Горизонт Событий

      Он тонул в торжествующим мраке, распахнувшем зубастую хищную пасть, растворялся, сливался с ним, чувствуя то мрачное умиротворение от погружения в родную стихию, то ненависть к стягивающимся на горле крепким путам.       Голоса, они то громкие, то тихие. Полные ужаса и боли вопли, звериное рычание, безумный грудной смех, зловещий шёпот. Всё сливалось в единый нарастающий гул, переходящий в высокий свист. Плыло, кружилось, закручивалось в исполинскую воронку, на дне которой караулил первобытный ужас, питающийся страданиями.       Мальбонте падал, падал и падал. Раскрывал крылья, пытаясь замедлиться, но те не слушались… не существовали… Лишь ныла спина с продолговатыми шрамами от ожогов вдоль лопаток. Он думал о том, чтобы сдаться, разбиться, прекратить всё. Бороться и проиграть лучше, чем бесконечно биться о бетонную стену бытия. Он сражался с самого рождения. С миром, со своими слабостями, с самим собой. Один против всех… Один ли?       Мальбонте вглядывался в пропасть под собой, силясь увидеть дно. Есть ли оно там или ему суждено падать вечно?       Он помнил клетку. Мерзлоту мёртвой пустыни. И собственный страх, прорастающий в сердце отравленными плетьми. Ужас неизбежного. Снова видел отца, его яростные горящие пламенем Ада глазницы, надменный хохот и скрипучий заржавевший повелительный голос.       — Не смей сдаваться, мальчик! — рычал Шепфамалум, брызжа слюной. — Ты должен сражаться до последней капли крови! Помни, кто ты! Помни, что они с тобой сделали! Боль — это иллюзия… иллюзия.              Но боль вовсе не была таковой. Нервные окончания в огне все до последнего, внутренности вывернуты наизнанку, сорванные от крика связки и ободранное морозом горло. И нет ни начала, ни конца у этой пытки. Он не мог кричать, не мог плакать, не мог даже потерять сознание, провалившись в спасительное забытье хоть на пару минут. Изломанный, изувеченный, лишенный кожи и ползающий по острым камням, что впивались прямо в мясо и царапали кости.       Но что куда хуже: Мальбонте не знал, сошёл ли он с ума или сохранил рассудок. Мучает ли сам себя, повинуясь шёпоту отца, звучащему в голове, или действительно подвергается внешнему воздействию.       Запертый в собственном кошмаре и одиночестве на долгие века. Шепфамалум медленно угасал, растворялся в сознании сына, теряя себя. Его сила вгрызалась в наследника, бунтовала, обживалась, ломая сопротивление.       — Прими её, мальчик! Прими. Она ведь часть тебя! — настаивал отец, зверея от осознания собственной кончины. Мальбонте — его единственный шанс на отмщение, его оружие, его марионетка… Сумасшедший, бесчувственный, лишенный слабостей убийца, которого поверженный Тёмный Наместник успеет сломать, уничтожить, растоптать, чтобы выковать заново. Чтобы возродиться в нём и принести миру и Шепфа погибель.       Мальбонте быстро отучился плакать. Он больше не боялся темноты, он к ней привык. Боль всё ещё доставляла дискомфорт, но уже стала терпимой, обычной, не провоцирующей крики. Светлый образ матери тускнел… мерк… он почти не помнил её рук и улыбки. Желаний не осталось тоже: только ненависть и неутолимая жажда мести.       Блуждал в рамках чёрного квадрата, под диктовку отца калечил сам себя, уже не отличая свой внутренний голос от его… Он хотел только отомстить, а после умереть, но перед этим научился выживать, подчинять тени и ужасы, что прятались в них. Устал… так смертельно устал…       Нефилим закрыл глаза, прислушиваясь к свисту, а когда открыл вновь, увидел перед собой перекошенное гневом и презрением лицо родителя.       — Ты слабак! Никчёмный! — ядовитым змеем шипел Шепфамалум, приказывая. — Ты не достоин созерцать этот мир! Глаза тебе ни к чему, вырви же их!       Воспоминание ли… видение? Не разобрать. Что-то ломало волю, склоняло подчиниться, вопреки разуму, но Мальбонте, задыхаясь, противился. Его голова раскалывалась изнутри, будто стремясь лопнуть или выдавить глазные яблоки с тошнотворным бульканьем.       Но потом напор сошёл на нет, а отец, эфемерно парящий перед ним, отвлекся. Замер, выпрямился, посерьёзнел. Благоговейно и в то же время злобно уставился в пустоту, смотрел долго… пристально. А после вдруг поклонился и исчез. Мальбонте обдало холодом смутного осознания, которое не получалось сформулировать. Как часто бывает во снах, когда ты точно знаешь, что монстр караулит тебя в подвале, знаешь даже, как он выглядит, и как звучит его имя… и то, чем грозит ваша встреча, но всё равно спускаешься во тьму ступенька за ступенькой.       Мальбонте повертел головой, разминая шею. Лютый холод чужого взгляда сковал позвоночник… Она была рядом… наблюдала, но не нападала. Женский силуэт на фоне хаоса. Чернее на тон окружающей темноты.       Мальбонте знал, насколько она опасна, и как сильно желает вонзить в него зубы и сожрать, заполучив силу. А он не способен ей помешать. Развернулся в полёте, но силуэт ускользнул, переместился, словно подхваченный ветром, вновь и вновь оказывался за спиной.       — Бедный мальчик… я заберу твою боль, — тихий ласковый шёпот над ухом, обволакивающее свежее дыхание. Он вздрогнул, напрягшись всем телом, стиснул зубы, желая ответить, послать куда подальше, но увидел, как отовсюду к нему тянутся прозрачные длинные тени, увенчанные когтистыми пальцами, норовящие добраться до сердца. Мальбонте поймал одну за эфемерное запястье, яростно отбросил от себя. Другое сжал так, что сломал бы кости, если бы они были.       — Не смей ко мне прикасаться! — угрожающе тихо ответил он, но услышал только снисходительный женский смех, который искажался, как звук пластинки в сломанном граммофоне, ломался, нарастал… И взорвался вспышкой ослепительно яркого света, растерзавшего густой и вязкий мрак, вынудившего тот отступить и ретироваться.       Нефилим очнулся с рваным вдохом, не сразу сообразив, где находится. Пахло кровью, затхлостью и горной лавандой. Он лежал в спальне, на мягкой постели. Полуобнажённый и накрытый скомканным одеялом. В комнате прохладно, но его согревала близость чьих-то крепких объятий и тепло мерного дыхания. Мальбонте опустил глаза, осознав, почему ему трудно дышать. Он замер в недоумении, пытаясь вспомнить, каким образом оказался здесь с Вики, и что произошло между ними. Она спала, прижимаясь к нему. Он чувствовал нежные ладони у себя на животе, шелковистые волосы, рассыпанные по плечу и подушке, мягкую грудь, льнущую к его рёбрам, женские бёдра, соприкасающиеся с его.       Мальбонте моргнул, сбрасывая наваждение, решив, что всё ещё в бреду. Но ничего не изменилось. Осторожно сглотнув, он приподнялся, стараясь не разбудить, и заметил, что Вики полностью обнажена и завернута в полотенце, сползшее с изящного изгиба талии. Он стиснул зубы, ощущая стремительную и неконтролируемую реакцию своего тела, охватившее волнение, запретное возбуждение, что сопровождалось вкусом пепла на языке. Прекрасно помнил, как она пыталась втереться в доверие, какой податливой и обольстительной была, как целовала, сидя на его коленях в той же чёртовой тряпке, в какой спит сейчас.       Мальбонте сморгнул непродуктивные помыслы, и им на смену пришли более трезвые. Казалось, что он умер, потом воскрес. Снова. Быть может, так и было, но в эту картину никак не укладывалось… пробуждение. Всё случившееся не могло быть сном: он пережил ритуал, но со значительными потерями. Если тело и функционировало отдельно от сознания, то что побудило Вики на…       Нефилим провёл ладонью по лицу, стряхивая морок догадок. Обнял её, невесомо касаясь подушечками пальцев покрытого мурашками плеча. Пошевелился, сместился в сторону, выскользнул из-под женской головы и аккуратно опустил ту на подушку. Сел, широко расставив ноги и уперев локти в колени, взъерошил грязные слипшиеся от крови волосы, насколько возможно продрал их пальцами. Осмотрел себя: тело ещё ныло, как будто ему накануне переломали все кости, но раны зажили, и кто-то стёр кровь с торса и рук. Брюки порвались, и на ногах чувствовалась стянутость кожи от запёкшейся крови, как и на спине. Постель, где он только что лежал, тоже залита и покрыта расползшимися побуревшими кляксами. Мальбонте потянутся за чистой подушкой на другую сторону кровати, попытался приподнять голову Вики, чтобы подсунуть под неё, но она поморщилась, сонно отпихнула его руку и перекатилась на спину. Полотенце сползло вниз, приоткрыв часть округлой груди с маленьким розовым соском.       Мальбонте тактично отвернулся, накрыв её одеялом, и, морщась от затёкших мышц, встал и побрёл в ванную.       Долго стоял под холодным душем, смывая следы ритуала, и остужая разбушевавшееся в жилах пламя. Он слишком давно не был с женщиной… После возвращения к жизни и вовсе ни разу… Ругал себя за низменные порывы плоти, виной которым выбившее из колеи утро, если можно так назвать временной отрезок в мире, погружённом в нескончаемые зимние сумерки. Не получалось.       Тело горело, пульсировало, ныло, требуя разрядки. Мальбонте обречённо закатил глаза, наклонив голову, пытаясь отвлечься, не думать о той, кто спит в его постели, не думать о её мягкой коже, губах и мотивах. И без того проблем хватало.       Когда он вернулся в спальню, отыскал сперва встроенный в стену едва заметный шкаф, а потом и любезно предоставленную одежду. Оглянулся на Вики, схватил первую попавшуюся хлопковую рубашку и брюки. Натянул на голое тело, застегнул, вздохнул.       Приблизился к кровати, присел на самый край, наблюдая за Наместницей. Осторожно протянул руку, коснувшись указательным пальцем её подбородка. Не хотел пугать, но напугал. Вики распахнула глаза, полные непонимания и страха. Вскрикнула, отползла к изголовью, натягивая одеяло до самого подбородка, беззвучно шевеля губами.       — Что ты?.. — спросила она, тяжело дыша, окончательно проснувшись. Мальбонте отдёрнул руку. Он глядел ей в лицо, чуть наклонив голову и прищурившись, силясь угадать до того, как спросит прямо. Веки припухли, лицо отекло и покраснело… Плакала? Он что-то сделал… без её согласия? Чушь. Он бы помнил.       — Идти за мной и Войной было плохой затеей. Ты должна была оставаться здесь, — повёл плечом, не сводя глаз, наблюдая, улавливая эмоции. Поджал губы, добавив: — Мне жаль, что ты это видела.       Вики на удивление быстро успокоилась, приложила ладонь ко лбу, пригладила волосы, потёрла глаза, проморгалась, посмотрела на него в ответ с подозрением и странным беспокойством.       — Ты… в порядке?       Мальбонте приподнял брови, не ожидая подобного вопроса. Волнуется… за него?       — Бывало и хуже. Ты… помнишь всё, что случилось?       Вики фыркнула, прижав согнутые колени к груди.       — Конечно. Такое не забудешь.       Он выгнул бровь, не уловив в сарказме двусмысленности. Она говорила правду.       — Что произошло после того, как я…       Она поёжилась, словно он насильно и бесцеремонно вытряхивал из её памяти то, что рада бы считать кошмарным сном.       — Всё разлетелось к чертям, ты чуть не умер, отключился, потом Смерть кинулся на Войну, и тот свалился, так ему и надо, а потом Смерть приказал дементорам отнести тебя сюда, и я побежала за ними.       Доложила Вики громкой пулемётной очередью с выразительными остатками нервозности, уткнулась лбом в колени, принявшись покачиваться взад-вперёд.       Мальбонте был озадачен. Не стал уточнять, кто такие «дементоры», и без того понял, что имеются в виду пьёны. Всё остальное же…       — Ты сказала… Между Всадниками произошёл конфликт? Вики поморщилась.       — Не знаю, что это было и почему. Но надеюсь, Война сдох.       В её голосе шелестела болезненная, не находящая выхода злость, и Мальбонте усмехнулся. Смелая, но наивная.       — Не думаю, что от него так легко избавиться, — он вновь окинул Вики тяжёлым пристальным взглядом.       — Я… говорил что-то? Приходил в себя? — замолчал на миг и добавил тихо, подчёркивая значимость слов: — Не причинил тебе вреда?       Вики торопливо и смущённо замотала головой, избегая его внимания, прячась, отворачиваясь.       — Нет, — ёмко и честно. Мальбонте хватило, чтобы не вгонять её в краску ещё больше. Что хотел, он выяснил, остальное… не так уж важно.       Повисло неловкое молчание, почти осязаемое в колючем морозном воздухе.       — Спасибо, — искренне поблагодарил он, поднявшись и выпрямившись. Вики вскинула голову, ей пришлось упереться затылком в стену, чтобы посмотреть ему в глаза. Она понимающе кивнула, польщённая услышанной благодарностью. И отплатила неожиданной откровенностью:       — Я не могла иначе, не могла просто оставить тебя.       — Хотя должна была и имела право, — невозмутимо отозвался он, на что Вики прикусила губу, отведя взор.       В дверь заскреблись. Пьёны внесли поднос со скудной едой, несколько женских платьев, поменяли графин с вином. Подлетели к постели, указав отростками на грязные простыни. Вики захлопала глазами, отползая к краю, но не спешила выпускать из рук одеяло, смотря то на слугу, то на Мальбонте. Он сделал знак рукой, и те бесшумно удалились.       — Ты не мог бы?.. — густо краснея, попросила Вики, красноречиво кивнув на брошенное в кресло покрывало.       — Я вчера… перенервничала… а одежда… — она попыталась оправдаться, но Мальбонте оборвал поток слов, избавив их обоих от усугубления сложной и щекотливой ситуации. Подал ей покрывало и вышел на балкон, предоставляя личное пространство.       Свежий воздух взбодрил, привёл в порядок мысли. Мальбонте зачерпнул горсть снега, сжал в ладони, ощущая покалывание и чистую влагу, проступившую меж пальцев. Взглянул на небо, где расползалась надвигающаяся на всех катастрофа, незаметная и ставшая привычной для многих обитателей мира Всадников. Сегодня он не слился с тьмой, а это значит, что бой не окончен. Вспомнил сон или то место, где пребывал в бреду. Видение из прошлого… его детство, жестокость отца… и Царица. Она была там, вероломно проникла в его сознание, увидев то, чего не должна. Мальбонте хмыкнул, вспомнив и собственное вторжение в потаённые закоулки сознания Войны. И уже представлял, как можно использовать полученный козырь.              Вошёл в спальню, заметив Вики, сидящую на краю грубого куска камня, что выступал столом. Она надела длинное чёрно-золотое платье, подчеркивавшее женственную фигуру, как могла пригладила волосы. Смотрела на еду скромно, но в то же время с жадностью.       — Угощайся, — предложил Мальбонте, и она лишь на мгновение подняла на него глаза и тут же отвернулась. Смутилась. Его же не смущало ничего.       Вики набросилась на завтрак, словно голодала несколько дней. А он сел в излюбленное кресло, рассматривая падающие за окном снежинки.       Её голос вырвал из раздумий о будущем и прошлом.       — Ты… знал, что они хотят с тобой сделать?       Мальбонте равнодушно кивнул.       — А теперь что? Они отпустят нас?       На это тихо рассмеялся, и Вики стушевалась, её плечи поникли, она стиснула зубы, собираясь с мыслями. Слова рвались с её искусанных губ, но так и не прозвучали.       — Никто нас не отпустит, пока я не сделаю то, что им нужно.       Она неуверенно задала встречный вопрос, цепочкой тянущийся за первым:       — И что им ещё нужно?       Он не стал утаивать, сказал правду, не щадя, совершенно хладнокровно:       — Чтобы я нашёл Царицу до того, как та уничтожит все миры.       Вики сперва не поняла, но затем в глубине глаз вспыхнуло осознание, что потонуло в пелене недоверия. Не к Мальбонте, к ситуации в целом.       — То есть… Всадники, типа, хорошие ребята, которые защищают нас всех от общей угрозы?       Истеричный смех вырывался из её рта, пылал искорками в зрачках, но был пойман и нейтрализован. Мальбонте, наблюдая за ней, позволил себе улыбку.       — Ты до сих пор делишь мир только на чёрное и белое.       — Знаю, — вздохнула Вики, немного расслабившись. — Не существует истинного зла или добра, и миром правит серая мораль. Но я бы лучше сбежала домой и сама сражалась с этой Царицей, кем бы та ни была, чем находилась под «защитой» этих… тварей. От них самих надо кому-то защищать…       Её прервал настойчивый стук в дверь.       — Входите, — громко позвал Мальбонте, и в комнату ввалился искалеченный мальчишка — подручный Левиафана — весь в синяках, в порванной одежде, еле стоящий на ногах. Он упал на колени и поклонился:       — Господин, молю! Спасите нас!

***

      Война сжёг с десяток пьёнов и мелких тёмных сошек, попавшихся на пути. Просто чтобы доставить неудобство «дорогому» брату, возомнившему, что может распоряжаться судьбами всех без исключения.       Влетел в свои покои, по обыкновению вызывающе красные в отличии от унылой серости остального замка. Принялся крушить мебель, швырять в стены и окна. Спальня, как заботливая нянечка, убирающая за капризничающим ребёнком, тут же восстанавливала ущерб, от чего Война бесился ещё больше.       Наконец утолив своё неистовство, он отыскал бочонок с вином и принялся жадно пить прямо из него, большую часть разливая на пол, подбородок и грудь. Осушив целиком, вышвырнул в ледяную расщелину за окном, тыльной стороной ладони вытер рот, пнул опрокинутое кресло. И только тогда заметил притаившуюся в углу девчонку, напряжённо следящую за ним и боящуюся даже пискнуть. И как ей удается подкрадываться настолько незаметно даже для его чуткого слуха? Впрочем, поэтому он и выбрал её из всех верещащих самок, что населяли его дом. Эта маленькая, юркая и глазастая раздражала меньше других. Вспомнить бы ещё её имя, хотя… зачем?       Война рванул к ней, схватил за запястье, выволок на середину комнаты.       — Господин разгневан. Что-то пошло не по плану? — мягко произнесла она, но голос не дрожал. Война притянул её ближе, запуская ладонь в короткие и густые чёрно-фиолетовые волосы. Маниакально улыбнулся, пожирая глазами слишком миловидное личико. Вот бы его изуродовать!       — Дело не в плане. Он-то как раз… — Всадник на мгновение задумался о том, что произошло. Почему ебаная мастерская разлетелась на осколки? Переборщили с зельем? Или нефилим сам по себе гораздо сильнее, чем даже Смерть мог представить? Сложный, уникальный и мало изученный объект. Война снова выругался, поняв, что не застал развязки и не знает, жив ли этот ублюдок Мальбонте или Смерть его всё же дожал.       — Ты ведь отнесла ему вино? — требовательно спросил он, и девчонка кивнула. — Он его пил?!       Она пожала узкими острыми плечами.       — Не знаю, господин, он меня прогнал.       Война, психанув, схватил её за горло, с упоением сжимая пальцы, перекрывая воздух. Девчонка не выдала испуга, смотрела на него смело, даже с вызовом, хотя бледнела и синела.       — Храбрая, — выдохнул Всадник, разглядывая её, но она постоянно прятала глаза, избегая прямого контакта. Он наклонился ближе, проведя языком по её скуле, она брезгливо поморщилась, а он расхохотался. Отпустил, переместив руку с шеи на ключицу. Грудь у неё маленькая, зато упругая и хорошо помещается в ладони.       — Как твоё имя, напомни.       — Латри.       — Ты ведь так и не удостоилась чести побывать в моей постели?       Война коршуном нависал над ней, такой миниатюрной и беззащитной птичкой. Он представлял всё, что сделает, и от мыслей член стремительно твердел в брюках.       — Нет, господин, — с подчеркнутой покорностью ответила она, опустив голову. — Я никогда не считала себя достойной…       Если и врала, то Войне было плевать, ему польстило. Он глядел с высоты своего роста на её фиолетовую макушку, и возбуждающая идея сама возникла в голове.       — Ты была мне очень полезна… но можешь послужить ещё больше, — он покровительственно опустил тяжелую руку ей на голову и надавил вниз, приказывая опуститься на колени. Но Латри вдруг вывернулась, ловкая, как кобра в броске, выпрямилась, растерянно хлопая глазами. Война плотоядно улыбнулся:       — Хочешь сперва поиграть в охотника и жертву? Давай, только недолго, а то мне может наскучить, и тогда ты пострадаешь.       — Мой господин, — сглотнув, затараторила она. — Я могу послужить вам сотней иных способов, благодаря моим способностям…       Война решительно приблизился, схватил её за талию, прижал к себе. Второй рукой торопливо расстегнул ширинку, освобождая до боли напряжённый член.       — Сейчас мне нужны несколько иные твои… способности, — горячо прошептал он, ловя губами её тонкую кожу, пахнущую фиалками, кусая шею. Девчонка ещё сопротивлялась, пыталась его оттолкнуть, но не пищала, как все прочие. Всадник уже теснил её к постели, как вдруг дверь открылась, и в комнату бесцеремонно лёгкой походкой вошёл Голод.       — Блядь, какие твари тебя принесли?! — рявкнул Война, и девчонка, воспользовавшись моментом, вырвалась и тут же скрылась из виду, тенью прошмыгнув мимо остолбеневшего, но заинтригованного брата в коридор. Голод на неё внимания не обратил. Стоял и лыбился, как идиот. Подхватив стул, Война яростно метнул его, но Голод легко уклонился. Реакции сучонку не занимать.       — О твоём гостеприимстве можно баллады сочинять, — лениво протянул Второй Всадник, не особо удивленный. Он достал сигарету и закурил, выпуская к потолку вонючий пар. Война в бешенстве заправил член в брюки, ругаясь от неприятного ощущения трения головки о грубую ткань.       — Опять напился? Какого хера вваливаешься без стука?!       Брат беззаботно дёрнул плечами.       — А смысл стучать, ты никогда не открываешь, а мне не по статусу торчать под дверью.       — Тогда не торчи, проваливай сразу, — огрызнулся Война, на что Голод снова затянулся.       — Да я бы рад, но обязательства перед семьёй, знаешь ли… — он помолчал, оценивающе прокатившись по Войне насмешливо-проницательным взглядом. — Я слышал, ты сидел в камере? Чем так выбесил Смерть?       Война еле удержался, чтобы не ударить этого зловредного гадёныша.       — Тем же, чем ты сейчас выбесишь меня. Что-то многовато братьев на одном квадратном метре.       Голод не впечатлился. Все пламенные речи и угрозы ему по барабану. Он всегда держался особняком, не принимая ни одну из сторон. Но Войну всё равно раздражал, уж слишком внешне похож на Любовь — такой же смазливый.       — Скоро я заберу всех тёмных себе, — отбросив все намёки на игривость, сообщил брат, зажав сигарету в уголке губ. Маленький огонёк тлел на её кончике, осыпаясь пеплом. — Могу поделиться, если желаешь.       Война задумался. Мысль и вправду хорошая, ему пригодится новая рабочая сила, ну и развлечения лишними не будут.       — Хорошо, я отберу их перед вылетом, — он пригладил сальные белые волосы, всё ещё кипя от злости, но контролируя себя. — Где та рабыня, что я отдал нефилиму?       Голод покачал головой, развёл руками, напоминая своим видом, что не он следит за рабами.       — Откуда мне знать? С нефилимом, наверное. Смерть сказал, что его заберёшь ты, но я всё равно не понимаю, чего вы с ним так носитесь?       Новость успокоила Войну. Приятно осознавать, что хотя бы малая часть задуманного осуществилась.              Он отмахнулся, стянув с себя рубаху, обнажив покрытый бесчисленными шрамами торс.       — Я тебя понял и благодарен. А сейчас оставь меня, я хочу помыться.       Голод и не собирался задерживаться дольше, ушёл, чуть шатаясь, но при этом держа равновесие. Война безуспешно искал спрятавшуюся девку, Потом вспомнил, что та сбежала, ругнулся. Пробовал дрочить в душе, но всё казалось «не тем», не могло разрядить его, сбросить пар, расслабить хоть на миг. Ему хотелось крови, насилия, криков, стихийной животной похоти. Потому, покончив с купанием, он тут же отправился к сестре.       Его встретили крысы — излюбленные игрушки Чумы. Громко пища, они семенили лапками навстречу, скребя острыми коготками камень. Война с ухмылкой раскрыл ладонь, и в ней вспыхнул шар живого пламени. Ему всегда нравилось доводить самую младшую из сестёр до истерики, к тому же эти прожорливые грызуны раздражали своим видом и сущностью. И сейчас Чума нарочно выслала их наперехват, почуяв его приближение. Знала, что придёт. А Война знал, что ждала. С ним у неё не получалось долго оставаться неприступной. Одно прикосновение, пара-тройка пылких слов, и Завоевательница плавилась, как воск.       Война погасил огонь, сдержавшись и подавив мальчишеские пакостные порывы, и пошёл прямо сквозь копошащуюся крысиную реку, отдавливая сапогами хвосты и отпинывая попавших под ноги грызунов.       Он распахнул двери в покои сестры, как в свои собственные, не озадачившись стуком. Чума была не одна, к приятному удивлению Войны. Мирэниелис, окружённая своими ручными зверушками, повернула голову первой, чего не удостоилась сделать сестра. Война застал их за развлечениями. Воительница и Завоевательница. От предвкушения он даже облизнулся.       — Это я удачно зашёл.       Мирэниелис отогнала распластанных у ног рабов, поднялась с колен, тяжело дыша, чтобы поприветствовать его. Её обнажённая кожа напоминала расплавленный металл, текучий и бликующий: узкие бёдра, рельефный живот, длинные стройные ноги и большая грудь с крупными вишнёвыми сосками.       Чума же полулежала на софе в белом тугом корсете и чулках, соблазнительно согнув ноги, меж которых торчал продолговатый предмет из бежевого латекса. Она поморщилась, не желая прерывать удовольствие, сама опустила руку вниз и начала ритмично двигать фаллосом, второй рукой сжимая свою грудь и тихо постанывая.       Мирэниелис выгнула бровь, ожидая действий Войны, и он ответил ей хриплым от похоти голосом.       — Продолжай… только выпроводи рабов.       Она щёлкнула пальцами, и куклы, пригибаясь к полу, удалились. Сама же Наместница вернулась к своему занятию, нависла над Чумой, высунув длинный гибкий язык. Провела им меж грудей, по солнечному сплетению ниже, по животу… Всадница властно, вцепилась ей в волосы, дергаясь, вздрагивая, направляя. Мирэниелис взяла игрушку, самостоятельно задавая ритм, меняя угол, прокручивая, ища самые чувствительные точки.       Война, сбросив рубашку, подошёл к сестре и остановился рядом с головой, обхватил пальцами лицо, повернул к себе, наклонился, ловя перемазанные помадой губы в грубом поцелуе, но Чума отпихнула его, прорычав на грани экстаза:       — Проваливай!       Попыталась отвернуться и глухо застонала снова, стоило ему сжать её шею, вместе с тем насильно углубляя поцелуй, проталкивая язык в рот, несмотря на протест.       Всадница выгибалась, металась, вскидывала бёдра, падая во власть оргазма. Мирэниелис сменила игрушку на язык, широко разведя колени Чумы и прильнув меж ними. Война взглянул на её старания дикими потемневшими глазами, прошептав в рот сестре:       — Ты нужна мне сегодня. Только ты.       Самолюбие — её слабое место, и он рад был потешить его лишний раз, а взамен Чума могла дать ему то, в чём нуждался. Она поморщилась, борясь с собой. Обида всё ещё напоминала о себе, но желание покориться перевесило. Потребность быть нужной, желанной… Пусть и знала, что всё лишь фальшь.       Ответила на поцелуй, нарочно и больно кусая губы брата. Вцепилась длинными ногтями в затылок Мирэниелис, направляя её движения, призывая быть ещё настойчивее, ещё грубее. Сама потянулась к ширинке Войны, привычным движением высвободила член, сомкнула свои восхитительные алые губы на головке, резко вобрала целиком, помогая себе рукой, и Всадник восхищённо выдохнул. Сам толкался в её склизкое горло, забываясь, отпуская бушующий в мозгу шторм.       Вечно-светлая условная ночь — невероятно длинная. У него хватало сил и запала на обеих ненасытных фурий. Они менялись местами, целовали друг друга, с ног до головы облизывали его, царапали, резали, пускали кровь и пили её. Любая рабыня давно бы умерла, сожжённая в огне божественной страсти, но равные на то и равные, что выносливые. Мирэниелис, будучи слабее, держалась стойко, стараясь не падать без сил, хотя всё же сделала это первой с пьяной улыбкой на губах, в полной эйфории. Ей нравилась боль и переломанные кости, серьёзные раны и окровавленная постель вперемешку с истинным экстазом.              Война мало заботился о Чуме, что тоже под ним едва не теряла сознание. Слабо упиралась ладонями в плечи, пытаясь оттолкнуть, но он продолжал остервенело вбиваться в податливое тело, вгрызаться зубами в кожу, чувствуя вкус стали во рту. Вытрахивал рассудок из сестры, но на самом деле пытался избавиться от мыслей и образов в собственном мозгу. С кем бы он ни спал, кого бы ни брал, не мог остаться полностью удовлетворённым, потому что все женщины во всех мирах, хоть и были красивы, но имели огромный изъян: Не являлись Ею!       «Монрейн», — выдохнул Война мысленно, и перед глазами вспыхнул прекрасный лик Царицы, и этого хватило, чтобы кончить с протяжным хрипом, задрожать, ощутить слабость разом во всех мышцах и спасительный вакуум в голове, поглощающий всё на своём пути. Монрейн — его проклятье. Монрейн — его одержимость. Монрейн — тот самый яд, которым навеки отравила его Любовь.