни звука. Тишина казалась бархатной, мягкой и уютной, но в то же время удушающей. Как будто запутался в одеяле и остро ощущаешь нехватку кислорода. Нефилим смотрел в каждое окно, вглядывался то в матовую гладь озера, то в огни замершего в вечности города. Старался прислушаться к звукам за каждой дверью. На втором этаже обнаружил гостиную с длинным диваном из чёрной блестящей кожи, что, словно змея огибал пространство. На стене, декорированной живым разросшимся виноградом, чьи сочные спелые ягоды насыщенного фиолетового цвета, лопались, капая на тёмный кафель красным соком, висел уже знакомый Мальбонте семейный портрет.       Приблизился, слыша звук своих решительных шагов, поднял подбородок, скользнул небрежным взглядом по Всадникам и сосредоточил пристальное внимание на красивом, источающим власть и гордость, лице Царицы. Он прищурился, настырно прожигая чёрные бездны её глаз своими, ничуть не боясь получить отпор. Смотрел в лицо врага, готовый противостоять ответной атаке.       Она уже пыталась убить его около портрета. Сейчас Мальбонте тоже наедине с картиной, и ничто не помешает Монрейн попытаться навредить ему. Но с другой стороны: это, всего лишь, картина. Не живая Тьма во плоти, не даже её отголосок… изображение. Смерть сказал, что она будет пытаться поймать свою добычу. Всадники Мальбонте не защитят. А ему что? Ходить и оглядываться? Бояться каждого шороха? Чёрта с два. Страхи в нём давно умерли. Рисковал, сам знал это, но другого выхода не было. Должен попробовать. Сделать первый шаг, попытаться. Его никто не собирался инструктировать на случай, если Царица найдётся, приходилось действовать наугад, самому пробивать путь. И чем раньше цель будет достигнута, тем… ближе свобода?       Лёгкий ледяной сквозняк едва заметно тронул пряди ниспадающей на правый висок чёлки. Мальбонте стиснул зубы, сжал кулаки так, что на предплечьях вздулись синие змеи вен, что стремительно наливались цветом копоти и пепла, наполнялись силой, которая нагло взывала к своему источнику.       — Ну же, госпожа… Я весь в твоей власти, — его губы исказились в жестокой усмешке. Мальбонте целиком сосредоточился на ощущениях, готовый к любому выпаду. Но не верил до конца, что получит ответ на свою провокацию. Играл, как малолетний демонёнок с огнедышащим драконом. Слишком просто. Но Монрейн всё же ответила.       Поток невидимой мощной энергии копьём вонзился в грудь Мальбонте, оборвал его дыхание. Вдох. А выдохнуть уже не получилось. Ядовитая голодная тьма расползалась по телу, растекалась по крови, бурлила в ней. Нефилим зарычал сквозь до боли сжатые зубы, стараясь вытолкнуть из себя эту эфемерную разрушительную мощь, упрямо продолжая смотреть в лицо Царице, и в какой-то миг ему почудилось, что её нарисованные кистью мастера губы дёрнулись в ухмылке, а в непостижимой глубине зрачков вспыхнул живой отблеск.       Агония нарастала, давила, рвала и терзала каждую мышцу и нервное окончание. Мальбонте лихорадило, кожа покрылась испариной и ознобом… ему стало холодно, так тоскливо и холодно, как бывало в детстве. Всеми покинутый. Один. В темноте. Чудовище, презираемое родным миром. Он задрожал, широко распахнув глаза, не поддавался, терпел, накапливая собственные силы для ответного рывка. Царица, словно рылась в его сознании, грубо перебирала воспоминания, варварски расшвыривала их. Крик боли и ненависти рвался из глотки, но натыкался на плотно-сжатые зубы. Напряжение росло, росло и росло, пока вдруг не достигло пика.       — Убей меня! — на голову обрушился звучный и низкий, полный мольбы и отчаянья голос. Смутно знакомый, но в то же время далёкий, искаженный и фонящий. Идущий отовсюду разом, нападающий стаей галдящих ворон, но в то же время извержением вулкана поднимающийся из глубин сознания. — Убей, умоляю!       Мальбонте чувствовал, как по его лбу стекают ручейки пота, что он вот-вот потеряет сознание. Перед глазами замаячали образы, пронеслись скоростным поездом в россыпи грохота и искр, что он не успел ничего понять, а потом всё прекратилось. Резко. Внезапно. Часто заморгав, он попятился назад, упал на диван, пытаясь отдышаться, откинул голову на мягкую и спасительно прохладную спинку и приоткрыл рот. Сердце таранило рёбра, неистово налетая вновь и вновь. Верхняя пуговица рубашки впилась в шею, оставляя вдавленный розовый полукруг, удушая. Мальбонте резким рывком дёрнул воротник, вырвав её, и та звонкими прыжками покатилась по отполированному гладкому полу. Дзынь, дздынь, дзыыынь.       Набатом по ушам. Нефилим поморщился, дёрнул щекой, постепенно приходя в чувства. Медленно открыл глаза и увидел перед собой прожженную дыру в картине на том месте, где только что ему улыбалась Монрейн. Ровный, словно вырезанный циркулем круг, за которым по обратной стороне стекла нескончаемым живым полотном текла вода.       Мальбонте выпрямился, удивлённо проморгался, тихо выругался. Что это было? Послание? Воспоминание? Видение будущего? Или Царица просто издевалась, извращая его мысли?       Он чувствовал себя грязным, измученным и уставшим. Решил найти хоть кого-то, чтобы сообщить о повреждении портрета, но особняк как будто вымер. Только на третьем этаже нефилим заметил приоткрытую дверь в одном из коридоров и подошёл, костяшками пальцев коротким стуком обозначив своё присутствие.       Чума красила губы, тщательно, жирным слоем выводила ядовито-розовую помаду, обводя нарисованный заранее контур. По обыкновению идеально уложенные волосы тугими змеями локонов ниспадали на ключицы. Костюм из белых атласных нитей облегал изгибы фигуры, словно вторая кожа. Отложив помаду, она оценивающе осмотрела своё отражение, повертелась и только после заметила Мальбонте. Вздрогнула, надменно передёрнула плечами, улыбнулась фальшиво и обольстительно.       — Пришёл утешить меня? Я не нуждаюсь, Война всегда был таким… Он никогда не уважал меня, только трахал.       Мальбонте промолчал, лишь заметил опустевший бокал из-под вина с отпечатками всё той же розовой помады. Несколько бутылок из мутного тёмно-зелёного стекла были разбросаны по полу. Сколько же она выпила? В комнате пахло сладкими духами и перебродившим виноградом. Чуме не с кем было поговорить, она одинока… а он стал невольным свидетелем её разбитости. Голод обнажал слабости всех… намеренно или же нет. В здравом уме и трезвости Чума вряд ли стала бы откровенничать.       — Я пришёл узнать, когда и куда мы отправимся, — невозмутимо соврал он, на что она надрывно и истерически расхохоталась, повернулась, процокала каблуками по полу, подходя к нему. Мальбонте не шелохнулся, ожидая, что ещё скажет Всадница. Из неё не обязательно тянуть слова. В состоянии обиды, задетой гордости и алкоголя она довольно предсказуема. Он не дёрнулся, когда Чума подняла руку с небрежной нежностью положив ладонь на его щёку.       — Ты красавчик. Но мои братья — дураки, если рассчитывают, что ты один решишь все наши проблемы.       — Почему же? — повёл бровью Мальбонте, чувствуя, как её длинные ногти царапают скулу. Не выдержал, отбросил от себя женскую руку, не позволив гладить себя, как щенка. На что Всадница только фыркнула.       — Потому что Смерть и Война считают Монрейн лучше, чем та есть на самом деле. Эта дрянь отравила их с помощью Любви. Только я и Голод видели истинную чёрную гниль её души.       Не только Война, но и Смерть? Поэтому он не рассказал о причинах вражды?       — Чего Монрейн добивается? — приподняв бровь, осторожно полюбопытствовал он. — Зачем ей всё уничтожать?       Он помнил себя в плену у собственной злобы. Когда страдал, когда ненавидел и страстно жаждал уничтожить мир, стереть его с лица, оставить пепелище, но вовремя понял, что таким образом лишь посмеётся над собой, станет ещё более одиноким. Властелином Пустоты, из которой уже не никогда не будет выхода. Неужели, Царица столь безрассудна, что способна обречь себя на это?       Чума скривилась, словно само имя резануло её слух, оскорбило, напомнило о собственной ничтожности, прожгло ревностью.       — Она возомнила себя способной бросить вызов Властелину, — сквозь зубы прошипела Всадница, принявшись оглядываться в поисках чего-то непомерно важного.       — Но они ведь равны по силе… — тактично напомнил Мальбонте, подталкивая разговор в нужную сторону. Чума хохотнула, будто он сказал глупость, покачала головой, комично надула губы.       — Ты забыл, что у него есть ещё мы… а у неё не осталось никого. «Не осталось ли…»       Мальбонте вновь подумал о Войне, чьи планы разгадать сложнее. Он предал Властелина, убил Любовь, но заслужил прощение, хотя при этом едва не восстал против него в попытке защитить Царицу. Или?.. Что-то не сходилось. В пазле, явно, не хватало значимых деталей, чтобы вся картинка собралась воедино.       — То есть она захотела единоличной власти? — Звучало правдоподобно, но всё ещё недостаточно, если учесть рассказ Мирэниелис, где Царица стояла за Властелина горой. Чума сопротивлялась, но по лицу заметно, как ей не терпелось высказать всё, что копилось долгие столетия.       — Не во власти дело, а именно в Любви! Это она затуманила разум Монрейн!       — Как я понял, Любовь задела и тебя тоже по отношению к Войне, — спросил он, намеренно провоцируя, покалывая тонкими отравленными иглами, выжимая информацию по капле, как из натянутого каната, но Завоевательница отмахнулась, подхватив с софы маленькую сумочку из белой кожи на длинной серебряной цепочке. Внутри неё что-то жевала, удерживая в розовых лапках, жирная крыса.       — Я придумаю и от неё лекарство, в конце концов, для этого я создана, — обронила Чума, направилась к выходу, и шпилька её туфли неудачно скользнула по гладкому камню, подвернувшись, но Мальбонте поймал Всадницу за локоть, спасая от падения. Он держался, словно статуя, прямой и ледяной. Она улыбнулась ему, пошло растягивая алые губы в пьяной улыбке.       — Идём, щеночек, повеселимся, а то ты всё время хмурый.       Её так и пришлось вести под руку.

***

      Война выволок меня из дома за поводок, как робкую, дикую собаку. Ошейник уже успел натереть шею, и чувствительная покрасневшая кожа саднила при каждом новом нажиме, потому я старалась поспевать идти, чтобы не стереть в кровь. Не заживёт. На шпильках быстро передвигаться было сложно, потому я часто семенила по камню, кафелю, стеклу, лестницам, издавая звуки, как от тарабанящего ливня. Хуже того, что надетое на меня платье, если его можно так назвать, открывало вид на все прелести тела, лишь тонкими лентами закрывало соски и лоскутом ткани и ниток висело на талии, пряча промежность. Отвратительно, унизительно. Я любила откровенные наряды, короткие юбки, выразительные декольте, открытые плечи, но не настолько же! Выйти практически голой к толпе обезумевших от похоти демонов — идея крайне сомнительная. И вера в то, что этот мудак Война не бросит меня им на растерзание, не слишком успокаивала. Сам он вырядился, словно на красную дорожку собрался. Приталенный элегантный костюм-тройка насыщенного винного оттенка, лакированные туфли из кожи какого-то чешуйчатого животного и зализанные на затылок белые волосы.       Я не знала, куда и как мы отправимся, но надеялась, что обойдётся без дракона. Однако во дворе ждала… карета, запряженная четвёркой отвратительного вида клыкастых тварей, по восемь или девять ног, произрастающих из длинных змеиных тел, у каждой.       — Зачем ты тащишь на банкет рабыню? — нашла в себе смелость спросить я, когда Война запихнул меня в карету на белоснежное велюровое сиденье и сел следом, захлопнув за собой дверцу. Он снисходительно и саркастично ухмыльнулся.       — Не надейся, что останешься одна дома и улизнёшь во Дворец Любви.       От его слов что-то ледяное и склизкое поползло по позвоночнику, и я невольно сглотнула. Но мурашки на коже невозможно было скрыть ничем, они стали только заметнее под невозмутимым и проницательным взглядом Всадника.       — Голод ведь показал тебе это место, как и портал, туда ведущий.       Не вопрос — констатация. Я опустила глаза, но Война рванул за поводок, вынуждая снова поднять голову и прикусить губу от боли. Радужки Всадника налились кровью и огнём от наполняющего его скрытого, первобытного гнева. Он прошипел сквозь сжатые зубы, намеренно делая мне больно.       — Не рассчитывай, что в этом мире у тебя есть место, где ты сможешь спастись от меня.       Хватка ослабла, и я смогла выдохнуть, пальцами забравшись под ошейник и скривившись от резких неприятных ощущений. Война, как ни в чём не бывало, щёлкнул пальцами, и твари заскребли по выложенной широкими сплошными плитами дороге, унося нас по направлению к городу.       Восьминогие тащили карету по глянцевым улицам, заставленным небоскрёбами с зеркальными витражами окон, упирающимися в небо, неоновыми вывесками, мерцающими всеми цветами, кричащими рекламными плакатами. Ни машин, ни прохожих, ни мусора, ни признаков жизни, словно это не город, а игрушечный макет в натуральную величину. Я ждала, что мы приедем в ночной клуб, казино, ресторан, но карета остановилась на площади, где возвышалась исполинская мраморная статуя совокупляющихся любовников.       Выгравированная с такой точностью деталей, текстур и изгибов, что стало жутко. Словно это великаны, застывшие в камне в момент соития. Мужчина сжимал бёдра женщины, удерживая её на руках, его каменный фаллос, погруженный в неё, с ракурса человеческого роста вызывал смущение и желание больше не поднимать голову.       Площадь была полна тёмных, согнанных сюда неизвестно откуда, они толпились по периметру, оставляя свободным самый центр.       — Что здесь будет? — вопрос сам сорвался с губ, но Война не снизошёл до ответа, лишь до многозначительной улыбки. Распахнул дверцу, дёрнул за цепь, и я невольно вывалилась следом, чудом не распластавшись на каменной кладке площади. На нас смотрели, как на грёбанных звёзд Голливуда, выползших из лимузина. Голодные алчные, напуганные взгляды, полные немного обожания, желания и ужаса. Война, не обращая ни на кого внимания, потащил меня к самой статуе, и в этот момент я заметила, как на маленький балкон, расположенный прямо в месте соития любовников вышел Голод. Он обозначил своё присутствие громким приветствием, сказал что-то про безопасность, на что толпа отозвалась единым ошеломленным вздохом, потом про то, что у всех есть слабости, и отдаться им не грех. И в этот же миг город словно вспыхнул новой порцией огней, открылись двери казино, ресторанов и борделей, зазывая гостей. И Тёмные, как по приказу синхронно ринулись, кто куда, словно одержимые шопоголики на распродаже. Если бы мы с Войной в это время уже не подошли к каменным дверям, вырезанным прямиком в пятке статуи, нас бы просто затоптали.       Внутри было прохладно, пахло шампанским, сигарным дымом и чем-то ещё утомительно сладким. Вверх вилась широкая лестница, словно вылепленная из окостеневших кровеносных сосудов и вен. Окон не было, пролёты освещали радужные масляные фонари. Рядом тут же находился стеклянный лифт, в который и подтолкнул меня Война, так что высоты лестницы и количества ступенек испугаться я не успела.       Мы приехали в основную залу довольно быстро, Война всё время молчал и смотрел в одну точку перед собой, как вышколенный дисциплинированный солдат, даже жутко было видеть его таким задумчивым и серьёзным. Когда стеклянные створки лифта разъехались, перед нами открылось просторное помещение, мало чем отличавшееся по интерьеру от дома Голода. Та же лаконичность, фактурный камень, бассейны и джакузи с тёмной водой, барные стойки и столики, вырезанные прямиком из куска не отшлифованного гранита, кожаные диваны, кресла. Кальяны, бильярдные столы, зоны для рулетки, залы для покера, шесты для стриптиза, яркие красные двери, ведущие в приватные комнаты, словно тоннели в муравейнике. И всё это тянулось по спирали на несколько этажей вверх.       А там, где каменный член снаружи вонзался в каменное лоно женщины, прямо из огромной головки вырывался фонтан игристого белого вина, что растекалось по расставленным пирамидой горкам бокалов для гостей, а дальше по пронизывающим пол каналам, вдоль которых также стояла посуда. Зрелище, мягко говоря, не аппетитное, но гостей, по всей видимости, ничего не смущало.       Здесь собрались высшие чины тёмных, в отличии от площади, где осталась основная часть пленных, которых теперь просто разогнали по улицам без всякого надзора. Сюда же привели Наместников с ближайшей свитой и тех, кто в элитах своих миров имел хоть какой-то вес. Я сразу заметила Люцифера и Мими, но даже не поняла, испытывать ли мне облегчение или тревожиться. Я сражалась за их свободу, как могла, хоть то и бесполезно, к тому же глупо. Их же, похоже, моя судьба не волновала вовсе.       Невольно поискала взглядом Мальбонте, но его нигде не было, зато Голод сидел на мягком диване из золотистой кожи в приватной зоне, расположенной на своеобразном помосте, откуда открывался обзор на весь нижний зал. В одной руке он держал бокал вина, во второй — сигарету. Рядом облаченная в броню восседала Мирэниелис, а также Ледышка и Мертвец. В бурлящем бассейне плескались игривые русалки, чья чешуя переливалась в свете прожекторов. Я успела задаться вопросом, настоящие ли у них хвосты, когда мы с Войной проходили мимо. На шестах вдоль зала крутились фигуристые нимфы с зелёной, синей, красной и даже фиолетовой кожей, полностью обнаженные и мало похожие на людей. С рогами, копытами, птичьими лапами, хвостами, тремя, четырьмя, шестью грудями, несколькими головами и руками. Но все стремились продемонстрировать свои достоинства и привлекательность. Вокруг них собирались толпы мужчин, одержимых похотью, они подбадривали, кричали, пускали слюни, тянули конечности к танцовщицам, но никто пока что не пересекал черту.       Война буквально затащил меня в эту сраную вип-ложу и усадил на пол, как собаку, а сам расположился на диване, широко расставив ноги и вытянув руки вдоль спинки.       — Самка сменила хозяина? — противно скрипуче хохотнул Ледышка, пройдясь по мне сальным взглядом. Он даже облизнулся так, что я невольно задрожала от омерзения. — Что там с тем выскочкой? Не иначе отправился к Царице?       Мертвец на это заржал, булькая внутренностями. Воительница в броне тактично ухмыльнулась. Голод затянулся сигаретой. Война же весёлости не разделил, и одного взора, острого и беспощадного, как лезвие его меча, хватило, чтобы Ледышка подавился своим смехом, присмирел и весь сжался, как испуганная вошь.       — Я думала, ты придёшь с Чумой, она задерживается, — перевела тему Мирэниелис, постучав стальными когтями по обивке дивана, на что Война хмыкнул, приподняв брови.       — Я ей не нянька, — бросил он, зачем-то опустив ладонь мне на голову и погладив, словно я и вправду животное. Я сжала зубы, вывернувшись, на что Всадник резко сомкнул кулак на макушке, намеренно причиняя боль. Но смотрел при этом на Голода, да так, будто собирался просверлить в брате дыру. Тот лишь пожал плечами, не удостоив ответным вниманием.       В зале громыхала музыка, лилась водопадом со всех сторон и не была похожа ни на одни звуки, издаваемые знакомыми мне музыкальными инструментами. Совершенно потусторонняя, неземная. Я снова нашла глазами Люцифера, что у барной стойки переговаривался с Астаротом. Мими тем временем выглядела бодрой, даже весёлой, она танцевала с бокалом в руке, ритмично покачивая бёдрами в такт мелодии. Всё шло более чем прилично, но меня всё равно била дрожь при мысли, что Голод вновь может «подшутить», и всю эту толпу Тёмных, запертых в замкнутом пространстве, охватит безумие.       Наместники и Всадники что-то обсуждали, но я не вслушивалась, вообще старалась не поднимать голову и больше не привлекать к себе внимания, пока не заметила приближающегося Мальбонте под руку с Чумой, что еле переставляла ноги на высоченных шпильках и улыбалась, как школьница, напившаяся на выпускном. При виде нефилима мне захотелось провалиться сквозь пол, спрятаться, лишь бы не видеть его. И лишь бы он не видел меня такой безропотно униженной.       Но, конечно же, увидел. Я кожей ощутила его пристальный тяжёлый взгляд на себе, прокатившийся жгучими иглами по всему телу. Захотелось прикрыться, разреветься, исчезнуть, но я сидела смирно с выпрямленной спиной и держалась, смотрела перед собой.       Чума вызывающе хохотала, поглаживая его по предплечью, буквально висла на нём, и это заметили все присутствующие. Война испепелял сестру прищуренными злыми глазами. Голод казался совершенно безучастным. Ледышка и Мертвец пялились на Мальбонте с завистью, а на Чуму с неприкрытой в буквальном смысле похотью. Даже их отростки между ног напряглись, отчего мне пришлось подавить навязчивый рвотный позыв.       Мирэниелис вальяжно приласкала собственных рабов, сидящих у её ног на другом от меня конце дивана. Их с нею было пятеро.       — Простите, мы задержались, — проворковала Чума слащавым голосом, метнув на Мальбонте полный желания взгляд, и снова расхохоталась, прошла к дивану и уселась между воинственной наместницей и Голодом. От её тона и многозначительного внимания в сторону нефилима меня передёрнуло. В груди шевельнулось неприятное жгучее чувство, ядом разливающееся вместе с кровью.       «Не мог же он… ведь не стал бы… даже ради своей выгоды».       Охваченная удушающей обидой, я осмелилась украдкой посмотреть на нефилима, что сел поодаль от остальных и выглядел по-прежнему невозмутимым, серьёзным и холодным. Он не удостоил меня вниманием, словно и для него я была пустым местом. Словно… он окончательно уступил меня Войне, сделал выбор в пользу своей безопасности, избавился от рычага… Или я вовсе напридумывала себе, что как-то важна ему?       «Какое мне дело?» — убеждала себя, а при этом настырно искала его внимания, хотя бы взгляда. Чуть ли не кричала:       «Посмотри на меня! Хотя бы намекни, что ты меня не бросил на растерзание этим уродам! Пожалуйста!»       Бесполезно. Ледяная непробиваемая скала, красивая в своём беспощадном равнодушии. И как я посмела ожидать чего-то иного? Да ещё и от своего врага?       Не Мальбонте, а собственные ожидания сейчас мучительно медленно прожигали дыру в моей груди, вырывая сердце, лопая сосуд за сосудом, перекрывая кислород. Глупо надеяться… я могу рассчитывать только на себя. Напоминание царапнуло грудную клетку с внутренней стороны, да так, что онемели органы. Я впилась пальцами в ладони, чтобы никак внешне не выдать своего смятения и отчаянья. Хладнокровие — это броня, пора и мне её примерить.       Светская беседа о городе, увеселениях и способе построения зданий тянулась долго, однообразно и скучно, но все участники усиленно демонстрировали заинтересованность разговором. Кроме Мальбонте и Войны, которые глядели друг на друга так мрачно и твёрдо, словно уже сражались в поединке на смерть. Докурив очередную сигарету и опрокинув бокал с золотистой жидкостью залпом, Голод воодушевлённо хлопнул ладонями по коленям, поднявшись.       — Так, хватит этих унылых обсуждений, мы здесь собрались не за этим, — он щёлкнул пальцами, и музыка тотчас стихла, погасла, подобно свече под внезапно налетевшим ветром. Тёмные перестали танцевать и делать вид, будто забыли, где находятся. Даже танцовщицы слезли с шестов и растворились в неоновом рассыпчатом полумраке. Кто-то направил прожектор прямо на Голода, чтобы всё внимание гостей сфокусировалось на нём одном. Всадник лучезарно и приветливо улыбнулся, показывая всем и каждому, что именно он сегодня хозяин вечера.       — Я вас приветствую, дорогие гости, в своих владениях, — начал он громко, заученно и торжественно, словно до этого неоднократно репетировал речь перед зеркалом. — У меня, наверняка, веселее, чем у Смерти?       Прервался, ожидая реакции, и по ошарашенной толпе прокатился вздох неуверенного одобрения. Всадник умел настраивать массы, разогревать, вызывать интерес. Будь он простым смертным в моём мире, стал бы популярным телеведущим или стендап-комиком. Здесь же в общем нервном напряжении его образ и поведение казались несуразной издёвкой. Голод походил на маньяка, строящего из себя добряка, чтобы усмирить бдительность жертв. Он говорил что-то о городе, о том, что в нём есть развлечения на любой вкус, что пока они его гости, могут ни в чём себе не отказывать. Я меж тем заметила, как Мими показала на меня пальцем Люциферу, дёрнув того за рукав, и глаза Владыки Ада вспыхнули красным, неистовой яростью. Он рванулся к помосту, расталкивая собравшихся перед ним, но остановился в бессилии сжимая кулаки и зубы.       «Ох, Люцифер… ты такой отчаянно смелый, хоть это и безрассудно» — подумалось мне, но мысль о том, что хоть кому-то не всё равно на меня, согрела, придала сил, как и прежде. Хотя по сути говоря, какое Люциферу дело? В чём выгода? Зачем ему подставляться из-за меня? Просто так… Просто потому что не может иначе? Или… потому что не способен удерживать свою злость в узде? А это не доведёт до добра. Пустой подвиг, хоть и сумевший немного разогнать мою тоску.       Голод сбился в очередной раз, прикусил губу, затем облизал её кончиком языка, почесал затылок, вспоминая, что ещё хотел сказать, но потом беззаботно махнул рукой.       — А впрочем плевать, чувствуйте себя свободно, пока можете. Развлекайтесь, пейте, ешьте, трахайтесь, живите, пока живы!       Толпа зашумела, явно обрадованная. Кто-то даже выкрикнул нелепое: «Это мы всегда готовы!»       Война красноречиво кашлянул, привлекая внимание брата.       — Ах, да, — Голод поднял указательный палец вверх, вновь заставив всех напряженно замолчать. — Мой брат хочет сделать для вас объявление.       Война поднялся, встал рядом с братом, расставив ноги на ширине плеч и положив руки на пояс. Прямо истинный генерал. Свет рассеялся, луч прожектора пронёсся по собравшимся, замершим в испуганном ожидании.       Третий наклонил голову и обвёл толпу оценивающим взглядом исподлобья.       — Я знаю, что многим из вас претит этот дом, и вы только и жаждете его покинуть. Потому я дам вам такую возможность, но не всем, а лишь достойным.       Все молчали, лишь перешептывались между собой.       — И кто же достоин? — заинтересовалась Мирэниелис, сидящая за спиной Войны. Спросила так, чтобы слышали все, озвучила общий очевидный вопрос, на что Всадник обернулся с довольной многозначительной улыбкой и развёл руки в стороны.       — А достойным станет тот, кто победит в турнире. Самый сильный, выносливый, умный. Участвовать могут не все, это добровольно. Победители получат приз, проигравшие — умрут.       Над головами гостей пронёсся ропот, в воздух взвилась энергия страха. Но многие задумались, в том числе и Люцифер. Я видела эту страшную решимость в его лице. Всё или ничего. Война закинул удочку и сел на своё место, совершенно потеряв интерес к оживленной его словами публике. Теперь он смотрел только на Чуму, словно больше не замечая никого из присутствующих. Голод ответил на несколько вопросов, выкрикнутых смельчаками.       — Вы можете вписать свои имена в книгу, что находится у пьёнов. А пока развлекайтесь.       И музыка, подчиняясь воле хозяина вечера, заиграла вновь. Воздух наполнился курениями, ароматами алкоголя, смехом, напряжение постепенно спадало. Кто-то танцевал, кто-то пил, у всех появилась общая тема для обсуждения. Мальбонте смотрел в зал, не участвуя в пустых беседах Всадников и Наместников, словно спасатель на пляже: безучастно и сосредоточенно одновременно. Вскоре Чума с Мирэниелис под руку спустились в зал и смешались с танцующими на импровизированном танцполе. Слуги Наместницы уползли следом за ней. В отличии от бала Смерти, здесь плясали, кто во что горазд, не придерживаясь определённого стиля или культуры, что негласно представлялась классической для всех миров.       Война проводил сестру долгим тяжелым взглядом. Он дождался, пока ложу покинет и Голод, а после рявкнул на Ледышку и Мертвеца:       — Свалите, видеть вас тошно.       Те не рискнули ему перечить. Мальбонте даже не думал принимать подобное обращение на свой счёт и реагировать. Он бы не сдвинулся с места, даже если бы Война обращался и к нему тоже.       Всадник сверлил нефилима взглядом, но тот делал вид, что не замечает, или попросту игнорировал. Пальцы Войны нащупали поводок на сиденье, тянущийся золотой цепью к ошейнику на моей шее. Я вся напряглась, мысленно приготовившись к очередной порции дешевых унизительных манипуляций, но он только дёрнул меня ближе, сухо приказав:       — Принеси ещё вина, рабыня, живо, — он швырнул цепь мне в лицо, всем видом говоря, что если я сейчас же не уберусь отсюда, мне не поздоровится.       Он хотел остаться наедине с Мальбонте? Зачем? Что ему нужно от нефилима.              Я ощутила на спине мимолётный взгляд Наместника, когда торопливо спускалась по ступенькам. Смешалась с толпой, сжимая с руках проклятый поводок, но любопытство подвело, и я оглянулась, чтобы убедиться: меня никто вниманием не провожает. Повернула вправо, незаметно обошла ложу, что располагалась на возвышении в центре зала, питаилась с той стороны, где стояли диваны. Сердце так сильно колотилось от волнения, что ладони вспотели. Из-за музыки ничего не было слышно, но часть слов я всё равно разобрала, напрягая весь свой слух.       — Долго же ты тянул с разговором, — невозмутимо поддел Мальбонте, будто давно готовился к предстоящему. Война усмехнулся, встал, подсел к нему ближе, но всё ещё сохраняя дистанцию.       — А ты не дурак, нефилим. Сам догадался или девка донесла?       Мальбонте не удостоил его ответом, а я не поняла, какая именно «девка». Если речь обо мне, то это может быть только подслушанный невольно разговор с Чумой перед ритуалом… но я толком ничего из него не поняла.       — Начистоту, Война: мне известно про зелье и про то, что ты помог рухнуть плану Смерти, обеспечив моё выживание. Теперь, полагаю, ты озвучишь цену за моё спасение?       У меня душа ушла в пятки, а руки задрожали так, что едва получалось унять. Я старалась слушать, жадно хватая каждую букву, но кровь шумела в висках, смешиваясь с басами музыки, что разобрать что-то было сложно. Но сухой ответ Всадника я услышала чётко, словно сама сидела рядом с ним.       — Ты отплатишь мне информацией, Мальбонте. Если Царица заявит о себе, я должен узнать об этом первым.       Угроза в его тихом голосе казалась физически ощутимой, как демонстрация силы, как поэтапное перечисление всех ужасов, пыток и лишений, что обрушатся на голову Мальбонте в случае неповиновения. Но насколько я знала нефилима, его трудно запугать. Ему нечего терять, кроме разве что собственной жизни, нашего дома, если тот для Мальбонте важен, и… меня. Но и то в качестве гарантии сохранения родного мира.       Решив не медлить с вином и опасаясь быть пойманной, я рванула к фаллосу-фонтану, лавируя между гостями. Но не успела отойти достаточно, как Война подорвался и буквально сбежал с помоста, снося на своём пути всех, кто в силу нерасторопности не успел уступить дорогу, шёл прямо по ним, не обращая внимания на вопли и хруст конечностей.       Рванул искать меня? Я попятилась и налетела на кого-то спиной. Зверского вида Тёмный оскалил гнилую пасть, агрессивно обернувшись.       — Ммм… светлая рабыня? — прошаркал он на ломаном общем языке, на каком говорили все в мире Всадников. — Иди сюда, не бойся. Меня не впечатлило, я лишь скрестила руки на груди.       — Бояться надо тебе, если тронешь. Я принадлежу Войне. Войне… Мальбонте, да хоть самому Властелину…       Произносить это вслух без брезгливой гримасы сложно, но на всяких уродов действует убедительно. Гнилозубый живо ретировался, а заодно расступились и все ближайшие, тоже до того бросающие на меня липкие взгляды. Крепче сжав свой золотой поводок, я пошла вперёд, гордо подняв голову, выпрямив плечи и уповая, чтобы чёртово недоплатье хоть как-то скрывало задницу. Хотя моя нагота в этом зале не являлась чем-то выдающимся. Некоторые женщины, не считая танцовщиц, и вовсе не признавали одежды.       В зале царила возбужденная атмосфера, порожденная азартом от предстоящего турнира. Самые решительные выстраивались в очередь к книге, чтобы записаться на участие. Я осторожно пробиралась к стене, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не очутиться в давке. Подобралась к фонтану, осторожно взяла один из изящных бокалов на витой ножке с вершины пирамиды, задержалась посмотреть на «фонтан», откуда извергалось вино.       Хотела выпить, но не стала из-за пришедшей в голову отвратной ассоциации этой жидкости с мочой, хоть и пахло пойло изумительно.       Не спешила возвращаться к Войне, решив осмотреться. На столиках стояли закуски, некоторые из них даже выглядели аппетитно, и мой желудок тут же вспомнил, что не ела с момента… А вот этого вспомнить не удалось. Я даже не ощущала вкуса, поглощая еду, чувствуя, как вместе с ней меня наполняют и увядшие силы. Настроение точно улучшилось, и я всё же отхлебнула из бокала, повернувшись спиной к каменной головке члена, производящей этот «волшебный нектар». Вкусно. Изысканный букет растворился на языке, порождая дурманящее фруктовое послевкусие. На меня поглядывали, но подойти не решались. Кто-то наступил на цепь, когда я шла обратно к фонтану, чтобы взять ещё бокал для Войны, и раздраженно обернулась, чтобы высказать возмущения неуклюжему мерзавцу, но позади уже никого не оказалось. Зато стоило мне приблизиться к стеклянной пирамиде вновь, как из-за неё вышел Мальбонте. Молчаливый, серьёзный и загадочный.       Я напряглась, уставившись на него, не зная, как себя вести, что сказать… Хотелось накричать, дать пощёчину за то, что так просто отдал меня Войне, но я осадила себя и свои пустые эмоции. Он не хочет позволять Всаднику манипулировать собой, оно и ясно…       Нефилим едва заметно кивнул в сторону тяжелой портьеры, скрывающей если не окно, то точно замаскированный выход на крошечный балкончик над площадью. Свежий воздух с запахами гор и полевых цветов опьянил, но от высоты закружилась голова. Какая же огромная эта чёртова статуя, а мы маленькие, словно блохи на мраморных телах этих любовников. Балкон имел низенькие перила, едва достающие до колен, и такой узкий, что я невольно отпрянула, боясь упасть, и налетела на стоящего позади Мальбонте. Крепкое сильное тело, широкая грудь и плечи, сильные руки с узлами мышц, обтянутых тканью рубашки. Дыхание сбилось, участилось, замерло на миг, когда он властным жестом развернул меня к себе лицом и требовательно посмотрел в глаза, пытаясь прочесть мысли, постигнуть чувства, вытряхнуть их, обнажить… Горячие длинные пальцы буквально впились в мою кожу, выдавая его беспокойство.       — Что тебе нужно? — в недоумении спросила я, не спеша отступать, не собираясь вырываться из его рук или протестовать. Просто узнать… понять… зажечь маленькую надежду. Словно опомнившись, отряхнувшись от оцепенения, Мальбонте сунул пальцы в карман брюк и вынул оттуда маленькую ампулу, наполненную тёмно-бордовой жидкостью. Кровь?       Не успела я отпрянуть, как он обхватил мою ладонь своими, вложил в неё сосуд и сжал пальцы, чтобы не выронила.       — Подлей это Войне в вино. Он должен выпить.       И всё? Ради этого он меня вытащил? А чего я, дура, ожидала? Что после одного поцелуя между нами что-то изменится? Мне бы этого хотелось…? Нет! Я прикусла губу, осознав, что только что солгала самой себе. Кивнула, стиснув ампулу, даже не зная, куда её деть, чтобы не выпала. Разве что в смешное декольте… закрепить под лентами?       — Хорошо, — я сухо и послушно кивнула, стараясь больше не смотреть нефилиму в глаза, боясь вспомнить свою чёртову слабость, так ярко продемонстрированную Голодом… И покрыться краской до самых ушей. Не время. Не место. Не сейчас.       Но Мальбонте, видя моё замешательство, не спешил уходить. Обхватил подбородок двумя пальцами, поднял мою голову, вынуждая глядеть на себя. Обжёг льдом, за которым пряталось нечто похожее на чувство вины.       — Он… что-то с тобой сделал?       Он спросил это так, словно у него свело скулы. Сквозь спазм и онемение нервов лица. Еле выдавил вопрос, продолжая сверлить чёрными жгучими безднами глаз. Я опешила, осознавая суть, окатившую стыдом и смущением. Но Мальбонте ничего не смущало, ничего не могло встать на пути его безжалостной откровенности. А если бы и сделал, то что?       — Нет, — выдохнула я, пораженная тем, какую бурю скрывало непроницаемое лицо нефилима. Услышав это, он сухо кивнул, сглотнул слюну и отпустил меня, медленно выпрямился в явном облегчении.       — Он пытался, но я… сказала, что тогда ты… Я… нашла, как выкрутиться, — я потупилась, ощущая, как дрожат губы, как электричество струится по венам, наполняя импульсами и пальцы рук. Мальбонте порывисто притянул меня к себе, заключив объятия, а я сумела только ошеломленно вздохнуть, цепляясь за его рубашку на груди, уткнувшись лицом туда, где беспорядочно быстро колотилось сердце.       — Хорошо. Ты молодец, — сдержанно похвалил он, опустив сухую горячую ладонь мне на макушку, чуть массируя волосы. А сам смотрел куда-то вдаль и говорил механически, безымоционально, как робот. — Он не убьёт тебя и не тронет, пока я ему нужен. Пользуйся этим. Говори всё, что поможет избежать проблем.       — Моя сохранность — гарантия твоей покорности, — напомнила я вслух сама себя. — Потому что я Наместница, и без меня наш мир обречён.       Мальбонте помедлил, стиснул зубы до скрипа, но лишь крепче прижал меня к себе, впиваясь пальцами в лопатки и вместе с тем поглаживая шрамы, оставшиеся от крыльев, и этим согревая вьюгу подкожного озноба теплом своего тела.       — Верно.       — Рада, что у тебя есть план, — я отстранилась, но не спешила высвобождаться из рук. Мы стояли одни, зажатые между мраморными исполинами и городом, оба лишенные крыльев. Смотрели друг на друга, сражались в зрительном бою.       — У меня всегда есть план, — приподняв густые тёмные брови, сказал Мальбонте и прищурился, стоило мне позволить себе опустить взгляд на его губы. Не мешкая, не дожидаясь, не разрешая себе самой отреагировать единственно верно, я потянулась и поцеловала его. Дерзко, безрассудно, нагло. Вторглась в личное пространство, преступила границы. И поплатилась.       Он сомкнул ладонь на моём затылке, запустил большой и указательный пальцы в волосы, чуть потянул до сладкой приятной боли, отстранив от себя. Его колкие глаза мучительно и жадно пожирали мои, словно ища в глубине правду, сулящую вскрывшийся подвох.       — Зачем ты это делаешь? — спросил сурово, с подозрением, но до умопомрачения волнующе.       — Ты сам сказал, что мы не должны стесняться своих желаний, — прошептала я пересохшими губами и невольно облизнула их, заметив, с каким голодом он проследил за незначительным движением языка.       — Я хочу… и готова это признать…       Что во мне говорило? Влияние Голода? Собственная безысходность? Подавляемое, но всё равно прорастающее влечение?       Мальбонте не дал поразмыслить над ответом. Резко притянул меня к себе, всё ещё держа за затылок, накрыл губы яростным жарким поцелуем. Он кусал, сминал мои губы, вылизывал их, упиваясь вкусом, а я попросту таяла. Цеплялась за его рубашку, обнимала за шею, прижималась близко, вдыхала его запах.       Горячо и мокро. Мне кажется, я ни с кем не целовалась так искренне и самозабвенно, что хотелось выпить его полностью, поглотить, раствориться в нём. Голова кружилась, словно это чёртов эротический сон.       Мальбонте скользнул ладонями по моим волосам, плечам, спине, ниже…       Погладил поясницу, положив обе руки на бёдра, и рывком двинул на себя, чем выбил несдержанный, шокированный стон. Я прижалась к нему низом живота, чувствуя сквозь одежду, насколько он возбужден. Опасная близость на грани сумасшествия. Тело подводило, между ног растекался жар неутолимого напряжения. Я стояла перед ним фактически голая! Набухшие соски натянули проклятые ленты ткани. Как назло перед глазами в красках сверкнуло воспоминание о том, что я делала наедине с Голодом, о ком думала… и ласкала себя.       Мальбонте удивлённо вскинул брови, сильнее сжимая мои бёдра, но не переходя черту пошлости, не перемещая ладони на ягодицы. Он ухмыльнулся полупьяно, глаза заволокло мутной дымкой желания. Прижал меня к стене спиной. Наклонился, чтобы поцеловать шею. Его горячее дыхание, огненные поцелуи и нежные объятия распаляли, заставляли плавиться, призывно тереться об него, уже не заботясь о наготе, шептать на ухо мольбы не прекращать. Я могла бы кончить только лишь от предвкушения прикосновений. Но он не спешил. Провёл языком по ключице, чуть поддев спускающуюся от плеча к груди тонкую полоску ткани, мазнул по ней подушечкой большого пальца и замер на соске, легонько ущипнув, от чего тот отозвался ноющей болью и набух ещё больше в предвкушении ласк.       — Ммм, — я закрыла глаза, отдаваясь ощущениям, что казались ещё острее от мысли, кому именно я готова позволить многое. Мальбонте чувствовал, что я уже на грани, знал, что не могу даже стонать, а покорно жду продолжения. Податливая, послушная, готовая на всё, что прикажет. На всё, что пожелает, сдавшаяся. Даже если сейчас он опустит меня на колени и попросит ублажать его ртом, я это сделаю. Одна лишь мысль чертовски возбудила, да так, что я судорожно дрожащими руками решительно потянулась к его паху, но нефилим с усмешкой перехватил мои руки. Прошептал на ухо, прикусив мочку зубами, оставив на ней влажный жадный поцелуй:       — Мы не можем позволить себе зайти дальше сейчас.       Вспышка, осознание, возвращение в реальность. Я припала к его плечу, готовая расплакаться от благодарности, что не воспользовался моей слабостью, не наказал таким образом за прошлое, что ещё чёрной тенью висело между нами. Но тело отказывалась подчиняться разуму, ныло, стонало, покрывалось испариной.       Мальбонте хотел отойти, сделал шаг назад, но я не отпустила, вцепилась в него мёртвой хваткой, сгорая от стыда и желания. Не смея решиться, но и не в силах отпустить.       — Не думай, что я… не думай… — голос звучал жалко, надломленно, я ожидала, что он рассмеётся моим нелепым попыткам оправдаться, но он не смеялся. Только провёл пальцем по моей щеке… подбородку, едва задел нижнюю губу, что припухла от долгих поцелуев.       — Тише… я сделаю, как ты хочешь…       Его шепот лился мёдом в мои уши, и охвативший изнутри огонь не торопился утихать. Мальбонте смотрел мне в глаза, пленяя взглядом, не позволяя думать ни о чём другом, кроме него. И я сжимала зубы от злости, что не могу противиться, что совершенно безвольна перед ним.       А потом он опустил вторую руку между моих ног, ласково проведя ею по груди и животу.       Мне было так стыдно, что ублюдок Война не позволил надеть бельё под это недоразумение вместо платья. Но стоило почувствовать уверенные пальцы Мальбонте на своём клиторе, как разбухшее до предела напряжение взорвалось мириадами осколков и искры перед глазами посыпались. Я задрожала в оргазме, прильнув к нему, спрятав лицо на его груди, укусив за ключицу сквозь ткань рубашки. Внизу всё пульсировало, текло и взрывалось, не спеша успокаиваться, плавилось, растекалось смолой… сводило с ума.       Мой бог… что же я наделала. Но на удивление не жалела об этом…       Он помог встать на ноги, хотя я всё ещё держалась за его плечи, стараясь выровнять дыхание. В спешке поправила свою одежду, попутно сражаясь с неловкостью, что неизбежно нахлынула на смену возбуждению.       — Это…       Мальбонте отошёл, оправил рубашку, и лицо его вновь обрело холодные оттенки.       — Сосредоточься на цели, а не на самокопании. Сейчас мы на одной стороне.       Он хлестнул словами, как плетью, обжигая и без того вибрирующие, словно электрические провода, нервы. Как будто укор… жестокое напоминание о прошлом предательстве. Считал ли Мальбонте мой поступок предательством? Я не задумывалась, но, наверное, да. С его стороны так и было, а причин он не понимал, если вообще размышлял о случившемся… Хотя он жил настоящим и был прав в том, что не время заниматься самоистязанием, когда вокруг и так достаточно желающих тебя помучить.       Но в его словах сквозило и нечто ещё… Незаметное, едва уловимое, призрачное.       Между строк звучало: «Я рискнул тебе доверять… снова».       И в этот раз я действительно опасалась утратить его доверие, ведь он — моя единственная надежда на выживание. И глупо здесь заигрываться с гордостью и плескаться в прошлых обидах. Мёртвым не больно… мёртвые не несут груз потерь и огорчений, не чувствуют ничего. Но лучше уж быть живой и со всем этим багажом проблем, чем… слиться со светлым потоком на небе.       — Я сделаю это при первой же возможности.       Мальбонте удовлетворенно кивнул, пропуская меня обратно в зал.       — Найди его, держись ближе к нему. Рядом с ним тебе ничего не угрожает в пределах этой статуи.       Я собиралась послушно уйти, но замешкалась, полуобернувшись. Вопрос, повисший на языке, так и рвался быть заданным:       — А кто защитит меня от него? Если ты вдруг сделаешь неверный шаг?       Нефилим неосознанно выпрямился, черты его лица стали жестче, острее. Казалось, мне удалось воткнуть шпильку в брешь в броне, задеть спрятанные чувства.       Он смотрел куда-то над моей головой, сквозь меня, размышляя. Но после всё же твёрдо и бескомпромиссно взглянул в глаза.       — Я больше не смогу делать это открыто. Но знай, что твоя сохранность вписывается в мои планы.       Большего и не требовалось. Лишь кивнув, я скользнула в зал, подхватив ещё один бокал, но не спешила подлить в него кровь. Сперва надо хотя бы отыскать Войну. Но вместо него я заметила неподалёку друзей.       Мими пила, облизывая малиновые губы, напевала себе под нос какую-то родную мелодию и пританцовывала, не обращая внимания на остальных. Люци, Левиафан и Астарот оживлённо обсуждали турнир.       — Если это и вправду шанс освободиться, то я согласен, — с пугающей отчаянной решимостью говорил Люцифер. Его красные глаза нездорово поблескивали, как бывает у зверя, загнанного в угол и лишенного иного выхода.       — Не знаю, у них нет причин нас отпускать, — покачал головой демон Зависти, спрятав руки в длинные рукава насыщенно зелёного пиджака. — Говорят же, что собрали нас для защиты от Царицы. Выходит…       — Дома опасно? — хмыкнул Астарот, и Левиафан медленно и неуверенно кивнул.       — Чушь. Мамон, Асмодей и прочие остались там, — закатил глаза Люцифер. — Они не выгребали всех подчистую, только понравившиеся игрушки. Значит, могут и отпустить, но единицы. Его голос стал тише и ниже, тон сделался заговорщическим.       — Я выиграю состязание, вернусь домой, и…       Но тут он заметил меня, вздрогнул, выпрямился, облегченно и шумно выдохнул.       — Вики! — он отодвинул рукой Астарота, стоящего ко мне спиной, а я шагнула ближе, оглядываясь. Мими взвизгнула радостно, прикрыла рот руками и, разбрызгивая вино, ринулась ко мне. Обняла так крепко, но едва не выдавила воздух из лёгких. Астарот плотоядно оглядел меня, поедая изгибы фигуры.       — Милое… платье? — ухмыльнулся он, но затих под раздраженным взглядом Люцифера. Его же внимание выражалось не так явно, но всё равно. Левиафан тактично отвёл глаза.       — Тебя отпустили или послали передать что-то? — нахмурился Люцифер, на что я покачала головой.       — Нет, я… выкроила минутку.       Люци стиснул зубы, оглянулся на помост, где уже никого не было, опустил ладонь на моё плечо.       — Держись, что бы они с тобой ни делали. Обещай держаться.       Я оценила поддержку, взяла демона за руки, попыталась говорить убедительно.       — Обещаю. Но сейчас мне нужно найти Войну…       Люцифер вспылил, радужки его глаз вспыхнули алым, он крепче сжал мои запястья, не позволяя уйти.       — Чёрт возьми! Тебе нужно бежать отсюда, Вики! Затеряться в толпе и найти выход.       — Это неплохо бы сделать нам всем, — пожал плечами Астарот. — Кто знает, может, в этом турнире вообще невозможно будет выиграть.       Люцифер стиснул челюсти, подумал мгновение и сказал:       — Тогда бегите все и прямо сейчас. Я хотя бы выслушаю условия и присоединюсь к вам позже.       Я не поверила своим ушам, эта идея казалась мне безумной, продиктованной отчаяньем, швыряющим Владыку Ада из крайности в крайность.       — Люци… куда бежать? Мир кругом враждебен, там водятся твари…       Он на это презрительно хмыкнул.       — Твари водятся и в Аду, что с того? Ты видела город? В нём можно затеряться на время! Всё лучше, чем сидеть в загоне и, как бараны, ждать заклания!       Я знала, что он прав, не могла и не смела возразить, да и не знала, что в самом деле лучше. Бежать и выживать в диких условиях, прятаться в скалах, пока не найдут. Или остаться на волю Всадников. Не мне винить Люцифера в рвении к свободе. Я подумала о Дворце Любви… о портале, туда ведущем, который показал Голод. Пусть и временное, но всё же убежище… оставалось только добраться…       Но не успела ничего ответить, лишь тупо кивнула с широко распахнутыми глазами, как музыка заиграла громче, стала навязчивой, заглушающей не только разговоры, но и мысли в голове. С нею сливался дикий женских смех, довольные похотливые визги. Веселье разгоралось. Кто-то играл в карты, кто-то танцевал, кто-то бесконтрольно пил, лакал вино прямо из вырезанных в полу каналов, а кто-то уже заваливал на подиумы экзотических танцовщиц. К одной из них и вовсе выстроилась очередь.       — Чёрт… — выдохнула я, прижавшись к стене. — Неужели снова?       Подняла голову, выискивая глазами Голода на верхних этажах спиралевидного балкона. Но там тоже начиналось безумие. Атмосфера накалялась, становилась всё развязнее, хоть ещё и в рамках развлечений. Люцифер дёрнул меня за руку, второй обхватив за локоть Мими.       — Нам надо убираться отсюда, в толпе опасно.       И мы стали осторожно протискиваться к выходу, но его там не оказалось, как и у противоположной стены. Ни окон, ни дверей… мы словно заперты в непроницаемой коробке, но этого никто не замечал. Ещё.       Краем глаза я уловила белую макушку Войны на внутреннем балконе тремя уровнями выше. Он стоял вместе с Голодом, схватив брата за грудки, и что-то злобно орал ему в лицо, пока прямо под ними творился хаос.       Русалки стали выпрыгивать из бассейна, хватать проходящих мимо мужчин и утаскивать в воду, впиваясь в их рты страстными поцелуями. Вода стремительно мутнела, меняла цвет, окрашиваясь в бурый, но никто, кроме жертв, этого не замечал. Танцовщицы распластались на своих подиумах в окружении мужчин и женщин, терзающих их тела. Проигравший в карты метнул струю огня прямо в противника, что у того буквально раскололся череп, а кожа сползла с кости. Но все воспринимали это за обыденность. В центре зала на танцполе начиналась давка, плавно переходящая в оргию. Тела всё плотнее тёрлись друг об друга, кто-то целовался, кто-то срывал с себя одежду. Я оказалась зажата между ними, и в какой-то момент выпустила руку Люцифера, чтобы оттолкнуть близстоящих, но потом потеряла демона из виду. Стало трудно дышать, воздух наполнился вонью. Кровь, секс, горелое мясо, дым сигарет…       Кто-то повалил меня на пол, придавив своей тушей. У него были совершенно пустые глаза, словно не понимал, что происходит, но при этом горящие похотью.       — Пошел прочь! — крикнула я, пытаясь отпихнуть, но гад не думал лишаться жертвы. Он уже шарил по мне своими лапами, стремясь сорвать и без того никчемное платье. Другие топтались прямо рядом с моей головой, наступали на ноги и пальцы рук. Я попыталась вывернуться, ударить, пнула между ног со всей дури, еле как поднялась, подгоняемая адреналином, но меня схватили за щиколотку и снова потащили. Кто, я уже не видела, ведомая лишь паникой и безрассудным отчаянным желанием выбраться из этой живой трясины тел.       Хватка на удивление быстро ослабла, а когда мне удалось отбежать, я увидела оторванную руку, чьи омертвевшие пальцы соскользнули с моей лодыжки. Крик ужаса и брезгливости вырвался из горла, но чья-то большая широкая ладонь тотчас закрыла мне рот, а вторая такая же обхватила талию. Я прижалась спиной к мужской груди, ещё не видя лица, но уже узнав запах, который внушил кратковременное облегчение.       Мальбонте отпустил мой рот, убедившись, что не стану кричать, мрачно огляделся, наметив безопасное место. Небрежно двинул запястьем, направляя прямо в толпу поток тьмы, от которого многие полегли, освободив нам путь.       Умерли или просто лишились сознания? Мне не хотелось думать. Кое-как поправив сползшие с груди нитки, я на негнущихся ногах позволяла нефилиму тащить меня к лестнице. На втором уровне было не так душно, зато отчётливо видно начавшееся мракобесие. Мальбонте вёл меня всё выше и выше, туда, где почти никого не было. Наконец, убедившись, что угроза миновала, он обернулся и окинул пристальным, оценивающим взглядом взбешенных чёрных глаз.       — Я велел тебе найти Войну и держаться рядом с ним. То, что я тебе дал, всё ещё у тебя?       Я выдернула руку из его пальцев, тщательно проверила, не выронила ли ампулу, нащупала её между бедром и поясом, кивнула.       — Но мои друзья…       Мальбонте красноречиво оскалился в насмешке и поднял взор к потолку.       — Думай о себе, а не о них.       Легко сказать… может, я не настолько эгоистична? Я нервно взглянула вниз, вцепившись пальцами в мраморные перилла, но в месиве тел сложно было разглядеть знакомых.       — Что там творится? Зачем Голод это делает? А как же турнир? Ответ нефилима обрушился на голову камнепадом жестокой правды: — Это ловушка. Всадники устроили игры на выживание.